Пощёлкав кнопкой и помянув черта, они двинулись вниз пешком. Джованни жил на восьмом этаже старой блочно-панельной башни. В отличие от новых, лестничные шахты которых совершенно изолированы и от квартир, и от лифтов, лестница здесь начиналась на той же площадке, куда выходила дверь лифта, но через три пролёта выводила в закрытый тамбур, откуда можно было попасть на балкон с пожарной лестницей или выйти через другую дверь на следующий пролёт обычной. Потом ещё четыре пролёта и снова — тамбур. Тамбуры и площадки перед лифтами освещались лампами дневного света.
Спустившись на два этажа, они увидели, что лампа на очередной площадке перед лифтом не горит. Из-под двери тамбура внизу свет тоже не пробивался. Эжен, шедший впереди, сбавил темп и взялся за перила. Надежда шагнула за ним и вдруг застыла. «Тёмная лестница, внезапно сломавшийся лифт… Возможно, я насмотрелась кино про маньяков, но…» Она скакнула через ступеньку, вцепилась в локоть Эжена, повернулась к Эдику и преувеличенно смущённо затараторила:
— Ой, мальчики, мне так неловко, но у меня прихватило живот. Боюсь, нам придётся немедленно вернуться.
Эдик, умница, конечно, все сразу понял. За Виннету она немного волновалась — с него станется выдернуть локоть и буркнуть: «Ну идите, я внизу подожду», но индеец тоже не подкачал. Повернулся, постоял минутку, словно раздумывая, и без слов повернул назад. Надежда летела впереди и тянула за собой обоих спутников, как на буксире. «Быстрее же! Ну, быстрее!» Но до квартиры Джованни они добрались беспрепятственно.
Увидев выражение её лица, Джованни перепугался.
— Что случилось? На вас напали?
— Не успели. Но я уверена, что они или, скорее, он поджидал нас в тамбуре или на балконе. Эдик, скажи своим друзьям, что я не истеричка и не сумасшедшая!
— Нам это даже в голову не пришло, — галантно успокоил её Джованни. — Может быть, я спущусь и посмотрю?
— Не валяй дурака! — резко сказал Эдик. — Если Надежда права, то никому из нас туда соваться нельзя. Этот тип охотится за всеми, кто слышал о приключениях Ирен в этот проклятый четверг. А ты теперь посвящён. Не забудь: у него пистолет.
— Брось, Эдик, не нагнетай, — осадил его Эжен. — Во-первых, точно не известно, есть ли там кто-нибудь. Во-вторых, если есть, то необязательно убийца. В-третьих, нам же нужно как-то выбираться отсюда, а при сломанном лифте лестница — единственный путь. В этом доме даже второго подъезда нет, чтобы пробраться туда по крыше или через балкон.
— Оставайтесь у меня, — предложил Джованни. — Как-нибудь разместимся.
— Спасибо, но мне нужно идти, — заявил Эжен. — Вы можете проверить на мне безопасность пути. Если я не позвоню через пять минут, значит, проход закрыт.
— Какие-то у тебя шутки… несмешные, — прокомментировал Эдик. — Я, конечно, не могу тебя удерживать, но…
— Постойте, кажется, я придумал выход! — перебил его Джованни. — Сейчас позвоню другу, он живёт этажом выше. Он нам поможет. Одну минутку! — Он шагнул к телефонному аппарату и начал набирать номер.
— Чем он поможет? — поинтересовался Эжен. — Даст альпинистское снаряжение? Или бронежилеты? Так киллеры обычно стреляют в голову.
— У него… Алло, Сева? Привет, Женя беспокоит. Слушай, нам нужна твоя помощь. Ты собак сегодня уже выгуливал?.. Очень обяжешь… Да, ждём. — Джованни положил трубку. — Сейчас спустится. У него два добермана. Щенка не смогли пристроить и оставили себе. Необыкновенно умные звери. Севка с ними каждую свободную минуту возится. Кстати, сам он служил в спецназе, года три как вернулся. — В дверь коротко позвонили. — А вот и он!
Доберманов звали Джина и Шумахер. В отличие от хозяина, они вели себя очень сдержанно и чинно. Впрочем, когда хозяину разъяснили задачу, он перестал похохатывать и похлопывать Джованни, а заодно и его гостей по всем выступающим частям тела.
— Значит, так. Впереди пойдём мы с Шумахером, потом Джина, а за ней — вы. Если Шумахер кого учует, вы возвращаетесь на площадку выше и ждёте там, пока мы не проводим незваного гостя до выхода. Джина останется вас охранять — на всякий случай. Потом я свистну, и вы спуститесь. Все ясно? Женька, фонарик есть?
Джованни принёс фонарик, и они выступили. На том самом месте, где несколькими минутами раньше запнулась Надежда, Шумахер предостерегающе зарычал.
— Быстро наверх! — скомандовал Сева. — Джина, охраняй!
Эдик, Надежда, Эжен и Джина поднялись на предыдущую площадку. Сева, придерживая Шумахера за ошейник, спустился, приоткрыл дверь тамбура и посветил туда фонариком.
— Эй, мужики, вы из этого дома?
В ответ послышалось что-то вроде: «А тебе какое дело?»
— Собака у меня нервничает. Не нравитесь вы ей отчего-то. Кстати, я бы не советовал вам шевелиться, не то в миг останетесь без этого самого. В общем, так, выбирайте: или мы с пёсиком вежливо провожаем вас до выхода, или пёсик остаётся с вами, а я иду вызывать милицию.
Невидимые личности попытались прикинуться шлангами, дескать, что за наезд, мы никого не трогаем, пьём себе тихонько пиво, но Сева проявил твёрдость и выиграл раунд. Вернулся он нескоро, минут через десять.
— Давайте живее! Я заставил их сесть в машину и уехать, но, боюсь, они развернутся на ближайшем перекрёстке. У меня там мотор прогревается, я вас до третьего кольца подброшу. Если поторопимся, засечь не успеют.
Надежду посадили впереди, а Эдику с Эженом пришлось втискиваться на заднее сиденье вместе с собаками.
— Между прочим, их было двое, и ни один из них у нас не работает, — поддел Эдика Эжен.
— Я понял. И даже сделал выводы.
— Да ну! И какие же?
— Либо они ждали не нас, либо убийца их нанял. В последнем случае дела наши обстоят скверно. Неизвестно ведь, когда именно их наняли — сегодня или на прошлой неделе. А это значит, что все наши алиби ни гроша не стоят.
— Не смотри на меня так! Я не Аль Капоне, мне не по карману оплачивать банду головорезов.
— Как и любому из нас. Черт! Похоже, придётся начинать все с начала.
16
Халецкий знал, что говорил. Обход предприятий вокруг проклятого особняка и беседы с персоналом заняли у них с Бекушевым целый рабочий день. Без помощи Виктора Борису пришлось бы туго. К вечеру у обоих от усталости заплетались языки, но улов получился недурной. Выяснилось, что, помимо супермаркета и картонажной фабрики, убиенный Козловский успел под чужой фамилией поработать в кегельбане и экспресс-кафе на той же улице. Везде — и в супермаркете, и на фабрике, и в кегельбане, и в кафе — он предпочитал трудиться в ночные часы и старался сблизиться с теми, кто в силу своих обязанностей тоже работал ночью. Рано или поздно любознательный молодой человек наводил сослуживцев на разговор о летнем взрыве, причём делал это довольно ловко, не задавая прямых вопросов. Воспоминания старожилов слушал с поощрительным вниманием, стимулировал рассказчиков восклицаниями типа «ух ты!» и «вот это да!», но конкретную направленность своего любопытства не выдавал. Помимо взрыва Козловского интересовали изменения в кадровом составе предприятия за последние несколько месяцев. Тут его любопытство было столь острым, что порой осторожность ему изменяла. «Прямо замучил меня вопросами, куда и почему ушли Сидоркин с Хабадзе, — жаловался напарник Козловского из кегельбана. — И зачем они ему, если он их даже не видел ни разу?»
Вскоре после начала опроса Бекушев поймал себя на мысли, что часть его собеседников ведёт себя как-то… не совсем адекватно. Вроде бы на вопросы отвечают откровенно и подробно, но настораживала в их манере какая-то мелочь, которую он никак не мог определить. Виктор пробовал расширить круг вопросов, менял тактику, но так и не понял, в чем загвоздка. Поздно вечером они с Халецким встретились в привокзальной чебуречной, чтобы подвести итоги, и Бекушев поделился с Борисом своим наблюдением, в ответ на что старший товарищ признался, что и сам столкнулся с подобным феноменом.
— Только, знаешь, Пых, — сказал Халецкий голосом умирающего лебедя, — давай ты не будешь пытать меня, что бы это значило. Я до одышки сыт местными трудягами, их изысканные речи вот-вот полезут у меня из ушей, и если мы сейчас начнём обсасывать и пережёвывать их заморочки, я жестоко обижу здешних поваров и огорчу посетителей. Они, конечно, смутно подозревают правду насчёт этих чебуреков, но вряд ли обрадуются, воочию убедившись в справедливости своих подозрений. Отложим на завтра, а?
Но на следующий день их коллега Тусепов, работавший по первому трупу маньяка-"позёра", каким-то чудом изловил парочку подростков, видевших месяц назад подозрительную машину в районе мостика через Яузу. Морозоустойчивые подростки предавались в прибрежном кустарнике запретным радостям голубого секса, поэтому их интерес к машине, съехавшей по бездорожному склону к реке, ограничился испуганным замиранием сердца: заметят — не заметят. Автомобиль остановился в паре сотен метров, водитель наружу не выходил, и юные содомиты решили, что незваные соседи прибыли сюда с той же целью, что и они. Поскольку соседство их нервировало, они потихоньку покинули кущи греха и отправились искать уединения в другом месте. Когда новость о трупе, найденном у реки, распространилась по округе, в мозгах подростков вяло шевельнулась мысль о том, что они, возможно, наблюдали момент доставки тела, но делиться ею с окружающими они по понятной причине не стали. И только много дней спустя один из них в кругу сверстников обмолвился о машине. Слух начал потихоньку распространяться и в конце концов достиг ушей дотошного Тусепова. Тот призвал юных геев и учинил им допрос. Геи видели совсем немного, поскольку грешили под покровом темноты, но сошлись во мнении, что машина была красной и маленькой. «Таврия» или, может быть, «Ока».
Красных «Ок» и «Таврий» в Москве и области сотни и сотни. Проверять их владельцев, даже при активной помощи московских и подмосковных участковых, — работка та ещё! И прежде чем открывать фронт работ, Песич хотел убедиться, стоит ли овчинка выделки. Поэтому, несмотря на субботу, он разослал своих оперативников по другим местам, где отметился маньяк, — поспрашивать, не видел ли кто в подходящее время красной малолитражки.
К вечеру субботы Бекушев чувствовал себя так, словно его пропустили через мясорубку. Сильно подозревая, что дело не столько в усталости, сколько в подлом вирусе, воспрявшем в измученном организме, он мечтал только об одном: добраться до постели и продрыхнуть все воскресенье напролёт. Но из-за садиста Халецкого его замечательный план провалился. Садист позвонил в воскресенье днём и жизнерадостно сообщил:
— У меня волнительные новости, Пых. Разогревай борщ, жарь купаты, я сейчас подъеду.
— Какие купаты?! — простонал Виктор. — Я болен и лежу в постели!
— Напрасно, батенька. Болезни потакать нельзя, иначе она совсем на голову сядет. Выпей водки с чесноком и начинай отжиматься. Жратву я, так и быть, сам прихвачу по дороге.
Виктор понял, что от свидания с Халецким не отвертеться, и решил в отместку содрать с этой паршивой овцы клок-другой шерсти.
— Надоели полуфабрикаты, — сказал он капризно. — Ты обещал сводить меня в приличное кафе.
Халецкий обалдел от такой наглости, о чем и заявил коллеге с солдатской прямотой, но Виктор, почувствовав себя хозяином положения, не отступился.
— Ты вытащил меня из постели и испохабил единственный выходной. Имею право на компенсацию морального ущерба! Или в кафе, или нет меня, умер. Увидимся в понедельник.
— А ты, оказывается, живодёр, Бекушев, — помолчав, поделился своим открытием Халецкий. — Ладно, черт с тобой! Чистые пруды, кафе «Торреро». Встречаемся через сорок минут.
В сорок минут Виктор, разумеется, не уложился. И не мог уложиться — одна дорога до Чистых прудов заняла сорок пять, а ведь ему нужно было ещё одеться. Но сказать об этом Халецкому он не успел: гад повесил трубку. «Ну и пусть теперь дожидается, слюной истекает — мстительно думал Виктор, бредя по бульвару. — Нарочно пойду медленно, чтобы знал, как раздавать директивы, а потом бросать трубку».
— Позолоти ручку, красивый, я тебе всю правду расскажу, — пропела традиционную фразу молоденькая цыганка, срываясь со скамейки ему наперерез. Он вяло отмахнулся и пошёл себе дальше, но цыганка не отставала — семенила следом и тараторила что-то про ждущую его удачу, которую он, неразумный, по неведению может вспугнуть. Виктор поморщился и незаметно для себя прибавил шагу. Цыганка выкрикнула вслед короткое бранное слово и вернулась к скамейкам.
В кафе было пустынно, из полутора десятков столиков заняты только три. Борис сидел за угловым и вовсю что-то наворачивал. «Я был о нем слишком высокого мнения, — подумал Виктор. — Голодный Халецкий склонён соблюдать приличия не больше, чем разнузданный бабуин».
— Извини, Пых, я сделал заказ на свой вкус. Рыбу любишь? Я вообще-то тоже не очень, но паэлья не в счёт. Садись скорее, остынет.
К «волнительным новостям» перешли только за кофе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47