Небольшие домики утопали в зелени садов, в отдалении, насколько хватало глаз, простирались живописные холмы, покрытые лесами.
– Как здесь красиво! – воскликнула Юля, оказавшись на верхней площадке фуникулера. – Здорово живут немцы.
– Здорово живет элита, ты хотела сказать, – поправил я ее. – Этот город уже более ста лет – пансионат для богатейших людей мира. Как говорится, чужие здесь не ходят. А что, центр Европы, замечательное курортное место, целебные воды, чистейший воздух, тишина, покой и порядок. Что еще надо состоятельному человеку? Кстати, более трети домов здесь принадлежат русским.
– Неудивительно, – усмехнулась Юля. – Полмира скупили.
– Вообще-то, русское засилье здесь началось еще до Первой мировой войны. Уже к четырнадцатому году здесь образовалась приличная русская колония. Тогда это было в моде – покидать свою страну в случае успеха. У нас, русских, более чем у кого-либо развито представление, что ни счастья, ни пророков в своем отечестве не бывает.
Мы медленно двинулись по дорожке, идущей вдоль склона, с которого великолепно просматривалась вся панорама города и его окрестностей. Многие встречные раскланивались со мной, не без любопытства разглядывали Юлю. Впрочем, девушка, кажется, не замечала этих взглядов.
– Но ведь Юсуповы тоже долго жили за границей, – заметила Юля.
– Во время правления большевиков. Это логично. Я думаю, что, если бы мой дед остался тогда в Петрограде, он подписал бы себе смертный приговор.
– А потом он разве сразу вернулся?
– Почти сразу. Корнилов взял Москву в сентябре девятнадцатого, Петроград пал в октябре. А мой дед вернулся на родину в июне двадцатого.
– Больше полугода ждал.
– Нельзя смотреть на поступки предков глазами человека нашего времени. Это нам сейчас ясно, что победа Белых армий означала возрождение России. А тогда все выглядело иначе. Сейчас учебники более чем скупо описывают те годы. Говорят кое-что об авторитарном правлении военного правительства Корнилова, но не более. Что творилось на самом деле, уже никто не помнит. По всей стране действовали подпольные организации революционеров. Они устраивали покушения не только на представителей новых властей. Жертвой теракта мог стать любой офицер, священник, дворянин, предприниматель... все, кого красные считали представителями буржуазных классов. Во время одного из таких терактов в двадцатом погиб поэт Николай Гумилев, но о Гумилеве знают все, а неизвестных, погибших подобно ему, были тысячи. Все опасались нового красного переворота, да и новая власть особым либерализмом не отличалась. Белый террор был, конечно, не столь кровавый, как красный, но все же это был террор. Даже Петроград снова в Санкт-Петербург переименовали, только чтобы вытравить воспоминания о большевистском перевороте. А уж людям-то как досталось! За сочувствие коммунистам, даже за забастовки, людей ссылали в концлагеря. Первый год не успевших скрыться членов РКП(б) расстреливали без всякого суда и следствия. Очень часто опознанных большевиков патрули закалывали штыками прямо на улицах. Еще меньше везло тем, кого брали живьем: они проходили через такую разработку в контрразведке, после которой мало кто оставался в живых. Впрочем, выживших все равно ожидали расстрел или виселица. Досталось даже офицерам и чиновникам, которые состояли на службе у большевиков просто чтобы не умереть с голоду. Как минимум им было запрещено поступать на государственную службу, как максимум они получали до десяти лет ссылок, тюремного заключения или каторжных работ. Даже возвращавшиеся из эмиграции должны были рассказывать военно-следственной комиссии, почему они не принимали участия в активной борьбе с большевиками. Это уже потом генералов убедили провести публичные процессы по преступлениям большевиков, да и тогда Корнилов действовал совсем не либеральными методами. В двадцать втором отряд ОСВАГа... Слышала, наверное, о таком?
Юля кивнула.
– Нам в школе что-то рассказывали.
– Так называлась служба военной разведки и контрразведки у белых. Так вот, отряд ОСВАГа тайно выкрал из Швейцарии Ленина и Бухарина. Их судили и повесили. Это привело к временному разрыву дипломатических отношений со Швейцарией, но Корнилова не остановило. Большевиков, впрочем, тоже. В двадцать четвертом был убит генерал Краснов – а через месяц в Париже уничтожили подпольную типографию газеты «Правда»... вместе со всеми сотрудниками и с главным редактором. Спустя полгода из Рио выкрали и привезли в Петербург Каменева и Рыкова. Привезли и повесили. А в двадцать седьмом в Мехико застрелили Троцкого.
Юля изумленно посмотрела на меня.
– Больше похоже на рассказ о войне, вернее кровавой бойне. Не могу поверить, что такое было возможно.
– Но это было, Юля, – ответил я. – Впрочем, это недолго продолжалось, могло быть и хуже. После убийства Троцкого террор пошел на спад. К тому же незадолго до смерти Корнилов согласился на ряд либеральных реформ: созвал думу, ввел гражданскую администрацию и суды, дал поблажки предпринимателям. Заводы понемногу восстановились, крестьянство в рост пошло. Наверное, это было куда большим ударом по большевикам, чем ОСВАГовские пули. Коммунисты всегда имеют успех только там, где царят нищета и несправедливость. Впрочем, это вопрос для историков и философов. Как бы там ни было, до Двадцать седьмого года наш дом в Петербурге и все имения напоминали осажденную крепость. У нас даже сохранились фотографии тех лет: мешки с песком, пулеметы на чердаках, вооруженная охрана.
Большевики вели настоящую охоту на представителей самых богатых и родовитых семей. На деда было пять покушений. Его постоянно охраняло около сотни специально подобранных бойцов. Да и Корнилов недолюбливал Юсуповых. Он считал, что в Гражданскую войну они должны были активнее помогать Белой армии. Часть земель и заводов Юсуповых была конфискована за «отказ от участия в освободительной борьбе». Дед небезосновательно опасался ареста, у него было немало неприятных эксцессов с властями. Так что возвращение в Россию в те годы было чуть ли не подвигом.
– Многого из этого я не знала, – вздохнула Юля. – Моя семья всегда больше симпатизировала социалистам и недолюбливала белых. Мой прадед несколько лет провел в ссылке за то, что укрывал брата, который служил в Красной армии. А сам брат умер в концлагере на Белом море, хотя был всего лишь командиром взвода в армии Фрунзе.
– Слава богу, что сейчас это не мешает нам, – улыбнулся я. – На самом деле гражданская война заканчивается, только когда бывшие враги перестают ненавидеть друг друга.
– Но после того как Корнилов отошел от власти, ваша семья, кажется, снова вернула себе влияние?
– Еще до того. Мы просто работали, а это лучший способ укрепить свое положение. В наших руках осталось еще очень много земли и предприятий. Когда началось возрождение экономики и промышленный бум, мы очень удачно поймали конъюнктуру и к двадцать девятому году снова вернули не только богатство, но и влияние. Когда же Корнилов передал власть великому князю Дмитрию Павловичу, наше положение стало более чем завидным. Ведь моего деда и покойного императора связывала давняя дружба.
– Не потому ли, что они убили Распутина? – после небольшой паузы спросила Юля.
– Убийство Распутина – лишь эпизод, – ответил я. – Кроме того, непосредственно в убийстве Дмитрий Павлович не участвовал. Он отсутствовал в доме.
– А я читала...
Я жестко посмотрел на Юлю, и она осеклась.
– Дмитрий Павлович в убийстве не участвовал. Все это домыслы досужих газетчиков. Да и не может людей сблизить убийство. Сближает только совместная работа. Какое-то время мой дед был одним из ближайших советников императора. Он никогда не рассказывал много об этом периоде, но, насколько я знаю, в реформах тех лет он принял самое деятельное участие. Законы, дававшие обществу либеральные свободы, но сохранявшие устои монархии; реформа землеустройства, которая проложила дорогу крупным крестьянским хозяйствам, но позволила выжить помещикам, приспособившимся к рыночной экономике; гражданский кодекс, который освободил промышленников и создал условия для индустриального бума тридцатых, но и обеспечил значительные социальные гарантии для рабочих; проект устава Евразийского союза, который удовлетворил амбиции жителей окраин на национальное самоопределение, но сохранил их в сфере нашего влияния – все это обсуждалось, а иногда и создавалось в нашем дворце на Мойке. Дед был мастером компромиссных решений, и слава богу, что в тот момент на российском престоле сидел император, готовый оценить их по достоинству. Если бы не эти знаменитые реформы тридцатых, возможно, Вторая мировая война была бы для империи значительно тяжелее и кровопролитнее. Эта работа значила для страны куда больше, чем заговор против Распутина.
Мы несколько минут шагали молча.
– А как ты считаешь, – спросила она, – Распутина надо было убивать?
– Опасность, грозящая государству и народу, всегда должна быть устранена, – я отвел глаза. – А опасность, которую несет лжепророк, может быть больше, чем опасность внешнего вторжения. Здесь враг не очевиден, а зло рядится в одежды добра и святости.
Мы приблизились к ротонде на холме, и тут от большой группы людей, стоявших там и о чем-то оживленно споривших, отделилась пожилая пара.
«На ловца и зверь бежит», – обреченно подумал я.
– Сейчас тебе доведется познакомиться с самыми большими сплетниками Российской империи, а возможно и всего мира, – шепнул я на ухо Юле.
– С кем? – нахмурилась девушка.
– С графом и графиней Сперанскими.
Я приветствовал приблизившуюся к нам пару:
– Господин граф, – улыбнулся я мужчине, – Мария Сергеевна, – я поцеловал руку даме. – Позвольте представить вам мою спутницу – Юлию Тимофеевну Грибову.
– Здравствуйте, князь. К вашим услугам, сударыня, – Сперанский галантно поцеловал руку Юлии. – Вы впервые в Дармштадте?
– Честно говоря, да, – Юля заметно смутилась.
– А вы еще не были у Римского фонтана?
– Нет, мы только вчера приехали.
– Обязательно сходите. Очень занятное место. Вы знаете, с ним связана одна прелюбопытнейшая история, относящаяся еще ко временам цезарей. Если позволите, я вам расскажу ее.
Юля растерянно посмотрела на меня. Я кивнул.
– Василий Алексеевич – прекрасный рассказчик, – заметил я.
– Вот как? – Юля одарила графа очаровательной улыбкой. – Тогда расскажите, я буду вам очень признательна.
– Это произошло, когда здесь был римский курорт, – Сперанский подал Юле руку, и они вместе двинулись вглубь парка. – О необычности этих мест говорит уже тот факт, что курорт основали здесь римляне, а жители Апеннинского полуострова, поверьте, знают толк в курортах...
Я подал руку графине, и мы вместе зашагали вслед графу и Юле.
– Как необычно видеть вас, князь, в Висбадене, где собирается высший свет, – сказала графиня.
– Что ж, решил развеяться, отдохнуть от насущных дел.
– Наверняка такой затворник, как вы, имел веские причины появиться в обществе, – графиня скользнула цепким взглядом по ладной фигурке Юли.
– Да как вам сказать, я затворник, но не монах. Обетов не покидать свой монастырь не давал. Вот и стало интересно, чем дышит свет. В своем доме на Мойке я совершенно оторвался от моды, да и подлечиться не мешает.
– Ну, раз вы оторвались от моды, надеюсь, мне удастся заинтриговать вас. Скажите, слышали вы что-нибудь об учении «Небесного предела» Гарри Гоюна?
– Слышал что-то краем уха.
– А вы действительно затворник, весь свет об этом только и говорит, – кокетливо улыбнулась графиня. – Гоюн чрезвычайно популярен. Некоторые даже считают его пророком.
– Вот как?! И что же он напророчил?
– О, вы не слышали его последнего пророчества?! – глаза графини заблестели от восторга, что она может поделиться с кем-то своими обширными познаниями, и я понял, что мне предстоит узнать многое о модах высшего света и учении «Небесного предела».
Глава 9
ГЕРЦОГ
Представительский «Мерседес» прибыл к отелю ровно в час. Машина быстро домчала нас до замка герцога Фридриха Третьего Дармштадтского. Сам Фридрих встретил нас в парадном мундире полковника дармштадтской гвардии. Его супруга, очаровательная дочь тайского короля, одетая в длинное платье, стояла рядом, широко нам улыбаясь.
– Здравствуйте, Александр, – приветствовал он меня по-русски. – Рад снова видеть вас в Дармштадте.
– Здравствуйте, Фридрих, здравствуйте, Ти, – я пожал руку герцогу и поцеловал его жене. – Я тоже рад снова оказаться в вашей гостеприимной стране. Познакомьтесь с моей спутницей. Юлия Тимофеевна Грибова.
– Рад приветствовать вас в Дармштадте, – герцог поцеловал руку Юле. – Доставит ли вам неудобство, сударыня, если мы перейдем на другой язык? Моя супруга, к великому сожалению, не очень хорошо владеет русским.
– Мы можем говорить по-английски или по-французски, – Юля слегка смутилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
– Как здесь красиво! – воскликнула Юля, оказавшись на верхней площадке фуникулера. – Здорово живут немцы.
– Здорово живет элита, ты хотела сказать, – поправил я ее. – Этот город уже более ста лет – пансионат для богатейших людей мира. Как говорится, чужие здесь не ходят. А что, центр Европы, замечательное курортное место, целебные воды, чистейший воздух, тишина, покой и порядок. Что еще надо состоятельному человеку? Кстати, более трети домов здесь принадлежат русским.
– Неудивительно, – усмехнулась Юля. – Полмира скупили.
– Вообще-то, русское засилье здесь началось еще до Первой мировой войны. Уже к четырнадцатому году здесь образовалась приличная русская колония. Тогда это было в моде – покидать свою страну в случае успеха. У нас, русских, более чем у кого-либо развито представление, что ни счастья, ни пророков в своем отечестве не бывает.
Мы медленно двинулись по дорожке, идущей вдоль склона, с которого великолепно просматривалась вся панорама города и его окрестностей. Многие встречные раскланивались со мной, не без любопытства разглядывали Юлю. Впрочем, девушка, кажется, не замечала этих взглядов.
– Но ведь Юсуповы тоже долго жили за границей, – заметила Юля.
– Во время правления большевиков. Это логично. Я думаю, что, если бы мой дед остался тогда в Петрограде, он подписал бы себе смертный приговор.
– А потом он разве сразу вернулся?
– Почти сразу. Корнилов взял Москву в сентябре девятнадцатого, Петроград пал в октябре. А мой дед вернулся на родину в июне двадцатого.
– Больше полугода ждал.
– Нельзя смотреть на поступки предков глазами человека нашего времени. Это нам сейчас ясно, что победа Белых армий означала возрождение России. А тогда все выглядело иначе. Сейчас учебники более чем скупо описывают те годы. Говорят кое-что об авторитарном правлении военного правительства Корнилова, но не более. Что творилось на самом деле, уже никто не помнит. По всей стране действовали подпольные организации революционеров. Они устраивали покушения не только на представителей новых властей. Жертвой теракта мог стать любой офицер, священник, дворянин, предприниматель... все, кого красные считали представителями буржуазных классов. Во время одного из таких терактов в двадцатом погиб поэт Николай Гумилев, но о Гумилеве знают все, а неизвестных, погибших подобно ему, были тысячи. Все опасались нового красного переворота, да и новая власть особым либерализмом не отличалась. Белый террор был, конечно, не столь кровавый, как красный, но все же это был террор. Даже Петроград снова в Санкт-Петербург переименовали, только чтобы вытравить воспоминания о большевистском перевороте. А уж людям-то как досталось! За сочувствие коммунистам, даже за забастовки, людей ссылали в концлагеря. Первый год не успевших скрыться членов РКП(б) расстреливали без всякого суда и следствия. Очень часто опознанных большевиков патрули закалывали штыками прямо на улицах. Еще меньше везло тем, кого брали живьем: они проходили через такую разработку в контрразведке, после которой мало кто оставался в живых. Впрочем, выживших все равно ожидали расстрел или виселица. Досталось даже офицерам и чиновникам, которые состояли на службе у большевиков просто чтобы не умереть с голоду. Как минимум им было запрещено поступать на государственную службу, как максимум они получали до десяти лет ссылок, тюремного заключения или каторжных работ. Даже возвращавшиеся из эмиграции должны были рассказывать военно-следственной комиссии, почему они не принимали участия в активной борьбе с большевиками. Это уже потом генералов убедили провести публичные процессы по преступлениям большевиков, да и тогда Корнилов действовал совсем не либеральными методами. В двадцать втором отряд ОСВАГа... Слышала, наверное, о таком?
Юля кивнула.
– Нам в школе что-то рассказывали.
– Так называлась служба военной разведки и контрразведки у белых. Так вот, отряд ОСВАГа тайно выкрал из Швейцарии Ленина и Бухарина. Их судили и повесили. Это привело к временному разрыву дипломатических отношений со Швейцарией, но Корнилова не остановило. Большевиков, впрочем, тоже. В двадцать четвертом был убит генерал Краснов – а через месяц в Париже уничтожили подпольную типографию газеты «Правда»... вместе со всеми сотрудниками и с главным редактором. Спустя полгода из Рио выкрали и привезли в Петербург Каменева и Рыкова. Привезли и повесили. А в двадцать седьмом в Мехико застрелили Троцкого.
Юля изумленно посмотрела на меня.
– Больше похоже на рассказ о войне, вернее кровавой бойне. Не могу поверить, что такое было возможно.
– Но это было, Юля, – ответил я. – Впрочем, это недолго продолжалось, могло быть и хуже. После убийства Троцкого террор пошел на спад. К тому же незадолго до смерти Корнилов согласился на ряд либеральных реформ: созвал думу, ввел гражданскую администрацию и суды, дал поблажки предпринимателям. Заводы понемногу восстановились, крестьянство в рост пошло. Наверное, это было куда большим ударом по большевикам, чем ОСВАГовские пули. Коммунисты всегда имеют успех только там, где царят нищета и несправедливость. Впрочем, это вопрос для историков и философов. Как бы там ни было, до Двадцать седьмого года наш дом в Петербурге и все имения напоминали осажденную крепость. У нас даже сохранились фотографии тех лет: мешки с песком, пулеметы на чердаках, вооруженная охрана.
Большевики вели настоящую охоту на представителей самых богатых и родовитых семей. На деда было пять покушений. Его постоянно охраняло около сотни специально подобранных бойцов. Да и Корнилов недолюбливал Юсуповых. Он считал, что в Гражданскую войну они должны были активнее помогать Белой армии. Часть земель и заводов Юсуповых была конфискована за «отказ от участия в освободительной борьбе». Дед небезосновательно опасался ареста, у него было немало неприятных эксцессов с властями. Так что возвращение в Россию в те годы было чуть ли не подвигом.
– Многого из этого я не знала, – вздохнула Юля. – Моя семья всегда больше симпатизировала социалистам и недолюбливала белых. Мой прадед несколько лет провел в ссылке за то, что укрывал брата, который служил в Красной армии. А сам брат умер в концлагере на Белом море, хотя был всего лишь командиром взвода в армии Фрунзе.
– Слава богу, что сейчас это не мешает нам, – улыбнулся я. – На самом деле гражданская война заканчивается, только когда бывшие враги перестают ненавидеть друг друга.
– Но после того как Корнилов отошел от власти, ваша семья, кажется, снова вернула себе влияние?
– Еще до того. Мы просто работали, а это лучший способ укрепить свое положение. В наших руках осталось еще очень много земли и предприятий. Когда началось возрождение экономики и промышленный бум, мы очень удачно поймали конъюнктуру и к двадцать девятому году снова вернули не только богатство, но и влияние. Когда же Корнилов передал власть великому князю Дмитрию Павловичу, наше положение стало более чем завидным. Ведь моего деда и покойного императора связывала давняя дружба.
– Не потому ли, что они убили Распутина? – после небольшой паузы спросила Юля.
– Убийство Распутина – лишь эпизод, – ответил я. – Кроме того, непосредственно в убийстве Дмитрий Павлович не участвовал. Он отсутствовал в доме.
– А я читала...
Я жестко посмотрел на Юлю, и она осеклась.
– Дмитрий Павлович в убийстве не участвовал. Все это домыслы досужих газетчиков. Да и не может людей сблизить убийство. Сближает только совместная работа. Какое-то время мой дед был одним из ближайших советников императора. Он никогда не рассказывал много об этом периоде, но, насколько я знаю, в реформах тех лет он принял самое деятельное участие. Законы, дававшие обществу либеральные свободы, но сохранявшие устои монархии; реформа землеустройства, которая проложила дорогу крупным крестьянским хозяйствам, но позволила выжить помещикам, приспособившимся к рыночной экономике; гражданский кодекс, который освободил промышленников и создал условия для индустриального бума тридцатых, но и обеспечил значительные социальные гарантии для рабочих; проект устава Евразийского союза, который удовлетворил амбиции жителей окраин на национальное самоопределение, но сохранил их в сфере нашего влияния – все это обсуждалось, а иногда и создавалось в нашем дворце на Мойке. Дед был мастером компромиссных решений, и слава богу, что в тот момент на российском престоле сидел император, готовый оценить их по достоинству. Если бы не эти знаменитые реформы тридцатых, возможно, Вторая мировая война была бы для империи значительно тяжелее и кровопролитнее. Эта работа значила для страны куда больше, чем заговор против Распутина.
Мы несколько минут шагали молча.
– А как ты считаешь, – спросила она, – Распутина надо было убивать?
– Опасность, грозящая государству и народу, всегда должна быть устранена, – я отвел глаза. – А опасность, которую несет лжепророк, может быть больше, чем опасность внешнего вторжения. Здесь враг не очевиден, а зло рядится в одежды добра и святости.
Мы приблизились к ротонде на холме, и тут от большой группы людей, стоявших там и о чем-то оживленно споривших, отделилась пожилая пара.
«На ловца и зверь бежит», – обреченно подумал я.
– Сейчас тебе доведется познакомиться с самыми большими сплетниками Российской империи, а возможно и всего мира, – шепнул я на ухо Юле.
– С кем? – нахмурилась девушка.
– С графом и графиней Сперанскими.
Я приветствовал приблизившуюся к нам пару:
– Господин граф, – улыбнулся я мужчине, – Мария Сергеевна, – я поцеловал руку даме. – Позвольте представить вам мою спутницу – Юлию Тимофеевну Грибову.
– Здравствуйте, князь. К вашим услугам, сударыня, – Сперанский галантно поцеловал руку Юлии. – Вы впервые в Дармштадте?
– Честно говоря, да, – Юля заметно смутилась.
– А вы еще не были у Римского фонтана?
– Нет, мы только вчера приехали.
– Обязательно сходите. Очень занятное место. Вы знаете, с ним связана одна прелюбопытнейшая история, относящаяся еще ко временам цезарей. Если позволите, я вам расскажу ее.
Юля растерянно посмотрела на меня. Я кивнул.
– Василий Алексеевич – прекрасный рассказчик, – заметил я.
– Вот как? – Юля одарила графа очаровательной улыбкой. – Тогда расскажите, я буду вам очень признательна.
– Это произошло, когда здесь был римский курорт, – Сперанский подал Юле руку, и они вместе двинулись вглубь парка. – О необычности этих мест говорит уже тот факт, что курорт основали здесь римляне, а жители Апеннинского полуострова, поверьте, знают толк в курортах...
Я подал руку графине, и мы вместе зашагали вслед графу и Юле.
– Как необычно видеть вас, князь, в Висбадене, где собирается высший свет, – сказала графиня.
– Что ж, решил развеяться, отдохнуть от насущных дел.
– Наверняка такой затворник, как вы, имел веские причины появиться в обществе, – графиня скользнула цепким взглядом по ладной фигурке Юли.
– Да как вам сказать, я затворник, но не монах. Обетов не покидать свой монастырь не давал. Вот и стало интересно, чем дышит свет. В своем доме на Мойке я совершенно оторвался от моды, да и подлечиться не мешает.
– Ну, раз вы оторвались от моды, надеюсь, мне удастся заинтриговать вас. Скажите, слышали вы что-нибудь об учении «Небесного предела» Гарри Гоюна?
– Слышал что-то краем уха.
– А вы действительно затворник, весь свет об этом только и говорит, – кокетливо улыбнулась графиня. – Гоюн чрезвычайно популярен. Некоторые даже считают его пророком.
– Вот как?! И что же он напророчил?
– О, вы не слышали его последнего пророчества?! – глаза графини заблестели от восторга, что она может поделиться с кем-то своими обширными познаниями, и я понял, что мне предстоит узнать многое о модах высшего света и учении «Небесного предела».
Глава 9
ГЕРЦОГ
Представительский «Мерседес» прибыл к отелю ровно в час. Машина быстро домчала нас до замка герцога Фридриха Третьего Дармштадтского. Сам Фридрих встретил нас в парадном мундире полковника дармштадтской гвардии. Его супруга, очаровательная дочь тайского короля, одетая в длинное платье, стояла рядом, широко нам улыбаясь.
– Здравствуйте, Александр, – приветствовал он меня по-русски. – Рад снова видеть вас в Дармштадте.
– Здравствуйте, Фридрих, здравствуйте, Ти, – я пожал руку герцогу и поцеловал его жене. – Я тоже рад снова оказаться в вашей гостеприимной стране. Познакомьтесь с моей спутницей. Юлия Тимофеевна Грибова.
– Рад приветствовать вас в Дармштадте, – герцог поцеловал руку Юле. – Доставит ли вам неудобство, сударыня, если мы перейдем на другой язык? Моя супруга, к великому сожалению, не очень хорошо владеет русским.
– Мы можем говорить по-английски или по-французски, – Юля слегка смутилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44