— Затонь от Альдоги далеко. А в Альдоге у меня жил брат.
— Почему — «жил»?
— Говорят, вы его убили. — Понимая, что ляпнула что-то не то, Айша быстро исправилась: — А может, его и вовсе не было.
Ее слова заинтересовали Харека — рука с ножом зависла в воздухе, не донесла оружие до пояса.
— Ты не знаешь — был ли у тебя брат?
— Не знаю, — притка пожала плечами. — Я и про себя-то мало чего знаю.
Ее серьезный вид насмешил урманина. Сунув нож за пояс, Волк улыбнулся:
— Ты жива, и у тебя есть имя. Этого достаточно. Лег на спину, закинул за голову руки, закрыл глаза.
Что-то в его речи смутило Айшу, В памяти всплыло нечто страшное, темное, сырое. Тяжелая, черная тень наползла, затуманила рассудок, легла на плечи. В непроглядной темени кто-то безумно кричал, боль пронзала все тело, тянула жилы, выламывала кости и вдруг оборвалась, оставляя притку в одиночестве и пустоте. Еще уцелело круглое белое пятно над головой. Высоко-высоко…
Дальше Айша не могла вспоминать. Сжалась, впившись пальцами в мох, задрожала, вновь ощущая ту, забытую уже, сырость и тьму.
Уверенные шаги Орма вырвали притку из гнетущих неясных воспоминаний.
Ярл подошел, остановился подле задремавшего Харека, осмотрел свежую повязку на его ноге, сел, принялся разбирать добытую откуда-то котомку. Ничего путного в котомке не оказалось — пригодиться могло лишь огниво, кривая игла из рыбьей кости да глубокая глиняная плошка с засохшими на дне остатками какой-то еды. Ругнувшись, ярл смял опустевшую котомку, подсунул ее Хареку под голову. Тот невнятно буркнул во сне, повернулся на бок, спиной к хевдингу. Орм усмехнулся, отер ладонями лицо. За день он измотался — Айша читала усталость в его глазах, в заострившихся скулах, в каплях пота на лбу, в мутной белизне кожи и сухости губ. Он снял кольчугу, и рана на плече зияла сквозь прореху рубашки сочащейся кровавой коркой. Потеки крови исчерчивали его грудь и спину, обмотанный вокруг пояса боевой бич выпирал сбоку.
Ярл размотал хвост бича, положил оружие на землю рядом с собой. Тяжелый наконечник утоп во мху, недобро выставил железные колючки.
Ночь набегала быстро, накатывала темнотой, забиралась под одежду сырой свежестью. Тяжело гудящий комар, невесть откуда взявшийся в этой глуши, зазвенел над Ормом, пристроился на его раненом плече. Урманин даже не шевельнулся.
— Надо бы огонь запалить, — Айша, будто ненароком, согнала комара. Недовольно пища, тот закружил над ее головой, опустился на лоб. Притка шлепнула ладонью по лбу, стряхнула с пальцев черную размазавшуюся точку, пояснила: — Согреться да и зверье лесное погнать подалее…
— Нет.
Белоголовый мог не отвечать, Айша и сама понимала — зверей бояться не стоит, летом у них полно другой добычи. На человека они охотиться не любят. Тем паче что людей здесь собралось слишком много. Но ей хотелось поговорить с Ормом, хотелось спросить…
— Ярл, а как ты… — начала осторожно.
— Услышал, — не открывая глаз, перебил ее Орм. — Пришел на твой крик.
— Но я никого не звала, — попыталась возразить Айша.
В пылающей конюшне ей казалось, что кричала она совсем негромко. Неужели урманин даже снаружи расслышал ее слабый писк?
Орм открыл глаза. Сумеречная тень скрывала его лицо, глаза из серых стали темными, почти черными, окруженными воспаленной краснотой белков.
— «Никого не звала…» — передразнил он. — А они — зовут?
Устало кивнул головой на притихших воинов, и Айша словно увидела их впервые — грязные повязки на ранах, изодранную одежду, опаленные бороды, твердо сжатые сухие губы, согбенные спины, ввалившиеся глаза. Живые? Мертвые? В ночи не поймешь… Меж деревьями промелькнула черная тень, повеяло сыростью, ..
Орм заметил испуг в ее глазах, попытался улыбнуться. Трещина на его губе лопнула, засочилась кровью:
— Не бойся. Бояться надо было раньше… Теперь уже незачем…
Утром средь воинов Орма Айша обнаружила Слатича. Огромную, неуклюжую с виду фигуру словена она признала еще издали. В груди встрепенулась легкокрылая птица радости, ноги сами побежали к воину.
Слатич шел от реки, вода сбегала по его лицу, капала с мокрых пальцев, склеивала волосья на груди. Рубаху Слатич перекинул через плечо, от кожи словена в утренней прохладе исходил пар.
Заметив притку, Слатич удивленно вскинул брови:
— Ба! А ты-то как здесь очутилась?
— Пришла.
Айша не умела объяснять. Да и выказывать свою радость не умела. Ей хотелось закричать, обвить руками могучую шею воина, прильнуть к его груди, но вместо этого вымученно улыбнулась:
— Меня Орм привел.
— Всех нас этот проклятый урманин привел, дай ему боги здоровья.
Лицо у Слатича было большое, плоское, круглое, как луна в полнолуние, мясистые губы казались слишком мягкими для такого крупного и сильного мужчины, а глаза, наоборот, — чересчур маленькими. Слатича никто не назвал бы красивым или даже приятным.
Но нынче Айше его лицо казалось самым красивым лицом на свете. Глядела на него, а пред глазами проносились те дни, что провела вместе с ним и Бьерном, — путь в Альдогу, двор князя, море, вечерние посиделки со старой, так любящей байки властительницей Асой, маленькие и большие урманские усадьбы, жар костров и горящих домов, пьяные стычки после пира, дружеские объятия после битвы.
— А где Бьерн? — вырвалось то, что висело гирей на языке, вызывало боль в груди, заставляло надеяться.
Нет, она не хотела любить Бьерна, знала — это бессмысленно. Просто тянулась к нему, как оставленные хозяевами псы тянутся к тем, кто делит с ними пищу и кров. Сам того не ведая, Бьерн был ее лучшим другом, защитником, единственным родичем, ее тайной и силой. В нем, как и в ней, все еще дышало спокойствием и тишиной лесов оставленное далеко позади Приболотье и пела загадочной страстью та, единственная, ночь… Без Бьерна мир менялся — Айша не могла сказать — лучше ей становилось или хуже, — просто большую ее часть вдруг занимала пустота, которую надо было чем-то заполнить, но она не знала — чем…
Слатич помрачнел;
— Не знаю. Он собирался уйти лесом. Остался у южных ворот. С ним были Избор и Латья. А Вадима убили. Я сам видел.
Повеяло прохладным осенним ветром. Кожа Слатича покрылась мурашками, он стащил с плеча скомканную рубашку, расправил, собираясь надеть. Лицо Слатича скрылось под тканью, вынырнуло из ворота. Широкие ладони огладили рубаху на груди, похлопали по бороде, зачесали волосы со лба к затылку.
— Видать, ихний конунг не так уж могуч да важен, как сказывали, — проговорил Слатич, сверху вниз покосился на притку: — Да ты не грусти, сыщем наших. Земля-то у них тут не самая великая, кругом вода. Сыщем, как пить дать!
— Сыщем, — кивнула Айша, Сейчас она была готова соглашаться с любыми словами воина, лишь бы не молчал. Для того и сказала: — Харека ранили. Я его подлечила немного. А Орм не дается, говорит — царапина, не более…
Она не была уверена, что Слатич знает Волка, но воин согласно кивнул:
— Знаю. Я с такой раной, что у Харека, и двух шагов не прошел бы. Недаром говорят, будто берсерки у них нечто вроде зверей воинского бога. Наподобие сторожевых псов, что ли…
— Берсерки? — Урманский язык Айша знала с детства, — ежели у тебя в землях князь — урманин, как не ведать его речей? Слово «берсерк» она слышала часто и много, особенно часто стала слышать тут, в северных землях. Берсерков боялись и почитали. Конунги предлагали им любую плату, чтоб заманить к себе на службу.
— Харек — берсерк? — переспросила она.
— Так говорят.
Сквозь рубашку на груди Слатича проступали мокрые пятна. Вой потер одно из них, хмыкнул, словно удивляясь, почему пятно не исчезает. Говорить с маленькой приткой ему было не о чем, но уходить от землячки вроде тоже не подобало. Мялся, озирался по сторонам, размышлял, что бы еще такое брякнуть.
Мимо протопали несколько урман — освеженные купанием, веселые, забывшие вчерашние беды. Один, тонкий в кости и самый молодой, проходя, зацепил Слатича за рукав, приветливо ухмыльнулся:
— Нашел свою герд уборов?
На щеках Слатича проступили красные пятна — то ли от купания, то ли от смущения.
— Тьфу, дурак, — обиженно буркнул он и на всякий случай отстранился от притки. — Ты знаешь, что значит «герд уборов»?
— Женщина, — ответила Айша.
— Тем более дурак, — обиделся Слатич, повертел башкой, пыхнул: — Ну, я пойду. Еще свидимся. — И тяжело потопал за ушедшими урманами. Отойдя подалее, прибавил шаг, окликнул приятелей: — Тортлав!
Нагнал, оживленно махая руками, принялся что-то рассказывать. До Айши донесся дружный хохот.
Ей смеяться было не с кем. Зато искупаться, как все, она могла, надо было только отойти подальше от мужиков да сыскать кустики иль валун, чтоб прикрывали с берега.
Валун нашелся быстро — большой, поросший мхом и похожий на огромную человеческую голову, по ноздри вошедшую в землю, он запирал от реки и от шумно плескающихся мужчин неглубокую лагуну с чистой водой. Притка обошла валун слева, цепляясь руками за его края, осторожно потрогала воду ногой. Пальцы царапнуло холодом. Только теперь Айша ощутила собственный запах — смесь пота, гари и чужой, уже гниющей, крови. Другой одежды у нее не было, но надевать после купания грязную Айше не хотелось. Она стянула юбку, присела на корточки. Одной рукой придерживаясь за кустики, робко вылезающие из-под валуна, прополоскала юбку в лагуне. С размаха шлепнула на округлый бок камня — чтоб сушилась. Приподняв края нижней рубашки, спрыгнула в лагуну. Холод маленькими иголками заколол кожу, приятно пощипывая, пробрался под одежду. Айша присела, поплескала водой на плечи, резвясь, сунула нос в воду, затем все лицо. Открыла глаза, разглядывая покрытое камешками дно. В воде ее рубашка раздулась и теперь смешным колоколом окружила ставшие невероятно тонкими ноги. Айша засмеялась, пуская мелкие пузырьки воздуха, вынырнула. Набрякшая влагой тяжелая коса тянула голову назад, на затылке кожа зудела и чесалась.
Будь ее воля, Айша уже давно обрезала бы косу, оставив волосы свободно свисать до плеч, как у мужчин. Ей не нравилось каждый день заплетать косу, путаясь в длинных волосьях и раздирая бесчисленные колтуны, но так велел обычай. Глупые люди полагали, будто Велес оберегает лишь тех, кто почтителен к своим волосам. Но уж кто-кто, а Айша знала наверняка — все это выдумки! Велес и думать не думает о мелких никчемных людишках. Забирает приношения, слушает хвалебные песни о себе, наблюдает за ними, как наблюдает за муравьями маленький глуздырь, впервые увидевший муравейник. Может и палочкой в нем поковыряться, но уж точно не станет обращать внимания, у кого из муравьев тоньше лапки или длиннее усики. И Велес не глядит, у кого волосы длиннее, а у кого короче. На самом деле людей оберегают вовсе не боги, а те, кто куда ближе богов, — кромешники да духи ушедших в ирий родичей. Уходя, душа касается поцелуем всех, кто был ей дорог на земле. Этот след и оберегает оставшихся от бед да напастей. А ежели человеку станет совсем худо и он сердцем возмолит о помощи, то след поцелуя засияет так ярко, что доберется до ирия и вызовет из ирия душу, его оставившую…
Холод пробрался сквозь кожу, принялся покусывать икры и ступни. Похлопав руками по воде и полюбовавшись взметнувшимися в утренний туман брызгами, притка схватилась за кустик, принялась вылезать, В последний миг скользкий от ила камень-ступенька улизнул у нее из-под ног, Айша вскрикнула, опрокидываясь обратно в воду. — Держись!
Орм поймал ее одной рукой за запястье. За другую его руку Айша ухватилась сама, подтянулась. Орм выудил ее из купели, поставил на ноги рядом с собой.
Вода стекала с Айшиной рубашки, ручьями бежала по камню, тянулась к оставленной вотчине. Вслед за нею потянулась и ткань, прилипла к телу притки, облепила ее маленькую, упругую от холода грудь с острыми сосками, узкую талию, бедра — еще не раздавшиеся, по-мальчишески узкие, — плоский живот, длинные ноги.
Орм стоял близко, ощупывал ее взглядом, и в этом взгляде было что-то такое, отчего Айше стало трудно дышать, а замерзшая кожа вспыхнула огнем. Чтоб удержаться и не свалиться обратно в лагуну, ей пришлось придвинуться к Орму, почти коснуться его грудью, Однако, даже не касаясь, она чувствовала, как под его кожей — темной от морского ветра и солнца — переливается неведомая, но уже покорная ей сила, как в его груди ровно и гулко, словно приказывая откликнуться, бьется толчками сердце.
Будто завороженная, Айша подняла руки и положила их на грудь урманину.
— Ты следишь за мной, — сказала хрипло.
Не дожидаясь ответа, пробежала пальцами по его груди, миновала темную и страшную рану на плече, скользнула пальцами по шее, добралась до лица, коснулась влажных волос. Закрыв глаза, вымолвила, прислушиваясь к льющимся через пальцы ощущениям:
— Ты нравишься мне. Ты сильный, красивый, смелый… Если ты захочешь — ты возьмешь меня — ты многих так брал… Но ты — не тот, кто мне назначен. И буду я с тобой или нет — это ничего не изменит, Я уйду к тому, кто мне назначен, и тогда Белая отойдет от его плеча, уступив мне дорогу, и я сама стану ею…
Осознав сказанное, Айша отшатнулась, испуганно прикрыла ладонью рот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
— Почему — «жил»?
— Говорят, вы его убили. — Понимая, что ляпнула что-то не то, Айша быстро исправилась: — А может, его и вовсе не было.
Ее слова заинтересовали Харека — рука с ножом зависла в воздухе, не донесла оружие до пояса.
— Ты не знаешь — был ли у тебя брат?
— Не знаю, — притка пожала плечами. — Я и про себя-то мало чего знаю.
Ее серьезный вид насмешил урманина. Сунув нож за пояс, Волк улыбнулся:
— Ты жива, и у тебя есть имя. Этого достаточно. Лег на спину, закинул за голову руки, закрыл глаза.
Что-то в его речи смутило Айшу, В памяти всплыло нечто страшное, темное, сырое. Тяжелая, черная тень наползла, затуманила рассудок, легла на плечи. В непроглядной темени кто-то безумно кричал, боль пронзала все тело, тянула жилы, выламывала кости и вдруг оборвалась, оставляя притку в одиночестве и пустоте. Еще уцелело круглое белое пятно над головой. Высоко-высоко…
Дальше Айша не могла вспоминать. Сжалась, впившись пальцами в мох, задрожала, вновь ощущая ту, забытую уже, сырость и тьму.
Уверенные шаги Орма вырвали притку из гнетущих неясных воспоминаний.
Ярл подошел, остановился подле задремавшего Харека, осмотрел свежую повязку на его ноге, сел, принялся разбирать добытую откуда-то котомку. Ничего путного в котомке не оказалось — пригодиться могло лишь огниво, кривая игла из рыбьей кости да глубокая глиняная плошка с засохшими на дне остатками какой-то еды. Ругнувшись, ярл смял опустевшую котомку, подсунул ее Хареку под голову. Тот невнятно буркнул во сне, повернулся на бок, спиной к хевдингу. Орм усмехнулся, отер ладонями лицо. За день он измотался — Айша читала усталость в его глазах, в заострившихся скулах, в каплях пота на лбу, в мутной белизне кожи и сухости губ. Он снял кольчугу, и рана на плече зияла сквозь прореху рубашки сочащейся кровавой коркой. Потеки крови исчерчивали его грудь и спину, обмотанный вокруг пояса боевой бич выпирал сбоку.
Ярл размотал хвост бича, положил оружие на землю рядом с собой. Тяжелый наконечник утоп во мху, недобро выставил железные колючки.
Ночь набегала быстро, накатывала темнотой, забиралась под одежду сырой свежестью. Тяжело гудящий комар, невесть откуда взявшийся в этой глуши, зазвенел над Ормом, пристроился на его раненом плече. Урманин даже не шевельнулся.
— Надо бы огонь запалить, — Айша, будто ненароком, согнала комара. Недовольно пища, тот закружил над ее головой, опустился на лоб. Притка шлепнула ладонью по лбу, стряхнула с пальцев черную размазавшуюся точку, пояснила: — Согреться да и зверье лесное погнать подалее…
— Нет.
Белоголовый мог не отвечать, Айша и сама понимала — зверей бояться не стоит, летом у них полно другой добычи. На человека они охотиться не любят. Тем паче что людей здесь собралось слишком много. Но ей хотелось поговорить с Ормом, хотелось спросить…
— Ярл, а как ты… — начала осторожно.
— Услышал, — не открывая глаз, перебил ее Орм. — Пришел на твой крик.
— Но я никого не звала, — попыталась возразить Айша.
В пылающей конюшне ей казалось, что кричала она совсем негромко. Неужели урманин даже снаружи расслышал ее слабый писк?
Орм открыл глаза. Сумеречная тень скрывала его лицо, глаза из серых стали темными, почти черными, окруженными воспаленной краснотой белков.
— «Никого не звала…» — передразнил он. — А они — зовут?
Устало кивнул головой на притихших воинов, и Айша словно увидела их впервые — грязные повязки на ранах, изодранную одежду, опаленные бороды, твердо сжатые сухие губы, согбенные спины, ввалившиеся глаза. Живые? Мертвые? В ночи не поймешь… Меж деревьями промелькнула черная тень, повеяло сыростью, ..
Орм заметил испуг в ее глазах, попытался улыбнуться. Трещина на его губе лопнула, засочилась кровью:
— Не бойся. Бояться надо было раньше… Теперь уже незачем…
Утром средь воинов Орма Айша обнаружила Слатича. Огромную, неуклюжую с виду фигуру словена она признала еще издали. В груди встрепенулась легкокрылая птица радости, ноги сами побежали к воину.
Слатич шел от реки, вода сбегала по его лицу, капала с мокрых пальцев, склеивала волосья на груди. Рубаху Слатич перекинул через плечо, от кожи словена в утренней прохладе исходил пар.
Заметив притку, Слатич удивленно вскинул брови:
— Ба! А ты-то как здесь очутилась?
— Пришла.
Айша не умела объяснять. Да и выказывать свою радость не умела. Ей хотелось закричать, обвить руками могучую шею воина, прильнуть к его груди, но вместо этого вымученно улыбнулась:
— Меня Орм привел.
— Всех нас этот проклятый урманин привел, дай ему боги здоровья.
Лицо у Слатича было большое, плоское, круглое, как луна в полнолуние, мясистые губы казались слишком мягкими для такого крупного и сильного мужчины, а глаза, наоборот, — чересчур маленькими. Слатича никто не назвал бы красивым или даже приятным.
Но нынче Айше его лицо казалось самым красивым лицом на свете. Глядела на него, а пред глазами проносились те дни, что провела вместе с ним и Бьерном, — путь в Альдогу, двор князя, море, вечерние посиделки со старой, так любящей байки властительницей Асой, маленькие и большие урманские усадьбы, жар костров и горящих домов, пьяные стычки после пира, дружеские объятия после битвы.
— А где Бьерн? — вырвалось то, что висело гирей на языке, вызывало боль в груди, заставляло надеяться.
Нет, она не хотела любить Бьерна, знала — это бессмысленно. Просто тянулась к нему, как оставленные хозяевами псы тянутся к тем, кто делит с ними пищу и кров. Сам того не ведая, Бьерн был ее лучшим другом, защитником, единственным родичем, ее тайной и силой. В нем, как и в ней, все еще дышало спокойствием и тишиной лесов оставленное далеко позади Приболотье и пела загадочной страстью та, единственная, ночь… Без Бьерна мир менялся — Айша не могла сказать — лучше ей становилось или хуже, — просто большую ее часть вдруг занимала пустота, которую надо было чем-то заполнить, но она не знала — чем…
Слатич помрачнел;
— Не знаю. Он собирался уйти лесом. Остался у южных ворот. С ним были Избор и Латья. А Вадима убили. Я сам видел.
Повеяло прохладным осенним ветром. Кожа Слатича покрылась мурашками, он стащил с плеча скомканную рубашку, расправил, собираясь надеть. Лицо Слатича скрылось под тканью, вынырнуло из ворота. Широкие ладони огладили рубаху на груди, похлопали по бороде, зачесали волосы со лба к затылку.
— Видать, ихний конунг не так уж могуч да важен, как сказывали, — проговорил Слатич, сверху вниз покосился на притку: — Да ты не грусти, сыщем наших. Земля-то у них тут не самая великая, кругом вода. Сыщем, как пить дать!
— Сыщем, — кивнула Айша, Сейчас она была готова соглашаться с любыми словами воина, лишь бы не молчал. Для того и сказала: — Харека ранили. Я его подлечила немного. А Орм не дается, говорит — царапина, не более…
Она не была уверена, что Слатич знает Волка, но воин согласно кивнул:
— Знаю. Я с такой раной, что у Харека, и двух шагов не прошел бы. Недаром говорят, будто берсерки у них нечто вроде зверей воинского бога. Наподобие сторожевых псов, что ли…
— Берсерки? — Урманский язык Айша знала с детства, — ежели у тебя в землях князь — урманин, как не ведать его речей? Слово «берсерк» она слышала часто и много, особенно часто стала слышать тут, в северных землях. Берсерков боялись и почитали. Конунги предлагали им любую плату, чтоб заманить к себе на службу.
— Харек — берсерк? — переспросила она.
— Так говорят.
Сквозь рубашку на груди Слатича проступали мокрые пятна. Вой потер одно из них, хмыкнул, словно удивляясь, почему пятно не исчезает. Говорить с маленькой приткой ему было не о чем, но уходить от землячки вроде тоже не подобало. Мялся, озирался по сторонам, размышлял, что бы еще такое брякнуть.
Мимо протопали несколько урман — освеженные купанием, веселые, забывшие вчерашние беды. Один, тонкий в кости и самый молодой, проходя, зацепил Слатича за рукав, приветливо ухмыльнулся:
— Нашел свою герд уборов?
На щеках Слатича проступили красные пятна — то ли от купания, то ли от смущения.
— Тьфу, дурак, — обиженно буркнул он и на всякий случай отстранился от притки. — Ты знаешь, что значит «герд уборов»?
— Женщина, — ответила Айша.
— Тем более дурак, — обиделся Слатич, повертел башкой, пыхнул: — Ну, я пойду. Еще свидимся. — И тяжело потопал за ушедшими урманами. Отойдя подалее, прибавил шаг, окликнул приятелей: — Тортлав!
Нагнал, оживленно махая руками, принялся что-то рассказывать. До Айши донесся дружный хохот.
Ей смеяться было не с кем. Зато искупаться, как все, она могла, надо было только отойти подальше от мужиков да сыскать кустики иль валун, чтоб прикрывали с берега.
Валун нашелся быстро — большой, поросший мхом и похожий на огромную человеческую голову, по ноздри вошедшую в землю, он запирал от реки и от шумно плескающихся мужчин неглубокую лагуну с чистой водой. Притка обошла валун слева, цепляясь руками за его края, осторожно потрогала воду ногой. Пальцы царапнуло холодом. Только теперь Айша ощутила собственный запах — смесь пота, гари и чужой, уже гниющей, крови. Другой одежды у нее не было, но надевать после купания грязную Айше не хотелось. Она стянула юбку, присела на корточки. Одной рукой придерживаясь за кустики, робко вылезающие из-под валуна, прополоскала юбку в лагуне. С размаха шлепнула на округлый бок камня — чтоб сушилась. Приподняв края нижней рубашки, спрыгнула в лагуну. Холод маленькими иголками заколол кожу, приятно пощипывая, пробрался под одежду. Айша присела, поплескала водой на плечи, резвясь, сунула нос в воду, затем все лицо. Открыла глаза, разглядывая покрытое камешками дно. В воде ее рубашка раздулась и теперь смешным колоколом окружила ставшие невероятно тонкими ноги. Айша засмеялась, пуская мелкие пузырьки воздуха, вынырнула. Набрякшая влагой тяжелая коса тянула голову назад, на затылке кожа зудела и чесалась.
Будь ее воля, Айша уже давно обрезала бы косу, оставив волосы свободно свисать до плеч, как у мужчин. Ей не нравилось каждый день заплетать косу, путаясь в длинных волосьях и раздирая бесчисленные колтуны, но так велел обычай. Глупые люди полагали, будто Велес оберегает лишь тех, кто почтителен к своим волосам. Но уж кто-кто, а Айша знала наверняка — все это выдумки! Велес и думать не думает о мелких никчемных людишках. Забирает приношения, слушает хвалебные песни о себе, наблюдает за ними, как наблюдает за муравьями маленький глуздырь, впервые увидевший муравейник. Может и палочкой в нем поковыряться, но уж точно не станет обращать внимания, у кого из муравьев тоньше лапки или длиннее усики. И Велес не глядит, у кого волосы длиннее, а у кого короче. На самом деле людей оберегают вовсе не боги, а те, кто куда ближе богов, — кромешники да духи ушедших в ирий родичей. Уходя, душа касается поцелуем всех, кто был ей дорог на земле. Этот след и оберегает оставшихся от бед да напастей. А ежели человеку станет совсем худо и он сердцем возмолит о помощи, то след поцелуя засияет так ярко, что доберется до ирия и вызовет из ирия душу, его оставившую…
Холод пробрался сквозь кожу, принялся покусывать икры и ступни. Похлопав руками по воде и полюбовавшись взметнувшимися в утренний туман брызгами, притка схватилась за кустик, принялась вылезать, В последний миг скользкий от ила камень-ступенька улизнул у нее из-под ног, Айша вскрикнула, опрокидываясь обратно в воду. — Держись!
Орм поймал ее одной рукой за запястье. За другую его руку Айша ухватилась сама, подтянулась. Орм выудил ее из купели, поставил на ноги рядом с собой.
Вода стекала с Айшиной рубашки, ручьями бежала по камню, тянулась к оставленной вотчине. Вслед за нею потянулась и ткань, прилипла к телу притки, облепила ее маленькую, упругую от холода грудь с острыми сосками, узкую талию, бедра — еще не раздавшиеся, по-мальчишески узкие, — плоский живот, длинные ноги.
Орм стоял близко, ощупывал ее взглядом, и в этом взгляде было что-то такое, отчего Айше стало трудно дышать, а замерзшая кожа вспыхнула огнем. Чтоб удержаться и не свалиться обратно в лагуну, ей пришлось придвинуться к Орму, почти коснуться его грудью, Однако, даже не касаясь, она чувствовала, как под его кожей — темной от морского ветра и солнца — переливается неведомая, но уже покорная ей сила, как в его груди ровно и гулко, словно приказывая откликнуться, бьется толчками сердце.
Будто завороженная, Айша подняла руки и положила их на грудь урманину.
— Ты следишь за мной, — сказала хрипло.
Не дожидаясь ответа, пробежала пальцами по его груди, миновала темную и страшную рану на плече, скользнула пальцами по шее, добралась до лица, коснулась влажных волос. Закрыв глаза, вымолвила, прислушиваясь к льющимся через пальцы ощущениям:
— Ты нравишься мне. Ты сильный, красивый, смелый… Если ты захочешь — ты возьмешь меня — ты многих так брал… Но ты — не тот, кто мне назначен. И буду я с тобой или нет — это ничего не изменит, Я уйду к тому, кто мне назначен, и тогда Белая отойдет от его плеча, уступив мне дорогу, и я сама стану ею…
Осознав сказанное, Айша отшатнулась, испуганно прикрыла ладонью рот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47