— с замиранием сердца осведомился Кирилл.
— Вы же видели, в каком она состоянии?.. Но будем надеяться на лучшее. Патогенное действие яда сказывается очень различно. Одни, как говорится, отделываются лёгким испугом, у других это протекает много сложнее.
— Но она… — Кирилл поперхнулся, не в силах выговорить до конца.
— Конечно же, нет, — понял его Александр Матвеевич. — Даже думать про это не надо… Однако последствия могут быть самые разные. По сути, гонионема единственное по-настоящему опасное животное в наших водах.
— А морской дракончик? — напомнил Кирилл.
— Не идёт ни в какое сравнение, хотя ваша правда, он вполне заслужил свою дурную славу… В конечном счёте всё зависит от вовремя оказанной помощи. Хочется верить, что она не опоздала. Нам очень повезло, что отыскался этот баллон. Вот уж действительно счастливая случайность! Ведь у нас никто не работает с кислородом.
— Вы случайно не знаете, профессор, как лучше всего добраться до Приморского?
— Хотите поехать? Очень похвально, молодой человек! Мне тоже обязательно следует навестить Светочку. Мы ведь с ней старые приятели, хоть так и не принято выражаться в отношении женщин. Особенно юных… Думаю, что мы сообразим что-нибудь насчёт машины.
— Тогда, если позволите, я подойду утром?
— Утром? — Неймарк на мгновение заколебался. — Впрочем, вы совершенно правы, утречком будет лучше всего! Давайте так и договоримся… Вы что, плавали вместе со Светланой Андреевной или по работе знакомы? — деликатно полюбопытствовал он.
— По работе, — с лаконичной твёрдостью ответил Кирилл.
— Её многие знают, — удовлетворённо кивнул Неймарк. — Очень яркая женщина, очень… Значит, до завтра, молодой человек?
Придя в лагерь, Кирилл зашёл к начальнику — попрощаться. Отделавшись от неизбежных вопросов общими замечаниями насчёт здоровья и аллергических особенностей местной флоры, естественно вымышленных, он оставил записку для Тамары, препоручив ей всё своё барахло. Что и говорить, это было не слишком великодушно, но обычно щепетильный до крайности, он словно оглох к угрызениям. Ничто не задевало его, кроме единственной сверхзадачи. Не таскать же за собой палатку, в конце-то концов? И чехлы с охотничьим снаряжением были бы до крайности неуместны. Решив взять только самое необходимое да ещё подводную камеру, чтобы загнать, когда подопрёт нужда, он забрался в спальный мешок и, вопреки ожиданиям, провалился в беспамятство.
Но просыпался зато тяжело, продираясь сквозь разрозненные видения с таким громоздким ощущением беды, что дыхание перехватывало. О том, что ждёт его в Приморском, даже думать боялся, заклинал непокорное воображение.
До посёлка они с Неймарком добрались без всяких приключений. Опытный Александр Матвеевич догадался остановить рафик у райкома. Наливайко оказался уже в курсе событий. Из кратких замечаний его на пространные разглагольствования профессора Кирилл понял одно: слава богу, жива! Хоть ночь прошла для медиков хлопотно и состояние всё ещё остаётся тяжёлым, зажавшая горло стальная рука ослабила волчью хватку — жива! В больницу поехали вместе с секретарём, что существенно облегчило общение с медицинским персоналом.
Главный врач, пожилая румяная женщина с обесцвеченными гидропиритом волосами, никого до больной, конечно, не допустила, слегка обнадёжив, что наблюдаются изменения к лучшему.
— Невзирая на то что она всё ещё без сознания? — попытался уточнить Неймарк.
— Дыхание выровнялось, — объяснила главврач. — А это сейчас главное.
— Сердце? — он продолжал обстоятельно расспрашивать.
— Пока без существенных перемен. Но сердце мы ей поддерживаем. Давление падает, вот что тревожно.
— Давление? — Александр Матвеевич сосредоточенно пожевал губами. — Отчего же давление? Значит, сердце всёже не справляется?
— Ох, милый вы мой! — певуче вздохнула женщина и объяснила ему, как ребенку: — Борется сердце, изнемогает, потому как трудно ему. У больной наблюдаются патологические изменения печени.
— Это типично при подобных поражениях?
— К сожалению.
— Неужели ничего нельзя сделать? — не выдержал Кирилл. — Может, переливание крови? Так у меня первая группа!
— Всё, что необходимо, мы делаем.
— Может, связаться с Москвой? — обратился Александр Матвеевич к Наливайко. — Директор института тропической медицины мой хороший приятель, и я бы мог узнать…
— Да оставь ты в покое своего приятеля! — досадливо оборвал его Пётр Фёдорович. — Как что, так сразу Москва! Мы здесь лучше их знаем, что нужно делать. Думаешь, первый случай такой? Как бы не так! Слушай лучше, что Анна Спиридоновна тебе толкует. — Он дружески подхватил врачиху под локоток. — Она не одного на моих глазах выходила. А в твоей тропической медицине они бы загнулись, так и знай! Правду я говорю?
— Случай не простой, — уклончиво ответила Анна Спиридоновна. — И пока не прошёл острый период, трудно делать прогноз. На данный момент, говорю со всей ответственностью, непосредственной угрозы не наблюдается, а там посмотрим.
— Сколько он продолжается, острый период? — спросил Кирилл.
— Обычно дней пять… Потом можно будет провести все необходимые анализы и назначить лечение.
— Иные по полгода маются, — заметил Наливайко. — Вот же проклятый крестовичок!
— И часто у вас такое случается? — не отставал от Анны Спиридоновны неугомонный Неймарк.
— В плохие годы — три-четыре случая, а так крайне редко. Последнего больного — помните Арзамасова, Пётр Фёдорович? — благополучно выписали три года назад.
— Но намучился он, бедняга, основательно!
— Да, довелось-таки повозиться. В печени возникли длительные и стойкие изменения.
— Ему даже пришлось на материк переселиться. Он, понимаете, водолазом у нас работал, а после такого камуфлета человеку на море делать нечего.
— Почему? — тревожно ловя каждое слово, осведомился Кирилл.
— Яд гонионемы обладает способностью вызывать анафилоксию — повышенную чувствительность — к повторному введению даже очень небольших доз того же токсина, — объяснила главврач. — Почти все смертельные случаи приходятся поэтому именно на повторное поражение. Так что выбирать не приходится. Уж очень велика степень риска.
— Значит, первичные?.. — попытался поставить точку Кирилл, преданно глядя на Анну Спиридоновну.
— С ними, разумеется, проще, — поняла она недосказанное.
— И на том спасибо, — нехотя отступил Неймарк, склонив голову.
— Куда вы теперь? — поинтересовался Наливайко, присев покурить в тени тополей. — Сразу назад или у нас погостите?
— Домой поедем, Петр Фёдорович, забот полон рот.
— Я бы остался, если можно, на несколько дней, — попросил Кирилл, упрямо сдвинув брови. — Здесь есть какая-нибудь гостиница?
— Гостиниц у нас в райцентре пока не построено, мил-человек, — сообщил Наливайко. — Но устроить, конечно, можно. Турбаза сгодится?
— Буду очень благодарен.
— Значит, замётано… А с работы начальство отпустит? Астахов, я знаю, насчёт этого строг.
— Я здесь на отдыхе, товарищ Наливайко, в лагере СКАН живу. Как говорится, сам себе хозяин.
— Тогда дело другое. — Петр Фёдорович посмотрел на часы. — Садитесь ко мне в машину, подброшу… Ну, в таком разе прощай, Матвеевич, — он протянул Неймарку руку. — Звони, если чего понадобится, не стесняйся.
— До скорого, Фёдорович. Можешь не сомневаться, я позвоню.
— Сам из Москвы? — спросил Наливайко, усаживаясь рядом с Кириллом.
— Из Москвы, Петр Фёдорович.
— А по специальности кто?
— Химик, в научно-исследовательском институте работаю.
— Не по нашей, океанической, части?
— Ничего общего, к сожалению, но море люблю.
— Если б не любил, не приехал… Вон оно как обернуться может, море. Жаль Светлану Андреевну, это же надо, чтоб так не повезло человеку?
Кирилл ничего не ответил, глядя в окно, за которым проносились розовые и голубые домики и тополя, тополя.
XXII
Герман Кондратьевич Гончарук вызвал машину и поехал в порт, где у тридцать восьмого причала стоял белоснежный красавец “Борей” с двумя мощными радиотелескопами в шаровых оболочках. Судно три дня как пришло из доков и было поставлено под загрузку. Контейнеры с оборудованием ждали своей очереди, составленные вдоль подъездных путей в замысловатые фигуры.
Машина остановилась возле трапа. Дружески поздоровавшись с вахтенным помощником, которого видел впервые в жизни, Герман Кондратьевич прошёлся вдоль кнехтов. В зазоре между бетонной плитой причала и высоким бортом завороженно темнела вода. Туго натянутые полипропиленовые тросы с резиновыми дисками против крыс косо пересекали сумрачно подёрнутый синеватой плёнкой мазута омут. Несло сыростью, сладковатым чадом солярки и тем особым железным холодком, что ощущается только в порту.
Над рубкой лязгала плохо смазанная поворотная стрела, опуская на палубу оранжевую крышку батискафа системы “Пайсис”, намертво закреплённого на корме. Место для второго аппарата, отмеченное откинутыми скобами, было пока свободно. Его обещали подвезти только в начале будущего месяца, что нарушало весь тщательно разработанный график.
Убедившись, что окованные жестяной полосой ящики с новейшими магнитометрами уже опущены в трюм, Гончарук перешагнул через комингс и, грохоча по ступеням, сбежал на ют, где размещались лаборатории. У гидрохимиков и биологов моря ещё конь не валялся. Столы и полки сплошь были заставлены нераспакованной посудой и приборами. В геофизической продвинулись значительно дальше. Бесчисленные, напичканные электроникой блоки были размещены по своим кронштейнам, а всевозможные самописцы надёжно принайтовлены к переборкам. Единственное, что здесь требовалось, это вынести развороченную тару и провести генеральную уборку. Лишь в вычислительном центре, как всегда, царил абсолютный порядок. Судовые отсеки, находившиеся на попечении капитана, Герман Кондратьевич осматривать, конечно, не стал, а сразу поднялся на верхнюю палубу в свои апартаменты научного руководителя с просторной ванной и кабинетом, отделанным под красное дерево.
Взглянув на всепоясной хронометр — до заказанного разговора с Москвой оставалось минут двадцать, — он отомкнул сейф и разложил перед собой списки, испещрённые галочками и прочими таинственными знаками. В целом научный состав был укомплектован. Лишь возле одной фамилии, обведённой красным карандашом, выделялся жирный минус, перечеркнувший едва различимый теперь плюс.
Столь неожиданно и, главное, не вовремя выбыв из строя, Рунова поставила Гончарука перед сложной проблемой. Он, само собой разумеется, сочувствовал Светлане Андреевне, которая была ему не совсем безразлична, и мысленно желал ей всяческих благ. В первую очередь — быстрейшего выздоровления. Но на это как раз, судя по уклончивым ответам врачей, особенно рассчитывать не приходилось. По крайней мере в обозримый период, вернее, в жёстко отмеренные сроки, коими располагал, готовя экспедицию в район Большого барьерного рифа, Герман Кондратьевич.
Превыше всего ставя интересы дела, неразрывно связанные с сугубо личными, Гончарук умел абстрагироваться от всякого рода нюансов, которые собирательно именовал “человеческим фактором”. В сложных распасовках, которые он вёл, комплектуя научный состав, Рунова была лишь единицей, которую требовалось срочно кем-нибудь заменить. Трагический случай, который не мог оставить равнодушным даже совершенно постороннего человека, знания, опыт и, не в последнюю очередь, личное обаяние Светланы Андреевны — всё это как бы осталось вне игры, не терпящей сантиментов. В запечатанных кладовых сердца, говоря иными словами, которых никак не затрагивали неписаные правила делового пасьянса.
Если бы можно было срочно найти подходящую кандидатуру, задача решилась бы автоматически. В этом случае Гончарук одним выстрелом убивал, а вернее обезвреживал, сразу двух зайцев, не зайцев — китов: Слепцова, который тайно интриговал против участия Светланы Андреевны, и Северьянова, который её всемерно поддерживал. Пока всё было в норме, в этой дилемме перетягивал Северьянов. И не только потому, что от него зависело обеспечение исследовательской группы, которую Герман Кондратьевич планировал направить на острова Драконьего Жемчуга. От Северьянова многое зависело. Добавочной гирькой на его чашке, почти уравновешенной замдиректорским постом Слепцова, и был тот самый “человеческий фактор”. Теперь же, когда волею обстоятельств Рунова оказалась вне игры, можно было без потерь удовлетворить обе стороны. Не его, Гончарука, вина, что так получилось. Жизнь сама развязывала все мёртвые узлы.
Единственное, что требовалось в данный момент, — это заполнить вакансию. Без всякой спешки и по-джентельменски достойно, чтобы не потерять лица. Сложность ситуации заключалась, однако, в том, что Гончарук не мог ждать. Во-первых, его лимитировали сроки, необходимые для оформления в загранплавание, во-вторых, и тут таилась непредвиденная ловушка, заменить Светлану Андреевну оказалось отнюдь не легко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51