— Ничего. Я почему-то решил, что вы хотите выступить по радио.
— А-а… Э-э… — Президент попятился вместе с креслом. — Джекобс, кто-то из нас сошел с ума!
— Не я.
— Боже… Какой сегодня день?
— Воскресенье.
— Суббота, Джекобс, суббота! Приди в себя!
— Воскресенье. Желаете убедиться?
Джекобс на негнущихся ногах подошел к столу, набрал номер и с улыбкой протянул трубку президенту.
— Сегодня, в воскресенье, — донеслось оттуда, — жителей столицы с утра ждет малооблачная погода без осадков, во второй половине дня…
Президент обмяк.
— О Господи! — вырвалось у него. — Воскресенье! А что я делал с тех пор, как выступил на митинге филателистов?
— Определенно могу сказать: не лечился, Кен, хотя неплохо было бы подлечиться.
"А вот сейчас я расскажу ему про философов, — подумал Джекобс, — и подам воды, и мы славно потолкуем о проекциях моего "я", а то, чего доброго, бедняга и вправду подумает, что я сошел с ума".
— Джек, — президент взял себя в руки, — суббота сегодня, воскресенье или понедельник, и пусть хоть весь мир спятил, но это еще не дает тебе права мешать мне работать. Уходи и соедини меня с Дороном.
— А врача не надо?
— Не надо.
— И вы никуда не поедете?
— Никуда.
Джекобс чуть не рассмеялся:
— И не надо присылать вам Арви?
— Я занят! — взорвался президент. — Ты что, не понимаешь, что я работаю?
— А в дурака мы еще будем с вами играть? — не сдавался Джекобс, давясь от еле сдерживаемого смеха.
— Вон! — заорал взбешенный президент.
— Ну как знаете, Кен, — невозмутимо ответил Джекобс. — А то я могу принести вам сигару.
Состояние духа Джекобса было теперь непробиваемо, как железобетон.
Этого, однако, нельзя было сказать о Таратуре. Час шел за часом, в канаве оглушительно стрекотали кузнечики, солнце раскалило кузов машины, над пустынным шоссе заструились серебристые переливы марева. А из усадьбы никто не выезжал.
«Четыреста восемьдесят семь… Четыреста восемьдесят восемь… Четыреста восемьдесят девять…» — считал Таратура, вывинчивая и снова завинчивая запальную свечу. Когда счет достиг пятисот, Таратура не выдержал.
— Шеф, — крикнул он в микрофон рации, — с пятым, похоже, осечка! Его до сих пор нет! Прием.
— Черт с ним, — после секунды молчания ответил Миллер. — Хватит и четырех. Возвращайтесь.
4. Вызов Дорону
По воскресеньям первую половину дня Дорон работал.
Это не значило, что Дорон не умел отдыхать. Напротив. В воскресенье он позволял себе встать на час позже, не торопясь — за стаканом черного кофе, — перечитывал ночные донесения, перелистывал утренние газеты и тем самым сразу включался в ритм жизни планеты. Дорон был и мудр и равнодушен; в донесениях он видел смысл и содержание истории, к творцам которой причислял и себя.
Программу второй половины воскресенья готовил Дитрих, который точно угадывал желания и фантазии своего генерала. Поэтому вечером Дорону предстояла либо стрельба из лука по летучим мышам, либо поездка в варьете, ужин при свечах с певицами, развлечения в духе Борджиа, пасторальные танцы. В одном он был уверен твердо: Дитрих не ошибается и вечер будет приятным, интересным, запоминающимся.
В этот день все шло, как и всегда. До обеда было еще далеко. В углу кабинета то и дело раздавался пулеметный стук телетайпа, и Дитрих неслышно клал на угол стола бумаги с нулями и единицами. Дорон, погруженный в обдумывание, не замечал своего секретаря. В эти часы Дорон оставался сверхточной и сверхлогичной вычислительной машиной.
— Осмелюсь побеспокоить, господин генерал. — Дитрих воспользовался секундным перерывом в размышлениях Дорона, точно им угаданным. — Сейчас объявили, что по радио будет выступать президент.
— Стоит ли слушать эту болтовню? — вслух спросил себя Дорон. — Ладно, включи.
Дорон гордился своим умением делать сразу несколько дел: думать, писать, слушать. Гай Юлий Цезарь, говорят, тоже обладал таким качеством.
Мурлыкающую речь президента он слушал вполуха, но сразу отметил некоторое своеобразие выступления: президент много и с жаром говорил о регби. Мысли генерала текли параллельно, не мешая друг другу. «Если Ла-Ронг действительно осуществит операцию на гене, то это открытие должно принадлежать нам…»; «Чего этот старик так напирает на регби? Нет ли тут тайного политического хода?»; «Ла-Ронг работает в нищей стране. Переманить его, вероятно, не составит большого труда. Но если он патриот…»; «Надо было сразу догадаться. Президент — умница. Какой тонкий ход: привлечь перед выборами на свою сторону болельщиков регби!..»; «… тогда нужно будет организовать против Ла-Ронга газетную кампанию. Подрыв религии, связи с коммунистами. Ему уже некогда будет заниматься наукой. Не грубо ли?»; «Да, у президента надо поучиться. Как заливается!»; «Нет, другой план лучше. Надо будет устроить Ла-Ронгу видный административный пост. Если патриот, клюнет. Благо народа, благо страны… и все время уйдет у него на совещания, заседания, председательство, руководство. Это хорошо. Изящно и действенно»; «Можно подумать, что от правил регби зависит ход государственной политики. Интересно, сам президент всерьез принимает свои речи?»
На пульте перед Дитрихом зажегся огонек. Секретарь снял трубку:
— Господин генерал, вас просит президент.
«Ну конечно, выступление было записано на пленку», — подумал Дорон.
— Поздравляю с отличной речью, господин президент. Я в восторге от вашего тонкого хода. Какого хода? С регби! Что? Терпеть не можете регби? Это естественно, я тоже. Грубая игра. Но народ… «Хлеба и зрелищ», как говорили римляне. Перед выборами надо польстить народу… Да, да, полон внимания, господин президент.
— Генерал, — донеслось из трубки, — настоятельно прошу форсировать опыты по дублированию. Я только что подписал распоряжение о выделении вам из секретного фонда пяти миллиардов кларков. Результаты должны быть получены за месяц до выборов.
— Слушаюсь! — воскликнул Дорон.
— Поскольку мы принадлежим к одной партии, я раскрою вам смысл этого требования. Успех опытов повлияет на финансирование кампании. Боюсь, что и противном случае трудно будет одолеть Ярборо. А Ярборо, как вы знаете, ненавидит интеллигенцию и всех, кто с ней связан. Прошу понять, что мой успех будет и вашим успехом, генерал.
— Это я прекрасно понимаю. И могу вас заверить… («Как бы не так! Ярборо тоже не кретин и в случае победы не закроет передо мной кассу. Но лучше иметь дело со стариком, тем более что сейчас он зависит от моих работ, а не мои работы от него».) Могу заверить, что вы можете быть спокойны, господин президент. Я был и остаюсь вашим верным… — на мгновение Дорон запнулся, подыскивая нужное слово, — генералом!
— Вот и отлично. Вы знаете, я не забываю своих друзей. Уверен в успехе. Всего хорошего, генерал.
— Дитрих, откуда он звонил? — спросил Дорон.
Дитрих взглянул на пульт:
— Из усадьбы, генерал.
— Я так и понял, — сказал Дорон. — Это была пленка.
Ну что ж, все складывается превосходно. До обеда еще оставалось время, чтобы обсудить ситуацию с Ла-Ронгом. А там уже скоро вечер…
Хм, еще пять миллиардов кларков, без которых, откровенно говоря, уже вполне можно обойтись. Чистейший подарок! Шальные деньги. Президент, вероятно, здорово боится этого Ярборо. Ну и отлично! Деньги можно употребить… на того же Ла-Ронга! На десяток Ла-Ронгов! Превосходная мысль!
— Дитрих, сегодня хороший день.
— Так точно, господин генерал. Разрешите обратить внимание вот на это донесение?
— Что такое? Хм… «Незапланированный расход энергии в Институте перспективных проблем». В воскресенье?
— Прикажете дать взбучку?
— Зачем? Миллер просто усердствует, зря я в нем сомневался. Работает даже в воскресенье! Судя по расходу энергии, у него сегодня серьезные успехи. Поистине день чудес. Соедини меня с "Миллером, Дитрих.
Пока секретарь набирал номер, Дорон успел отключиться, чтобы уточнить план обработки Ла-Ронга. Генерал терпеть не мог непоследовательности. Что бы ни происходило, а начатое дело должно быть закончено.
— Ни в лаборатории, ни дома телефон Миллера не отвечает, господин генерал.
— Странно. Не хочет, вероятно, отрываться от работы. Хорошо, успею поздравить его завтра.
И все же Дорону трудно было сосредоточиться на текущих делах. Каким-то внутренним чутьем он инстинктивно почувствовал, что именно сегодня вздымается гребень событий, влекущих его вверх. И потому он не удивился, когда Дитрих положил на стол экстренный выпуск газеты. Экстренный?! Дорон, торопливо пробежав полосы, с некоторым разочарованием отложил газету. Всего-навсего утренняя речь президента на благотворительном собрании. «Ну и энергия у старика!» — подумал он. Внезапно он снова схватил газету. Какое-то несоответствие, какая-то нелогичность… Так и есть. Он еще раз перечитал это место. «С печалью я гляжу на бурные проявления низменного инстинкта непросвещенных масс, которые так ясно проявляются в оглушительном реве толпы на регби, этой грубой, отталкивающей игре, достойной только пьяниц. Я поднимаю этот бокал (Дорон иронически улыбнулся) за то, чтобы у нас было больше больниц, церквей и школ — и меньше пьяниц! Больше воздержания от порока — и меньше упоения грубыми зрелищами!»
Дорон с досадой отшвырнул газету. Когда только эти политики научатся быть логичными! Впрочем, это в их характере: сегодня говорить одно, а завтра — нечто прямо противоположное. Но чтобы в один и тот же день! Старик явно теряет чувство меры.
— Господин генерал, вас просит президент.
— Как?
— Вас просит президент.
Дорон вытер вспотевший лоб. Что, если телепатия действительно существует, и стоит подумать о президенте, как он тотчас…
— Слушаю вас, господин президент.
— Генерал, сегодня весь день я думаю о вашем богопротивном дублировании и молю Бога, чтобы он простил мне мой грех.
В трубке трещало, и Дорон еле слышал голос президента.
— Господин президент! — заорал Дорон. — Я не понимаю вас! Плохо слышно!
— И я решил… — Голос наконец прорвался сквозь треск помех и зазвучал так громко, что Дорон отвел трубку от уха. — … решил с Божьей помощью прекратить ваши пагубные опыты впредь до… — Голос опять пропал.
— Господин президент, господин президент! Но ведь четверть часа назад вы твердо обещали… Алло, не слышу! Можно подумать, что вы говорите из автомата!
— Я говорю из своей машины. Четверть часа назад я не видел этих бедных мартышек…
— Каких мартышек?! — Дорон сел.
— … которые как две капли воды похожи друг на друга, и даже родная мать не может их различить. Но если Богу позволено так делать, то для нас это грех!
— Господин президент! Что с вами? Откуда вы говорите?
— Из зоопарка. Здесь так хорошо светит солнце, поют птички, и как я подумаю о том, что у нас творится… Я твердо решил. Прощайте.
— Алло, алло!
Но трубка уже безмолвствовала.
— Безумие какое-то! — Дорон был бледен. — Откуда президент звонил первый раз?
— Из усадьбы. Это точно. Показал пульт, и, кроме того, я узнал голос его секретаря Джекобса.
— Быть не может! За пятнадцать минут доехать до… зоопарка?! Я ничего не понимаю! Дитрих, Мартенса мне! Срочно!
Мартенс, доверенное лицо Дорона в охране президента (благородный псевдоним шпиона), к счастью, оказался на месте.
Дорон выхватил трубку из рук Дитриха и заговорил с Мартенсом сам:
— Где сейчас президент?
— Простите, это вы, господин генерал? Докладываю. Президент сегодня встал как обычно, то есть поздно, у него был отличный стул…
— Вы получите сто кларков, если без лишних слов точно и коротко скажете мне, где сейчас президент!
— В данную конкретную минуту?
— О Боже!!!
— В данную минуту господин президент находится у себя в кабинете.
— Вы в этом уверены?
— Господин генерал, я не пьян, и если вы думаете, что я пьян…
— Нет, нет! Он точно в кабинете?
— Так же точно, как то, что вы обещали мне сто кларков.
«Подонок!» — выругался про себя Дорон.
— И он не уезжал в зоопарк?
— В зоопарк? Президент сроду не бывал в зоопарке. Болтают, будто утром он уезжал на радио, но чтобы в зоопарк…
— Болтают или выезжал?
— Болтают. А то бы я знал. Президент сидит в своем мягком кресле и…
Но Дорон уже повесил трубку.
— Дитрих! Во-первых, выдать этому дураку сто кларков. Во-вторых, найти среди охраны человека поумней. В-третьих… Нет, во-первых! Немедленно выяснить, где Миллер.
Когда секретарь вышел, Дорон схватил со стола пустотелую гипсовую копию статуи Неповиновения и изо всех сил запустил ею в стену. Она с грохотом разлетелась на мелкие осколки. Генерал недаром изучал научную информацию. Он знал, что психологи рекомендуют нервам именно такую разрядку.
Ла-Ронг мог еще неделю спать спокойно. Дорону было теперь не до него.
— Выяснили? — встретил он Дитриха вопросом, как только тот переступил порог.
— Прислуга отвечает, что профессор не был дома со вчерашнего вечера. Его супруга третьего дня уехала к своим старикам в Паркинсон и вернется только в субботу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54