– Вы негодяй.
– Конечно. Я ужасно раскаиваюсь.
– Вы раскаиваетесь по понедельникам и пятницам и пакостите в остальные дни.
– Я предупреждал, какой я плохой.
– Теперь я точно не поверю, что вы не насиловали фермерских дочек.
– Ну что вы! Никогда ими не увлекался. Это вы, леди, меня покорили своей добродетелью и красотой.
Джу подумала, не закатить ли наглецу оплеуху постфактум. Лампочка с ее лба свалилась и валялась в стороне. Физиономия Стрижа казалась темным пятном.
– Я вас убью.
– Это не то обещание, которое следует принимать без должной серьезности…
Стриж поднял, надел и поправил налобный фонарь. Сострадалистка казалась разъяренной и расстроенной, но совершенно нормальной. “Хвала Разуму – обошлось. Она не помнит, как пыталась уйти”. Иллирианец галантно протянул Белочке руку.
– Пойдемте, леди. Нужно найти остальных. И постарайтесь не наступать на черту…
Джу молча спрятала руки за спину.
– …ну на черту-то во всяком случае не наступайте – не надо этого делать даже мне назло.
Белочка с мрачным видом прошла вперед и прибавила шагу. Она брела в полутьме, круг света от фонарика выхватывал то ржавую арматуру, то облупившуюся облицовку стен. Отчаяние захлестнуло Джу, мир казался забранным частой серой сеточкой, сеточка из живых нитей глушила звуки, похищала краски, отнимала силы. Тоска представлялась почти материальной субстанцией – активной, липкой, обволакивающей. Впрочем, депрессия сострадалистки не имела прямого отношения к наглой выходке иллирианца – ее мучило осознание поражение. Вопреки чаяниям Стрижа, Белочка помнила свой путь к черте и твердо знала, что решающую схватку с нитями она проиграла.
– М-м-м…
– Что-то не в порядке? Вам плохо?
Иллирианец в два шага догнал ее, взял за локоть и довольно бесцеремонно оттащил от черты.
– Сядьте у стены. Не двигайтесь. Это опять ментальный шторм.
– Ублюдок.
– Нет, шторм.
– Вы ублюдок.
– Все, что угодно, только не двигайтесь, холера меня порази! Не совращать же мне вас всякий раз, как накатит эта штука.
Воздух наполнился невидимым напряжением. Пушок на руке встал дыбом. Кончики волос Белочки слабо потрескивали.
– Он идет…
– Идет…
Они, не сговариваясь, погасили фонари. Под сводом потолка с шелестом проносились невидимые тени. За сломанными вагонетками стучали шаги. В их идеальной размеренности было нечто нечеловеческое. Дезет чувствовал, как слабый ветерок шахты шевелит волосы на голове. Белочка вцепилась в его альпийскую куртку, замерла, не дыша.
– Пустите мою руку… Я должен взять пистолет.
Джу с трудом разжала оцепеневшие пальцы. “Я не должен никого жалеть,” – подумал Стриж. “Желание защитить – похвально, да вот только привязанность для меня смерти подобна. Они такие внимательные, эти люди в сером – пока они вежливы и осторожны, как мышки, серые мышки с красными глазами. Но как только я стану уязвим, меня загонят в угол, скрутят, прикажут, хрястнут душу пополам…”
Стриж снял оружие с предохранителя и прошептал, почти беззвучно шевеля губами.
– Как только это появится – я стреляю. Если выйду из строя или… или заметите за мною явную странность – немедленно уходите. На месте не оставайтесь ни в коем случае. Мне помогать тоже не надо, будет один вред.
Шаги стучали в ритме медленного сердца. Стриж поднял оружие. Шаг… Еще шаг…
– Ой, Мировой Разум…
У Дезета к напряжению момента против обыкновения примешивалось жгучее, мучительное любопытство. “Иди сюда, чудовище. Посмотрим на тебя вблизи.” Черная фигура с ярким пятном вместо головы показалась из-за вагонетки. Стриж прижал курок. И…
– Какого……………………………, Фалиан!
Белочка потрясенно ахнула и через секунду задрожала от беззвучного хохота. Чудовище мгновенно обрело очертания долговязого луддита. Иллирианец, красный от досады (ладно, в темноте не видно) опустил пистолет.
– Я вас чуть не пристрелил, чумой в башку ударенный проповедник. Это надо же так бродить в темноте…
Черная куртка Иеремии, похоже, стала еще чернее, на лбу вовсю пылал свежеподзаряженный фонарик.
– Мятутся сердца у тех, у кого совесть не чиста.
– Забери вас Мировая дурь.
Сардар убрал пистолет.
– Вы заставили меня нарушить слово, данное колонелю. Я обещал не пререкаться с вами, старый фанатик. Все, хватит. Уходим отсюда. На сегодня хватит теней, кипящих дорожек, ментального шторма и прочих радостей жизни…
Белочка сделала движение к выходу.
Стриж замер.
Иеремия давно уже стоял, не двигаясь, однако, размеренные удары продолжали отдаваться под сводом тоннеля. Пальцы оторопевшего иллирианца запоздало царапали кобуру. За спиной полуобернувшегося и оцепеневшего от растерянности проповедника проявилось нечто.
– И-и-и-и! – истерический вопль Джу заглушил биение медленного сердца призрака.
Возле разбитой вагонетки, в полутора метрах над землей, завис конус света. Там, где конус сходил на нет, в яркой светящейся точке, не было ни руки, ни головы, ни фонаря.
Ничего, кроме пустоты. Конус висел в пустоте…
* * *
– Их нет уже три часа…
– Вы правы, Дирк.
Полковник напряг глаза, стрелка примитивно-механических (специально для Аномалии) часов едва тлела в полутьме холодной каплей фосфорического огня.
– Ждем еще тридцать минут.
Они устроились на более-менее чистом пятачке пола, полковник, скрестив руки на груди, привалился прямой спиной к облупившейся стене, Дирк сидел, ссутулившись и стараясь ни к чему не прикасаться, черные волосы вертолетчика, перепачканные пылью, свалялись и упали на лоб. Мюф отошел на десяток шагов и возился в темноте, расшвыривая легкие обломки.
Штрек ровно уходил во тьму. Здесь, в западной половине, на стенах не было и следа облицовки. Грубого вида балки из неизвестного материала там и сям подпирали потолок. Коридор имел такой вид, словно его упорно прокладывали в твердом теле скалы, да так и бросили, не завершив. Среди камней тихо шуршало нечто.
– Крысы, полковник – вы слышите их возню?
– Бросьте, Дирк. Это дурацкий сайбер мальчугана.
– Думаете?
– Не сомневаюсь.
Действительно, из расступившейся темноты вынырнула уродливая техническая каракатица. Сайбер потыкался в пыльные закутки, а потом с маху ударился о сапог Дирка. Вертолетчик едва не потерял равновесия.
– Ах ты, тварюшка!
Пинок отбросил машинку прочь. Пластиковый корпус затрещал, сайбер замер на несколько секунд, ориентируясь в изменившейся обстановке, потом нырнул в сторону. Возможно, атака Дирка была отнесена к разряду опасных – сайбер, запрограммированный на самосохранение, вовсю пустился вдоль штрека, уходя от несуществующей погони.
Мюф моментально обнаружил пропажу.
– Тим! Вернись, Тим!
Фалиан-младший рванулся следом за машинкой. Септимус едва успел ухватить его за рукав.
– Стой на месте, парень. Тим вернется сам.
Мюф не слушал. Он извернулся ужом, освобождая куртку и бросился вслед за убегающим сайбером. Хиллориан обреченно махнул рукой:
– Вставайте, Дирк, хватит прохлаждаться. Вы отличились – как всегда. Не надо было пинать этот квазиразумный хлам. Теперь еще придется искать мальчишку. К счастью, спрятаться ему некуда – дорога прямая как стрела.
Они устало шагали в подсвеченной темноте, не подозревая, что через час в живых из них останется только один.
* * *
Стриж медленно опустил руку.
Конус висел в пустоте. Мерные удары ленивого сердца продолжали отдаваться под сводами галереи.
– Это галлюцинация. Слуховая и зрительная.
Немного успокоившаяся Джу выпустила куртку Дезета и решительно замотала головой:
– Нет. У вас, кстати, не может быть пси-галлюцинаций. Что вы видите?
Стриж пожал плечами:
– Свет. Его источник очень мал, и держится в воздухе без подпорок.
– Я вижу другое. Мастер Фалиан, что видите вы?
– Кругляш из огня.
– Нам всем представляется разное.
Стриж попробовал поглядеть сквозь прищур, искоса, по-всякому.
– Пусть убьет меня отходами Разума, но это конус – я вижу его. Понимаете, вижу. Интуиция говорит, что зрение меня не обманывает. Но вместе с тем я уверен, что этого не может быть никогда. Занятно. Мне почему-то кажется, что он не опасен.
– Для вас – очень может быть.
Конус, словно услышав спор, лениво вильнул в сторону и медленно продвинулся в сторону черты, светящимся баллоном проплыл несколько метров и втянулся в кипящий водоворот черты, напоследок истончившись и изогнувшись наподобие языка холодного, бледного пламени. Удары невидимого метронома продолжались еще несколько секунд в полной пустоте, потом внезапно оборвались.
– Вы знаете, Джу, у меня такое чувство, что нас обманули. Я ждал опасности, а с нами обыденно, с яркостью мультипликации, разыграли дешевый фокус… Пошли обратно.
Они повернулись уходить. Джу Симониан хладнокровно отметила, что Иеремия брезгливо, тщательно обходит иллирианца, стараясь не прикасаться к нему даже краем одежды. Стриж держался с напускным равнодушием. “Совражество” бодро двинулось в обратный путь, осторожно шагая через кучки источенного ржавчиной железа, рельсы, остатки смятой вагонетки и груды битого камня. Чувство опасности как-то разом притупилось, уступив место нарочитой беззаботности. Белочка рассматривала натянутую спину несгибаемого луддита, отважно прикидывая, как бы получше втереться в доверие к сердитому старику. Мюф – еще малыш, полковник-наблюдатель не внушал доверия ее душе либералки, иллирианец – опасный циник, зато у каленусийского фермера хотя бы есть религиозные принципы. Дружба с ним могла бы всерьез пригодиться, если… а вот что “если”, додумывать не хотелось. Белочка чуть ослабила барьер и нырнула в иллюзорный мир. Опаливший ее страхом призрак опасности все так же маячил за поворотом воображаемого тоннеля, его картонный силуэт словно бы облекся легкой дымкой плоти. Плоть еще не отвердела, пугало выглядело и комично и страшно одновременно. Джу, наморщив нос от отвращения, восстановила барьер.
– Мастер Фалиан, мне очень хотелось бы знать ваше мнение насчет… Ну, насчет этого самого. Вы, конечно, во сто крат опытнее всех нас…
Иеремия, подмазанный лестью, что-то неразборчиво буркнул.
– …вы не могли бы поделиться своим мнением?
Фалиан сбавил шаг, вытирая запорошенные пылью глаза.
– Имеющий уши, слышит, имеющий глаза – видит, а не имеющий разума – по заслугам получает оплеухи и тычки…
Белочка могла поклясться – Стриж, не поворачивая головы, навострил уши. Преамбула выглядела многообещающей, Иеремия продолжил как ни в чем не бывало.
Легенда Иеремии Фалиана
Однажды в предначальные времена над несытой бездной Хаоса пролетал великий крылатый дух – Именователь. Энтро – Мировой Беспорядок – беспокойно колыхался наподобие безбрежного студенистого моря, отметывая время от времени липкие щупальца случая. Щупальца хватали все, что проносилось над поверхностью Энтро: первичные мысли, спящие, непроросшие зерна порядка, и малых, добрых и доверчивых духов. Энтро пожирал добычу, но пожранный порядок не уменьшал ни Хаоса, ни голода.
Крылатый летел высоко, но даже туда долетали отзвуки безобразий, творимых Энтро. Белые одежды крылатого духа испачкали липкие брызги, слух ранили негармоничные крики пожираемых, Крылатый удивился – и спустился пониже.
Энтро задумался – Именователь казался слишком крупной добычей, такие опасны. Мысль суть порядок, а порядок чужд Хаосу как ничто иное, поэтому коротка была мысль и бесплодной оказалась она. Щупальца Энтро потянулись к Именователю, опутали его и потащили в липкую жижу Безысходности. Но силен был Дух и ярко светилась его сущность – опаленные щупальца ежились и опадали. Энтро отращивал новые – гибли и эти, сожженные жаром истины, ибо истина в больших количествах победительнее и опаснее лжи. Крылья Именователя били врага, белые перья осыпались лепестками, раня отметинами голодный Океан.
Сколько длилась битва – не знает никто, поскольку не было тогда ни дня, ни ночи, а лишь серый сумрак безвременья. В конце концов Энтро пал, а Именователь, потеряв добрую половину оперения, очутился на выжженном досуха дне Беспорядка. Предначальный мир лежал в развалинах, но Именователь собрал немного уцелевших зерен порядка, посадил их в землю, взрыхленную битвой, и полил прозрачной кровью, что текла из его раненого плеча.
Зерна проросли, создав сущий мир, а Именователь стал с тех пор называться – Творец.
Из зерен выросли свет, воздух, твердь и вода. Тогда Именователь отделил от тверди Космос и сделал его своим домом. Прочую же часть назвал – земля. Земля была пуста, но Творец призвал уцелевшие первичные мысли, дал им имена и они стали людьми, животными и растениями. Творец понял, что сущее – прекрасно.
Порядок вещей, предоставленный своему естественному ходу, складывался как нельзя лучше, но однажды к Творцу явились первичные мысли, опоздавшие к моменту Творения, и не ставшие потому сущим. Мысли без воплощения воззвали к Именователю, требуя справедливости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68