Зеленые влажные веточки стыдливо пригнулись к земле, стремясь избежать его узких грязных ступней.
— Ты утомил меня… — Бьерн размахнулся.
— Не-е-т — завизжал старик и быстро затараторил: — Он искал место, где можно застать Сигурда врасплох, когда тот поедет охотиться. Я показал…
— Ах ты! — Лезвие меча Кьетви сверкнуло в солнечных лучах, но так и не опустилось, замерло над головой вставшего пред стариком Бьерна.
— Убери оружие, Кьетви. Я обещал, — сквозь зубы процедил ярл.
— Но Хаки не нужен Сигурд, ему нужна наша добыча! Он напал на нас в Воротах Ингрид, прошел по Бегне и наконец выследил, где Орм оставил добычу! — Острие меча неровно подрагивало перед лицом Бьерна. — Ты же знаешь, что Сигурд всегда охотится один или берет только двоих воинов. Хаки со своими берсерками зарежет его; и усадьба Оленя станет для Хаки легкой добычей!
— Перестань, Кьетви. Убив старика, ты не спасешь ни своего добра, ни Оленя, — охладил урманина Бьерн.
Блестящее лезвие нырнуло в ножны.
— Ты изменился, сын Горма…
— Бьерн Убийца Воинов, сын Горма? — пискнул лесовик. В блеклых глазках отразился ужас. Старик съежился, будто надеялся скрыться от ярла в низком, утоптанном вереске. Похоже, даже монета его перестала интересовать.
А в голове Избора металось множество мыслей — о нежданной близости сестры и брата, о странном страхе лесовика перед Бьерном, о Хаки Берсерке, которого княжич никогда не видел, о том, что Бьерн пытался подло воспользоваться отсутствием Белоголового и забрать его добычу, пока тот воюет за Черного конунга, опять о Гюде и Остюге… Хотелось схватить старика, тряхнуть, выкрикнуть ему в лицо: «Веди же нас к этому проклятому Сигурду! Веди быстрее!»
— Отведи меня туда, где Хаки будет ждать Сигурда, — прервал мысли княжича ровный голос Бьерна.
— Но… — пискнул старик.
— Ты знаешь меня и все-таки споришь? — усмехнулся Бьерн.
Ловко подбросил монетку. Золотинка блеснула в воздухе, легла в ладонь ярла, скрылась в складках его пояса:
— Я верну тебе монету и разрешу жить, если ты отведешь нас.
Старик не верил. Избор видел это по его глазам и трясущимся рукам. Даже его распухшие колени дрожали, будто листья осины на ветру. Но он хотел жить, и капля надежды все-таки теплилась в его груди, прячась под зубастой волчьей мордой.
— Хорошо, — тихо пропищал он. — Я отведу…
Старикашка шел споро, слишком споро для такого доходяги. Перескакивал молодым козлом через поваленные деревья, расплескивая стремнины, переходил ручьи, подобно большому жуку на четвереньках пролезал меж опущенных над оврагами ветвей. Бьерн не отставал от него, а прочие, даже длинноногий Кьетви, почти бежали, лишь изредка переходя на шаг.
Задыхаясь и обливаясь потом, Избор поднырнул под свесившуюся до земли еловую ветку, угодил ногой в рытвину, споткнулся, упал. Сзади на княжича налетел Тортлав, рухнул сверху, выругался:
— Какого хрена ты тут разлегся, князь?
Не отвечая, Избор вылез из ямы, попробовал встать. Ступню прострелила боль. Охнув, княжич взмахнул руками, ненароком оперся на плечо вылезающего следом Тортлава. Урманин отпрянул:
— Какого рожна?..
Заметив гримасу боли на безусом лице княжича, смягчился, посочувствовал:
— Это все поганец лесной тролль. Он кого хочешь загонит. Ладно, если еще в глушь не заведет. Хотя Бьерна-то он побоится обманывать.
Продолжая болтать, Тортлав сам подставил княжичу плечо, подхватил под руку.
— Почему побоится? — заливаясь краской, но все же не отказываясь от помощи, спросил Избор.
— Для этих тварей Бьерн хуже огня, — довольно пояснил Тортлав. Отвел от лица еловую лапу, помог Избору перевалиться через гнилуху, изъеденную дырами, — осиное гнездовье. — Было время, когда Бьерн чуть было весь ихний род не извел, покуда по лесам бродил…
— Род? — ковыляя рядом с урманином, переспросил Избор.
— Ну да. — Заметив удивление княжича, Тортлав засмеялся. — В Гарде их называют лесными духами, а здесь они зовутся иначе. Этот, — Тортлав ткнул пальцем вперед, указывая на скрывшегося в зарослях старика, — тролль. Видишь, какой жадный? Ради монетки он все скажет. А отдашь ему монетку — исчезнет, будто его и не было. Мы заметили-то его лишь потому, что до нас по его тропе прошел Хаки и дал ему монетку. Вот он, дурачок, и решил, что новые путники тоже, глядишь, чего-нибудь дадут. Высунулся. А с троллями знаешь как? Если заметишь да скажешь «выходи», тролль уже убежать не сможет. Выйдет непременно…
Шутит Тортлав, придумывает небылицы, чтоб уболтать княжью боль, или сказывает правду — гадать было некогда, все силы княжича уходили на скорый шаг. Зато за болтовней Тортлава Избор не заметил, как вышли на косой изгиб лесного ручья, где в пологой низинке вода разливалась мелким озерцом. Справа от озерца каменными уступами поднималась вверх скала, по ней ручей скользил в ложбину, расплескивал озерцо рябью.
Тортлав отпустил Избора, охнул. А княжич застыл, остолбенело глядя на воду — озерцо было красным. Красные разводы плыли мимо ног княжича, ныряли под корягу и исчезали в темноте высокого папоротника.
— Великий Один… — выдохнул Тортлав, протянул руку. Он мог не показывать — Избор все видел сам. В ложбине, на маленьком уступе, откуда скатывался ручей, лежало нечто, слабо напоминающее человека. Скорее это была куча тряпья, мяса и крови, слепленная в уродливый комок. Одна нога мертвеца, обутая в кожаный сапог, покачивалась над склоном, другая, с обломком белой кости, упиралась в сухой берег. Вместо головы на уступе колыхалась большая плоская лепешка с клочьями волос. Рядом на берегу валялся камень с прилипшими к нему сгустками крови и лоскутами кожи. Крупная черная ворона недовольно косилась на влезающего по каменным ступеням Бьерна. Переступая жирными когтистыми лапами, ворона лениво тыкалась клювом прямо в середину черепа-лепешки.
Избор отвернулся, с трудом сдерживая рвоту.
— Батюшки-светы, вот звери-то, — подобравшись к княжичу, произнес Латья. На его остреньком лице было недоумение и отвращение.
Каркнув, ворона зашлепала крыльями, взлетела на сук над головой Бьерна. Ярл склонился над мертвецом.
— Это не Сигурд, но это — его человек! — выпрямившись, сообщил он Кьетви, Тот крепко держал за шкирку старика-лесовика, изредка встряхивал, как набитый соломой мешок.
Бьерн полез выше, по уступам, на миг скрылся из виду. Затем что-то зашуршало, вода в ручье плеснула, принимая еще одно тело, сброшенное сверху ногой ярла.
Этот труп не был изуродован. Его плечи прикрывала звериная шкура, обрезанная по рукавам, на поясе болтались несколько мешочков. Вода подняла их вверх, словно показывая людям.
— Берсерк, из людей Хаки, — признал Кьетви. Подтолкнул труп ногой, сплюнул в сторону. Плевок угодил на спину мертвого берсерка.
Лесной старикашка-тролль засопел и неожиданно хихикнул.
— Ах ты, тварь! — взъярился Кьетви, отбросил старика. Тот шлепнулся на задницу, зажмурился от страха.
Тортлав рванулся вперед, схватил Кьетви за руку:
— Бьерн обещал ему жизнь!
Сверху, из-под корней деревьев, росших на склоне, на головы посыпалась земля и мелкие камни. Следом появился Бьерн с закинутым на закорки человеком. Наклонился, положил свою ношу на землю:
— Мы опоздали…
Избор вытянулся, разглядывая нового мертвяка. Выходит, вот каков был Сигурд Олень! Даже после смерти его лицо оставалось красивым — губы слегка приоткрылись, обнажая ряд ровных белых зубов, испачканные в крови волосы сиянием легли вокруг белого лица, карие глаза безмятежно взирали в небесную высь. — Там еще один человек Оленя и пять людей Хаки. Сигурд забрал в Вальхаллу много достойных воинов. И, может, заберет еще — кровавый след ведет к лесу. В этом лесу многие стали добычей волков и воронов… — Бьерн направился к сидящему на земле старику. Тот быстро, как таракан, зашевелил руками и ногами, елозя задом, попятился от ярла. В опавшей хвое от его тощих ягодиц оставалась длинная вмятина.
— Я не знал! — визгливо запищал он. — С Хаки была женщина с короткими волосами. Она нравилась Хаки, шла рядом с ним… Я думал, что сначала Хаки отведет ее к себе домой, в Хадаланд. Я бы все успел рассказать Сигурду…
Всхлипнул, суетливо утер нос рукой, вновь задребезжал:
— Ведь с Хаки была женщина… Женщины не воюют… Я не хотел…
Бьерн потянулся к поясу. Понимая, что жить осталось недолго и словами уже ничего не изменишь, старик лег на землю, скорчился в клубок. Прикрывая руками голову, заплакал тоненько, как брошенный матерью кутенок.
Пальцы Бьерна миновали рукоять клевца, закопались в поясе. В воздухе сверкнула монетка, упала на бок старика.
— Забери свою монету и свою жизнь, — негромко сказал Бьерн. — И то, и другое мне не нужно…
В полной тишине старик сел, трясущимися пальцами выудил из меха монетку, перевернулся на четвереньки. Опасливо озираясь и высоко задирая тощий зад, побежал по-собачьи к спасительному лесу. Волчий хвост волочился за его босыми пятками, мел землю.
— Гав! — насмешливо рыкнул ему вслед кто-то из урман.
Старик подскочил, приземлился на ноги, метнулся в чащу. Урмане вяло засмеялись.
— Тортлав и Гамли, похороните конунга со всеми почестями, — прервал смех Бьерн. — Запомните место, потом я сам поставлю на его кургане памятный камень. Мы будем ждать вас в усадьбе Сигурда.
— Но туда пошел Хаки, — возразил Тортлав.
— Мы будем в усадьбе, — жестко повторил Бьерн. — Живыми или мертвыми, но мы там будем.
Глава восьмая
БЕРСЕРК
Они напали внезапно, на рассвете, когда солнце едва зазолотило небо над лесом, а молоко, принесенное Гюдой с дальнего сеттера, еще не успело остыть. Вначале Гюда услышала вой — далекий волчий вой, надсадно режущий уши. Он накатывал из леса, окружал усадьбу, вползал в дома, стаскивая с полатей ее еще сонных жителей. Первыми из своей избы выбежали трэлли. Забыв о страхе пред хозяйским кнутом, кинулись прочь из усадьбы. Люди Тюррни пытались остановить их, бичи свистели, опускались на сотни раз битые спины, однако трэлли не чуяли боли. Мимо Гюды, прихрамывая и нелепо дрыгая длинными руками, пробежал один — большой, с согнутой крючком спиной и бородой, космами свисающей на грудь. На трэлле были холщовые штаны, все в грязных пятнах, и рубаха с дырой на боку. Пробежав мимо, он обдал княжну смрадом гниющей плоти и дерьма, У ворот, отчаянно напирая на закрытые створы, вопили и визжали его собратья — такие же грязные и безумные от страха. Воины Тюррни отбрасывали их копьями, однако трэлли вновь поднимались и ломились в запертые ворота.
Прижавшись к стене избы, Гюда видела, как бич хлестанул по спине бородатого трэлля, прорвал еще одну дыру в его рубахе, чуть не сшиб трэлля с ног. Ткань на его лопатках окрасилась кровью, но, не обращая внимания на удар, трэлль с размаху навалился на створы. Перекрывающая их балка затрещала. Второй запор рабы уже сломали — длинная, треснувшая пополам перекладина валялась у них под ногами.
— Прячься! — Босая, в одной только нижней рубашке Флоки выскочила из избы, затрясла Гюду за плечо. — Прячься скорее!
Светлые волосы финки окутывали ее плечи, прятали круглые щеки, оставляя на виду лишь нос, губы и глаза. В глазах плескался ужас. Суетливо толкая Гюду к амбару, Флоки озиралась и испуганно вскрикивала, слыша треск ворот за спиной.
— Если они войдут — смерть, — бормотала финка.
Обеими руками схватилась за дверь амбара, впихнула Гюду внутрь, заскочила сама. В полутьме на княжну пахнуло сеном. Страшный вой сюда доносился глухо, будто издалека.
— Кто они? — спросила Гюда.
Флоки подскочила к сваленным в ворох пукам соломы, принялась копаться в них, пытаясь вырыть себе нору. Солома взлетала в воздух, оседала на ее волосах, на спине, мягко ложилась вокруг босых ступней.
— Берсерки! — всхлипнула Флоки, утерла лицо рукой. — Нас некому защитить. Конунг уехал на охоту… Многие предадут… Трэлли уже предали…
Треск сломанных ворот ворвался в амбарную глушь. Гюда вздрогнула, попятилась, Флоки шмыгнула в выкопанную в сене нору, высунула оттуда лицо. Пухлые губы финки тряслись, маленький нос покраснел и распух, из глаз катились слезы.
Гюда не понимала, почему Флоки так напугана, — Харек Волк тоже был берсерком, но Флоки же не боялась его…
— Прячься, прячься! — Финка выпростала из соломы пухлую белую руку, помахала, призывая княжну укрыться в сене.
Со двора послышался дикий звериный вой, заглушил все иные звуки, упрямо покатился к амбарным дверям. Откуда-то потянуло дымом. Гюда попятилась, неловко споткнулась, на заду отползла к укрытию, в котором спряталась финка, прижалась спиной к соломе. В распахнувшиеся двери амбара хлынули свет и дым. В серых клубах возникла большая тяжелая фигура — темная, неотвратимо могучая, с топором в одной руке и…
От неожиданности Гюда охнула — другая рука пришлого воина была обрублена до локтя. Обрубок охватывала намотанная вкруговую рваная ткань.
Запрокинув голову, воин взревел, шагнул вперед.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
— Ты утомил меня… — Бьерн размахнулся.
— Не-е-т — завизжал старик и быстро затараторил: — Он искал место, где можно застать Сигурда врасплох, когда тот поедет охотиться. Я показал…
— Ах ты! — Лезвие меча Кьетви сверкнуло в солнечных лучах, но так и не опустилось, замерло над головой вставшего пред стариком Бьерна.
— Убери оружие, Кьетви. Я обещал, — сквозь зубы процедил ярл.
— Но Хаки не нужен Сигурд, ему нужна наша добыча! Он напал на нас в Воротах Ингрид, прошел по Бегне и наконец выследил, где Орм оставил добычу! — Острие меча неровно подрагивало перед лицом Бьерна. — Ты же знаешь, что Сигурд всегда охотится один или берет только двоих воинов. Хаки со своими берсерками зарежет его; и усадьба Оленя станет для Хаки легкой добычей!
— Перестань, Кьетви. Убив старика, ты не спасешь ни своего добра, ни Оленя, — охладил урманина Бьерн.
Блестящее лезвие нырнуло в ножны.
— Ты изменился, сын Горма…
— Бьерн Убийца Воинов, сын Горма? — пискнул лесовик. В блеклых глазках отразился ужас. Старик съежился, будто надеялся скрыться от ярла в низком, утоптанном вереске. Похоже, даже монета его перестала интересовать.
А в голове Избора металось множество мыслей — о нежданной близости сестры и брата, о странном страхе лесовика перед Бьерном, о Хаки Берсерке, которого княжич никогда не видел, о том, что Бьерн пытался подло воспользоваться отсутствием Белоголового и забрать его добычу, пока тот воюет за Черного конунга, опять о Гюде и Остюге… Хотелось схватить старика, тряхнуть, выкрикнуть ему в лицо: «Веди же нас к этому проклятому Сигурду! Веди быстрее!»
— Отведи меня туда, где Хаки будет ждать Сигурда, — прервал мысли княжича ровный голос Бьерна.
— Но… — пискнул старик.
— Ты знаешь меня и все-таки споришь? — усмехнулся Бьерн.
Ловко подбросил монетку. Золотинка блеснула в воздухе, легла в ладонь ярла, скрылась в складках его пояса:
— Я верну тебе монету и разрешу жить, если ты отведешь нас.
Старик не верил. Избор видел это по его глазам и трясущимся рукам. Даже его распухшие колени дрожали, будто листья осины на ветру. Но он хотел жить, и капля надежды все-таки теплилась в его груди, прячась под зубастой волчьей мордой.
— Хорошо, — тихо пропищал он. — Я отведу…
Старикашка шел споро, слишком споро для такого доходяги. Перескакивал молодым козлом через поваленные деревья, расплескивая стремнины, переходил ручьи, подобно большому жуку на четвереньках пролезал меж опущенных над оврагами ветвей. Бьерн не отставал от него, а прочие, даже длинноногий Кьетви, почти бежали, лишь изредка переходя на шаг.
Задыхаясь и обливаясь потом, Избор поднырнул под свесившуюся до земли еловую ветку, угодил ногой в рытвину, споткнулся, упал. Сзади на княжича налетел Тортлав, рухнул сверху, выругался:
— Какого хрена ты тут разлегся, князь?
Не отвечая, Избор вылез из ямы, попробовал встать. Ступню прострелила боль. Охнув, княжич взмахнул руками, ненароком оперся на плечо вылезающего следом Тортлава. Урманин отпрянул:
— Какого рожна?..
Заметив гримасу боли на безусом лице княжича, смягчился, посочувствовал:
— Это все поганец лесной тролль. Он кого хочешь загонит. Ладно, если еще в глушь не заведет. Хотя Бьерна-то он побоится обманывать.
Продолжая болтать, Тортлав сам подставил княжичу плечо, подхватил под руку.
— Почему побоится? — заливаясь краской, но все же не отказываясь от помощи, спросил Избор.
— Для этих тварей Бьерн хуже огня, — довольно пояснил Тортлав. Отвел от лица еловую лапу, помог Избору перевалиться через гнилуху, изъеденную дырами, — осиное гнездовье. — Было время, когда Бьерн чуть было весь ихний род не извел, покуда по лесам бродил…
— Род? — ковыляя рядом с урманином, переспросил Избор.
— Ну да. — Заметив удивление княжича, Тортлав засмеялся. — В Гарде их называют лесными духами, а здесь они зовутся иначе. Этот, — Тортлав ткнул пальцем вперед, указывая на скрывшегося в зарослях старика, — тролль. Видишь, какой жадный? Ради монетки он все скажет. А отдашь ему монетку — исчезнет, будто его и не было. Мы заметили-то его лишь потому, что до нас по его тропе прошел Хаки и дал ему монетку. Вот он, дурачок, и решил, что новые путники тоже, глядишь, чего-нибудь дадут. Высунулся. А с троллями знаешь как? Если заметишь да скажешь «выходи», тролль уже убежать не сможет. Выйдет непременно…
Шутит Тортлав, придумывает небылицы, чтоб уболтать княжью боль, или сказывает правду — гадать было некогда, все силы княжича уходили на скорый шаг. Зато за болтовней Тортлава Избор не заметил, как вышли на косой изгиб лесного ручья, где в пологой низинке вода разливалась мелким озерцом. Справа от озерца каменными уступами поднималась вверх скала, по ней ручей скользил в ложбину, расплескивал озерцо рябью.
Тортлав отпустил Избора, охнул. А княжич застыл, остолбенело глядя на воду — озерцо было красным. Красные разводы плыли мимо ног княжича, ныряли под корягу и исчезали в темноте высокого папоротника.
— Великий Один… — выдохнул Тортлав, протянул руку. Он мог не показывать — Избор все видел сам. В ложбине, на маленьком уступе, откуда скатывался ручей, лежало нечто, слабо напоминающее человека. Скорее это была куча тряпья, мяса и крови, слепленная в уродливый комок. Одна нога мертвеца, обутая в кожаный сапог, покачивалась над склоном, другая, с обломком белой кости, упиралась в сухой берег. Вместо головы на уступе колыхалась большая плоская лепешка с клочьями волос. Рядом на берегу валялся камень с прилипшими к нему сгустками крови и лоскутами кожи. Крупная черная ворона недовольно косилась на влезающего по каменным ступеням Бьерна. Переступая жирными когтистыми лапами, ворона лениво тыкалась клювом прямо в середину черепа-лепешки.
Избор отвернулся, с трудом сдерживая рвоту.
— Батюшки-светы, вот звери-то, — подобравшись к княжичу, произнес Латья. На его остреньком лице было недоумение и отвращение.
Каркнув, ворона зашлепала крыльями, взлетела на сук над головой Бьерна. Ярл склонился над мертвецом.
— Это не Сигурд, но это — его человек! — выпрямившись, сообщил он Кьетви, Тот крепко держал за шкирку старика-лесовика, изредка встряхивал, как набитый соломой мешок.
Бьерн полез выше, по уступам, на миг скрылся из виду. Затем что-то зашуршало, вода в ручье плеснула, принимая еще одно тело, сброшенное сверху ногой ярла.
Этот труп не был изуродован. Его плечи прикрывала звериная шкура, обрезанная по рукавам, на поясе болтались несколько мешочков. Вода подняла их вверх, словно показывая людям.
— Берсерк, из людей Хаки, — признал Кьетви. Подтолкнул труп ногой, сплюнул в сторону. Плевок угодил на спину мертвого берсерка.
Лесной старикашка-тролль засопел и неожиданно хихикнул.
— Ах ты, тварь! — взъярился Кьетви, отбросил старика. Тот шлепнулся на задницу, зажмурился от страха.
Тортлав рванулся вперед, схватил Кьетви за руку:
— Бьерн обещал ему жизнь!
Сверху, из-под корней деревьев, росших на склоне, на головы посыпалась земля и мелкие камни. Следом появился Бьерн с закинутым на закорки человеком. Наклонился, положил свою ношу на землю:
— Мы опоздали…
Избор вытянулся, разглядывая нового мертвяка. Выходит, вот каков был Сигурд Олень! Даже после смерти его лицо оставалось красивым — губы слегка приоткрылись, обнажая ряд ровных белых зубов, испачканные в крови волосы сиянием легли вокруг белого лица, карие глаза безмятежно взирали в небесную высь. — Там еще один человек Оленя и пять людей Хаки. Сигурд забрал в Вальхаллу много достойных воинов. И, может, заберет еще — кровавый след ведет к лесу. В этом лесу многие стали добычей волков и воронов… — Бьерн направился к сидящему на земле старику. Тот быстро, как таракан, зашевелил руками и ногами, елозя задом, попятился от ярла. В опавшей хвое от его тощих ягодиц оставалась длинная вмятина.
— Я не знал! — визгливо запищал он. — С Хаки была женщина с короткими волосами. Она нравилась Хаки, шла рядом с ним… Я думал, что сначала Хаки отведет ее к себе домой, в Хадаланд. Я бы все успел рассказать Сигурду…
Всхлипнул, суетливо утер нос рукой, вновь задребезжал:
— Ведь с Хаки была женщина… Женщины не воюют… Я не хотел…
Бьерн потянулся к поясу. Понимая, что жить осталось недолго и словами уже ничего не изменишь, старик лег на землю, скорчился в клубок. Прикрывая руками голову, заплакал тоненько, как брошенный матерью кутенок.
Пальцы Бьерна миновали рукоять клевца, закопались в поясе. В воздухе сверкнула монетка, упала на бок старика.
— Забери свою монету и свою жизнь, — негромко сказал Бьерн. — И то, и другое мне не нужно…
В полной тишине старик сел, трясущимися пальцами выудил из меха монетку, перевернулся на четвереньки. Опасливо озираясь и высоко задирая тощий зад, побежал по-собачьи к спасительному лесу. Волчий хвост волочился за его босыми пятками, мел землю.
— Гав! — насмешливо рыкнул ему вслед кто-то из урман.
Старик подскочил, приземлился на ноги, метнулся в чащу. Урмане вяло засмеялись.
— Тортлав и Гамли, похороните конунга со всеми почестями, — прервал смех Бьерн. — Запомните место, потом я сам поставлю на его кургане памятный камень. Мы будем ждать вас в усадьбе Сигурда.
— Но туда пошел Хаки, — возразил Тортлав.
— Мы будем в усадьбе, — жестко повторил Бьерн. — Живыми или мертвыми, но мы там будем.
Глава восьмая
БЕРСЕРК
Они напали внезапно, на рассвете, когда солнце едва зазолотило небо над лесом, а молоко, принесенное Гюдой с дальнего сеттера, еще не успело остыть. Вначале Гюда услышала вой — далекий волчий вой, надсадно режущий уши. Он накатывал из леса, окружал усадьбу, вползал в дома, стаскивая с полатей ее еще сонных жителей. Первыми из своей избы выбежали трэлли. Забыв о страхе пред хозяйским кнутом, кинулись прочь из усадьбы. Люди Тюррни пытались остановить их, бичи свистели, опускались на сотни раз битые спины, однако трэлли не чуяли боли. Мимо Гюды, прихрамывая и нелепо дрыгая длинными руками, пробежал один — большой, с согнутой крючком спиной и бородой, космами свисающей на грудь. На трэлле были холщовые штаны, все в грязных пятнах, и рубаха с дырой на боку. Пробежав мимо, он обдал княжну смрадом гниющей плоти и дерьма, У ворот, отчаянно напирая на закрытые створы, вопили и визжали его собратья — такие же грязные и безумные от страха. Воины Тюррни отбрасывали их копьями, однако трэлли вновь поднимались и ломились в запертые ворота.
Прижавшись к стене избы, Гюда видела, как бич хлестанул по спине бородатого трэлля, прорвал еще одну дыру в его рубахе, чуть не сшиб трэлля с ног. Ткань на его лопатках окрасилась кровью, но, не обращая внимания на удар, трэлль с размаху навалился на створы. Перекрывающая их балка затрещала. Второй запор рабы уже сломали — длинная, треснувшая пополам перекладина валялась у них под ногами.
— Прячься! — Босая, в одной только нижней рубашке Флоки выскочила из избы, затрясла Гюду за плечо. — Прячься скорее!
Светлые волосы финки окутывали ее плечи, прятали круглые щеки, оставляя на виду лишь нос, губы и глаза. В глазах плескался ужас. Суетливо толкая Гюду к амбару, Флоки озиралась и испуганно вскрикивала, слыша треск ворот за спиной.
— Если они войдут — смерть, — бормотала финка.
Обеими руками схватилась за дверь амбара, впихнула Гюду внутрь, заскочила сама. В полутьме на княжну пахнуло сеном. Страшный вой сюда доносился глухо, будто издалека.
— Кто они? — спросила Гюда.
Флоки подскочила к сваленным в ворох пукам соломы, принялась копаться в них, пытаясь вырыть себе нору. Солома взлетала в воздух, оседала на ее волосах, на спине, мягко ложилась вокруг босых ступней.
— Берсерки! — всхлипнула Флоки, утерла лицо рукой. — Нас некому защитить. Конунг уехал на охоту… Многие предадут… Трэлли уже предали…
Треск сломанных ворот ворвался в амбарную глушь. Гюда вздрогнула, попятилась, Флоки шмыгнула в выкопанную в сене нору, высунула оттуда лицо. Пухлые губы финки тряслись, маленький нос покраснел и распух, из глаз катились слезы.
Гюда не понимала, почему Флоки так напугана, — Харек Волк тоже был берсерком, но Флоки же не боялась его…
— Прячься, прячься! — Финка выпростала из соломы пухлую белую руку, помахала, призывая княжну укрыться в сене.
Со двора послышался дикий звериный вой, заглушил все иные звуки, упрямо покатился к амбарным дверям. Откуда-то потянуло дымом. Гюда попятилась, неловко споткнулась, на заду отползла к укрытию, в котором спряталась финка, прижалась спиной к соломе. В распахнувшиеся двери амбара хлынули свет и дым. В серых клубах возникла большая тяжелая фигура — темная, неотвратимо могучая, с топором в одной руке и…
От неожиданности Гюда охнула — другая рука пришлого воина была обрублена до локтя. Обрубок охватывала намотанная вкруговую рваная ткань.
Запрокинув голову, воин взревел, шагнул вперед.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47