Подойди сюда и дай мне руку.
– Вот моя рука. Только я нулевик, о великий сенс! С меня ты ровным счетом ничего не прочитаешь. Или веришь или нет – выбирай сам.
– А ты бы на моем месте поверил?
– Нет.
– Тогда я поверю. Приходи, когда разработаешь дело во всех подробностях. А сейчас уматывай – я устал. И напоследок… Мне передали – за рекой появился Егерь.
– Тот самый уполномоченный Департамента Обзора?
– Да. У меня тут созрел один интересный план. Как раз по твоей, иллирианец, части…
* * *
Егерь опустил бинокль, потом вновь приложил его к глазам, приближая серый поток и дальнюю кромку широкой реки. На горизонте дорогим офортом обрисовался хребет восточных гор. Таджо медленно, с достоинством несла массы мутной воды на север. Невысокая растительность противоположного берега казалась необитаемой, но Егерь готов был поклясться, что это обманчивое впечатление – шаткое перемирие едва держалось.
Двое пехотных офицеров со сдержанным неудовольствием посматривали в спину советнику Департамента – полувоенных чиновников недолюбливали в регулярной армии. Широкая спина Егеря отличалась немалой выносливостью в делах такого рода.
– К вам перебежчик с той стороны. Привести?
– Давайте.
Перебежчиком оказалась женщина – крестьянка лет тридцати, в большом не по размеру мужском камуфляже, приятной внешности, с характерной для восточных каленусиек прической – тремя тугими косами.
– Сенс?
– Нет, ее проверяли.
– Повторите еще раз, при мне.
Женщина даже не моргнула, когда холодный щуп прикоснулся к ее приглаженным воском вискам.
– Все чисто.
Егерь поморщился.
– Как тебя зовут?
– Минна.
– Ладно. Мы здесь воюем, а не раздаем подарков. Раз ты бежала от мятежников, побыстрее перебирайся в тыл и обратись в социальные службы. Если останешься в расположении войск и займешься нелегальной проституцией, будешь строго наказана.
Крестьянка сдержано, даже несколько сурово покачала головой:
– Я пришла ненадолго и не за тем.
– Вот как? Чего ты хочешь?
– Я хочу отдать вам Стрижа.
– А это кто?
Фермерша уставилась на советника с откровенным недоумением. Егерь был вполне искренен – в проскрипционные списки Сената попали сотни и тысячи людей, Дезет и Ральф значились там отнюдь не под первым номером. Егерь призадумался – ловля околоуголовного элемента не слишком увлекала наблюдателя, но возможность убрать главаря мятежников все же стоила некоторого риска.
– Как ты собираешься выполнять свои обещания?
– Я устрою так, что он придет к реке, и придет один.
Егерь фыркнул.
– Девушка не промах. Не возражаю – действуй. Но если ты заиграешься в свои игры, мы тебя расстреляем.
– Я не обманываю. Моя семья погибла, мне нужны деньги, чтобы уехать в западные сектора и жить спокойно.
Егерь брезгливо поморщился.
– На десять тысяч конфедеральных гиней ты будешь жить очень и очень спокойно.
Женщина смущенно молчала, теребя камуфляж на пышной груди.
Они расстались через час, подробно оговорив время, место, детали и гарантии. Егерь, лично проводил фермершу, вернулся в свою армейскую палатку и долго, тщательно мыл и без того чистые до бледной желтизны руки.
* * *
– Вы уверены, Джу, что справитесь? Это не очень вредно для вас? Наверное, мне не стоило вами рисковать…
– Справлюсь.
Белочка тряхнула короткой гривкой отросших каштановых волос.
– Вперед и с музыкой, господа натуристы.
Они вышли из перелеска, беззаботно взявшись за руки, и, не скрываясь, двинули к реке.
– О, Разум! Мы тут, как жуки на столе – со всех сторон видно. Того и гляди накроют хлопушкой по макушке.
– С конфедеральной стороны нас не видно совсем – мешают кудрявые прибрежные кустики.
– Мне кажется, мы поступаем аморально, нечестно и вообще по любым меркам безобразно.
– Прекрасная леди! Мне жаль лишь вашего пси-ресурса. По отношению к прочим лицам – рассматривайте это как невинную богоугодную шалость. В качестве новообращенного члена Святой нью-луддитской Церкви, заранее отпускаю вам все грехи!
– Тьфу. Кончайте глумиться над несчастными, доверчивыми верующими.
– Уже закончил.
В ста метрах, у самого берега, в кустах, наблюдая за беззащитным Стрижом, сердито нахмурился Егерь:
– Это он. Но он идет не один!
Крестьянка, терпеливая как коза, поправила расшитый ворот блузы. На этот раз вместо штанов она обрядилась в юбку – пышные складки воскресного фермерского наряда доходили до щиколоток.
– Ты оглохла, девушка? Мятежник не один.
– С ним стерва-псионичка, постоянная подружка, чтобы заняться делом втроем. Вам-то какая разница?
Один из засевших в зарослях солдат (все до единого – в тяжелой пси-защите) приглушенно, шепотом заржал, его ткнули в бок, призывая к молчанию. Примерный отец семейства Егерь попытался презрительно сплюнуть в траву, но ему некстати помешал прозрачный лицевой щиток шлема.
– Тихо.
– Мастер начальник, вы уж припрячьтесь и дождитесь, когда мы начнем, я не хочу, чтобы один из них смылся…
– Не беспокойся – от нас еще никто никогда не уходил.
Стриж со спутницей тем временем уклонился в сторону, явно направляясь мимо засады.
– О, холера! Куда это они?
– Заблудились. Я подам условный знак, мастер начальник, не беспокойтесь, прибегут как миленькие.
Крестьянка споро дернула поясную завязку, ослабила юбку в талии, потом стянула с себя шуршащую груду цветастой ткани и закинула ее на острый, заметно выдающийся из зеленой массы листьев сук.
– Вот так-то вот.
– О!
Егерь на мгновение зажмурился. Под юбкой Минна не носила ничего. Крестьянка целомудренно повернулась к наблюдателю прекрасно развитым задом, советник краем уха уловил восхищенный шепот сержанта:
– Вот это аэродром!
Солдаты, расслабившись, под сурдинку пересмеивались. Операция вместо драмы отчетливо отдавала фарсом…
Егерь понял все – понял почти в ту же секунду, но было уже слишком, фатально поздно, точная, но не болезненная, не совсем боевая, а, скорее, психотропная наводка Белочки накрыла засаду.
Самое страшное – тяжелые, глухие, самые надежные пси-шлемы почти не спасали. Егерь рухнул на траву.
В последний миг, уже сдавшись обстоятельствам, уже лежа навзничь, он отчетливо видел, как полностью одетая Минна аккуратно, не торопясь, с достоинством расправляет складки холщовой блузы. Женщина посмотрела на советника Департамента, фальшивое козье выражение совершенно исчезло из ее глаз – осталась только холодная ненависть.
Со стороны конфедератов не сразу отследили провал. Промедления Стрижу хватило на то, чтобы вытащить связанного Егеря из-под огня. Почти сразу после этого с левого берега ударили излучатели, сжигая листву, заставляя пылать ветви – заросли выгорали под корень. Над полыхающим кустарником в облаке жирного дыма заметались обезумевшие птицы, но Белочка, Минна, Стриж и плененный Егерь были уже далеко.
Глава XXX
Неразрешимое противоречие мировоззрений
7007-7008 годы, северо-восточный сектор
…Шефом оперативного отдела Департамента Обзора Каленусии занимался лично Ральф. Даже лучший из псиоников в состоянии читать мысли лишь в редкие моменты высшего душевного напряжения. Впрочем, способность свободно ловить эмоции, побуждения и настроения нередко вполне сносно компенсирует этот недостаток. От псионика не скроешь ни лжи, ни страха.
Егерь лгал с каменным лицом лишь до того момента, с которого начинается четкое осознание – бесполезно, бесполезно, трижды бесполезно. Потом он замолчал. Пси-наводка может быть довольно болезненной, отличаясь от неприкрытых пыток лишь в одном-единственном отношении – не получая физических повреждений, здоровый человек почти лишен шанса умереть. Ральф знал, что тратит на разборки с Егерем собственную жизнь, но ему было наплевать – растительное существование в плетеном кресле давно тяготило псионика. Напротив, мысль о том, что ментальное повреждение в некотором роде обоюдно, прекрасно решала проблемы с совестью.
Егерь псиоником не был и широты выбора не имел. Он честно вытерпел пять дней, а потом вывалил на Ральфа Валентиана все, что знал. В груде нужной и ненужной информации проскользнуло упоминание о “негативном эффекте Калассиана” – под этим названием скрывались результаты незавершенных исследований о предположительном влиянии норма-людей на быстрое старение псиоников. Ральф был достаточно умен, чтобы понять цену информации, и слишком потрясен, чтобы попытаться утаить ее от Стрижа. Сочетание двух факторов неожиданным образом предопределило некоторые события грядущего. Но это другая история.
Помятый Ральфом Егерь мешал – новорожденное государство северо-востока еще не успело обзавестись тюрьмами, и советника попросту некуда было девать. Озлобленный Ральф охотно расстрелял бы наблюдателя лично, но не мог покинуть плетеное кресло, больше желающих взяться за казнь не находилось – каленусийские фермеры в массе своей еще сохраняли по отношению к Департаменту Обзора слабое подобие осторожного почтения. Очередным туманным утром Стриж отворил дверь превращенной в каталажку кладовой и вытащил заспанного советника наружу.
– Пошли.
Они ушли в мутный кисель белой дымки, космы тумана оплетали их до плеч. Стриж отвел Егеря далеко – почти до того самого места, где несчастный советник неделю назад сидел в засаде, подкарауливая самого Стрижа. Там и состоялся их последний разговор.
Егерь подергал связанными руками:
– Может, развяжете напоследок?
– Обойдетесь. Более разумное последнее желание есть?
– У меня забрали личные вещи – отдайте, они вам все равно не нужны.
– Это, что ли?
Стриж вытащил из собственного кармана женские, тонкого золота, очки с разбитыми стеклами и переложил их в карман мундира советника.
– Что-нибудь еще?
– Я ненавижу псиоников, всех, кроме Кравича, а вас, хоть вы и не псионик, считаю подлецом… Впрочем, о чем нам вообще говорить? Делайте свое дело. Прощайте и будьте вы прокляты.
– Как все стандартно! У вас совсем нет воображения, или это официальный набор каленусийского патриотического героизма?
Стриж все-таки перерезал веревки на запястьях наблюдателя, взял излучатель наизготовку.
– Так вот, советник, река рядом, даю вам шанс. Лезьте в воду и плывите на тот берег, засекаю две минуты, потом начинаю стрелять. Если не попаду, считайте, вам повезло.
– Хотите развлечься охотой? И этакие отбросы в наши дни претендует на звание воюющей стороны… Я не стану играть в ваши игры.
Несмотря на это уверение, Егерь довольно проворно полез в мутную, с прозеленью, воду. Стриж честно отсчитал две минуты – наблюдатель пребывал не в лучшей форме, он неловко барахтался неподалеку от берега. Иллирианец подождал еще немного.
– Эй, советник, вы там не тонете случаем?
Егерь молча поплыл изо всех сил. Стриж подождал, пока наблюдатель вплотную подберется к берегу конфедератов и, повернувшись, пошел прочь. С полдороги он оглянулся, на той стороне мелькало серое пятнышко – спина вовсю убегающего Егеря.
После этого случая уполномоченный Департамента странным образом умиротворился. Он покинул сектор северо-востока и, как мог, избегал крайностей гражданской войны. Впрочем, мемуары о причинах молчат.
* * *
Посланец Иллирианского Союза был корректен, сух и чуточку презрителен. Он с вежливым недоумением рассматривал отведенный пришельцам деревенский дом. Переодетый в гражданскую куртку эмиссар принцепса все равно гляделся истинным преторианцем, Стрижу даже показалось, что он видит на плечах гостя несуществующие эполеты.
Разговор был трудным для обеих сторон. Но сперва переодетый офицер прето протянул Дезету тщательно запечатанный непромокаемый пакет.
– Это вам. Я хотел бы иметь вашу личную визу, свидетельство для его величия принцепса Иллиры, что вы получили послание.
– Хорошо. Я забираю это с собой.
– Нет, я сам должен удостовериться, что ознакомление с содержимым состоялось.
Стриж разодрал упругую оболочку. Записка, видимо, была написана рукой Оттона Иллирианского, строчки крупного старческого почерка разухабисто завалились:
“Здравствуй, беглый сынок! Посылаю тебе в подарок твоего щенка. Повесь его вместо медали себе на шею. Это не затем, чтобы ты опять кому-нибудь сдался, сопляк. Это чтобы у тебя была еще одна причина держаться. С милостивыми пожеланиями успеха, все еще твой хозяин.”
Стриж невольно восхитился предусмотрительностью старого тирана, записка не была уликой – если не считать почерка (возможно, измененного), авторство и адресат из текста не следовали никак. Позади пятерки иллирианцев терпеливо ждала сутулая женщина в лиловом монашеском колпаке. Она мягко подтолкнула ребенка за плечи:
– Иди.
Девочка восьми лет серьезными серыми глазами смотрела на оружие, неуютную комнату чужого дома, хмурые лица незнакомых, равнодушных людей. Монашка, молодая, рыжеволосая и испуганная, снова отступила за спины преторианцев.
– А где мать Наан?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
– Вот моя рука. Только я нулевик, о великий сенс! С меня ты ровным счетом ничего не прочитаешь. Или веришь или нет – выбирай сам.
– А ты бы на моем месте поверил?
– Нет.
– Тогда я поверю. Приходи, когда разработаешь дело во всех подробностях. А сейчас уматывай – я устал. И напоследок… Мне передали – за рекой появился Егерь.
– Тот самый уполномоченный Департамента Обзора?
– Да. У меня тут созрел один интересный план. Как раз по твоей, иллирианец, части…
* * *
Егерь опустил бинокль, потом вновь приложил его к глазам, приближая серый поток и дальнюю кромку широкой реки. На горизонте дорогим офортом обрисовался хребет восточных гор. Таджо медленно, с достоинством несла массы мутной воды на север. Невысокая растительность противоположного берега казалась необитаемой, но Егерь готов был поклясться, что это обманчивое впечатление – шаткое перемирие едва держалось.
Двое пехотных офицеров со сдержанным неудовольствием посматривали в спину советнику Департамента – полувоенных чиновников недолюбливали в регулярной армии. Широкая спина Егеря отличалась немалой выносливостью в делах такого рода.
– К вам перебежчик с той стороны. Привести?
– Давайте.
Перебежчиком оказалась женщина – крестьянка лет тридцати, в большом не по размеру мужском камуфляже, приятной внешности, с характерной для восточных каленусиек прической – тремя тугими косами.
– Сенс?
– Нет, ее проверяли.
– Повторите еще раз, при мне.
Женщина даже не моргнула, когда холодный щуп прикоснулся к ее приглаженным воском вискам.
– Все чисто.
Егерь поморщился.
– Как тебя зовут?
– Минна.
– Ладно. Мы здесь воюем, а не раздаем подарков. Раз ты бежала от мятежников, побыстрее перебирайся в тыл и обратись в социальные службы. Если останешься в расположении войск и займешься нелегальной проституцией, будешь строго наказана.
Крестьянка сдержано, даже несколько сурово покачала головой:
– Я пришла ненадолго и не за тем.
– Вот как? Чего ты хочешь?
– Я хочу отдать вам Стрижа.
– А это кто?
Фермерша уставилась на советника с откровенным недоумением. Егерь был вполне искренен – в проскрипционные списки Сената попали сотни и тысячи людей, Дезет и Ральф значились там отнюдь не под первым номером. Егерь призадумался – ловля околоуголовного элемента не слишком увлекала наблюдателя, но возможность убрать главаря мятежников все же стоила некоторого риска.
– Как ты собираешься выполнять свои обещания?
– Я устрою так, что он придет к реке, и придет один.
Егерь фыркнул.
– Девушка не промах. Не возражаю – действуй. Но если ты заиграешься в свои игры, мы тебя расстреляем.
– Я не обманываю. Моя семья погибла, мне нужны деньги, чтобы уехать в западные сектора и жить спокойно.
Егерь брезгливо поморщился.
– На десять тысяч конфедеральных гиней ты будешь жить очень и очень спокойно.
Женщина смущенно молчала, теребя камуфляж на пышной груди.
Они расстались через час, подробно оговорив время, место, детали и гарантии. Егерь, лично проводил фермершу, вернулся в свою армейскую палатку и долго, тщательно мыл и без того чистые до бледной желтизны руки.
* * *
– Вы уверены, Джу, что справитесь? Это не очень вредно для вас? Наверное, мне не стоило вами рисковать…
– Справлюсь.
Белочка тряхнула короткой гривкой отросших каштановых волос.
– Вперед и с музыкой, господа натуристы.
Они вышли из перелеска, беззаботно взявшись за руки, и, не скрываясь, двинули к реке.
– О, Разум! Мы тут, как жуки на столе – со всех сторон видно. Того и гляди накроют хлопушкой по макушке.
– С конфедеральной стороны нас не видно совсем – мешают кудрявые прибрежные кустики.
– Мне кажется, мы поступаем аморально, нечестно и вообще по любым меркам безобразно.
– Прекрасная леди! Мне жаль лишь вашего пси-ресурса. По отношению к прочим лицам – рассматривайте это как невинную богоугодную шалость. В качестве новообращенного члена Святой нью-луддитской Церкви, заранее отпускаю вам все грехи!
– Тьфу. Кончайте глумиться над несчастными, доверчивыми верующими.
– Уже закончил.
В ста метрах, у самого берега, в кустах, наблюдая за беззащитным Стрижом, сердито нахмурился Егерь:
– Это он. Но он идет не один!
Крестьянка, терпеливая как коза, поправила расшитый ворот блузы. На этот раз вместо штанов она обрядилась в юбку – пышные складки воскресного фермерского наряда доходили до щиколоток.
– Ты оглохла, девушка? Мятежник не один.
– С ним стерва-псионичка, постоянная подружка, чтобы заняться делом втроем. Вам-то какая разница?
Один из засевших в зарослях солдат (все до единого – в тяжелой пси-защите) приглушенно, шепотом заржал, его ткнули в бок, призывая к молчанию. Примерный отец семейства Егерь попытался презрительно сплюнуть в траву, но ему некстати помешал прозрачный лицевой щиток шлема.
– Тихо.
– Мастер начальник, вы уж припрячьтесь и дождитесь, когда мы начнем, я не хочу, чтобы один из них смылся…
– Не беспокойся – от нас еще никто никогда не уходил.
Стриж со спутницей тем временем уклонился в сторону, явно направляясь мимо засады.
– О, холера! Куда это они?
– Заблудились. Я подам условный знак, мастер начальник, не беспокойтесь, прибегут как миленькие.
Крестьянка споро дернула поясную завязку, ослабила юбку в талии, потом стянула с себя шуршащую груду цветастой ткани и закинула ее на острый, заметно выдающийся из зеленой массы листьев сук.
– Вот так-то вот.
– О!
Егерь на мгновение зажмурился. Под юбкой Минна не носила ничего. Крестьянка целомудренно повернулась к наблюдателю прекрасно развитым задом, советник краем уха уловил восхищенный шепот сержанта:
– Вот это аэродром!
Солдаты, расслабившись, под сурдинку пересмеивались. Операция вместо драмы отчетливо отдавала фарсом…
Егерь понял все – понял почти в ту же секунду, но было уже слишком, фатально поздно, точная, но не болезненная, не совсем боевая, а, скорее, психотропная наводка Белочки накрыла засаду.
Самое страшное – тяжелые, глухие, самые надежные пси-шлемы почти не спасали. Егерь рухнул на траву.
В последний миг, уже сдавшись обстоятельствам, уже лежа навзничь, он отчетливо видел, как полностью одетая Минна аккуратно, не торопясь, с достоинством расправляет складки холщовой блузы. Женщина посмотрела на советника Департамента, фальшивое козье выражение совершенно исчезло из ее глаз – осталась только холодная ненависть.
Со стороны конфедератов не сразу отследили провал. Промедления Стрижу хватило на то, чтобы вытащить связанного Егеря из-под огня. Почти сразу после этого с левого берега ударили излучатели, сжигая листву, заставляя пылать ветви – заросли выгорали под корень. Над полыхающим кустарником в облаке жирного дыма заметались обезумевшие птицы, но Белочка, Минна, Стриж и плененный Егерь были уже далеко.
Глава XXX
Неразрешимое противоречие мировоззрений
7007-7008 годы, северо-восточный сектор
…Шефом оперативного отдела Департамента Обзора Каленусии занимался лично Ральф. Даже лучший из псиоников в состоянии читать мысли лишь в редкие моменты высшего душевного напряжения. Впрочем, способность свободно ловить эмоции, побуждения и настроения нередко вполне сносно компенсирует этот недостаток. От псионика не скроешь ни лжи, ни страха.
Егерь лгал с каменным лицом лишь до того момента, с которого начинается четкое осознание – бесполезно, бесполезно, трижды бесполезно. Потом он замолчал. Пси-наводка может быть довольно болезненной, отличаясь от неприкрытых пыток лишь в одном-единственном отношении – не получая физических повреждений, здоровый человек почти лишен шанса умереть. Ральф знал, что тратит на разборки с Егерем собственную жизнь, но ему было наплевать – растительное существование в плетеном кресле давно тяготило псионика. Напротив, мысль о том, что ментальное повреждение в некотором роде обоюдно, прекрасно решала проблемы с совестью.
Егерь псиоником не был и широты выбора не имел. Он честно вытерпел пять дней, а потом вывалил на Ральфа Валентиана все, что знал. В груде нужной и ненужной информации проскользнуло упоминание о “негативном эффекте Калассиана” – под этим названием скрывались результаты незавершенных исследований о предположительном влиянии норма-людей на быстрое старение псиоников. Ральф был достаточно умен, чтобы понять цену информации, и слишком потрясен, чтобы попытаться утаить ее от Стрижа. Сочетание двух факторов неожиданным образом предопределило некоторые события грядущего. Но это другая история.
Помятый Ральфом Егерь мешал – новорожденное государство северо-востока еще не успело обзавестись тюрьмами, и советника попросту некуда было девать. Озлобленный Ральф охотно расстрелял бы наблюдателя лично, но не мог покинуть плетеное кресло, больше желающих взяться за казнь не находилось – каленусийские фермеры в массе своей еще сохраняли по отношению к Департаменту Обзора слабое подобие осторожного почтения. Очередным туманным утром Стриж отворил дверь превращенной в каталажку кладовой и вытащил заспанного советника наружу.
– Пошли.
Они ушли в мутный кисель белой дымки, космы тумана оплетали их до плеч. Стриж отвел Егеря далеко – почти до того самого места, где несчастный советник неделю назад сидел в засаде, подкарауливая самого Стрижа. Там и состоялся их последний разговор.
Егерь подергал связанными руками:
– Может, развяжете напоследок?
– Обойдетесь. Более разумное последнее желание есть?
– У меня забрали личные вещи – отдайте, они вам все равно не нужны.
– Это, что ли?
Стриж вытащил из собственного кармана женские, тонкого золота, очки с разбитыми стеклами и переложил их в карман мундира советника.
– Что-нибудь еще?
– Я ненавижу псиоников, всех, кроме Кравича, а вас, хоть вы и не псионик, считаю подлецом… Впрочем, о чем нам вообще говорить? Делайте свое дело. Прощайте и будьте вы прокляты.
– Как все стандартно! У вас совсем нет воображения, или это официальный набор каленусийского патриотического героизма?
Стриж все-таки перерезал веревки на запястьях наблюдателя, взял излучатель наизготовку.
– Так вот, советник, река рядом, даю вам шанс. Лезьте в воду и плывите на тот берег, засекаю две минуты, потом начинаю стрелять. Если не попаду, считайте, вам повезло.
– Хотите развлечься охотой? И этакие отбросы в наши дни претендует на звание воюющей стороны… Я не стану играть в ваши игры.
Несмотря на это уверение, Егерь довольно проворно полез в мутную, с прозеленью, воду. Стриж честно отсчитал две минуты – наблюдатель пребывал не в лучшей форме, он неловко барахтался неподалеку от берега. Иллирианец подождал еще немного.
– Эй, советник, вы там не тонете случаем?
Егерь молча поплыл изо всех сил. Стриж подождал, пока наблюдатель вплотную подберется к берегу конфедератов и, повернувшись, пошел прочь. С полдороги он оглянулся, на той стороне мелькало серое пятнышко – спина вовсю убегающего Егеря.
После этого случая уполномоченный Департамента странным образом умиротворился. Он покинул сектор северо-востока и, как мог, избегал крайностей гражданской войны. Впрочем, мемуары о причинах молчат.
* * *
Посланец Иллирианского Союза был корректен, сух и чуточку презрителен. Он с вежливым недоумением рассматривал отведенный пришельцам деревенский дом. Переодетый в гражданскую куртку эмиссар принцепса все равно гляделся истинным преторианцем, Стрижу даже показалось, что он видит на плечах гостя несуществующие эполеты.
Разговор был трудным для обеих сторон. Но сперва переодетый офицер прето протянул Дезету тщательно запечатанный непромокаемый пакет.
– Это вам. Я хотел бы иметь вашу личную визу, свидетельство для его величия принцепса Иллиры, что вы получили послание.
– Хорошо. Я забираю это с собой.
– Нет, я сам должен удостовериться, что ознакомление с содержимым состоялось.
Стриж разодрал упругую оболочку. Записка, видимо, была написана рукой Оттона Иллирианского, строчки крупного старческого почерка разухабисто завалились:
“Здравствуй, беглый сынок! Посылаю тебе в подарок твоего щенка. Повесь его вместо медали себе на шею. Это не затем, чтобы ты опять кому-нибудь сдался, сопляк. Это чтобы у тебя была еще одна причина держаться. С милостивыми пожеланиями успеха, все еще твой хозяин.”
Стриж невольно восхитился предусмотрительностью старого тирана, записка не была уликой – если не считать почерка (возможно, измененного), авторство и адресат из текста не следовали никак. Позади пятерки иллирианцев терпеливо ждала сутулая женщина в лиловом монашеском колпаке. Она мягко подтолкнула ребенка за плечи:
– Иди.
Девочка восьми лет серьезными серыми глазами смотрела на оружие, неуютную комнату чужого дома, хмурые лица незнакомых, равнодушных людей. Монашка, молодая, рыжеволосая и испуганная, снова отступила за спины преторианцев.
– А где мать Наан?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68