Антенны на крыше дома под нами напоминали белые мохнатые кораллы с изогнутыми рогами веток. Прямо напротив окна в черном небе висела в туманном круге розоватая жемчужная луна. Наступила настоящая новогодняя погода — до праздника оставалось уже недели две, никак не больше.
Джеффри неслышно подошел сзади и сказал:
— Будем выполнять петровский указ, Мигель?
— Какой это?
— Ну, елку, елку будем украшать? Вифлеемская звездочка на макушке, свечки, все эти рождественские прелести, а?
— Ну да, почему бы вампирам и не праздновать Рождество! — сказал я и толкнул его плечом.
Джеффри рассмеялся и показал мне пару красненьких елочных шариков на шелковой ленточке.
— А мне нравится, — сказал он. — Симпатичный обычай, не говоря уже о восхитительном запахе.
— Ну, хорошо, — сдался я. — Украшаем елку и водим вокруг хоровод.
— И поем «Маленькой елочке холодно зимой».
— Нет, лучше «В лесу родилась елочка».
— А кто ее родил? Колко же ему было…
— Да ну тебя, пошляк!
Джеффри принес бутылку кагора и стаканы. Я бы, пожалуй, хлебнул и чего-нибудь покрепче — мы с ним жили одним кагором. Он взглянул на меня и сказал:
— Как-то не тянет охотиться. Может, в клуб сходим?
— Клуб вампиров — это круто, конечно, но опять же консервы, дьявольщина, а я шоколадку хочу!
А если серьезно, я с удовольствием посмотрел бы на клуб — но уж слишком здорово было дурачиться. Впрочем, Джеффри понял, что мне интересно — мы стали собираться и пикироваться по ходу процесса.
Мне ужасно нравилось жилье Джеффри — маленькая квартирка под самой крышей высотного дома. Я оценил тишину, тепло и великолепный заросший двор под окном. Еще меня тронул портрет де ля Сола — бледного парня в шикарном старинном костюме, при шпаге, темноволосого, с чертиками в прищуренных глазах. Похоже, этот портрет писали в те времена, когда Мигель уже был вампиром — и здорово вышло, насколько я понимаю в живописи. Джеффри был прав — де ля Сола мне действительно понравился. Я решил, что он был сильный и отчаянный, и совершенно смирился с его местом в Джеффриной биографии. В общем, когда Джеффри предложил сначала пожить у него, я согласился, не раздумывая. Единственным композиционным излишеством в его логове, на мой взгляд, конечно, был роскошный гроб черного дерева с белым атласом и кружевами внутри. Каждый раз, когда он попадался мне на глаза, хотелось прикалываться со страшной силой.
— Здорово, конечно, дрыхнуть, как граф Дракула — сказал я, когда очередной раз об него споткнулся. — Но подозреваю, что в этом гробу ты похож на покойного главу правительства.
— Просто привык, — сказал Джеффри и посмотрел на гроб с симпатией. — В свое время это считалось хорошим тоном. Это, между прочим, очень старый гроб, еще испанского времени, мой талисман, если хочешь.
— Ну да, антиквариат! Понимаю, как говорится, цинковые — долговечнее, зато деревянные — полезнее для здоровья.
Джеффри фыркнул и уязвлено заявил:
— Я же не возражаю против твоей нелепой человеческой манеры спать на диване.
— Я не заметил, чтобы сегодня тебе было неудобно на диване.
— Это только за компанию, и потому, что тебя в гроб не затащить. Я думаю, ты еще освоишься.
— Нет уж, я так как-нибудь. Лучше мы так, по привычке, пока еще шевелимся.
Джеффри замахнулся диванной подушкой, но я пригнулся за спинку кресла.
— Так мы никогда не выйдем, — сказал Джеффри.
— Ладно, перемирие, — сказал я и влез в куртку.
Через пару минут мы вышли из квартиры и спустились вниз. Уже на лестнице пахло жестоким холодом. В открытую дверь подъезда ворвался морозный воздух. Мы нырнули в ночь, как в черную прорубь с ледяной водой — и от этого стало так же холодно, жарко и весело.
У Джеффри не было машины — по-моему, он так и не отвык от кабриолетов на лошадиной тяге. Но против моей он ничего не имел.
В результате вместо бестолковой болтовни я слушал ценные сведенья об избранном обществе, в которое мы направлялись.
— Настоящих Вечных Князей там почти нет, так, детки — но в сущности, так или примерно так было всегда на любом вампирском сборище, — говорил Джеффри. — Вообще, слухи о бессмертии вампиров сильно преувеличены. Мало кто из них живет достаточно долго — для этого нужен определенный склад ума, темперамент, да и любовь к жизни не последний компонент. Одиночки первые лет пятьдесят развлекаются убийствами и злодействами, а потом пресыщаются этой суетой до тошноты и прекращают спектакль сами или подворачиваются людям, что кончается так же. Истерики кончают с собой в первые лет десять. Дураки нарываются на неприятности. Моральные уроды опускаются, начинают жрать мертвечину, вырождаются в упырей, мерзких тварей, лишенных силы, быстро издыхают. Женщины довольно часто становятся настоящими монстрами — ведь вампир не может забеременеть и родить, а секс некоторым образом меняет смысл. Инстинкт притупляется, в семье и муже отпадает надобность, к тому же появляется возможность проявить скрытую злобу, которая встречается у прекрасных дам чаще, чем кажется. В общем, живут они иногда подольше, но держаться от них целесообразно подальше.
— Ну и что же представляет из себя эта тусовочка?
— Да так, резвящаяся молодежь. Быстро учатся ломаться, придумывают себе шикарные nome de guerre, псевдонимы, придумывают, чем время занять. А в сущности, такие же вампиры, как везде — трогательная смесь силы с беззащитностью. Меняются пассиями, закатывают скандалы и сцены, сплетничают, злятся — совсем как люди, только обнаженнее.
— Духовный некрофилический стриптиз.
— В этом роде.
— А этот мальчик с девичьими глазками?
— А, Андрей? Устроил аукцион с твоим телефоном. Развлекает девиц и своего смертного приятеля. Мучается от одиночества. Из истериков.
— Гаденыш.
— Гаденыш. Но я рад, что тебя не убили, а отметили.
Я тормознул у парадного подъезда. Напротив роскошного входа в клуб с льдисто-голубой надписью «Лунный бархат» над стеклянными евродверями была оборудована автостоянка. И ее украшал серебряный «Кадиллак».
— Вообще-то, — заметил Джеффри, — лошади всегда были печальной необходимостью. Животные Вечных не любят, чуют существа из инобытия, с совсем другой природой.
Это было похоже на правду.
В холле такого же пижонско-европейского вида, как и парадный подъезд, меня здорово позабавил охранник. Этот орел в камуфляжной форме обладал такой фигурой, что будь я режиссером фильма ужасов, предложил бы ему сыграть Франкенштейна или голема, но уж никак не графа Дракулу. Аристократизма и утонченности там было, как говорится, не больше, чем огурцов в акации.
Тем более удивительно, что при виде Джеффри он просиял, ухмыльнулся во все хлебало и радостно сказал:
— Добрый вечер, сударь. Давно вас не было.
Это «сударь» из этих уст меня добило.
— Мне ничего не передавали, Витя? — спросил Джеффри.
— Как будто нет.
— Хорошо.
Пожалуй, мой Джеффри был менее разборчивым в контактах, чем я думал. Снобизмом там и не пахло.
— У тебя с этой гориллой дружеские отношения? — спросил я, когда мы входили в зал.
— Он один из немногих вампиров в этом клубе, которые вызывают симпатию, — сказал Джеффри. — Внешность вышибалы не мешает ему иметь душу и разум, к тому же он редкостно наблюдателен.
— Как его угораздило перейти на эту сторону ?
— Женщина, Мигель, женщина. Как еще мужчину может угораздить попасть в беду?
Я только усмехнулся. Общество, собравшееся в зале, ярко иллюстрировало эту мысль. Погибельных красоток здесь вертелось немало; просто удивительно, какими восхитительными существами после перехода становятся самые простые девицы. На смертных это должно производить неизгладимое впечатление; Вечные — другое дело, Вечных фантиком не обманешь. Инобытие поразительно меняет облик, а вот души не касается. Мелкая душа так мелкой и остается, как я понял; грязная душонка остается грязной, зато чистая не пачкается, и все действительно намного обнаженнее — осязаемо, видно, как говорится, невооруженным глазом, как цвет лица.
И глазела вся эта публика на меня, как на кинозвезду… точнее, как на везунчика, сопровождающего кинозвезду, решившую откушать чашечку кофе. С завистью и почтением. С почтительной завистью и завистливым почтением. С бешеной завистью и ярко выраженной злобой. С благоговейной завистью и искрящимся в глазках интересом определенного рода. Из чего я смог заключить, что мой Джеффри — личность наипопулярнейшая.
Я тоже, к собственному удивлению, быстро приобретал популярность — за его счет.
Тем временем к нам подошла очень красивая девушка-вампир. Ее белое лицо окружали крутые кудряшки шоколадного цвета, простое закрытое черное платье с длинной широкой юбкой стелилось по полу, в ее вишневых глазах, как темная вода, стояла печаль. Джеффри отвесил поклон, и девушка грустно улыбнулась. Потом посмотрела на меня — и я почувствовал смутный отблеск силы, тонкий, нежный, но заметный.
— Вам всегда везло, Жоффрей, — сказала она. — У вас хватает разума и такта равно располагать к себе людей и Вечных.
— Вы рано отчаиваетесь, Лиз, — сказал Джеффри. — Вы еще очень молоды.
— Моя душа обледенела, мой милый, — сказала Лиз. — У меня нет сил на злобу и радость, а без них Хозяин — просто кусок льда.
Мне стало жаль ее. Она одарила меня ласковым взглядом королевы, специально разученным для рыцаря, отличившегося на турнире — но этот снисходительный оттенок ласковости не показался обидным. Я понял, что девушка стоит почтительного внимания — кажется, я начал вписываться в вампирскую среду, где пол имел очень небольшое значение. Я для нее — всего лишь молодой, салага, хотя и с задатками, так я истолковал ее отношение, совершенно непредвзятое. Я согласился с оценкой — и принял то уважение, которое полагается из молодых да раннему, не претендуя на большее.
— Вы побеседуете со мною? — спросила Лиз у Джеффри. Я даже решил, что она не возразит против моего общества.
— Конечно, Лиз, — сказал Джеффри и придвинул к ней стул. — Мы постараемся вас развеселить.
— Остается поблагодарить вас за добрые намерения, — сказала Лиз и села на стул, как на трон.
— Только, с вашего позволения, я не хотел бы общаться с вашей свитой, — сказал Джеффри, понизив голос.
Лиз как-то смущенно кивнула. Я решил, что одиночество сделало бедняжку неразборчивой в контактах. Она одним взглядом отослала прочь двух шикарных девочек, ярких и пустеньких, как елочные игрушки, и мужчину с бородкой, который старательно делал надменный вид, но был молод и неуверен в себе. Эта компания ретировалась без звука — они тоже признавали местную дисциплину.
Я пребывал в легком замешательстве. С одной стороны, общество Джеффри и Лиз было лестно, с другой — я хотел бы осмотреться и понюхать воздух, прикинуть, чего стою среди своих ровесников, а уходить было как-то неловко.
— Если тебе нужно наблюдать — наблюдай, — догадался Джеффри, когда я вопросительно на него посмотрел. — Придешь, когда захочешь.
Я кивнул, взял со стола стакан с горячей кровью, и отправился наблюдать.
Меня тут же окружили девицы. Их вообще тусовалось в клубе гораздо больше, чем мужчин, и, большей частью, они были молоды и стервоваты. И все изображали вампиров, древних, как мир — причем неважно изображали. Моя сила действовала на них, как огонь на мотыльков — они искали, кто будет подкармливать их своим теплом, так же, как при жизни подобные особы ищут, кто станет давать им деньги. Они кокетничали и строили глазки, болтали, так же, как смертные женщины — попади я сюда не с Джеффри, а как-нибудь иначе, непременно купился бы на эти человеческие подходцы. Но я уже успел понять, что сексуальные штучки, неотразимые при жизни, в инобытии больше не действуют — имеет значение только сила и два ее потока: к себе и от себя. Джеффри дал почувствовать всю прелесть обмена — теперь мне не хотелось становиться дойной коровой для какой-нибудь потусторонней красотки, которая вовсе не желает меняться, а хочет лишь получать, сколько дам.
Чтобы покончить с эмоциональным разбродом, я начал фривольную беседу с рыжеволосой душенькой. Она очень несредне выглядела — меня вдруг начал ужасно занимать вопрос, каков секс после перехода.
— А вы любите музыку? — спрашивала она и поглаживала стекло бокала, и водила взглядом по столу, и переливалась улыбкой. — А какую? А вы умеете играть на гитаре? А кем вы были раньше?
— Хотите потанцевать? — спросил я, благо музыканты на маленькой эстраде играли нежную медленную мелодию, подходящую для танцев-тисканий наилучшим образом.
Натурально, она хотела. Она — ее звали Клара, и это, как я понял, был тот самый, описанный Джеффри, nome de guerre — ужасно хотела, наконец, оставить формальности и добраться до физического контакта. Благо, прикосновения и поцелуи — это чертовски много для вампира, наверное, не намного меньше, чем постель для человека.
Мы встали и вышли на площадку около эстрады. Я, не мудрствуя лукаво, обнял ее, прижал к себе и сделал вид, что переминаюсь с ноги на ногу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Джеффри неслышно подошел сзади и сказал:
— Будем выполнять петровский указ, Мигель?
— Какой это?
— Ну, елку, елку будем украшать? Вифлеемская звездочка на макушке, свечки, все эти рождественские прелести, а?
— Ну да, почему бы вампирам и не праздновать Рождество! — сказал я и толкнул его плечом.
Джеффри рассмеялся и показал мне пару красненьких елочных шариков на шелковой ленточке.
— А мне нравится, — сказал он. — Симпатичный обычай, не говоря уже о восхитительном запахе.
— Ну, хорошо, — сдался я. — Украшаем елку и водим вокруг хоровод.
— И поем «Маленькой елочке холодно зимой».
— Нет, лучше «В лесу родилась елочка».
— А кто ее родил? Колко же ему было…
— Да ну тебя, пошляк!
Джеффри принес бутылку кагора и стаканы. Я бы, пожалуй, хлебнул и чего-нибудь покрепче — мы с ним жили одним кагором. Он взглянул на меня и сказал:
— Как-то не тянет охотиться. Может, в клуб сходим?
— Клуб вампиров — это круто, конечно, но опять же консервы, дьявольщина, а я шоколадку хочу!
А если серьезно, я с удовольствием посмотрел бы на клуб — но уж слишком здорово было дурачиться. Впрочем, Джеффри понял, что мне интересно — мы стали собираться и пикироваться по ходу процесса.
Мне ужасно нравилось жилье Джеффри — маленькая квартирка под самой крышей высотного дома. Я оценил тишину, тепло и великолепный заросший двор под окном. Еще меня тронул портрет де ля Сола — бледного парня в шикарном старинном костюме, при шпаге, темноволосого, с чертиками в прищуренных глазах. Похоже, этот портрет писали в те времена, когда Мигель уже был вампиром — и здорово вышло, насколько я понимаю в живописи. Джеффри был прав — де ля Сола мне действительно понравился. Я решил, что он был сильный и отчаянный, и совершенно смирился с его местом в Джеффриной биографии. В общем, когда Джеффри предложил сначала пожить у него, я согласился, не раздумывая. Единственным композиционным излишеством в его логове, на мой взгляд, конечно, был роскошный гроб черного дерева с белым атласом и кружевами внутри. Каждый раз, когда он попадался мне на глаза, хотелось прикалываться со страшной силой.
— Здорово, конечно, дрыхнуть, как граф Дракула — сказал я, когда очередной раз об него споткнулся. — Но подозреваю, что в этом гробу ты похож на покойного главу правительства.
— Просто привык, — сказал Джеффри и посмотрел на гроб с симпатией. — В свое время это считалось хорошим тоном. Это, между прочим, очень старый гроб, еще испанского времени, мой талисман, если хочешь.
— Ну да, антиквариат! Понимаю, как говорится, цинковые — долговечнее, зато деревянные — полезнее для здоровья.
Джеффри фыркнул и уязвлено заявил:
— Я же не возражаю против твоей нелепой человеческой манеры спать на диване.
— Я не заметил, чтобы сегодня тебе было неудобно на диване.
— Это только за компанию, и потому, что тебя в гроб не затащить. Я думаю, ты еще освоишься.
— Нет уж, я так как-нибудь. Лучше мы так, по привычке, пока еще шевелимся.
Джеффри замахнулся диванной подушкой, но я пригнулся за спинку кресла.
— Так мы никогда не выйдем, — сказал Джеффри.
— Ладно, перемирие, — сказал я и влез в куртку.
Через пару минут мы вышли из квартиры и спустились вниз. Уже на лестнице пахло жестоким холодом. В открытую дверь подъезда ворвался морозный воздух. Мы нырнули в ночь, как в черную прорубь с ледяной водой — и от этого стало так же холодно, жарко и весело.
У Джеффри не было машины — по-моему, он так и не отвык от кабриолетов на лошадиной тяге. Но против моей он ничего не имел.
В результате вместо бестолковой болтовни я слушал ценные сведенья об избранном обществе, в которое мы направлялись.
— Настоящих Вечных Князей там почти нет, так, детки — но в сущности, так или примерно так было всегда на любом вампирском сборище, — говорил Джеффри. — Вообще, слухи о бессмертии вампиров сильно преувеличены. Мало кто из них живет достаточно долго — для этого нужен определенный склад ума, темперамент, да и любовь к жизни не последний компонент. Одиночки первые лет пятьдесят развлекаются убийствами и злодействами, а потом пресыщаются этой суетой до тошноты и прекращают спектакль сами или подворачиваются людям, что кончается так же. Истерики кончают с собой в первые лет десять. Дураки нарываются на неприятности. Моральные уроды опускаются, начинают жрать мертвечину, вырождаются в упырей, мерзких тварей, лишенных силы, быстро издыхают. Женщины довольно часто становятся настоящими монстрами — ведь вампир не может забеременеть и родить, а секс некоторым образом меняет смысл. Инстинкт притупляется, в семье и муже отпадает надобность, к тому же появляется возможность проявить скрытую злобу, которая встречается у прекрасных дам чаще, чем кажется. В общем, живут они иногда подольше, но держаться от них целесообразно подальше.
— Ну и что же представляет из себя эта тусовочка?
— Да так, резвящаяся молодежь. Быстро учатся ломаться, придумывают себе шикарные nome de guerre, псевдонимы, придумывают, чем время занять. А в сущности, такие же вампиры, как везде — трогательная смесь силы с беззащитностью. Меняются пассиями, закатывают скандалы и сцены, сплетничают, злятся — совсем как люди, только обнаженнее.
— Духовный некрофилический стриптиз.
— В этом роде.
— А этот мальчик с девичьими глазками?
— А, Андрей? Устроил аукцион с твоим телефоном. Развлекает девиц и своего смертного приятеля. Мучается от одиночества. Из истериков.
— Гаденыш.
— Гаденыш. Но я рад, что тебя не убили, а отметили.
Я тормознул у парадного подъезда. Напротив роскошного входа в клуб с льдисто-голубой надписью «Лунный бархат» над стеклянными евродверями была оборудована автостоянка. И ее украшал серебряный «Кадиллак».
— Вообще-то, — заметил Джеффри, — лошади всегда были печальной необходимостью. Животные Вечных не любят, чуют существа из инобытия, с совсем другой природой.
Это было похоже на правду.
В холле такого же пижонско-европейского вида, как и парадный подъезд, меня здорово позабавил охранник. Этот орел в камуфляжной форме обладал такой фигурой, что будь я режиссером фильма ужасов, предложил бы ему сыграть Франкенштейна или голема, но уж никак не графа Дракулу. Аристократизма и утонченности там было, как говорится, не больше, чем огурцов в акации.
Тем более удивительно, что при виде Джеффри он просиял, ухмыльнулся во все хлебало и радостно сказал:
— Добрый вечер, сударь. Давно вас не было.
Это «сударь» из этих уст меня добило.
— Мне ничего не передавали, Витя? — спросил Джеффри.
— Как будто нет.
— Хорошо.
Пожалуй, мой Джеффри был менее разборчивым в контактах, чем я думал. Снобизмом там и не пахло.
— У тебя с этой гориллой дружеские отношения? — спросил я, когда мы входили в зал.
— Он один из немногих вампиров в этом клубе, которые вызывают симпатию, — сказал Джеффри. — Внешность вышибалы не мешает ему иметь душу и разум, к тому же он редкостно наблюдателен.
— Как его угораздило перейти на эту сторону ?
— Женщина, Мигель, женщина. Как еще мужчину может угораздить попасть в беду?
Я только усмехнулся. Общество, собравшееся в зале, ярко иллюстрировало эту мысль. Погибельных красоток здесь вертелось немало; просто удивительно, какими восхитительными существами после перехода становятся самые простые девицы. На смертных это должно производить неизгладимое впечатление; Вечные — другое дело, Вечных фантиком не обманешь. Инобытие поразительно меняет облик, а вот души не касается. Мелкая душа так мелкой и остается, как я понял; грязная душонка остается грязной, зато чистая не пачкается, и все действительно намного обнаженнее — осязаемо, видно, как говорится, невооруженным глазом, как цвет лица.
И глазела вся эта публика на меня, как на кинозвезду… точнее, как на везунчика, сопровождающего кинозвезду, решившую откушать чашечку кофе. С завистью и почтением. С почтительной завистью и завистливым почтением. С бешеной завистью и ярко выраженной злобой. С благоговейной завистью и искрящимся в глазках интересом определенного рода. Из чего я смог заключить, что мой Джеффри — личность наипопулярнейшая.
Я тоже, к собственному удивлению, быстро приобретал популярность — за его счет.
Тем временем к нам подошла очень красивая девушка-вампир. Ее белое лицо окружали крутые кудряшки шоколадного цвета, простое закрытое черное платье с длинной широкой юбкой стелилось по полу, в ее вишневых глазах, как темная вода, стояла печаль. Джеффри отвесил поклон, и девушка грустно улыбнулась. Потом посмотрела на меня — и я почувствовал смутный отблеск силы, тонкий, нежный, но заметный.
— Вам всегда везло, Жоффрей, — сказала она. — У вас хватает разума и такта равно располагать к себе людей и Вечных.
— Вы рано отчаиваетесь, Лиз, — сказал Джеффри. — Вы еще очень молоды.
— Моя душа обледенела, мой милый, — сказала Лиз. — У меня нет сил на злобу и радость, а без них Хозяин — просто кусок льда.
Мне стало жаль ее. Она одарила меня ласковым взглядом королевы, специально разученным для рыцаря, отличившегося на турнире — но этот снисходительный оттенок ласковости не показался обидным. Я понял, что девушка стоит почтительного внимания — кажется, я начал вписываться в вампирскую среду, где пол имел очень небольшое значение. Я для нее — всего лишь молодой, салага, хотя и с задатками, так я истолковал ее отношение, совершенно непредвзятое. Я согласился с оценкой — и принял то уважение, которое полагается из молодых да раннему, не претендуя на большее.
— Вы побеседуете со мною? — спросила Лиз у Джеффри. Я даже решил, что она не возразит против моего общества.
— Конечно, Лиз, — сказал Джеффри и придвинул к ней стул. — Мы постараемся вас развеселить.
— Остается поблагодарить вас за добрые намерения, — сказала Лиз и села на стул, как на трон.
— Только, с вашего позволения, я не хотел бы общаться с вашей свитой, — сказал Джеффри, понизив голос.
Лиз как-то смущенно кивнула. Я решил, что одиночество сделало бедняжку неразборчивой в контактах. Она одним взглядом отослала прочь двух шикарных девочек, ярких и пустеньких, как елочные игрушки, и мужчину с бородкой, который старательно делал надменный вид, но был молод и неуверен в себе. Эта компания ретировалась без звука — они тоже признавали местную дисциплину.
Я пребывал в легком замешательстве. С одной стороны, общество Джеффри и Лиз было лестно, с другой — я хотел бы осмотреться и понюхать воздух, прикинуть, чего стою среди своих ровесников, а уходить было как-то неловко.
— Если тебе нужно наблюдать — наблюдай, — догадался Джеффри, когда я вопросительно на него посмотрел. — Придешь, когда захочешь.
Я кивнул, взял со стола стакан с горячей кровью, и отправился наблюдать.
Меня тут же окружили девицы. Их вообще тусовалось в клубе гораздо больше, чем мужчин, и, большей частью, они были молоды и стервоваты. И все изображали вампиров, древних, как мир — причем неважно изображали. Моя сила действовала на них, как огонь на мотыльков — они искали, кто будет подкармливать их своим теплом, так же, как при жизни подобные особы ищут, кто станет давать им деньги. Они кокетничали и строили глазки, болтали, так же, как смертные женщины — попади я сюда не с Джеффри, а как-нибудь иначе, непременно купился бы на эти человеческие подходцы. Но я уже успел понять, что сексуальные штучки, неотразимые при жизни, в инобытии больше не действуют — имеет значение только сила и два ее потока: к себе и от себя. Джеффри дал почувствовать всю прелесть обмена — теперь мне не хотелось становиться дойной коровой для какой-нибудь потусторонней красотки, которая вовсе не желает меняться, а хочет лишь получать, сколько дам.
Чтобы покончить с эмоциональным разбродом, я начал фривольную беседу с рыжеволосой душенькой. Она очень несредне выглядела — меня вдруг начал ужасно занимать вопрос, каков секс после перехода.
— А вы любите музыку? — спрашивала она и поглаживала стекло бокала, и водила взглядом по столу, и переливалась улыбкой. — А какую? А вы умеете играть на гитаре? А кем вы были раньше?
— Хотите потанцевать? — спросил я, благо музыканты на маленькой эстраде играли нежную медленную мелодию, подходящую для танцев-тисканий наилучшим образом.
Натурально, она хотела. Она — ее звали Клара, и это, как я понял, был тот самый, описанный Джеффри, nome de guerre — ужасно хотела, наконец, оставить формальности и добраться до физического контакта. Благо, прикосновения и поцелуи — это чертовски много для вампира, наверное, не намного меньше, чем постель для человека.
Мы встали и вышли на площадку около эстрады. Я, не мудрствуя лукаво, обнял ее, прижал к себе и сделал вид, что переминаюсь с ноги на ногу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39