Беландра обладала, казалось, неисчерпаемым запасом терпения и могла бесконечно долго сносить официальные приемы, растягивавшиеся на часы обеды и вежливые, но бессодержательные разговоры в саду. Креллису же не оставалось ничего, как прикусить язык и ждать того момента, когда можно будет показать зубы в откровенных переговорах за закрытыми дверями.
Однако же на организацию визита отца Льюлема ушло целых пять лет, и он не мог позволить себе испортить дело какой-нибудь глупой выходкой. Если на любезности надо потратить шесть часов – что ж, он будет плясать под любую музыку. Когда Креллис направил в Опаловый дворец первых эмиссаров, императору едва исполнилось двадцать. Его люди прождали год, прежде чем получили разрешение на встречу с «бессмертным» правителем. Просьбу о союзе вежливо выслушали и столь же вежливо проигнорировали. Так же обошлись и со второй, и с третьей, и с четвертой делегацией – их выслушивали, но не более того. Уж лучше бы прислали корзину с отрубленными головами. По крайней мере, было бы честно.
Он отхлебнул густого и приторного перебродившего йогурта, одного из любимых угощений посланника. Желудок протестующе заурчал, но Креллису срочно требовалось выпить. Разминая пальцы, он внимательно наблюдал за посланником империи, сморщенным старичком, ловившим каждое слово Беландры. Его длинные, искусно завитые и выкрашенные в черный цвет волосы ниспадали почти до пояса. Лицо и руки Льюлема, как и всех официальных представителей далекой и загадочной западной империи, покрывал слой белой пудры, призванной защищать кожу от солнечных лучей.
Странно, но люди, предпочитавшие контрастную черно-белую раскраску, на переговорах вели себя так, словно жили в мире, состоящем исключительно из оттенков серого. Добиться от них однозначного, прямого ответа на любой из поставленных вопросов было невозможно.
Ждать больше Креллис не мог и, поднявшись, подошел к посланнику и его глухонемой супруге. Беландра, наблюдавшая за ним краем глаза, поспешила закончить рассказ о зимнем празднике Света.
– Отец Льюлем, – обратился Креллис к посланнику, – я обратил внимание на костяную рукоять корабельного румпеля. Восхитительная вещь. Скажите, это ведь китовая кость?
Старичок радостно, как ребенок, захлопал в ладоши.
– У вас глаз на красоту. Но это не китовая кость, а зуб полосатого моржа, убитого моими людьми в Пустоши.
– Может быть, вы покажете его мне? И я бы с удовольствием послушал ваш рассказ о жизни кочевников. – Креллис едва заметно поднял бровь в надежде, что чужеземец уловит скрытое значение сделанного предложения.
Лицо посланника озарилось улыбкой.
– Ничто не доставит мне большего удовольствия.
Мужчины поднялись на палубу. По трапу шли бок о бок, что причиняло некоторое неудобство. Вопросам иерархии в Огоггиме придавалось огромное значение. Креллис не мог идти впереди посланника, чтобы не оскорбить последнего, и не мог идти позади него, поскольку признавал бы таким образом свое подчиненное положение.
На палубе Креллис воздал должное рукояти румпеля, выяснив, помимо прочего, что спиральный узор на ней имеет естественное происхождение, а не является результатом усилий мастера-резчика.
– Огромный, наверно, был зверь, если у него такой зуб.
Посланник захлопал в ладоши.
– Моему экипажу, а это пятьдесят человек, его хватило на неделю.
–Я много слышал о тамошних чудесах.
– Да, да, земля великой красоты и неописуемых ужасов.
Креллис провел ладонью по гладкой рукояти.
– Насколько я понимаю, император проявляет большой интерес к сокровищам Пустоши.
Льюлем кивнул.
– Его вечную мудрость всегда привлекало все, что имеет отношение к великой власти и красоте.
– Если не ошибаюсь, есть один предмет, приобрести который он особенно стремится. Возможно, я мог бы оказать посильную помощь.
– Возможно.
– Как нам обоим прекрасно известно, четыре прежних брата много лет назад отправились в Пустошь, чтобы узнать подробности произошедшей на севере трагедии.
– Известия об этой трагедии пересекли Великий океан.
– Они так и не вернулись, оставшись в Пустоши, дабы сокрыть источник случившегося.
– Слух об этом достиг ушей его вечной мудрости. Вы говорите о наследии Эффтена?
– Да.
– Воплощение Бога на земле посвятил себя собиранию всего, что сохранилось после падения города Магов.
– У меня есть сведения, которые весьма помогли бы императору в осуществлении его честолюбивых желаний.
Отец Льюлем покачал головой.
– Это не честолюбивые желания, но священный долг. Потерянные секреты должно хранить подальше от тех, кто может употребить их во зло. Только его великолепие обладает необходимой мудростью, позволяющей ему обращаться с великими силами Эффтена.
– Прошу извинить. – Креллис почтительно склонил голову. – Я и забыл, что император не простой смертный с обычными желаниями.
– Вы прощены. Варварам трудно понять императора.
Креллис стиснул зубы, но проглотил оскорбление и продолжал как ни в чем не бывало. Возможная выгода вынуждала быть терпеливым и снисходительным.
– Бывший брат Осени часто писал своей сестре… пока не умер. Я перехватывал эти письма.
Отец Льюлем поджал губы.
– В письмах сказано, где спрятано наследие?
– Да.
Посланник сложил напудренные ладони,
– Эти письма меньше того, на что я надеялся, но больше того, что я ожидал. Возможно, они склонят его вечную мудрость предложить свою дружбу.
– Рад слышать. Я представлю вам письма, когда флот императора войдет в бухту Огндариена.
Впервые за все время посланник посмотрел Креллису в глаза.
– Пусть будет так.
Креллис повернулся и, пряча улыбку, спустился вниз. Посланник покорно последовал за ним. Что ж, пора показать гостю, с кем он имеет дело.
Неплохая сделка – обменять стопку бумажек на самый могущественный флот на всем Великом океане. История о малютке и музыкальной шкатулке вполне могла сделать его владыкой сразу двух стран.
Даже варвар понимал, что его вечная мудрость оказался полнейшим глупцом.
ГЛАВА 5
– Да, я готова переспать с ним, – бросила Шара в лицо Брофи и прикусила губу, надеясь на положительную реакцию и не зная, какой она будет.
Брофи остановился как вкопанный, и следующим за ними пришлось обходить его. Не дождавшись ответа, Шара проглотила естественное разочарование, быстро повернулась и двинулась дальше.
Заседание Совета никак не начиналось, и собравшиеся уже нервничали – последний час они только и делали, что разгуливали бесцельно по Ночному рынку. Шара заметила Брофи в толпе, а разговор завязался уже сам собой.
Подружились они еще в детстве. Шара обожала Брофи, но ей не нравилось, что он как тень следует за Трентом. И вот результат – разбитая физиономия. Один дурак затеял игру, другой не смог отказаться.
Одинокий зов трубы, прозвучавший с крыши Зала Окон, известил об открытии Колеса, и сотни людей, горожан и чужестранцев, присоединились к процессии, потянувшейся от Ночного рынка к садам Совета. На вершину круглого плато, известного как Колесо Перемен Года, вела одна-единственная лестница с широкими, в десять футов, вытесанными из камня ступенями. Лестница шла вверх не прямо, а по спирали, совершая один полный оборот, и красота дизайна заключалась именно в ее неэффективности. Долгий подъем давал людям возможность обдумать все еще раз, может быть, поменять мнение и, оставив внизу обыденную жизнь, настроиться на другую, более возвышенную.
Брофи догнал Шару у подножия лестницы. Подниматься следовало чинно и важно. Поглядывая искоса на юношу, Шара корила себя за несдержанность, за то, что позволила себе обидеться. Брофи ведь еще так молод. Реальную жизнь представляет плохо. И все равно обида не уходила. Мнение друга всегда ценно, а у нее, кроме Брофи, других настоящих друзей, в общем-то, и не было.
– Так ты собираешься пройти ритуал? – спросил он. – С магистром Виктерисом?
– Да.
Он кивнул.
– Вот пройду и стану настоящей Зелани. – Она уже протянула лишний год, но рано или поздно решение нужно принимать – не оставаться же вечной ученицей.
– И потом уедешь?
– Не знаю. Все будет зависеть от Совета. Они решают, куда кого послать.
– Как было с Сирол и Пейтер?
Сирол и Пейтер стали первыми выпускниками огндариенской школы Зелани. Шара пришла вместе с ними и считалась самой способной, самой талантливой из всех, однако ж все еще ходила в учениках.
Десять месяцев назад Пейтер отправили в Кериф вместе с новым посланником. Сирол до сих пор оставалась в Свободном городе и служила при Горлиме, мастере Цитадели. Шара нередко видела ее, и каждый раз завидовала элегантным платьям Сирол и красивой серебряной цепи, которую та носила на поясе. Цепь украшал голубой камень, знак отличия Зелани. Знак, неизменно вызывавший уважение и почтение к тому, кто его носит.
Слухи о необыкновенных способностях Зелани распространились уже через оба океана. Мать магистра Виктериса воскресила из забытья секреты, утерянные с разрушением Эффтена. После ее смерти Виктерис перебрался в Свободный город, где и основал свою школу древнего искусства. Теперь кудесники рождались в Огндариене, и Шаре предстояло стать продолжательницей легендарной династии.
– И что потом? Ты уже знаешь, чем будешь заниматься?
– Перестань, Брофи. Не говори глупости.
– Тебе действительно придется?..
– Да. Если им это будет нужно.
Он нахмурился, что тоже не укрылось от нее.
– Подумай лучше, что я смогу увидеть. В каких местах смогу побывать. Если бы я не попала сюда, была бы сейчас женой какого-нибудь крестьянина, с орущими детками на руках и в поросячьем дерьме по колено. В лучшем случае.
Брофи посмотрел на Шару, и взгляд его, как это неизменно случалось, замер на ее груди, едва прикрытой тонкой, как паутинка, и почти прозрачной тканью синего платья, какие носили все ученицы Зелани.
– По крайней мере, на меня не будут постоянно пялиться, – добавила Шара.
Брофи смущенно отвел глаза и застенчиво улыбнулся. Шара рассмеялась и шутливо толкнула его в бок. Мальчик взрослеет. Наблюдать это было интересно, но и немного грустно.
Шара постоянно ловила обращенные на нее мужские взгляды и уже не обращала на них внимания. Привыкла. Так и должно быть. Они должны на нее смотреть. Этой цели служило и соблазнительное, с боковым разрезом платье. И все же иногда она мечтала об уединении. Может быть, именно в этом секрет пьянящей силы очарования. Тот, кого все замечают, обретает власть, но тот, кто остается незамеченным, сохраняет свободу, совершенно иной тип власти.
Брофи молчал. Он всегда становился таким серьезным, когда бывал здесь, как будто, проходя под аркой Зала Окон, добавлял себе лет пятьдесят. Оставив его в покое, Шара взглянула на город. Они поднимались по западному склону Колеса. Бухта кишела кораблями. Одни уходили, другие подтягивались к причалам. Холмы за бухтой ощетинились строительными лесами, напоминающими издали расползающиеся во все стороны побеги. В последние годы Огндариен все шире открывал ворота для чужестранцев. Облик его менялся – приезжие возводили дома и устремлялись на поиски новой судьбы.
Свободный город был красив во все времена года, но особенно осенью. Через несколько недель деревья сменят прежнее убранство и расцветут новыми красками, всевозможными оттенками золотого, оранжевого, красного. Шара выросла среди вечно голубовато-зеленых сосен Фарадана. Они тоже были по-своему красивы, но их красота оставалась неизменной круглый год. Ей больше нравился Огндариен с его волшебной сменой сезонов.
Она вдохнула полной грудью и медленно выдохнула. Дыхание – первые врата, основа всего.
Шара повернулась к другу, и он улыбнулся. На мгновение все преграды между ними исчезли. Она перестала быть будущей Зелани, а он сыном Перемен Года. Они будто вернулись в детство, в тот день, когда впервые встретились, купаясь в заливе.
– Я боюсь, Брофи.
В его глазах вспыхнула тревога.
– Виктериса?
Теплая волна благодарности окатила сердце. Как хорошо он ее знает и понимает. Какой он замечательный.
Она кивнула.
– Да. Есть кое-что… – Шара не договорила.
– Что?
Она огляделась. Слишком много вокруг посторонних. Не лучшее место для откровенного разговора.
– Знаешь, когда я сбежала из школы в одиннадцать лет… может быть, мне и не стоило возвращаться.
Он нахмурился.
– Еще не поздно. Сбежать можно и сейчас.
– Нет, – с чувством бросила она и уже спокойнее добавила: – Нет. Выбор сделан. Я проучилась девять лет и не собираюсь выбрасывать все, что приобрела.
Он кивнул и как будто снова надел маску серьезности, которую всегда носил в Зале Окон.
– Понимаю. Иногда ты просто делаешь то, что должен, хотя и сам не знаешь, зачем.
Подъем закончился. На вершине Колеса хватило места и для фонтанов, и для садов, и для укромных дорожек. Живые краски цветов, журчание неспешно текущей воды, птичьи голоса. В центре плато возвышался сияющий в послеполуденных лучах Зал Окон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74