Клара тут же запустила в меня тоненькие щупальца силы — по-другому этого не описать, нежненько, но чувствительно и недвусмысленно. У нее даже глаза прикрылись сами собой, так ей пришлось по вкусу мое тепло. Я тут же понял, что это такое — но все-таки поцеловал ее.
Ух и эксперементец же вышел! Я оценил, что такое «поцелуй вампира» на деле, в полевых условиях, оценил на все сто — даже голова закружилась. Джеффри научил меня раскрываться и «включаться в систему», когда я целуюсь, я сгоряча раскрылся и Кларе, полностью, как учили — и она ухватила и дернула изо всех сил. У нее даже щеки вспыхнули, как будто она выпила крови.
Я чуть не оттолкнул ее, как боксера, который вошел в клинч. Помешали только остатки человеческого джентльменства — и я освободился осторожно, чтобы дама не обиделась. Но она обиделась.
— Вы не любите женщин, Дрейк? — спросила она ядовито.
Меня не столько задела постановка вопроса — то ли сознательно нечестная, то ли глупая — сколько то, что Кларочка знает мое погоняло.
— Ладно уже, Клара, — сказал я. — И вы не женщина, и я не мужчина, а вампирам нелепо обвинять друг друга в сексуальных извращениях. Но оставим это. Почему вы назвали меня Дрейком?
— Так… Слышала от Энди. И от его смертного дружка, — сказала она и гадко хихикнула. — От его дружка, который хотел вас застрелить. Урод, но потешный.
Мне вдруг срочно захотелось пойти к Джеффри и сесть с ним в обнимку — как в детстве хочется к маме на ручки. Чтобы почувствовать себя не одиноким и под защитой. Такого щенячества я устыдился и, погасив импульс усилием воли, уселся, развалился и потребовал крови с вином.
И тут на краешек второго стула за моим столом присел этот Энди.
На миг я потерял дар речи. Я был в такой ярости, что думал — направленный поток силы снесет его со стула. Ошибся.
— Ну, что ты злишься, Дрейк… — пробормотал он, как нашкодивший ребенок. И потер стол пальчиком.
Я встал, обошел стол, взял его за шкирку и поднял. Он покосился снизу, как котенок, и злость как-то остыла. Но, тем не менее, я выволок его за шиворот из зала в вестибюль и отшвырнул к стене.
— А сейчас я тебе головенку сверну, — сказал я и уж постарался, чтобы это страшно прозвучало.
Он и перепугался — я почувствовал. У него не доставало силенок со мной справиться, даже спорить — и мне вдруг стало смешно. Елы-палы, тоже мне око! Графенок Дракула из местного детсада. Вечный подросточек, который за все это множество ночей так и не повзрослел до конца, ребенок брошенный. Сиротка — кто перетащил , тот, похоже, бросил, а мама с папой померли.
И из-за этого существа — которое прижалось к стеночке и вздохнуть боится — я так перетрусил при жизни! Ой, дурак…
— Тебе чего надо? — спросил я грозно.
— Ну… — потянул он, не поднимая глаз. Сейчас сквозь землю провалится — как только хватило смелости подойти?
— Сделай милость, говори внятно.
— Я там у тебя… сдернул… в общем, я…
— Андрюша, тебя что же, встряхнуть нужно, что бы муть осела?
— Ну извини… я просто…
— Да я уж заметил, что просто.
— Нет, я просто… отдать хотел… ну… то, что сдергивал… по-честному…
Ну ничего себе!
Я был так поражен, что выпустил его воротник — и он тут же обнял меня за шею, не как девушка, а как дошколенок, когда ему скажешь: «Покажи-ка, как ты папу любишь». И точно так же наивно повернул мою голову к себе — но поцеловал-то по-настоящему. Как вампир, который знает, что делает.
Он не включался в систему обмена — он бухнул на меня волну тепла, насколько хватило пороху, так же по-детски, как обнимался. На! И при этом раскрылся и вывернулся душой наружу, как только смог — и такой, черт возьми, чистенькой и юной душой. Сплошная детская любовь ко всему миру божьему.
Я подумал, что забрать подарок и уйти будет непростительным расточительством. Потенциальными друзьями не бросаются, а бросать детей одних и подавно жестоко.
Он, видимо, уловил, что я думаю — не целиком, конечно, не та фигура, но в общих чертах. И потянулся навстречу, как только смог — «я хороший!» — да хороший, хороший, малыш, кто ж спорит. И я осторожно, насколько сумел, поменял вектор потока — сила навстречу силе.
И тут до меня дошло, что он просто снимает собственный Зов. Свою старую отметку. Ох, ничего себе!
И не потому ли ты меня отметил, что просто хотел видеть не трупом, а среди своих. Гуманист, однако. А телефон сбагрил, и сейчас силу отдаешь — потому что не желаешь изменять со мной этой своей юной пассии. Чужой ты мне, не претендуешь на меня — и дал это почувствовать.
И тут я ощутил затылком чей-то взгляд мегатонной мощи. Я прервал контакт, отпустил Энди — и увидел Лешку. Очевидно, человек только что вошел в холл. И узрел — хотел бы я знать, каково это выглядело с его точки зрения. И, дьявольщина, какое лицо у него было, какой типаж — «Ты когда-нибудь видала во время минета глаза своего мужа, дорогая? А у моего такие глаза были, когда он в тот момент в комнату вошел!»
А Лешка развернулся и опрометью ломанулся за двери. Энди взглянул на меня беспомощно — и дернулся за ним. Ну и дела… Мне оставалось только переглянуться с охранником Витей, у которого появилась понимающая ухмылка на горилльей харе — чем-то он напоминал Мартына — тоже ухмыльнуться, виновато, и отправиться разыскивать Джеффри.
Лешка и Энди пришли вместе, но при виде Клары Лешка тут же захотел исчезнуть.
— Сказать ей что-нибудь? — спросил Энди сочувственно.
— Черт, еще смотрит в нашу сторону… Нет уж, лучше пойдем отсюда.
Лешка решительно повернулся к дверям, но Клара из ничего, как умеют только вампиры, возникла прямо на его пути.
— Что надо? — спросил Лешка хмуро. — Быстрей, я тороплюсь.
— Поговорить, — сказала Клара мягко. — Только с глазу на глаз.
— Не о чем нам говорить.
— Леш… пожалуйста…
Лицо Клары оттаяло, глаза выглядели тусклыми, как темные опалы на браслете. Опасность неукротимой стихийной силы уже не исходила от нее темными волнами. Ей, пожалуй, действительно хотелось поговорить, и Лешка решился.
— Слышь, Энди, — сказал он, смущаясь, — я тут скажу пару слов.
Энди усмехнулся, кивнул и ушел. Клара взяла Лешку за руку, отчего он поморщился, и они вместе ушли в затененную нишу за эстрадой.
— Что ты хочешь сказать? — хмуро спросил Лешка, усевшись.
— Ты зря сбежал. Я тебя не гнала.
— Я не сбежал.
— Ах, ушел! Все равно зря.
— Захотел — и ушел.
— Теперь будешь злиться на меня?
— Интересно, а чего бы ты ждала?
Клара прикусила губу, усмехнулась — у нее снова был отрешенный прислушивающийся вид. Лешке это не понравилось.
— Ты чего это задумала?
— Да ничего. Просто сегодня первый раз мсье Жоффруа пришел, со своим миньоном. Новеньким. Ты его знаешь.
— Никого я не знаю. И до Жоффруа мне дела нет.
— А этого типа зовут Дрейк. Хотя он теперь Мигель, видите ли. Он теперь, видите ли, крутой. Как же — он мсье Жоффруа позвонил, не кому-нибудь, а тот его взял под крылышко. Орла недостреленного.
— Слушай, Клара, мне наплевать! Поняла?
— Поняла, поняла, просто думала, что тебе интересно. Мне-то что? Просто за этим Дрейком Энди бегает, а мсье Жоффруа — ни ползвука. Чем бы дитя ни тешилось…
Кровь бросилась Лешке в лицо.
— Ты врешь!
Клара коротко, зло рассмеялась.
— Вот еще. Зачем мне? Ведь этот милый мальчик — не мой компаньон. Просто он Дрейка облизать готов с головы до ног. Чистая сила у нечистой силы, видишь ли…
— Ты врешь! — почти выкрикнул Лешка.
— И не думаю. Твой Энди с порога к нему побежал. Они лижутся в холле. Мне даже отсюда слышно.
Лешка вскочил, опрокинув стул, и выбежал из зала.
Ему изо всех сил хотелось, чтобы слова Клары оказались самой подлой и грязной ложью — но через миг пришлось убедиться в ее правоте. Дрейк и Энди так самозабвенно целовались в простенке между двумя колоннами, что даже не заметили сразу Лешкиного присутствия.
Дрейк, шикарный, как все Вечные Князья, Дрейк в черной шелковой рубашке и бархатных штанах, будто ему не привыкать, будто всегда был вампиром, Дрейк с бесцветными глазами, в которых появились красные огоньки — такой спокойный, надменный, уверенный в себе, сволочь, и Энди с такой знакомой Лешке детской, лукавой, кокетливой миной — они оба были так спокойны и так нежны, будто вся эта мерзость — в порядке вещей. Будто это совершенно нормально — здесь, чуть ли не посреди зала, где каждый может увидеть. Будто это не должно ни удивлять, ни шокировать, ни бесить, как самое обычное дело.
И когда Лешка встретился взглядом с Дрейком, наконец-то его заметившим, и увидел его лицо, понимающее, насмешливое, снисходительное — что-то внутри разбилось со звоном, и в живую плоть воткнулись осколки. Лешка выскочил на мороз без куртки и шапки, торопясь, дрожащими руками, отпер машину — и она, как послушное животное, завелась с пол-оборота.
Кажется, Энди выбежал следом, но это уже не имело значения.
Все оказалось враньем, предательством и враньем.
Жалеть, уговаривать себя, слушать объяснения уже не имело смысла. Если враньем было все с самого начала, что можно поправить объяснениями! Сила… Чистая сила.
Конечно, любой из них на что угодно готов ради этой поганой силы. И вранье началось еще тогда, в квартире Вадика, когда он настоял на своем, заставил оставить этого гада в живых, а потом забрал его телефон. Поразвлекаться хотел, видите ли
Поразвлекался.
Обнимался. В глаза заглядывал. Говорил что-то миленькое.
Вот от чего, собственно, было так погано на душе, когда он забрал телефон, когда устроил аукцион этот дурацкий. Все ясно. Просто чувствовалось, что это не просто так — игрушечки. Что кончится гадко, гаже не бывает.
Сдохнет он, как же. Сдох уже. И теперь эти дохлые снобы, эти Вечные Князья, черт бы их побрал вместе их с силой, просто рады-радешеньки принять его в свое избранное общество. И Жоффруа этот, и Артур — сливки, скажите на милость. И вот все снова по-старому. Он — как новенький, он — как всегда, спокойный такой, как танк, простой такой — будто для него это все привычно, понятно, нормально… ТАК обниматься, ТАК лапать, мать твою — и кого!
Лешка бросил машину у подъезда дома. ОН наверняка сперва придет в гараж и будет ждать там. И пусть. К лучшему. Пусть поизображает дружеское участие — больно это здорово у него выходит. Не придерешься.
Лешка вошел и оглядел свое жилище отстраненным чужим взглядом. Здорово оно все-таки стало нежилым в последнее время. Вроде бы чисто, а все равно как-то… В гараж Лешка переселился, вот что. И все из-за того же. Из-за того, что стыдно перед Маргошкой. Дожили.
Марго смотрела с фотографии с легкой улыбкой. И волосы у нее развевались, и загорелые плечи были низко открыты, и глаза блестели.
Лешка моргнул, снова моргнул, борясь со слезами, которые некстати сами собой поднимались откуда-то снизу. Вытащил из чулана точило. Достал из пластикового сундучка со столовыми приборами Маргошкину серебряную ложку. Мысленно прикинул длину ручки. Сантиметров пятнадцать-двадцать, а больше никому и не надо.
Навести и заточить лезвия было делом пяти минут. Серебро — мягкий металл. Только держать заточку получилось неудобно. Но — на один раз хватит.
Лешка успел завернуть ложку в салфетку и сунуть в карман, а точило запихнуть обратно, перед тем, как в дверь позвонились.
Явился.
Лешка включил телевизор, поймал ночной канал и уселся в кресло.
Он позвонил еще раз, потом, судя по всему, прошел через дверь. Секунду возился в коридоре. Вошел в комнату, уже босой и без куртки. Сел на пол рядом с креслом, положил ладошки на подлокотник.
— Я думал, ты в гараж поехал.
Мне плевать, что ты думал.
— Ты сердишься, да?
Много чести на тебя сердиться.
— Леш, понимаешь, у Вечных своего рода закон… не оставаться в долгу… а Дрейк…
— Слушай, ты можешь оставить меня в покое?! Просто на некоторое время заткнуться, а?!
— Леш, мне просто не хотелось, чтобы на нем мой след остался. Пусть он там… сам по себе…
— Отвали.
Встал, постоял пару минут над душой. Взял с комода свернутый плед, бросил на диван. Сходил на кухню. Кагора хлебнуть — звякнул бутылкой об стакан. Вернулся, лег, повернулся лицом к стене.
Лешка выключил телевизор, взял какую-то книгу, раскрыл на середине, замер, бессознательно бегая глазами по строчкам. Слышал, как он дышит. Его , похоже, бессонница мучила — не спалось бедняжке. Но примерно через полчаса бессмысленного рассматривания типографских знаков на одной и той же странице, Лешка осознал, что его дыхания уже не слышит.
Спит он крепко. Просто мертвецки.
Лешка встал с кресла тихо, так тихо, что сам удивился. Вытащил заточку из кармана, развернул, бросил салфетку. Подошел — даже Марго бы не проснулась, хоть и чутко спала — не говоря уж о нем .
Он лежал на правом боку, подсунув ладошки под голову. Удобно. И плед съехал куда-то ниже талии. Как по заказу.
Держать вправду было неудобно, но Лешка приноровился. И удар нанес коротко и точно. Просто удивительно, до чего точно. Будто месяц тренировался. В левый бок между ребер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Ух и эксперементец же вышел! Я оценил, что такое «поцелуй вампира» на деле, в полевых условиях, оценил на все сто — даже голова закружилась. Джеффри научил меня раскрываться и «включаться в систему», когда я целуюсь, я сгоряча раскрылся и Кларе, полностью, как учили — и она ухватила и дернула изо всех сил. У нее даже щеки вспыхнули, как будто она выпила крови.
Я чуть не оттолкнул ее, как боксера, который вошел в клинч. Помешали только остатки человеческого джентльменства — и я освободился осторожно, чтобы дама не обиделась. Но она обиделась.
— Вы не любите женщин, Дрейк? — спросила она ядовито.
Меня не столько задела постановка вопроса — то ли сознательно нечестная, то ли глупая — сколько то, что Кларочка знает мое погоняло.
— Ладно уже, Клара, — сказал я. — И вы не женщина, и я не мужчина, а вампирам нелепо обвинять друг друга в сексуальных извращениях. Но оставим это. Почему вы назвали меня Дрейком?
— Так… Слышала от Энди. И от его смертного дружка, — сказала она и гадко хихикнула. — От его дружка, который хотел вас застрелить. Урод, но потешный.
Мне вдруг срочно захотелось пойти к Джеффри и сесть с ним в обнимку — как в детстве хочется к маме на ручки. Чтобы почувствовать себя не одиноким и под защитой. Такого щенячества я устыдился и, погасив импульс усилием воли, уселся, развалился и потребовал крови с вином.
И тут на краешек второго стула за моим столом присел этот Энди.
На миг я потерял дар речи. Я был в такой ярости, что думал — направленный поток силы снесет его со стула. Ошибся.
— Ну, что ты злишься, Дрейк… — пробормотал он, как нашкодивший ребенок. И потер стол пальчиком.
Я встал, обошел стол, взял его за шкирку и поднял. Он покосился снизу, как котенок, и злость как-то остыла. Но, тем не менее, я выволок его за шиворот из зала в вестибюль и отшвырнул к стене.
— А сейчас я тебе головенку сверну, — сказал я и уж постарался, чтобы это страшно прозвучало.
Он и перепугался — я почувствовал. У него не доставало силенок со мной справиться, даже спорить — и мне вдруг стало смешно. Елы-палы, тоже мне око! Графенок Дракула из местного детсада. Вечный подросточек, который за все это множество ночей так и не повзрослел до конца, ребенок брошенный. Сиротка — кто перетащил , тот, похоже, бросил, а мама с папой померли.
И из-за этого существа — которое прижалось к стеночке и вздохнуть боится — я так перетрусил при жизни! Ой, дурак…
— Тебе чего надо? — спросил я грозно.
— Ну… — потянул он, не поднимая глаз. Сейчас сквозь землю провалится — как только хватило смелости подойти?
— Сделай милость, говори внятно.
— Я там у тебя… сдернул… в общем, я…
— Андрюша, тебя что же, встряхнуть нужно, что бы муть осела?
— Ну извини… я просто…
— Да я уж заметил, что просто.
— Нет, я просто… отдать хотел… ну… то, что сдергивал… по-честному…
Ну ничего себе!
Я был так поражен, что выпустил его воротник — и он тут же обнял меня за шею, не как девушка, а как дошколенок, когда ему скажешь: «Покажи-ка, как ты папу любишь». И точно так же наивно повернул мою голову к себе — но поцеловал-то по-настоящему. Как вампир, который знает, что делает.
Он не включался в систему обмена — он бухнул на меня волну тепла, насколько хватило пороху, так же по-детски, как обнимался. На! И при этом раскрылся и вывернулся душой наружу, как только смог — и такой, черт возьми, чистенькой и юной душой. Сплошная детская любовь ко всему миру божьему.
Я подумал, что забрать подарок и уйти будет непростительным расточительством. Потенциальными друзьями не бросаются, а бросать детей одних и подавно жестоко.
Он, видимо, уловил, что я думаю — не целиком, конечно, не та фигура, но в общих чертах. И потянулся навстречу, как только смог — «я хороший!» — да хороший, хороший, малыш, кто ж спорит. И я осторожно, насколько сумел, поменял вектор потока — сила навстречу силе.
И тут до меня дошло, что он просто снимает собственный Зов. Свою старую отметку. Ох, ничего себе!
И не потому ли ты меня отметил, что просто хотел видеть не трупом, а среди своих. Гуманист, однако. А телефон сбагрил, и сейчас силу отдаешь — потому что не желаешь изменять со мной этой своей юной пассии. Чужой ты мне, не претендуешь на меня — и дал это почувствовать.
И тут я ощутил затылком чей-то взгляд мегатонной мощи. Я прервал контакт, отпустил Энди — и увидел Лешку. Очевидно, человек только что вошел в холл. И узрел — хотел бы я знать, каково это выглядело с его точки зрения. И, дьявольщина, какое лицо у него было, какой типаж — «Ты когда-нибудь видала во время минета глаза своего мужа, дорогая? А у моего такие глаза были, когда он в тот момент в комнату вошел!»
А Лешка развернулся и опрометью ломанулся за двери. Энди взглянул на меня беспомощно — и дернулся за ним. Ну и дела… Мне оставалось только переглянуться с охранником Витей, у которого появилась понимающая ухмылка на горилльей харе — чем-то он напоминал Мартына — тоже ухмыльнуться, виновато, и отправиться разыскивать Джеффри.
Лешка и Энди пришли вместе, но при виде Клары Лешка тут же захотел исчезнуть.
— Сказать ей что-нибудь? — спросил Энди сочувственно.
— Черт, еще смотрит в нашу сторону… Нет уж, лучше пойдем отсюда.
Лешка решительно повернулся к дверям, но Клара из ничего, как умеют только вампиры, возникла прямо на его пути.
— Что надо? — спросил Лешка хмуро. — Быстрей, я тороплюсь.
— Поговорить, — сказала Клара мягко. — Только с глазу на глаз.
— Не о чем нам говорить.
— Леш… пожалуйста…
Лицо Клары оттаяло, глаза выглядели тусклыми, как темные опалы на браслете. Опасность неукротимой стихийной силы уже не исходила от нее темными волнами. Ей, пожалуй, действительно хотелось поговорить, и Лешка решился.
— Слышь, Энди, — сказал он, смущаясь, — я тут скажу пару слов.
Энди усмехнулся, кивнул и ушел. Клара взяла Лешку за руку, отчего он поморщился, и они вместе ушли в затененную нишу за эстрадой.
— Что ты хочешь сказать? — хмуро спросил Лешка, усевшись.
— Ты зря сбежал. Я тебя не гнала.
— Я не сбежал.
— Ах, ушел! Все равно зря.
— Захотел — и ушел.
— Теперь будешь злиться на меня?
— Интересно, а чего бы ты ждала?
Клара прикусила губу, усмехнулась — у нее снова был отрешенный прислушивающийся вид. Лешке это не понравилось.
— Ты чего это задумала?
— Да ничего. Просто сегодня первый раз мсье Жоффруа пришел, со своим миньоном. Новеньким. Ты его знаешь.
— Никого я не знаю. И до Жоффруа мне дела нет.
— А этого типа зовут Дрейк. Хотя он теперь Мигель, видите ли. Он теперь, видите ли, крутой. Как же — он мсье Жоффруа позвонил, не кому-нибудь, а тот его взял под крылышко. Орла недостреленного.
— Слушай, Клара, мне наплевать! Поняла?
— Поняла, поняла, просто думала, что тебе интересно. Мне-то что? Просто за этим Дрейком Энди бегает, а мсье Жоффруа — ни ползвука. Чем бы дитя ни тешилось…
Кровь бросилась Лешке в лицо.
— Ты врешь!
Клара коротко, зло рассмеялась.
— Вот еще. Зачем мне? Ведь этот милый мальчик — не мой компаньон. Просто он Дрейка облизать готов с головы до ног. Чистая сила у нечистой силы, видишь ли…
— Ты врешь! — почти выкрикнул Лешка.
— И не думаю. Твой Энди с порога к нему побежал. Они лижутся в холле. Мне даже отсюда слышно.
Лешка вскочил, опрокинув стул, и выбежал из зала.
Ему изо всех сил хотелось, чтобы слова Клары оказались самой подлой и грязной ложью — но через миг пришлось убедиться в ее правоте. Дрейк и Энди так самозабвенно целовались в простенке между двумя колоннами, что даже не заметили сразу Лешкиного присутствия.
Дрейк, шикарный, как все Вечные Князья, Дрейк в черной шелковой рубашке и бархатных штанах, будто ему не привыкать, будто всегда был вампиром, Дрейк с бесцветными глазами, в которых появились красные огоньки — такой спокойный, надменный, уверенный в себе, сволочь, и Энди с такой знакомой Лешке детской, лукавой, кокетливой миной — они оба были так спокойны и так нежны, будто вся эта мерзость — в порядке вещей. Будто это совершенно нормально — здесь, чуть ли не посреди зала, где каждый может увидеть. Будто это не должно ни удивлять, ни шокировать, ни бесить, как самое обычное дело.
И когда Лешка встретился взглядом с Дрейком, наконец-то его заметившим, и увидел его лицо, понимающее, насмешливое, снисходительное — что-то внутри разбилось со звоном, и в живую плоть воткнулись осколки. Лешка выскочил на мороз без куртки и шапки, торопясь, дрожащими руками, отпер машину — и она, как послушное животное, завелась с пол-оборота.
Кажется, Энди выбежал следом, но это уже не имело значения.
Все оказалось враньем, предательством и враньем.
Жалеть, уговаривать себя, слушать объяснения уже не имело смысла. Если враньем было все с самого начала, что можно поправить объяснениями! Сила… Чистая сила.
Конечно, любой из них на что угодно готов ради этой поганой силы. И вранье началось еще тогда, в квартире Вадика, когда он настоял на своем, заставил оставить этого гада в живых, а потом забрал его телефон. Поразвлекаться хотел, видите ли
Поразвлекался.
Обнимался. В глаза заглядывал. Говорил что-то миленькое.
Вот от чего, собственно, было так погано на душе, когда он забрал телефон, когда устроил аукцион этот дурацкий. Все ясно. Просто чувствовалось, что это не просто так — игрушечки. Что кончится гадко, гаже не бывает.
Сдохнет он, как же. Сдох уже. И теперь эти дохлые снобы, эти Вечные Князья, черт бы их побрал вместе их с силой, просто рады-радешеньки принять его в свое избранное общество. И Жоффруа этот, и Артур — сливки, скажите на милость. И вот все снова по-старому. Он — как новенький, он — как всегда, спокойный такой, как танк, простой такой — будто для него это все привычно, понятно, нормально… ТАК обниматься, ТАК лапать, мать твою — и кого!
Лешка бросил машину у подъезда дома. ОН наверняка сперва придет в гараж и будет ждать там. И пусть. К лучшему. Пусть поизображает дружеское участие — больно это здорово у него выходит. Не придерешься.
Лешка вошел и оглядел свое жилище отстраненным чужим взглядом. Здорово оно все-таки стало нежилым в последнее время. Вроде бы чисто, а все равно как-то… В гараж Лешка переселился, вот что. И все из-за того же. Из-за того, что стыдно перед Маргошкой. Дожили.
Марго смотрела с фотографии с легкой улыбкой. И волосы у нее развевались, и загорелые плечи были низко открыты, и глаза блестели.
Лешка моргнул, снова моргнул, борясь со слезами, которые некстати сами собой поднимались откуда-то снизу. Вытащил из чулана точило. Достал из пластикового сундучка со столовыми приборами Маргошкину серебряную ложку. Мысленно прикинул длину ручки. Сантиметров пятнадцать-двадцать, а больше никому и не надо.
Навести и заточить лезвия было делом пяти минут. Серебро — мягкий металл. Только держать заточку получилось неудобно. Но — на один раз хватит.
Лешка успел завернуть ложку в салфетку и сунуть в карман, а точило запихнуть обратно, перед тем, как в дверь позвонились.
Явился.
Лешка включил телевизор, поймал ночной канал и уселся в кресло.
Он позвонил еще раз, потом, судя по всему, прошел через дверь. Секунду возился в коридоре. Вошел в комнату, уже босой и без куртки. Сел на пол рядом с креслом, положил ладошки на подлокотник.
— Я думал, ты в гараж поехал.
Мне плевать, что ты думал.
— Ты сердишься, да?
Много чести на тебя сердиться.
— Леш, понимаешь, у Вечных своего рода закон… не оставаться в долгу… а Дрейк…
— Слушай, ты можешь оставить меня в покое?! Просто на некоторое время заткнуться, а?!
— Леш, мне просто не хотелось, чтобы на нем мой след остался. Пусть он там… сам по себе…
— Отвали.
Встал, постоял пару минут над душой. Взял с комода свернутый плед, бросил на диван. Сходил на кухню. Кагора хлебнуть — звякнул бутылкой об стакан. Вернулся, лег, повернулся лицом к стене.
Лешка выключил телевизор, взял какую-то книгу, раскрыл на середине, замер, бессознательно бегая глазами по строчкам. Слышал, как он дышит. Его , похоже, бессонница мучила — не спалось бедняжке. Но примерно через полчаса бессмысленного рассматривания типографских знаков на одной и той же странице, Лешка осознал, что его дыхания уже не слышит.
Спит он крепко. Просто мертвецки.
Лешка встал с кресла тихо, так тихо, что сам удивился. Вытащил заточку из кармана, развернул, бросил салфетку. Подошел — даже Марго бы не проснулась, хоть и чутко спала — не говоря уж о нем .
Он лежал на правом боку, подсунув ладошки под голову. Удобно. И плед съехал куда-то ниже талии. Как по заказу.
Держать вправду было неудобно, но Лешка приноровился. И удар нанес коротко и точно. Просто удивительно, до чего точно. Будто месяц тренировался. В левый бок между ребер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39