В принципе, конечно, это отношение можно было изменить, но это значило бы капитуляцию перед женушкой. А заняться любовью с Пу — такого Римо не мог себе даже и представить. Лучше уж нырнуть с головой в котел с теплым отваром печенки с луком. Или сидеть в голом виде в кадке с заливной рыбой. Или забраться на гору мороженого мармелада — и уже оттуда не слезать.
О драгоценной Пу Римо думал неоднократно, и чем чаще он думал о ней, тем несостоятельнее казалась ему идея соития. Может, когда-нибудь, но не сейчас, увольте. А лучше... лучше вообще никогда.
И дело не в том, что Пу, например, была толстухой. Часто полнота делает женщину лишь привлекательней. Но до самой глубины души — если кто-нибудь когда-нибудь мог до нее добраться — Пу Каянг являла собой средоточие всех неприятных черт, которыми только может обладать женщина, а это куда хуже физических недостатков.
В первые же три минуты, проведенные в отеле «Царь Давид», Пу умудрилась усвоить замашки и интонации обвешанных бриллиантами морщинистых матрон с Лонг-Айленда или с нефтяных скважин Техаса.
Из Лондона Пу вернулась, переняв худшие черты британской аристократии, — высокомерие, снобизм и стремление к всеобщему обожанию.
А теперь она еще набивалась к нему в партнеры.
А ее матушка? Пу пользовалась ею, как собственным и весьма тяжелым мини-тараном. Римо все чаще становилось жаль забитого и вымотанного пекаря. В доме, где правят женщины, ему оставалось положение раба — и не больше.
Вообще Римо давно заметил, даже самые обаятельные дамы в Синанджу относились к мужчине как к некоему орудию, которому природа дала функции производителя и кормильца. Например, от Чиуна он ни разу не слышал доброго слова в адрес его покойной жены, хотя вместе они прожили без малого лет сорок. Правда, Мастеров обычно мало интересовали женщины — у них было искусство Синанджу. Это было их единственной и главной привязанностью — большей, чем невеста, любовница или жена. Дом Синанджу да пребудет в веках! Все остальное неважно.
И поэтому Римо, американского гражданина и уроженца города Ньюарка, объединяло с наследниками древнего корейского рода чувство, далеко превосходившее все известные виды человеческих взаимоотношений. Это было совместное знание, совместная принадлежность к Синанджу. И даже когда они с Чиуном полностью расходились во взглядах, привычках, они оставались ближе друг другу, чем однояйцевые близнецы. И потому в данный момент Римо пытался объяснить ситуацию Смиту — и не мог сделать этого.
— Он сразу узнал Эрисона. В самом начале. Еще у Литл Биг Хорн, в Дакоте — помните?
— Помню. И кто же он?
— Этого-то он мне сказать пока и не может.
— Это почему? Послушайте, вы, по-моему, до сих пор не поняли, с чем имеете дело. Этот человек — вещь, субстанция, не знаю что, — остановить которого нет возможности.
— Я же остановил его.
— Нет, не остановили, Римо, — ответил Смит.
И снова начал задавать бесконечные вопросы, выспрашивая мельчайшие детали всех трех столкновений с Эрисоном. И чем больше подробностей припоминал Римо, тем мрачнее делался доктор Смит.
— Повторяю вам, Римо, — и теперь я уяснил это четко — перед нами человек, или робот, или что-то еще, чему нет возможности противодействовать. Все детали ваших с ним встреч показывают, что он оставлял начатое исключительно по собственной воле, а не по причине принятых вами мер.
— Физически — да, я еще не могу с ним справиться. Но в свитках Синанджу наверняка есть ответ и на это.
— Не знаю, какой ответ вы надеетесь найти. Знаете, что по-настоящему беспокоит меня и, соответственно, президента?
Отвернувшись от жены пекаря, Римо вперил взгляд в мутное слюдяное окно. Стоял полдень, жаркое солнце словно пыталось высушить холодные свинцовые волны залива. В небе носились и кричали чайки, словно хлопья снега, падая на воду, на камни, на рыбацкие суда.
— Понимаете, за всеми его действиями нет видимой мотивации. Он — как ракета, выпущенная наобум. Своими акциями он не преследует никакой цели. Вначале он помогает индейцам встать на тропу войны, затем собирает идрийцев для захвата американского авианосца, а вслед за тем организует банду ирландских уголовников и превращает их в одно из лучших боевых подразделений во всей Европе! А потом исчезает, все им созданное разваливается, но он появляется и начинает все снова. Для чего ему это? Где логика?
— У него вроде бы какие-то старые счеты с Домом Синанджу. Недаром Чиун сразу узнал его.
— Ну хорошо. Вы знаете Синанджу, Римо. Много ли у Дома Синанджу врагов?
— Да нету их! В этом-то и загвоздка. Нигде в свитках ни о каких врагах ни слова не сказано. Но... не волнуйтесь, Смитти.
— Вы серьезно мне это предлагаете?
— Вполне серьезно. Потому что Чиун обещал научить меня, как с ним справиться.
— Надеюсь только на это. Потому что сегодня утром кто-то выкрал в Ватикане папу римского. Итальянская полиция, которой доступа в Ватикан нет, сообщает, что впервые за многие столетия папская гвардия приведена в боевую готовность.
— Отлично. Явно работа Эрисона. Вот теперь Чиун пускай мне все и покажет.
Для поездки в Рим Чиун выбрал черное кимоно с серебряной вышивкой — дар, полученный Домом Синанджу несколько столетий назад от одного знатного итальянского рода.
На угольно-черных складках среди прихотливого орнамента была вышита надпись:
«Дому, снискавшему наше безграничное уважение, дар рода Борджиа, отныне и впредь верных и преданнейших друзей».
— Это кимоно ни разу не надевали с тех пор, как получивший его Мастер вернулся из Италии, — объяснял Чиун, пока узенькая долбленка везла их к стоявшему в двух милях от берега авианосцу, с которого военный самолет Тихоокеанской флотилии должен был доставить их в Рим. — Симпатичная была семья — эти Борджиа. Только слишком любили все делать сами. А умели делать не все. Лукреция Борджиа, например, пользовалась ядами, но поскольку считала, что главное в работе ассасина — акт умерщвления врага, вся семья до сих пор пользуется дурной славой. Как часто благополучное царствование рушится из-за излишней самонадеянности владык! Они думают, что сумеют все сделать сами — ведь в наших руках все так просто выглядит.
— Так что ты собираешься делать с Эрисоном? — прервал рефлексии наставника Римо.
— Увидишь.
— Я бы предпочел знать заранее.
— Я тоже предпочел бы, чтобы ты знал, но ты не знаешь.
Перед визитом в Ватикан Чиун потащил Римо на прогулку по римским улицам. Многие из древних мраморных зданий до сих пор сохранились Форум напоминал распавшийся мраморный скелет. Они прошли мимо древнего храма весталок — языческих жриц, по образцу которых были организованы монастыри первых католиков. Повсюду возвышались бренные останки разрушенных храмов давно позабытых богов.
До возникновения христианства этим богам поклонялись те, кого сейчас зовут цивилизованным миром. Для всего в этом мире — любви, вина, войны или моря — имелся специальный отдельный бог. От Венеры до Нептуна, эти коварные и своенравные боги правили жизнью простых людей и принимали от них жертвоприношения.
Но с пришествием христианства и обещанием вечной жизни, с явлением Бога, умершего за людские грехи, храмы прежних богов опустели, и последние жрецы доживали свой век в одиночестве у брошенных идолов без последователей, без жертвоприношений, без надежд.
А когда и они умерли, когда навеки потухли факелы на алтарях и огни на жертвенниках, в старых храмах христиане устроили свои первые церкви, другие же храмы попросту разрушились от времени. Стоя на месте некогда величественного храма Юпитера, куда стекались на жертвенные пиры тысячные толпы, Римо подивился: неужели эта треснувшая мраморная плита и бронзовая дощечка с надписью — действительно все, что осталось от грандиозного сооружения?
— Это были хорошие боги, — заметил Чиун, подойдя сзади к Римо. — По крайней мере, было понятно, чего от них добиваются. И как — тоже понятно. Принес богу жертву — вправе ожидать от него чего-то взамен. Никаких проповедей о всеобщей любви и о страдании как награде. Мы вообще сомневались, что христианство приживется хоть где-нибудь. Однако и времени не так много прошло, а вот — прижилось, гляди-ка.
— А меня вырастили в приюте для сирот монахини-католички. В Ватикане, наверное, я себя буду странно чувствовать.
— Не думаю. Вспомни, папский престол некогда занимали Борджиа, да и мы поработали здесь на славу. Рим... Кто бы мог подумать, что он продержится так долго, — промолвил Чиун, оглядывая панораму города над Тибром — города, которому некогда принадлежал весь мир, а теперь остались лишь пробки на перекрестках да величавые мраморные развалины.
И Ватикан — великий Ватикан с папским дворцом, построенным на месте гладиаторской арены.
По периметру внушительной колоннады, окружавшей государство католиков посреди страны бывших римлян, замерли цепочкой итальянские солдаты и полицейские. От собора святого Петра, где стояли Римо и Чиун, на площади перед дворцом папы были видны маленькие группки людей, между которыми, судя по всему, произошел конфликт, перешедший в схватку. Римо узнал форму папской гвардии — панталоны на помочах и бархатные шляпы. И вспомнил, что некогда этот маленький отряд действительно предназначался для охраны папы, но уже много веков участвовал только в церемониях...
До позавчерашнего утра, сообщил ему один из стоявших неподалеку карабинеров. Поскольку именно в это утро им пришлось расчехлить алебарды, чтобы вступить в рукопашную с невесть откуда взявшейся группой турок, которых возглавлял странного вида человек с мощной шеей и глазами, как сказал карабинер, неестественно блестевшими.
Карабинер также предупредил, чтобы Римо и Чиун не пытались проникнуть внутрь.
— Это ужасно, ужасно, в священном месте — и вдруг такое, — карабинер едва не рыдал. — Но мы не можем вмешаться, понимаете?
— А почему?
— Ватикан — суверенное государство. Для того, чтобы войти на его территорию, нужно... например, приглашение. А у нас его нет. И не будет, потому что все государство останется парализованным до тех пор, пока не отпустят папу.
— А вы думаете, его держат в плену?
— Все так думают.
По площади перед дворцом, отсеченная турецким ятаганом, покатилась человеческая голова.
— Ничего себе, — ошеломленно вымолвил Римо.
— Ужасно! — Карабинер прикрыл рукой глаза.
— Да, — закивал Чиун, — когда за дело берутся любители, они всегда все портят. Что ж, сами виноваты. Пошли, Римо. Так нам в Ватикан не войти. А Эрисон наверняка внутри — погляди, с каким удовольствием лезут они в эту безобразную драку.
Войти в Ватикан оказалось возможным через тот самый проход, которым император Август пользовался для выхода на трибуны. Цепь длинных туннелей, хорошо защищенных, — римский плебс мог взбунтоваться в любой момент. А позже эти туннели стали просто частью катакомб Вечного города.
Туннель, которым воспользовались Римо и Чиун, проходил под вегетарианским рестораном. Вспомнив рассказы предшественников, Чиун довольно быстро вычислил, где находится вход, — не упустив возможности попенять Римо, что он даже в детстве изучал свитки куда прилежнее, — и вонзил длинный ноготь в заложенную кирпичом арку. Приведя вибрацию пальца в соответствие с движением молекул твердого вещества, он без труда обрушил всю кладку, не обращая внимания на отчаянные вопли ресторатора, который хранил в обвалившемся подвале свежие оливки, помидоры и чеснок.
— Служба безопасности папы, — помахал разгневанному владельцу Чиун. — Пошлите счет в Ватикан, там оплатят.
Перед ними в древней, из тесаных каменных блоков стене зияло продолговатое отверстие. На стенах коридора Римо различил фрески с изображением каких-то богов и богинь — те плясали, занимались любовью, пили. Экипировка представителей сверхъестественных сил явно оставляла желать лучшего.
На одной из фресок — хорошо сохранившейся, с прекрасными тонами, хотя и несколько грубоватой манерой письма, — Римо вдруг увидел изображение комнаты, живо напомнившей ему сокровищницу Синанджу. Ему показалось, что в свой первый приезд в Синанджу он даже посетил ее. Тогда в комнате повсюду стояли статуи, сундуки с драгоценностями, золотые сосуды... И тут Римо вспомнил — он же был в той самой комнате со светлым квадратом у стены. Римо попытался припомнить, что стояло на этом месте, но тщетно. Когда попадаешь туда, где сокровища накапливались веками, все сливается перед глазами в один большой кусок золота. И к тому же тогда все эти ценности его не очень интересовали.
По туннелям они прошли мили три, и наконец Чиун остановился перед низенькими каменными ступенями, которые вели к окованной железом двери. Из-за двери слышались крики, стоны и лязганье скрещиваемых мечей.
— Какой позор, — покачал головой Чиун. — Эти современные нравы...
Толкнув дверь, они оказались на верхней площадке широкой лестницы, спускавшейся в обширный зал со старинными гобеленами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29