Стриж вздохнул и придавил кнопку звонка. Ему открыла молодая монашенка – некрасивая, изможденная рыженькая девушка в лиловом колпаке.
– Могу я видеть мать Наан?
– Она принимает кающихся.
Дезет подавил улыбку – воскресший пережиток древних культов Матери, обычай ставить исповедницами пожилых целомудренных женщин, представлялся бывшему сардару чрезвычайно забавным.
– Может быть, она примет меня?
– Вы хотите исповедоваться?
“Нет,” – подумал Стриж и утвердительно кивнул.
– Да, разумеется!
Монашка провела Дезета в легкий сумрак маленького храма и степенно указала в сторону зашторенной кабинки.
– Туда.
Стриж отдернул шторку. Свет падал откуда-то слева и сверху, широкое решетчатое окошечко благоразумно отделяло кающихся грешников от исповедницы.
– Добрый день!
– А, это вы…
Стриж поневоле поежился – желтые, словно у совы глаза монашенки не мигая, смотрели сквозь решетку.
– Простите, мать Наан, мой невольный грех – я обманул вашу служку. Мне не нужна исповедь, но у меня есть просьба… Вы принимаете смиренные просьбы закоренелых грешников?
– Чего вам надо, святотатец?
– Можно мне воспользоваться вашим выходом в сайбер-сеть? Клянусь душой – ничего противозаконного. Просто частное дело. Я хотел бы разрешить его наилучшим образом. Быть может, святая атмосфера этого дома…
Монашка прервала его резким жестом сухой руки.
– Хватит! Не глумитесь над тем, чего не понимаете. Роза! Роза!
На крик поспешно явилась уже знакомая Стрижу рыжеволосая послушница.
– Проводи мастера Дезета. Нет, не на выход – в читальню, пусть воспользуется моим терминалом. Потом покажешь ему выход. И позаботься, чтобы он не остался здесь дольше положенного.
Роза в лиловом колпаке, смиренно опустив раскосые козьи глаза, засеменила куда-то вглубь храма.
– Сюда.
Стриж вошел в убогую комнатушку, заставленную шкафами с духовной пищей – отсутствие пыли на томах проповедей указывало на то, что ими пользовались довольно часто. Терминал сайбер-сети притулился в углу. Дезет устроился на колченогом стуле. Монашка, по-видимому, и не собиралась уходить.
– Подождите снаружи, Роза.
Девушка нехотя вышла. Стриж вытащил из кармана смятую бумагу, распрямил, разгладил ее на столе.
– Система, готовность! Раздел “Уником-справочник”, ключ 12738465, поиск абонента. Старт!
Старый сайбер долго молчал. Потом выплюнул на экран обведенное тонкой ретро-виньеткой сообщение:
“Абонент не поименован. Уником-точка установлена в автомобиле, зарегистрированном на территории Каленусийской Конфедерации”.
– Отбой.
“Разум и Космос, это она,” – подумал Стриж. “Доказательства минимальны, но мне достаточно и этого.” Он выглянул, отодвинул стул от терминала и устроился так, чтобы в окно было видно пыльную дорогу, сетку ограды и наглухо закрытые ворота.
“Итак, с ней что-то случилось,” – сказал он сам себе. “Я не буду гадать, что именно, примем это как данность. Записка – предупреждение об опасности, учтем и запомним. Но это еще и крик о помощи. А теперь, птица Стриж, пришла пора принимать решение – кому и зачем мы будем помогать…”
Дезет на минуту закрыл глаза, потом открыл их – за окном ничего не изменилось, только к воротам робко подошла стайка худых, пыльных кур.
“Не будем обманывать себя, мое первое побуждение – рвануть туда. Но только стоит ли прислушиваться к первым побуждениям, а? Ты гоняешься за иллюзиями, птица Стриж – леди-сострадалистка тебя не любит. Точнее, она любит каждого, кто чувствует себя паршиво, и ровно столько времени, сколько он чувствует себя паршиво. Она не виновата, такова ее ментальная природа.”
Дезет выглянул в окно – никого. Куры сгрудились в кучку, явно собираясь штурмовать ограду.
“Любой сострадалист – человек извращенной природы, он замкнут на ощущения своего пси, он ловит обрывки чужих жизней, ниточки мыслей, клочья мечты. Я нулевик, я для нее феномен-загадка, она не может меня прочитать и отставить в сторону. Только поэтому ее интерес продержался чуть подольше. Как ты думаешь, Стриж, чем она занималась, когда тебе грозил эшафот? Когда тебя замели в прето и проверяли на детекторе лжи? Когда ты стоял перед Оттоном Иллирианским, отказываясь по холуйски отвечать нашему жизнерадостному маньяку? А?”
Куры успешно влезли на гребень сетчатой ограды и теперь победно обозревали окрестности.
“Сострадалист милосерден, в этом его бесконечное обаяние. Но он же идеальный эгоист. У нашей Джу великое качество – она, совсем не затрачивая усилий, умудряется каждого встречного призвать на службу себе… Итак, что я сейчас буду делать? Я сейчас пойду к Наан, скажу ей спасибо, потом вернусь домой и забуду об этом деле. Или нет – я буду помнить только о потенциальной опасности. Кто предупрежден, тот вооружен. Спасибо. Спасибо вам, Джулия Симониан…”
Стриж встал, ощущая тупую усталость, и пошел к выходу.
– Роза!
Послушница явилась словно из пустоты.
– Проводи меня. Тебе же так велела мать Наан?
Дезет вышел во двор. Пыльные суматошные куры нашли возле засохшей лужи заблудившегося на асфальте червяка и сейчас жадно рвали его на части. Стрижа почему-то замутило от безобидного зрелища. Он прошел к воротам, расшвыривая прожорливых клуш пинками.
– Не стой как чучело, открой калитку.
Девушка с козьими глазами поспешно отдернула засов и, испугано приоткрыв рот, уставилась на Дезета.
“Что я делаю? Что я говорю? Я схожу с ума,” – подумал Стриж. Он помедлил перед распахнутыми воротцами.
– Наан все еще в исповедальной?
– Да, мастер Дезет.
– Отведи меня обратно – я забыл ее поблагодарить.
Под своды храма Стриж вошел решительно, свет в кабинке падал все так же, сверху слева, бросая решетку теней на бледное лицо монашки.
– Это опять вы?
– Простите, леди Наан, мне нужен совет.
– “Мать Наан”.
– Пусть будет так, но совет мне нужен все равно.
– Я не советую без исповеди.
– Какой холеры! Поймите, госпожа, я атеист. Совет мне и в самом деле необходим. Может быть, мы не будем разыгрывать пародию на религиозные обряды? Я не хочу осквернять вашу веру своим лицемерием.
– Тогда отправляйтесь за советом в другое место.
– Отклоняется. Я доверяю именно вам.
– Вы хотите пользоваться Храмом для своих моральных нужд, но не желаете уважать установленные здесь обычаи.
Дезет устало вздохнул.
– Ладно. Если так положено, раз вы не цените собственное время и спокойствие, я расскажу вам кое-что о себе. Я буду считать это рассказом, вы можете считать исповедью. Лады?
Монахиня кивнула.
– Ради торжества Святого Разума Церковь разрешает компромиссы.
– Да будет так. А теперь начнем. Несколько лет назад, на войне, я расстрелял женщину…
* * *
Когда Стриж закончил рассказ, мать Наан пожала угловатыми птичьими плечами.
– Вы думали меня удивить?
– Все это не так уж ординарно.
– Те, кто прошел через Межгражданский Конфликт, приходят ко мне и не с таким. Ваша история прославилась лишь потому, что вы “нулевик”, и дело раздули каленусийские газеты. Так что не вижу причин заноситься. Но я вас не оправдываю, то, что вы и ваши люди сотворили с крестьянами – настоящая мерзость.
– Я расплатился за все по их правилам.
– Вашими страданиями мертвых не поднимешь.
– Я знаю.
– Вы хотели совет?
– Да.
– Тогда спрашивайте.
Стриж рассказал о уником-сообщении, не скрывая зыбкости предположений. Монахиня, выслушав, в сомнении покачала головой.
– Вы просто хотите спасти кого-нибудь, надеетесь зачеркнуть этим собственные убийства?
– Да. Нет. Я не знаю.
– Отправившись туда, вы снова вступите на роковой путь насилия.
– Так что мне делать – позволить им убить девушку?
– А как вы думаете остановить этих неизвестных?
– Любыми способами. На месте будет видно.
– Тогда лучше оставайтесь в Порт-Иллири и предоставьте ход событий Разуму. Без его воли и волос с головы не упадет. Не творите насилия в ответ на насилие. Жизнь любого человека равно бесценна. Я не могу дать вам отпущения, пока вы не согласитесь с этими тезисами.
Стриж поразился сам себе – впервые за последние месяцы он ощутил приступ самой настоящей, нерассуждающей, бурной ярости.
– И за такими советами я к вам пришел?! Холера на вас, святоши! Насилие было всегда. Вы живете в уюте и безопасности, укрывшись стеной обителей, вам дела нет до тех, кто в крови и дерьме отбивает посягательства на ваш замкнутый мирок. Семь лет назад, в Ахара, мои люди поймали мародера. Он обдирал амуницию с тел, заодно промышляя грабежами беженцев. Где-то в поле этот человек поймал каленусийскую женщину, старуху, простите, леди, такую, как вы. Он перерезал ей горло для удобства и надругался над трупом. Парни застукали его как раз за этим занятием. Я расстрелял его, на месте, как будто убрал грязь. Так что скажете – я и в этом убийстве должен раскаиваться?!
– Жизнь любого человека…
– Оставь мы ему жизнь, следующей жертвой могли стать вы сами, вы, леди Наан. Ему все равно – у ублюдков нет национальности. Хватит! Меня мутит от вашей убогой проповеди ненасилия. Есть люди, которые заслужили смерть безо всяких отговорок, справедливость я предпочитаю милосердию…
Наан гневно сверкнула желтыми как у совы глазами.
– Ага, для других. Но не для себя.
– То есть?
– Когда-то вы приняли помилование от каленусийских сенаторов, предпочтя их милосердие объективной справедливости.
Дезет чуть не подавился.
– Спасибо за сравнение, это прямо в точку. Все. Я ухожу. Отпущения вы мне не дадите, отлично. Оно мне, собственно, и не нужно – я атеист. Ваш милосердный, святой совет сидеть сложа руки, пока погибает человек, я тоже отвергаю. Может, я нераскаявшийся грешник, но я не предатель.
Он выскочил из маленького храма под вечереющее небо. Ветром нагнало груду туч, донышки облаков отливали тревожным багровым светом. Он прошел через площадку к калитке, жадная стая кур бесследно исчезла. Послушницы не было нигде, Дезет сам отодвинул засов.
– Эй, постойте!
Он оглянулся. Размытый сумерками силуэт монахини замер на пороге храма.
– Вернитесь, мастер Дезет!
– Не хочу.
– Пожалуйста. Я вас настойчиво прошу задержаться.
Стриж нехотя остановился.
– Ну и?
– Посмотрите сюда. Это вам следует взять с собой.
Стриж равнодушно отвернулся.
– Я не ношу на себе культовых предметов, матушка.
Наан укоризненно, без злобы, вздохнула:
– Вы хотя бы взглянули, упрямец, прежде чем отвергать. Вам же не на что уехать в Каленусию. Это чек. Деньги из свободных средств обители.
Стриж растеряно повертел в руках гладкий пластиковый прямоугольник.
– Спасибо. Чем я вам теперь обязан?
– Ничем. Впрочем… Не вертитесь, постойте спокойно – я хочу благословить вас… Вот так. А теперь – ступайте, сын мой. И пусть ваш путь определяет Разум.
Дезет на секунду склонил голову, подождал, пока сухая фигурка монашки не исчезнет за дверью, потом выпрямился и вышел на дорогу. Свинцовые облака почти совсем затянули горизонт, сумерки повеяли холодным, сухим осенним ветром, на изрытой дороге невесть откуда набежавший маленький смерч крутил облако пыли и мусора. Стриж, не обращая внимания на уколы песчинок, подставил лицо ветру. Вдали немо и грозно сверкнуло. Через полминуты раздался приглушенный раскат грома. С моря принесло свежее дуновение влаги, йодистый запах водорослей.
“Мне надо идти,” – подумал Стриж. – “Мне еще предстоит долгая дорога. Ночью придет циклон.”
Глава XIX
Проникновение
7006 год, Каленусийская Конфедерация
Спустя многие годы события осени 7006-го, прикрытые дымкой времени, как в плохой оптике утратили ясность очертаний, получив взамен внушительный блеск и нарядную пышность мифа.
Тонкая первопричина событий, потрясших основы, оставалась неясна – должно быть, истина утонула в море сводок Департамента, томится в непроницаемых залежах архивов прето, или, хитрым образом избежав пристального внимания, ловко маскируется в тысяче обыденных мелочей.
Герберт Майер Вежливый, доктор истории, счастливый потомок Грубого Хэри Майера, всячески подчеркивает великую роль знаменитого предка. Каленусийская Гуманитарная Академия настроена скептически, Историки Иллирианского Союза хранят двусмысленное молчание.
Достоверно известно немногое. Осенью 7006 года человек по имени Александер Дезет спокойно поднялся по трапу лайнера, которому суждено было благополучно пересечь каленусийскую границу. В архивах Ордена Разума остались слабые намеки, говорящие в пользу версии о вмешательстве Церкви. По крайней мере одна запись говорит о том, что малолетняя Нина Дезет пережила большую часть событий под крылом Ордена, укрытая в одном из иллирианских женских монастырей. Версия, кажущаяся вполне правдоподобной.
Скептики, впрочем, подвергают сомнению все, что угодно. Как герой повествования смог свободно покинуть Иллиру – государство, в котором до решающего момента мог жить лишь под пристальным наблюдением? Что подвигло его бросить вызов Каленусийскому Департаменту Обзора?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
– Могу я видеть мать Наан?
– Она принимает кающихся.
Дезет подавил улыбку – воскресший пережиток древних культов Матери, обычай ставить исповедницами пожилых целомудренных женщин, представлялся бывшему сардару чрезвычайно забавным.
– Может быть, она примет меня?
– Вы хотите исповедоваться?
“Нет,” – подумал Стриж и утвердительно кивнул.
– Да, разумеется!
Монашка провела Дезета в легкий сумрак маленького храма и степенно указала в сторону зашторенной кабинки.
– Туда.
Стриж отдернул шторку. Свет падал откуда-то слева и сверху, широкое решетчатое окошечко благоразумно отделяло кающихся грешников от исповедницы.
– Добрый день!
– А, это вы…
Стриж поневоле поежился – желтые, словно у совы глаза монашенки не мигая, смотрели сквозь решетку.
– Простите, мать Наан, мой невольный грех – я обманул вашу служку. Мне не нужна исповедь, но у меня есть просьба… Вы принимаете смиренные просьбы закоренелых грешников?
– Чего вам надо, святотатец?
– Можно мне воспользоваться вашим выходом в сайбер-сеть? Клянусь душой – ничего противозаконного. Просто частное дело. Я хотел бы разрешить его наилучшим образом. Быть может, святая атмосфера этого дома…
Монашка прервала его резким жестом сухой руки.
– Хватит! Не глумитесь над тем, чего не понимаете. Роза! Роза!
На крик поспешно явилась уже знакомая Стрижу рыжеволосая послушница.
– Проводи мастера Дезета. Нет, не на выход – в читальню, пусть воспользуется моим терминалом. Потом покажешь ему выход. И позаботься, чтобы он не остался здесь дольше положенного.
Роза в лиловом колпаке, смиренно опустив раскосые козьи глаза, засеменила куда-то вглубь храма.
– Сюда.
Стриж вошел в убогую комнатушку, заставленную шкафами с духовной пищей – отсутствие пыли на томах проповедей указывало на то, что ими пользовались довольно часто. Терминал сайбер-сети притулился в углу. Дезет устроился на колченогом стуле. Монашка, по-видимому, и не собиралась уходить.
– Подождите снаружи, Роза.
Девушка нехотя вышла. Стриж вытащил из кармана смятую бумагу, распрямил, разгладил ее на столе.
– Система, готовность! Раздел “Уником-справочник”, ключ 12738465, поиск абонента. Старт!
Старый сайбер долго молчал. Потом выплюнул на экран обведенное тонкой ретро-виньеткой сообщение:
“Абонент не поименован. Уником-точка установлена в автомобиле, зарегистрированном на территории Каленусийской Конфедерации”.
– Отбой.
“Разум и Космос, это она,” – подумал Стриж. “Доказательства минимальны, но мне достаточно и этого.” Он выглянул, отодвинул стул от терминала и устроился так, чтобы в окно было видно пыльную дорогу, сетку ограды и наглухо закрытые ворота.
“Итак, с ней что-то случилось,” – сказал он сам себе. “Я не буду гадать, что именно, примем это как данность. Записка – предупреждение об опасности, учтем и запомним. Но это еще и крик о помощи. А теперь, птица Стриж, пришла пора принимать решение – кому и зачем мы будем помогать…”
Дезет на минуту закрыл глаза, потом открыл их – за окном ничего не изменилось, только к воротам робко подошла стайка худых, пыльных кур.
“Не будем обманывать себя, мое первое побуждение – рвануть туда. Но только стоит ли прислушиваться к первым побуждениям, а? Ты гоняешься за иллюзиями, птица Стриж – леди-сострадалистка тебя не любит. Точнее, она любит каждого, кто чувствует себя паршиво, и ровно столько времени, сколько он чувствует себя паршиво. Она не виновата, такова ее ментальная природа.”
Дезет выглянул в окно – никого. Куры сгрудились в кучку, явно собираясь штурмовать ограду.
“Любой сострадалист – человек извращенной природы, он замкнут на ощущения своего пси, он ловит обрывки чужих жизней, ниточки мыслей, клочья мечты. Я нулевик, я для нее феномен-загадка, она не может меня прочитать и отставить в сторону. Только поэтому ее интерес продержался чуть подольше. Как ты думаешь, Стриж, чем она занималась, когда тебе грозил эшафот? Когда тебя замели в прето и проверяли на детекторе лжи? Когда ты стоял перед Оттоном Иллирианским, отказываясь по холуйски отвечать нашему жизнерадостному маньяку? А?”
Куры успешно влезли на гребень сетчатой ограды и теперь победно обозревали окрестности.
“Сострадалист милосерден, в этом его бесконечное обаяние. Но он же идеальный эгоист. У нашей Джу великое качество – она, совсем не затрачивая усилий, умудряется каждого встречного призвать на службу себе… Итак, что я сейчас буду делать? Я сейчас пойду к Наан, скажу ей спасибо, потом вернусь домой и забуду об этом деле. Или нет – я буду помнить только о потенциальной опасности. Кто предупрежден, тот вооружен. Спасибо. Спасибо вам, Джулия Симониан…”
Стриж встал, ощущая тупую усталость, и пошел к выходу.
– Роза!
Послушница явилась словно из пустоты.
– Проводи меня. Тебе же так велела мать Наан?
Дезет вышел во двор. Пыльные суматошные куры нашли возле засохшей лужи заблудившегося на асфальте червяка и сейчас жадно рвали его на части. Стрижа почему-то замутило от безобидного зрелища. Он прошел к воротам, расшвыривая прожорливых клуш пинками.
– Не стой как чучело, открой калитку.
Девушка с козьими глазами поспешно отдернула засов и, испугано приоткрыв рот, уставилась на Дезета.
“Что я делаю? Что я говорю? Я схожу с ума,” – подумал Стриж. Он помедлил перед распахнутыми воротцами.
– Наан все еще в исповедальной?
– Да, мастер Дезет.
– Отведи меня обратно – я забыл ее поблагодарить.
Под своды храма Стриж вошел решительно, свет в кабинке падал все так же, сверху слева, бросая решетку теней на бледное лицо монашки.
– Это опять вы?
– Простите, леди Наан, мне нужен совет.
– “Мать Наан”.
– Пусть будет так, но совет мне нужен все равно.
– Я не советую без исповеди.
– Какой холеры! Поймите, госпожа, я атеист. Совет мне и в самом деле необходим. Может быть, мы не будем разыгрывать пародию на религиозные обряды? Я не хочу осквернять вашу веру своим лицемерием.
– Тогда отправляйтесь за советом в другое место.
– Отклоняется. Я доверяю именно вам.
– Вы хотите пользоваться Храмом для своих моральных нужд, но не желаете уважать установленные здесь обычаи.
Дезет устало вздохнул.
– Ладно. Если так положено, раз вы не цените собственное время и спокойствие, я расскажу вам кое-что о себе. Я буду считать это рассказом, вы можете считать исповедью. Лады?
Монахиня кивнула.
– Ради торжества Святого Разума Церковь разрешает компромиссы.
– Да будет так. А теперь начнем. Несколько лет назад, на войне, я расстрелял женщину…
* * *
Когда Стриж закончил рассказ, мать Наан пожала угловатыми птичьими плечами.
– Вы думали меня удивить?
– Все это не так уж ординарно.
– Те, кто прошел через Межгражданский Конфликт, приходят ко мне и не с таким. Ваша история прославилась лишь потому, что вы “нулевик”, и дело раздули каленусийские газеты. Так что не вижу причин заноситься. Но я вас не оправдываю, то, что вы и ваши люди сотворили с крестьянами – настоящая мерзость.
– Я расплатился за все по их правилам.
– Вашими страданиями мертвых не поднимешь.
– Я знаю.
– Вы хотели совет?
– Да.
– Тогда спрашивайте.
Стриж рассказал о уником-сообщении, не скрывая зыбкости предположений. Монахиня, выслушав, в сомнении покачала головой.
– Вы просто хотите спасти кого-нибудь, надеетесь зачеркнуть этим собственные убийства?
– Да. Нет. Я не знаю.
– Отправившись туда, вы снова вступите на роковой путь насилия.
– Так что мне делать – позволить им убить девушку?
– А как вы думаете остановить этих неизвестных?
– Любыми способами. На месте будет видно.
– Тогда лучше оставайтесь в Порт-Иллири и предоставьте ход событий Разуму. Без его воли и волос с головы не упадет. Не творите насилия в ответ на насилие. Жизнь любого человека равно бесценна. Я не могу дать вам отпущения, пока вы не согласитесь с этими тезисами.
Стриж поразился сам себе – впервые за последние месяцы он ощутил приступ самой настоящей, нерассуждающей, бурной ярости.
– И за такими советами я к вам пришел?! Холера на вас, святоши! Насилие было всегда. Вы живете в уюте и безопасности, укрывшись стеной обителей, вам дела нет до тех, кто в крови и дерьме отбивает посягательства на ваш замкнутый мирок. Семь лет назад, в Ахара, мои люди поймали мародера. Он обдирал амуницию с тел, заодно промышляя грабежами беженцев. Где-то в поле этот человек поймал каленусийскую женщину, старуху, простите, леди, такую, как вы. Он перерезал ей горло для удобства и надругался над трупом. Парни застукали его как раз за этим занятием. Я расстрелял его, на месте, как будто убрал грязь. Так что скажете – я и в этом убийстве должен раскаиваться?!
– Жизнь любого человека…
– Оставь мы ему жизнь, следующей жертвой могли стать вы сами, вы, леди Наан. Ему все равно – у ублюдков нет национальности. Хватит! Меня мутит от вашей убогой проповеди ненасилия. Есть люди, которые заслужили смерть безо всяких отговорок, справедливость я предпочитаю милосердию…
Наан гневно сверкнула желтыми как у совы глазами.
– Ага, для других. Но не для себя.
– То есть?
– Когда-то вы приняли помилование от каленусийских сенаторов, предпочтя их милосердие объективной справедливости.
Дезет чуть не подавился.
– Спасибо за сравнение, это прямо в точку. Все. Я ухожу. Отпущения вы мне не дадите, отлично. Оно мне, собственно, и не нужно – я атеист. Ваш милосердный, святой совет сидеть сложа руки, пока погибает человек, я тоже отвергаю. Может, я нераскаявшийся грешник, но я не предатель.
Он выскочил из маленького храма под вечереющее небо. Ветром нагнало груду туч, донышки облаков отливали тревожным багровым светом. Он прошел через площадку к калитке, жадная стая кур бесследно исчезла. Послушницы не было нигде, Дезет сам отодвинул засов.
– Эй, постойте!
Он оглянулся. Размытый сумерками силуэт монахини замер на пороге храма.
– Вернитесь, мастер Дезет!
– Не хочу.
– Пожалуйста. Я вас настойчиво прошу задержаться.
Стриж нехотя остановился.
– Ну и?
– Посмотрите сюда. Это вам следует взять с собой.
Стриж равнодушно отвернулся.
– Я не ношу на себе культовых предметов, матушка.
Наан укоризненно, без злобы, вздохнула:
– Вы хотя бы взглянули, упрямец, прежде чем отвергать. Вам же не на что уехать в Каленусию. Это чек. Деньги из свободных средств обители.
Стриж растеряно повертел в руках гладкий пластиковый прямоугольник.
– Спасибо. Чем я вам теперь обязан?
– Ничем. Впрочем… Не вертитесь, постойте спокойно – я хочу благословить вас… Вот так. А теперь – ступайте, сын мой. И пусть ваш путь определяет Разум.
Дезет на секунду склонил голову, подождал, пока сухая фигурка монашки не исчезнет за дверью, потом выпрямился и вышел на дорогу. Свинцовые облака почти совсем затянули горизонт, сумерки повеяли холодным, сухим осенним ветром, на изрытой дороге невесть откуда набежавший маленький смерч крутил облако пыли и мусора. Стриж, не обращая внимания на уколы песчинок, подставил лицо ветру. Вдали немо и грозно сверкнуло. Через полминуты раздался приглушенный раскат грома. С моря принесло свежее дуновение влаги, йодистый запах водорослей.
“Мне надо идти,” – подумал Стриж. – “Мне еще предстоит долгая дорога. Ночью придет циклон.”
Глава XIX
Проникновение
7006 год, Каленусийская Конфедерация
Спустя многие годы события осени 7006-го, прикрытые дымкой времени, как в плохой оптике утратили ясность очертаний, получив взамен внушительный блеск и нарядную пышность мифа.
Тонкая первопричина событий, потрясших основы, оставалась неясна – должно быть, истина утонула в море сводок Департамента, томится в непроницаемых залежах архивов прето, или, хитрым образом избежав пристального внимания, ловко маскируется в тысяче обыденных мелочей.
Герберт Майер Вежливый, доктор истории, счастливый потомок Грубого Хэри Майера, всячески подчеркивает великую роль знаменитого предка. Каленусийская Гуманитарная Академия настроена скептически, Историки Иллирианского Союза хранят двусмысленное молчание.
Достоверно известно немногое. Осенью 7006 года человек по имени Александер Дезет спокойно поднялся по трапу лайнера, которому суждено было благополучно пересечь каленусийскую границу. В архивах Ордена Разума остались слабые намеки, говорящие в пользу версии о вмешательстве Церкви. По крайней мере одна запись говорит о том, что малолетняя Нина Дезет пережила большую часть событий под крылом Ордена, укрытая в одном из иллирианских женских монастырей. Версия, кажущаяся вполне правдоподобной.
Скептики, впрочем, подвергают сомнению все, что угодно. Как герой повествования смог свободно покинуть Иллиру – государство, в котором до решающего момента мог жить лишь под пристальным наблюдением? Что подвигло его бросить вызов Каленусийскому Департаменту Обзора?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68