Здесь стальная колея кончалась, вагон поставили у наскоро сооруженной платформы. Конец пути. Всего трое суток.
Пасмурное, но теплое утро открылось взору сопровождающих, когда двери вагона откатили на всю ширь. Облака цеплялись за скалы над лесом. В безветрии резко пахло мокрой травой и горьковатым духом зрелого дуба.
Зубры глядели из клеток на зеленый чуждый мир. Глаза их блестели испуганно и настороженно.
Подошли грузовые машины. Много людей столпилось у вагона. Астраханский всяко оттеснял их. Зарецкий с удивлением осмотрел толпу: ни отца, ни старых егерей. Что такое? Ведь он телеграфировал из Ростова…
Ящики поставили в машины. Туда же забрались сопровождающие. Несколько человек поскакали вперед верхом.
На тихом ходу поехали по узкому карнизу вдоль Белой. Здесь всегда было мрачно, а в такой пасмурный день все вокруг выглядело как в сумерках.
У Даховской переправились через реку без приключений. За станицей дорога вошла в лес, стала более грязной и ухабистой. Буксовали, всем миром вытаскивали воющие машины из глубокой колеи, но с каждым километром одолевать путь становилось труднее. Выехав на поляну, окруженную грабами, остановились. Дальше шла просека. Не для машин.
Зарецкий соскочил с подножки и осмотрелся.
Метрах в двухстах дымил костер, паслись кони. От костра к ним спешили люди. Свои, родные! Все, кого он ждал.
Его отец, похудевший Алексей Власович, бородатый Кожевников, Задоров, Теплов, Жарков, их жены. Лида Шарова! И даже мать, не убоявшаяся дальнего пути ради такого давно ожидаемого события!
— С приездом! — Отец широко обнял его. — С долгожданной удачей, сынок! С радостью!
И спрятал лицо на Мишином плече.
— Мы вас ждали в Хаджохе, — говорил Михаил, обнимая егерей, ученых. — О, и Лида! Принимай командование!
— Нет уж! — Она счастливо смеялась. — Это совсем по-кавказски: все трудное — на женщину. Вот они, избалованные джигиты! Еще сорок верст тяжелой просеки. Извольте командовать сами! Кому слава, тому и труд.
Задоров полез на машину, заглянул в смотровое окошко к Журавлю. Спрыгнул — и вдруг завертелся на месте, закрутил над головой руками, исполняя не то самодеятельную лезгинку, не то ритуальный танец первобытного человека, к которому пришла удача.
— Вот и долгожданное! — кричал он, никого не слушая. — Что я говорил! Здесь зубры, здесь, глянь-ка, Василь Васильевич, убедись, такие же, нашенские!..
Между тем отпали задние стенки клеток, люди отступили в сторону. Лида осталась рядом с Михаилом. Минута ожидания.
Какие они разные, эти зубры, так и не прирученные людьми!
Журавль вышел спокойно, огляделся, прошелся туда-сюда по мягкому лугу и лег, поджав ноги.
Волна пятилась, пятилась, а очутившись на воле, кинулась в сторону, галопом пронеслась метров триста, свернула было в лес, но, заметив там человека с палкой, метнулась назад и, сделав еще полкруга, остановилась в нерешительности, готовая на все.
Еруня побегала и тоже легла, не дотронувшись до травы.
Молодые Жанка и Лира постояли рядышком, потерлись боками и пошли по лугу, срывая на ходу траву.
Рабочие сдвинули ящики в рядок, машины развернулись и ушли. Стало удивительно тихо. Лес, поляна и на поляне зубры. Зубры! Люди и кони в стороне. У догорающего костра тележка с задранными оглоблями.


Телеусов отошел в сторонку. Он смотрел на зубров и утирал корявыми пальцами непослушные стариковские слезы. Неужто все это наяву? Перед ним потомки того малыша, которого он словил недалеко отсюда. Лет-то сколько! Событий, потерь… Все вспомнилось. И неудачи, и болезнь, и война. И как Андрей рассказывал им о судьбе зубров. И как боролся за них. И вот они тут. Слава те господи!..
Уже скакал вдоль опушки деятельный Астраханский, отдавая распоряжения наблюдателям. Уже потянулась по просеке подвода с корзинами свеклы, зерновой сечки и соли. Кто-то запрягал тележку Зарецких. А старые егеря все еще недвижно стояли, губы их молитвенно шептали что-то — вспоминали тяжелый и долгий путь до этого часа, которого ждали почти двадцать лет.
Данута Францевна тихонько сказала сыну:
— Мы домой, Миша. Оставим вас. Слишком много волнений для отца. Ты, пожалуйста, осторожней, чтобы ничего такого… Смотря за Лидой. Вон она, в седле, как бы не увлеклась в опасном деле.
Он поцеловал мать, прошел с отцом к угасшему костру, здесь обнял Телеусова, который уезжал с родителями.
— Вот и дождался своего дня! Теперь все будет в порядке. Глаз с них не спустим. А потом увидим малышей. Эт-уж точно, как любит говорить Борис Артамонович.
— Уж как и благодарить судьбу, — вздохнул Телеусов. — Светлый день. Прощевай, до встречи, Миша!
С высоты седла, стоя рядом с Лидой, Зарецкий помахал близким. Зубры входили в просеку. Старший Зарецкий и егеря смотрели на эту процессию. Фуражки лежали у них на руке.
Парад древних зверей.
4
Асканийские звери шли, бежали, останавливались. Шарахались от темных стен леса. Непривычная чащоба, полная загадочных шорохов и запахов, пугала их. Беспокойство рождало возбуждение. Охрана на лошадях старалась держаться в тени.
Прошли первые километры. Ведущая подвода стала. Так договорились заранее. Зубры сбились в кучу. Молодые легли. Еруня и Волна возбужденно ходили, иногда срывали пучок-другой травы, но тут же подымали морды и вздрагивали.
Зарецкий и Лида на конях топтались в арьергарде, закрывая путь к отступлению и побегу.
От лесной тишины звенело в ушах.
— Ты побледнел и похудел, — сказала Лида, всматриваясь в лицо Михаила. — Очень трудная дорога? Я все дни только об этом и думала.
Двинулась подвода, пошли зубры. Еще несколько километров. Чего-то испугавшись, зубры бросились вперед. Ездовой на подводе едва успел отвернуть в лес, чтобы защитить лошадей стволами граба. Журавль бурей пролетел рядом с телегой. Вся пятерка исчезла за поворотом.
Верховые рысью кинулись догонять. Только бы не потерять из виду! Если звери свернут в лес, их днем с огнем не отыщешь.
— Вон они! — крикнул Задоров и придержал коня.
Зубры не выдержали взятого темпа. Все-таки они устали за дорогу. Промчались километра три и остановились. Журавль и Еруня топтались на месте. Волна своевольно шла дальше, помахивая грязным хвостом.
— Там начинается редколесье. И поляна с правой стороны, — испуганно сказала Лида. — Борис Артамонович, миленький, обгоните стадо и с кем-нибудь перекройте им путь на поляну. Волна может свернуть с просеки и утянет остальных.
Три всадника юркнули в лес. Зарецкий тронулся было за ними.
— Нет-нет, — Лида удержала его. — Останься. Одна я боюсь. Вдруг пойдут назад?..
Егерь с подводы сказал:
— Этот бык, как нечистый, пролетел мимо. Глазом зыркнул, у меня аж душа в пятки. Добыли себе хлопот! Тигры лютые…
Отдохнув, четверка зубров побежала вперед. Миновали крутой спуск, поворот. Впереди мелькала бурая туша Волны. Она оборачивалась и прибавляла ходу.
Уже на виду поляны зубрица остановилась, сравнила узкую и темную просеку со светлой поляной и галопом помчалась вправо, на поляну.
— Так я и знала! — Лида досадливо прикусила губу. — Теперь работы прибавится!
На пути зубрицы из редколесья вывернулся Задоров, замахал палкой, свистнул. Волна тараном пошла на него. Неуловимым движением повода всадник отвернул коня в сторону. Рассерженная Волна пронеслась в метре от лошадиного крупа. В лесу затрещало. Зубрица своевольно ломилась сквозь кусты лещины. Куда?.. В трех километрах от поляны отвесный берег Белой…
Кожевников с товарищем повернули за беглянкой, чтобы не потерять ее из виду.
— Только бы Задоров догадался остаться на месте! — Лида непрерывно понукала коня. — Если он поедет за Волной, вся четверка непременно потянется по ее следу. Тогда не знаю, что…
Зарецкий поднялся на стременах, он вскидывал руки и с размаху опускал их. Поймет ли?..
Борис Артамонович понял, а может быть, опыт подсказал ему решение. Не ускакал, медленно продолжал двигаться с края на край поляны. Отрезал путь за беглянкой.
Зубры взяли левей, идти на человека, куда вел след Волны, не рискнули. Журавль повел их по просеке. Остальные шли за ним.
В помощь Кожевникову отрядили еще троих — искать сбежавшую Волну. Два сторожа опередили стадо и близ лесного поселка остановили зубров.
Вид навеса у дороги, похожего на асканийские постройки, кучи травы, свеклы и моркови соблазнили зубров. Они топтались у сарая. Охрана держалась в стороне. Поселок словно вымер. Ни собачьего лая, ни куриной возни. Зубры идут. Зубры!
Ночь прошла спокойно, звери отдыхали. Люди тоже. От ушедших за Волной известий не было. Лида волновалась. Зарецкий чувствовал себя виноватым. Все с нетерпением ждали утра.
Рассвело. Сохрайские жители начали выказывать любопытство, люди появлялись во дворах. Хлопали двери. Сторожа упрашивали, чтобы не выпускали собак, да и сами поостереглись. Зубрам предстояло пройти невдалеке от домов.
Еруня поднялась и первой вышла из сарая. Просеку закрывал туман, зубрица видела плохо, но с трех сторон чувствовала людей, охрана осторожно понукала зверей идти по лесной опушке.
Пошли нехотя. Миновали поселок, где за окнами на них смотрели десятки любопытных глаз. Шли спокойно, останавливались пощипать траву. И тут впереди на просеке вдруг зафыркала лошадь. Из тумана возникла телега, а в ней три женщины — гости из Новопрохладной… Ух, как вскинулась, хвост трубой, Еруня! Захрапела, нагнула морду — и на подводу! Она считала себя старшей в стаде и вела себя соответственно этому. Кто-то успел крикнуть женщинам:
— В лес, в лес, с дороги!
На телеге завизжали, задергали вожжами, лошадь уткнулась оглоблями в густой подлесок. Счастье их, что Еруне пришлось бежать на гору, это и дало лишнюю минуту встречным. С необычным проворством женщины очутились на деревьях, прямо с телеги повисли спелыми грушами — и замерли. Еруня ударила рогами по задку телеги, как тростинку, сбила перекладину, сиденье и понеслась дальше. Остальные зубры промчались мимо.
В четыре часа стадо прошло недалеко от кордона. Охрана сжимала кольцо. Еще через час с небольшим грязные, уставшие зубры зашли в большой загон на Сулимной поляне, в нескольких километрах от кордона.
Закрылись широкие ворота. Дома! Теперь за Волной…
Едва отдохнув, егеря поскакали к месту, откуда ушла навстречу неведомым опасностям своенравная зубрица.
Лес прочесывали в пределах видимости соседа. Коней вели в поводу. Вскоре наткнулись на Кожевникова. Он шел пешком, за ним ковылял раненый конь: нога лошади была порвана ударом рога.
— Вчерась сошлись, — сказал Василий Васильевич. — Я к дороге зубра тесню, а он к реке рвется, воду чует. И на меня. Раза три увернулся, а потом все ж зацепила. Вон как порвала. И со скалы на скалу, как коза. Вы уж не шибко наступайте, пущай успокоится, а то рухнет с дуру в пропасть. Вон она, около ущелья стоит: Борис ее караулит, чтобы не сиганула куда не надо.
Семь долгих дней без сна и отдыха длилось осторожное вытеснение зубрицы в сторону Киши. Разъяренная постоянным преследованием, Волна прямо-таки не выносила духа людей. Завидев всадника, бросалась в атаку. И горе тому, кто не успеет увернуться!
Ей отрезали путь к Белой, дали спокойно отдохнуть. Утром поднимали и, увертываясь от лихих набегов, перегоняли ближе к дороге.
Волна вышла на просеку уже близко от кордона. Учуяв след своих сородичей, она без понукания прошла всю тропу до Сосняков, а увидев загон, обрадовалась: взбрыкивая и размахивая хвостом, обежала ограду, заметила открытые ворота и, не сбавляя хода, ворвалась внутрь.
Навстречу ей спокойно шли Журавль, Еруня, Лира и Жанка.
Волна улеглась в густой траве и утомленно закрыла глаза. Лежала мирно, словно деревенская корова после вечерней дойки.
Михаил Андреевич устало ввалился в домик наблюдателей, через плечо Лиды сорвал отрывной листок календаря и положил перед ней.
— Что? — Она снизу вверх посмотрела на Михаила.
— Запиши крупными буквами в летопись природы. Диктую: «Четвертого августа тысяча девятьсот сорокового года в Кишинский зубровый парк прибыло пять зубров горного подвида».
— С чем и поздравляю тебя от всего сердца, — как можно торжественней ответила она.
День выдался солнечным, теплым. Вечером, когда зоологи уходили по тропе на кордон, стало так тихо, что не шелохнулся ни один листочек на кленах. От высокой травы начинал подыматься ночной холодок. Усилился запах отцветающего подбела, буквицы, клеверов. Осевшее к самым хребтам солнце косо освещало поляны, удлиняя тени от деревьев и скал. Черные пихтовые леса дремотно стояли по склону. Кавказ баюкал вновь обретенных детей своих.
Теперь ученые и егеря могли отдохнуть. Дело сделано.
Лида и Михаил шли, взявшись за руки, посматривали друг на друга, улыбались и молчали.
У ручья, бойко катившегося к реке, перед игрушечным мостиком из тонких березовых жердей они остановились.
— Я боюсь, — сказала Лида.
— Перенести?
— А ты сумеешь? — Лида как-то странно засмеялась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88