Затем, точно опомнившись, сунул ее на место.
Где Палыч, чтоб ему треснуть?
Игорь прислушался, не было ли шума. Но нет, тихо, словно совсем пусто в библиотеке, ни одной души. Игорь поразмыслил – не отправиться ли на поиски?.. Вернулся к комнате дежурного. Вновь постоял, вслушиваясь. На этот раз, показалось, он различил какие-то шорохи, но был не уверен. Игорь стал подниматься по лестнице, однако, не пройдя и пяти ступеней, отчетливо расслышал торопливые шаги: Палыч возвращался.
Он показался на верху лестницы – деловой и озабоченный.
– Порядок! – крикнул еще издали, на бегу.
– Все! – добавил, уже сбежав.
– Что – все?
– Ну, все, выяснил. – Палыч прошмыгнул мимо Игоря в дежурку. – Устранил, – донеслось оттуда.
– А в чем там было дело? – Игорь проследовал туда же.
Палыч бойко пощелкал тумблерами.
– Да говорю же – предохранитель вышибло… Все, заменил, порядок.
– Где – предохранитель?
– Где?.. Да на третьем этаже. У зала периодики, – сообщил Кореньков и вытер зачем-то руки о штаны. – Паршивенький там стоял. Ну, вот и сгорел, так сказать, на работе… Ну ладно, чего тут долго болтать. – И он еще чем-то щелкнул. – Фу-ты, – выдохнул с явным облегчением, – слава те, Господи! Порядок, можешь принимать. Игорь достал из ящика стола специальную тетрадь.
– Расписывайся.
– Ага, сейчас… Где расписаться? – Палыч склонился над столом, зашарил по карманам в поисках ручки.
– Вот тут. – Игорь показал пальцем.
– А-а… гм. – Палыч нашел ручку, решительно сдернул с нее колпачок и нахлобучил на ее верхний конец. – Вот тут?
– Да.
– Угу… – промычал Палыч и неожиданно распрямился. – Слушай-ка, Игорь, ты вот что… Ты об этом, о предохранителе… Давай-ка – ничего не было, а? Я сюда записывать не стану – и шито-крыто. Нас за это дело вздрючить могут – мол, вовремя осмотры не проводите, профилактику, всякое там такое… А так – все в норме, пожалуйста, можешь сам убедиться.
– Какой разговор. Палыч! – Игорь широко улыбнулся. – Конечно, не пиши. Мне ведь эта лишняя хреновина тоже ни к чему.
– Ну так!.. – Палыч просиял. Он тут же плюхнулся на табурет, нацарапал в тетрадке соответствующую запись и поставил закорючку.
– Вот так, – сказал он удовлетворенно и вдруг спохватился: – Да! А со своими ты на связь не выходил?
– Через пять минут.
– А! Ну, так ты им того… ага?
– Ага. – Игорь рассмеялся. И Палыч рассмеялся, но как-то принужденно. Вскочил с табурета, не глядя сунул ручку в нагрудный карман: – Ладно, побежал я.
– Давай. Пойдем, я дверь закрою.
– Пошли… Так что ты своим – тсс, молчок. Ничего страшного! Заменил я этот предохранитель дурацкий, все нормально. Если вдруг что – звони, телефон знаешь… Да не должно ничего быть! Не переживай.
– Даже и не думаю, Палыч. Вообще это не по моей части – переживать.
– Ага-ага, ну-ну… Ладно, Игорек, все, пока! Бывай.
Они пожали друг другу руки, и Палыч живо ссыпался с крыльца и чесанул направо.
Игорь с любопытством поглядел ему вслед: тот почти бежал, не оборачиваясь, а пробежав таким образом метров сто, неожиданно вильнул в сторону, в тот самый двор, который видел Игорь из окна четвертого этажа. Только качнулась верхушка сиреневого куста – видимо, Палыч второпях задел его на ходу.
Игорь постоял на крыльце, не спеша возвращаться в здание.
Вдохнул поглубже. Городской воздух отдавал привычной пыльно-бензиновой смесью, но было в нем и что-то тонкое, неясное – словно зовущее куда-то далеко. Был час, который для июня можно назвать предвечерним: на западе небо бледнее бледного, а на востоке уже налито густой синевой. Уличные бистро стремительно заполнялись людьми, и свободных мест оставалось все меньше. Продавцы пива и шашлыков метались как угорелые, с такими лицами, точно им приходилось сию минуту решать задачи, от которых зависит судьба человечества…
Артемьев усмехнулся, потер пальцем кончик носа. Развернулся и пошел внутрь, не забыв закрыть обе двери.
Стояла полная тишина, и звук его шагов по мраморному полу был четким и размеренным, будто отстукивал гигантский метроном. Дойдя до комнаты, Игорь остановился и прислушался. Безмолвие. Он шагнул в комнату, сел, просмотрел записи в тетрадях. Вновь усмехнулся. Палыч явно темнил… Почему?
Игорь обернулся. Лампочки на пульте светились ровно, не мигая. А может, и в самом деле – заменил предохранитель, и все?.. А, черт с ним! Игорь досадливо поморщился. Начало неприятно давить на левый висок. Значит, скоро разболится голова, это как пить дать. Черт! Вот уж действительно… Никогда раньше в жизни своей – ни в детстве, ни в юности, ни потом, в училище, ни позже, в части – Игорь не знал, что такое головная боль. Она стала донимать его лишь тогда, когда он вернулся со службы домой и поступил в “Гекату”. Вначале он думал, что это от рваного режима, вообще от напряженки – жизнь в “Гекате” была не сахар: ночные дежурства, тревоги, облавы, броски по районам… За те деньги, что платило гекатовское начальство, оно выжимало своих подчиненных досуха. Но ведь и в роте было не проще, Игорь ко всему привык, а вот поди ж ты…
Надо сразу ахнуть две штучки анальгина, иначе от этой дряни не избавишься. Игорь открыл аптечку, оторвал пару таблеток от облатки и проглотил их без воды. Нет, подумал он, в роте было все-таки не так. Там был не такой сумасшедший ритм. Он тоже был напряженным, но все же подчиненным какому-то порядку. И потом, та жизнь вообще была военная, в ней все это воспринималось и переносилось как должное, потому и легче. А тут…
Игорь оказался в “Гекате” практически сразу после того, как вернулся в родной город. Куда еще податься бывшему командиру разведвзвода?.. А вот что касается возвращения, то здесь все было не так очевидно. Старшему лейтенанту Артемьеву хоть и было куда возвращаться, но не было к кому. Он был сирота. Родители Игоря погибли в автокатастрофе, когда ему не исполнилось и трех лет, – он их почти не помнил. Мальчугана взяла к себе тетка – вдовая бездетная сестра матери – да так и вырастила. Игорь окончил школу, затем легко поступил в военное училище. Он был спортсменом: занимался самбо, дзюдо, и там и там дошел до первого разряда. С тем и угодил в разведку.
И стал служить. С теткой они переписывались нечасто, зато регулярно – примерно по письму в месяц. Каждый год Игорь приезжал в отпуск. Не сказать, чтобы он испытывал к тетке какие-то особенно теплые чувства… хотя, наверное, испытывал, но где-то там, в подсознании. А осознал их лишь тогда, когда она вдруг померла.
Артемьева настигла телеграмма. И стало ясно, что до сих пор у него за спиной всегда был надежный тыл. А теперь он очутился один-одинешенек: двадцатисемилетний мужчина, ни кола ни двора; что же, так и мотаться теперь всю жизнь по казармам да гарнизонам?..
Похороны и поминки промчались мимо него как в полусне: лица, лица, множество каких-то незнакомых, не запомнившихся людей, они мельтешили перед ним, говорили, плакали, обнимали – и вдруг все схлынули, и Артемьев оказался в пустой квартире. Он походил по ней, остановился на кухне у окна и долго смотрел на весенний сырой двор с грязным, не дотаявшим снегом. В этот миг Игорь понял, что вернулся домой. Это ощущение, как родник, возникло где-то на дне его высохшей, опустошенной души, усилилось, заполнило ее и выплеснулось наружу. Внутри словно что-то сломалось или, наоборот, встало на место, и Игорь заплакал; уткнувшись лбом в прохладное оконное стекло.
Он поехал в часть с твердым намерением добиться увольнения. Оказалось, что сделать это гораздо легче, чем он думал. Только что окончилась первая чеченская кампания, и начался массовый исход из армии боевых офицеров, считавших Хасавюртский мир позорным поражением. Так что Игорь оказался одним из многих, подавших рапорт об уходе. Еще месяца полтора убилось на всякие формальности, и наконец он получил на руки деньги, военный билет и трудовую книжку. Он был свободен.
С неделю провалявшись дома, Игорь устроился на работу в таксопарк. Жизнь шла размеренно, хотя и несколько однообразно: дом – работа, работа – дом. В совместных попойках шоферни с механиками он не участвовал, да они особо и не настаивали, принимая его нелюдимость за легкий бзик пришедшего с войны человека. Вообще, многие считали, что он немного не в себе. А Игорь их в этом не разубеждал.
“Геката” сама нашла его. Приблизительно через полгода после демобилизации прозвучал звонок в дверь. Игорь открыл ее – на пороге, приятно улыбаясь, стоял лысоватый толстенький мужчина в штатском. Инспектор отдела кадров (в “Гекате” эта структура именовалась так: Департамент персональной политики. Круто).
Долгих разговоров не вели, уже через неделю Игорь, облаченный в новенькую черно-сине-белую униформу, уже сидел за рулем патрульной гекатовской машины.
Фирма была богата страшно. Такая экипировка и вооружение городской милиции даже и не снились. Хозяин, он же Командор (все сотрудники “Гекаты” имели звания, подобные воинским), бывший полковник КГБ Смолянинов, был депутатом, своим человеком в мэрии – с нею он и заключал договора на охрану разных объектов, патрулирование улиц и все такое. В “Гекате” имелось уже больше тысячи только рядовых бойцов – целый полк. Шпана в городе не смела хвост поднять, а обыватели были готовы молиться на “Гекату” вообще и на Смолянинова в частности. Как-то был случай, давно, года два назад: уличная шайка терроризировала микрорайон, и, когда по вызову приехал гекатовский патруль (трое на машине), хулиганы – а их было с десяток – нагло кинулись на бойцов. Те успели передать по рации, что их атаковали, но ждать, конечно, не стали…
Когда через несколько минут примчалось подкрепление, оно застало на асфальте и на газоне семь неподвижных, сильно покалеченных тел, над которыми стояли, спокойно переговариваясь, трое патрульных. Двое или трое успели удрать, – с сожалением доложил старший патруля. А остальные… остальные вот.
Ну, потом приехали “скорая”, милиция, явились из прокуратуры. Не обошлось и без газетчиков. Случай вызвал огромный резонанс, общественное мнение забурлило. В защиту охранников стали поступать письма в редакции газет, коллективные петиции в горсовет. Имел место даже пикет перед зданием мэрии. Смолянинов, конечно, своих в обиду не дал. Применение силы было признано правомерным, и дело закрыли. Из семи поверженных, правда, двое на всю жизнь остались инвалидами, а уж по больницам изрядно повалялись все семеро. А затем еще и суд. Сроки, впрочем, им там отмерили условные – пожалели, что ли… Словом, горожане были довольны, а шпана с тех пор старалась не появляться в тех районах, где патрулировали черно-сине-белые.
Как Смолянинову удалось создать и удавалось содержать такую команду – тайна сия велика есть. Игорь-то уж точно этого не знал. И не интересовался. Жизнь научила его не задавать лишних вопросов. Только при оформлении документов он все-таки не удержался и спросил:
– А вообще, “Геката” – это что такое?
И получил ответ:
– Не что, а кто. Богиня мрака. И больше он вопросов не задавал.
Игорь улыбнулся, вспомнив этот случай. Глянул на часы: до рапорта оставалось девять минут. Голова вроде бы утихла. Он вышел из дежурки и стал подниматься на второй этаж.
Этот вторрй этаж был антресольный, буквой П. Здесь располагались оба главных каталога, алфавитный и систематический – плотные ряды деревянных комодов. Сквозь огромные окна вливался сюда поздний свет, но дежурное освещение было уже включено – когда вечерняя заря погаснет, окна станут темными, и оно будет светить тускло и ровно. Везде будет тишина, и он, Игорь Артемьев, будет одиноко и неясно отражаться в стеклах, один в ночи, один в звездном небе, один во всей Вселенной…
Игорь засмеялся и прибавил шаг: Он бодро обошел все антресоли по периметру, поглядывая влево-вправо. Нужды в том не было, но очень уж крепка была закваска разведроты. И ступал Игорь не как городской постовой-пижон: вальяжно, вразвалочку, поигрывая дубинкой. Нет, он двигался именно так, как это делают разведчики в лесу: бесшумно, сутулясь, сводя плечи – будто готовясь в любой момент вступить в бой. Игорь об этом не задумывался, так получалось само собою. Привычка. Видно, навсегда.
Завершив маршрут, он остановился, послушал. Подумал: не подняться ли выше? Нет, не стоит. Успеется еще.
По инструкции, ночной караульный должен обходить здание трижды за смену. Игорь делал это чаще, ибо сидеть в дежурке всю ночь – обалдеешь, а тут какое-никакое разнообразие. Сейчас, однако, он спустился вниз; и через некоторое время доложил на центральный пост, что у него все в норме.
Ну а дальше время потекло как обычно. Стемнело; только тоненькая полоска неба на горизонте никак не хотела темнеть. Игорь долго-долго смотрел на нее, вплотную подойдя к окну второго этажа. Задумался. Хотя о чем думал – и сам бы не сказал. Вздохнул и отошел от окна.
В полночь он вскипятил воду, сделал кофе и не спеша выпил его с принесенными из дома бутербродами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
Где Палыч, чтоб ему треснуть?
Игорь прислушался, не было ли шума. Но нет, тихо, словно совсем пусто в библиотеке, ни одной души. Игорь поразмыслил – не отправиться ли на поиски?.. Вернулся к комнате дежурного. Вновь постоял, вслушиваясь. На этот раз, показалось, он различил какие-то шорохи, но был не уверен. Игорь стал подниматься по лестнице, однако, не пройдя и пяти ступеней, отчетливо расслышал торопливые шаги: Палыч возвращался.
Он показался на верху лестницы – деловой и озабоченный.
– Порядок! – крикнул еще издали, на бегу.
– Все! – добавил, уже сбежав.
– Что – все?
– Ну, все, выяснил. – Палыч прошмыгнул мимо Игоря в дежурку. – Устранил, – донеслось оттуда.
– А в чем там было дело? – Игорь проследовал туда же.
Палыч бойко пощелкал тумблерами.
– Да говорю же – предохранитель вышибло… Все, заменил, порядок.
– Где – предохранитель?
– Где?.. Да на третьем этаже. У зала периодики, – сообщил Кореньков и вытер зачем-то руки о штаны. – Паршивенький там стоял. Ну, вот и сгорел, так сказать, на работе… Ну ладно, чего тут долго болтать. – И он еще чем-то щелкнул. – Фу-ты, – выдохнул с явным облегчением, – слава те, Господи! Порядок, можешь принимать. Игорь достал из ящика стола специальную тетрадь.
– Расписывайся.
– Ага, сейчас… Где расписаться? – Палыч склонился над столом, зашарил по карманам в поисках ручки.
– Вот тут. – Игорь показал пальцем.
– А-а… гм. – Палыч нашел ручку, решительно сдернул с нее колпачок и нахлобучил на ее верхний конец. – Вот тут?
– Да.
– Угу… – промычал Палыч и неожиданно распрямился. – Слушай-ка, Игорь, ты вот что… Ты об этом, о предохранителе… Давай-ка – ничего не было, а? Я сюда записывать не стану – и шито-крыто. Нас за это дело вздрючить могут – мол, вовремя осмотры не проводите, профилактику, всякое там такое… А так – все в норме, пожалуйста, можешь сам убедиться.
– Какой разговор. Палыч! – Игорь широко улыбнулся. – Конечно, не пиши. Мне ведь эта лишняя хреновина тоже ни к чему.
– Ну так!.. – Палыч просиял. Он тут же плюхнулся на табурет, нацарапал в тетрадке соответствующую запись и поставил закорючку.
– Вот так, – сказал он удовлетворенно и вдруг спохватился: – Да! А со своими ты на связь не выходил?
– Через пять минут.
– А! Ну, так ты им того… ага?
– Ага. – Игорь рассмеялся. И Палыч рассмеялся, но как-то принужденно. Вскочил с табурета, не глядя сунул ручку в нагрудный карман: – Ладно, побежал я.
– Давай. Пойдем, я дверь закрою.
– Пошли… Так что ты своим – тсс, молчок. Ничего страшного! Заменил я этот предохранитель дурацкий, все нормально. Если вдруг что – звони, телефон знаешь… Да не должно ничего быть! Не переживай.
– Даже и не думаю, Палыч. Вообще это не по моей части – переживать.
– Ага-ага, ну-ну… Ладно, Игорек, все, пока! Бывай.
Они пожали друг другу руки, и Палыч живо ссыпался с крыльца и чесанул направо.
Игорь с любопытством поглядел ему вслед: тот почти бежал, не оборачиваясь, а пробежав таким образом метров сто, неожиданно вильнул в сторону, в тот самый двор, который видел Игорь из окна четвертого этажа. Только качнулась верхушка сиреневого куста – видимо, Палыч второпях задел его на ходу.
Игорь постоял на крыльце, не спеша возвращаться в здание.
Вдохнул поглубже. Городской воздух отдавал привычной пыльно-бензиновой смесью, но было в нем и что-то тонкое, неясное – словно зовущее куда-то далеко. Был час, который для июня можно назвать предвечерним: на западе небо бледнее бледного, а на востоке уже налито густой синевой. Уличные бистро стремительно заполнялись людьми, и свободных мест оставалось все меньше. Продавцы пива и шашлыков метались как угорелые, с такими лицами, точно им приходилось сию минуту решать задачи, от которых зависит судьба человечества…
Артемьев усмехнулся, потер пальцем кончик носа. Развернулся и пошел внутрь, не забыв закрыть обе двери.
Стояла полная тишина, и звук его шагов по мраморному полу был четким и размеренным, будто отстукивал гигантский метроном. Дойдя до комнаты, Игорь остановился и прислушался. Безмолвие. Он шагнул в комнату, сел, просмотрел записи в тетрадях. Вновь усмехнулся. Палыч явно темнил… Почему?
Игорь обернулся. Лампочки на пульте светились ровно, не мигая. А может, и в самом деле – заменил предохранитель, и все?.. А, черт с ним! Игорь досадливо поморщился. Начало неприятно давить на левый висок. Значит, скоро разболится голова, это как пить дать. Черт! Вот уж действительно… Никогда раньше в жизни своей – ни в детстве, ни в юности, ни потом, в училище, ни позже, в части – Игорь не знал, что такое головная боль. Она стала донимать его лишь тогда, когда он вернулся со службы домой и поступил в “Гекату”. Вначале он думал, что это от рваного режима, вообще от напряженки – жизнь в “Гекате” была не сахар: ночные дежурства, тревоги, облавы, броски по районам… За те деньги, что платило гекатовское начальство, оно выжимало своих подчиненных досуха. Но ведь и в роте было не проще, Игорь ко всему привык, а вот поди ж ты…
Надо сразу ахнуть две штучки анальгина, иначе от этой дряни не избавишься. Игорь открыл аптечку, оторвал пару таблеток от облатки и проглотил их без воды. Нет, подумал он, в роте было все-таки не так. Там был не такой сумасшедший ритм. Он тоже был напряженным, но все же подчиненным какому-то порядку. И потом, та жизнь вообще была военная, в ней все это воспринималось и переносилось как должное, потому и легче. А тут…
Игорь оказался в “Гекате” практически сразу после того, как вернулся в родной город. Куда еще податься бывшему командиру разведвзвода?.. А вот что касается возвращения, то здесь все было не так очевидно. Старшему лейтенанту Артемьеву хоть и было куда возвращаться, но не было к кому. Он был сирота. Родители Игоря погибли в автокатастрофе, когда ему не исполнилось и трех лет, – он их почти не помнил. Мальчугана взяла к себе тетка – вдовая бездетная сестра матери – да так и вырастила. Игорь окончил школу, затем легко поступил в военное училище. Он был спортсменом: занимался самбо, дзюдо, и там и там дошел до первого разряда. С тем и угодил в разведку.
И стал служить. С теткой они переписывались нечасто, зато регулярно – примерно по письму в месяц. Каждый год Игорь приезжал в отпуск. Не сказать, чтобы он испытывал к тетке какие-то особенно теплые чувства… хотя, наверное, испытывал, но где-то там, в подсознании. А осознал их лишь тогда, когда она вдруг померла.
Артемьева настигла телеграмма. И стало ясно, что до сих пор у него за спиной всегда был надежный тыл. А теперь он очутился один-одинешенек: двадцатисемилетний мужчина, ни кола ни двора; что же, так и мотаться теперь всю жизнь по казармам да гарнизонам?..
Похороны и поминки промчались мимо него как в полусне: лица, лица, множество каких-то незнакомых, не запомнившихся людей, они мельтешили перед ним, говорили, плакали, обнимали – и вдруг все схлынули, и Артемьев оказался в пустой квартире. Он походил по ней, остановился на кухне у окна и долго смотрел на весенний сырой двор с грязным, не дотаявшим снегом. В этот миг Игорь понял, что вернулся домой. Это ощущение, как родник, возникло где-то на дне его высохшей, опустошенной души, усилилось, заполнило ее и выплеснулось наружу. Внутри словно что-то сломалось или, наоборот, встало на место, и Игорь заплакал; уткнувшись лбом в прохладное оконное стекло.
Он поехал в часть с твердым намерением добиться увольнения. Оказалось, что сделать это гораздо легче, чем он думал. Только что окончилась первая чеченская кампания, и начался массовый исход из армии боевых офицеров, считавших Хасавюртский мир позорным поражением. Так что Игорь оказался одним из многих, подавших рапорт об уходе. Еще месяца полтора убилось на всякие формальности, и наконец он получил на руки деньги, военный билет и трудовую книжку. Он был свободен.
С неделю провалявшись дома, Игорь устроился на работу в таксопарк. Жизнь шла размеренно, хотя и несколько однообразно: дом – работа, работа – дом. В совместных попойках шоферни с механиками он не участвовал, да они особо и не настаивали, принимая его нелюдимость за легкий бзик пришедшего с войны человека. Вообще, многие считали, что он немного не в себе. А Игорь их в этом не разубеждал.
“Геката” сама нашла его. Приблизительно через полгода после демобилизации прозвучал звонок в дверь. Игорь открыл ее – на пороге, приятно улыбаясь, стоял лысоватый толстенький мужчина в штатском. Инспектор отдела кадров (в “Гекате” эта структура именовалась так: Департамент персональной политики. Круто).
Долгих разговоров не вели, уже через неделю Игорь, облаченный в новенькую черно-сине-белую униформу, уже сидел за рулем патрульной гекатовской машины.
Фирма была богата страшно. Такая экипировка и вооружение городской милиции даже и не снились. Хозяин, он же Командор (все сотрудники “Гекаты” имели звания, подобные воинским), бывший полковник КГБ Смолянинов, был депутатом, своим человеком в мэрии – с нею он и заключал договора на охрану разных объектов, патрулирование улиц и все такое. В “Гекате” имелось уже больше тысячи только рядовых бойцов – целый полк. Шпана в городе не смела хвост поднять, а обыватели были готовы молиться на “Гекату” вообще и на Смолянинова в частности. Как-то был случай, давно, года два назад: уличная шайка терроризировала микрорайон, и, когда по вызову приехал гекатовский патруль (трое на машине), хулиганы – а их было с десяток – нагло кинулись на бойцов. Те успели передать по рации, что их атаковали, но ждать, конечно, не стали…
Когда через несколько минут примчалось подкрепление, оно застало на асфальте и на газоне семь неподвижных, сильно покалеченных тел, над которыми стояли, спокойно переговариваясь, трое патрульных. Двое или трое успели удрать, – с сожалением доложил старший патруля. А остальные… остальные вот.
Ну, потом приехали “скорая”, милиция, явились из прокуратуры. Не обошлось и без газетчиков. Случай вызвал огромный резонанс, общественное мнение забурлило. В защиту охранников стали поступать письма в редакции газет, коллективные петиции в горсовет. Имел место даже пикет перед зданием мэрии. Смолянинов, конечно, своих в обиду не дал. Применение силы было признано правомерным, и дело закрыли. Из семи поверженных, правда, двое на всю жизнь остались инвалидами, а уж по больницам изрядно повалялись все семеро. А затем еще и суд. Сроки, впрочем, им там отмерили условные – пожалели, что ли… Словом, горожане были довольны, а шпана с тех пор старалась не появляться в тех районах, где патрулировали черно-сине-белые.
Как Смолянинову удалось создать и удавалось содержать такую команду – тайна сия велика есть. Игорь-то уж точно этого не знал. И не интересовался. Жизнь научила его не задавать лишних вопросов. Только при оформлении документов он все-таки не удержался и спросил:
– А вообще, “Геката” – это что такое?
И получил ответ:
– Не что, а кто. Богиня мрака. И больше он вопросов не задавал.
Игорь улыбнулся, вспомнив этот случай. Глянул на часы: до рапорта оставалось девять минут. Голова вроде бы утихла. Он вышел из дежурки и стал подниматься на второй этаж.
Этот вторрй этаж был антресольный, буквой П. Здесь располагались оба главных каталога, алфавитный и систематический – плотные ряды деревянных комодов. Сквозь огромные окна вливался сюда поздний свет, но дежурное освещение было уже включено – когда вечерняя заря погаснет, окна станут темными, и оно будет светить тускло и ровно. Везде будет тишина, и он, Игорь Артемьев, будет одиноко и неясно отражаться в стеклах, один в ночи, один в звездном небе, один во всей Вселенной…
Игорь засмеялся и прибавил шаг: Он бодро обошел все антресоли по периметру, поглядывая влево-вправо. Нужды в том не было, но очень уж крепка была закваска разведроты. И ступал Игорь не как городской постовой-пижон: вальяжно, вразвалочку, поигрывая дубинкой. Нет, он двигался именно так, как это делают разведчики в лесу: бесшумно, сутулясь, сводя плечи – будто готовясь в любой момент вступить в бой. Игорь об этом не задумывался, так получалось само собою. Привычка. Видно, навсегда.
Завершив маршрут, он остановился, послушал. Подумал: не подняться ли выше? Нет, не стоит. Успеется еще.
По инструкции, ночной караульный должен обходить здание трижды за смену. Игорь делал это чаще, ибо сидеть в дежурке всю ночь – обалдеешь, а тут какое-никакое разнообразие. Сейчас, однако, он спустился вниз; и через некоторое время доложил на центральный пост, что у него все в норме.
Ну а дальше время потекло как обычно. Стемнело; только тоненькая полоска неба на горизонте никак не хотела темнеть. Игорь долго-долго смотрел на нее, вплотную подойдя к окну второго этажа. Задумался. Хотя о чем думал – и сам бы не сказал. Вздохнул и отошел от окна.
В полночь он вскипятил воду, сделал кофе и не спеша выпил его с принесенными из дома бутербродами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31