Если тарелки появятся, на фотографирование и прочее уйдет не более трех часов, а если тарелок не будет, то ждать их больше нескольких часов не имеет смысла, а в случае их захвата бутерброды тем более не понадобятся.
С последним утверждением Кира не была до конца согласна, но спорить не стала и бутерброды не взяла, впрочем, их и не было, в том смысле, что делать их было не из чего.
Место, о котором говорил Кирилл, оказалось горой в лесопарке, причем нашел он эту гору не с первого раза – дали несколько кругов. От машины шли по буеракам так, что пока Кира дошла, ее энтузиазм ловить тарелки значительно поутих. Но отступать было некуда, и когда Кирилл сообщил, что они на месте, она не мешкая достала из рюкзака мешок с одеялом и плюхнулась на него. Кирилл лег на спину рядом, и они с Кирой уставились на звезды. Звездное небо было неутомимо и настойчиво. Пусть не сразу, но, наконец, оно заворожило и загипнотизировало так, что было совершенно невозможно оторвать глаза. Так и лежали – восторженные, счастливые, почти в трансе, впялившись до боли в глазах в черную мерцающую бездну. Звезды танцевали, переговаривались, звали, обманывали, плакали, падали, пели, превращаясь то в летающие тарелки, то в бездушных существ, то в чистые, бестелесные, блуждающие неприкаянные души…
Становилось холодно. Кирилл растолкал Киру, вернув ее в низкую реальность, они сделали несколько фотографий, попили кофе, поболтали о высоком, или о приземленном – откуда смотреть. Начал накрапывать дождь.
– Пора домой, а то совсем замерзнешь. Потом лечи тебя… – сказал Кирилл, вставая.
– Кто кого, – огрызнулась Кира.
– В любом случае пора, – Кирилл не стал открывать прения. – Тарелок уже не будет.
– Кто бы сомневался, – все-таки не удержалась Кира.
Утром она снова записывала свой сон.
«Сон.
Я искала тебя в аэропорту и заблудилась,
я потеряла деньги и сотовый телефон,
или их у меня украли,
я не помню,
я не держала внимание,
я вела внутренний диалог и думала о тебе,
я мечтала улететь с тобой на самолете и не вернуться,
а меня забрали в милицию,
потому что у меня была красная куртка и красные ботинки –
меня обвинили в убийстве, распространении наркотиков,
в оскорблении чинов при исполнении и в непристойном поведении,
порочащем красный цвет;
меня раздели догола и долго били,
но я так хотела тебя увидеть, что не умерла и все вытерпела,
а они сказали, что я сумасшедшая и отпустили меня,
и даже вернули мне красную куртку и красные ботинки,
но я не смогла одеться, потому что мне сломали руки и ноги;
я лежала в луже крови на кафельном полу, а мимо ходили люди с чемоданами, сумками и те, что без багажа,
и показывали на меня пальцами, потом подошел ты –
ты подумал, что меня изнасиловали и начал меня ругать,
за то, что я флиртую со всеми встречными,
ты кричал на меня, но не бил, потому что меня уже избили,
а мне было очень приятно, что ты меня не бьешь и что я так долго не умираю;
я была счастлива, что вижу тебя,
но я заплакала, потому что было очень больно;
ты взял меня на руки и понес в самолет,
а самолет оказался вовсе не самолетом, а летающей тарелкой,
я была счастлива, что полечу с тобой на летающей тарелке,
и я умерла от счастья».
– Тебя дед просил зайти, – как бы между прочим сказал Сандро.
– Мы же только вчера у него были… Ну ладно. Я с удовольствием. Заодно картину ему отдам. Уже давно нарисовала. Забываю занести…
– Это что?
– А ты не видишь?
– Здесь каждый видит, что хочет… А что видела ты, когда рисовала.
– Летающие тарелки и глаза деда Георгия.
– Понятно… Тарелки – глаза, глаза-тарелки. Здорово.
– Ты мне чего-нибудь нарисовала бы.
– Да не вопрос, нарисую. Я и не думала, что ты хочешь. Но, Сандрик, ты ведь знаешь, как я рисую…
– Как?
– Ну… Вот так, – она показала на картину. – Я изображаю мир не так, как его вижу, а так как его мыслю.
– Я знаю. Мне нравится, как ты мыслишь. Ты давно уже соблазнила мой разум своими заблуждениями.
Кира удовлетворенно хмыкнула.
– Пойду попробую соблазнить деда Георгия. Что-то он ко мне цепляется последнее время.
– Это не он цепляется, это тебя несет не туда.
– А нести «туда» не может. Несет всегда не туда. Вдумайся, Сандрик. Но ты прав. Меня несет, и я не сопротивляюсь. Может, куда и вынесет.
– Тебя не вынесет. Ты должна управлять процессом.
– Зануда ты, Сандро. – Иона ушла.
Дед Георгий явно был не в духе.
– А, Кира, проходи, – сказал он и скрылся в темноте коридора. Она разделась и прошла за ним.
– Что это там у тебя?
– Картина. Я для вас нарисовала, – Кира отдала ему свою беспредметную живопись.
– Спасибо, Кирочка. Но я бы на твоем месте не очень увлекался…
Кира состроила скучающую физиономию.
– Тебе, Кирка, нельзя ни на секунду расслабляться. Следи за глазами. Все время.
– Как это?
– А так. Правый твой глаз смотрит вперед в Вечность. Левый – назад, во Время. И если ты позволишь себе смотреть на природу и на вещи Времени, тебе невозможно будет когда-либо достигнуть Единства. Не разрешай твоему уму совращать тебя, наполнять иллюзиями, и смотреть назад на себя. Не позволяй твоему левому глазу обманывать тебя, постоянно подкидывая тебе то одно, то другое, возбуждая в тебе жажду ложную. Пускай твой правый глаз управляет левым. Подчини глаз Времени глазу Вечности.
– А если у меня не получится? Я попаду в ад?
– Опять ты, Кирка, паясничаешь. Ад и рай у тебя внутри. Что в тебе проявляется, в том ты и находишься. Ты и так в аду. Так что не волнуйся, хуже не будет. Думаешь, я ничего не понимаю? Все понимаю. И представляю, что ты чувствуешь, когда смотришь в себя, через себя, посредством себя на мир, и начинаешь ощущать бесконечность во всем; всякая мысль, любая идея, каждое желание приводят тебя к ощущению бесконечности. И пустоты. Это непременно происходит с человеком, переходящим к пониманию других реальностей, а тем более реальностей высшего порядка. Чувствуешь бездну и пропасть везде, куда ни обратишь свой взгляд. Тебя душит невероятный страх, окутывает бездна и тоска. Я сам нечто похожее испытывал под действием синтетических стимуляторов, и надо признать, чуть не умер. А ты в этом живешь… Постоянно. Но пойми. Ты так сделана. Так случилось, так получились. И ты не можешь позволить себе делать вид, что ничего не происходит. Ты должна принять свою необычность…
– Свою болезнь…
– Да называй, как хочешь. Это все равно ничего не изменит. Ты не сможешь вечно сидеть на двух стульях…
– Смогу. Вы же говорите, что я сильная и все могу. А на двух стульях не усижу?
– Да пойми, неудобно на двух… И ни к чему…
– А кто сказал, что должно быть удобно? Вы же сами и призываете работать над собой и денно и нощно, вот я и буду… Чтобы усидеть.
– Ну, тогда все твои силы уйдут не на то.
– Ну и пусть. Я этих сил не просила, а коли они есть, буду тратить их по своему усмотрению.
– Ты, Кира, стала невыносимой… Твой переходный возраст меня убьет. Ты же всегда меня слушалась и училась всему с охотой. Что же с тобой происходит?
– Устала. Я слушалась, училась… Но ничего не меняется…
– А каких изменений ты ждешь?
– Я хочу, чтоб меня перестало рвать на части, перестало бурлить внутри, я не хочу, чтобы мои мысли становились реальностью. Я не могу все время их контролировать. Не могу! – Кира посмотрела на деда полными отчаяния глазами. – Дедушка Георгий, ну можно я пока поживу, как все, я не готова принять новый мир… Мне еще интересен старый. Вокруг так много всего интересного, красивого, завораживающего. Я рисовать люблю, стихи писать. Люблю играть в теннис, кататься на сноуборде. Музыку люблю. Мне нравиться встречаться с друзьями…
– Ладно, ладно, Кирка, – он как можно нежнее обнял ее и прижал к себе. – Не переживай ты так. Живи, играйся, люби. Только когда придет время терять старый мир, вспомни все, чему я тебя учил. Я, собственно, что хочу тебя сказать, – он освободил Киру и посадил ее в кресло. – Обстоятельства складываются таким образом, что я должен буду уехать.
– Ну и хорошо – Кира сбросила с себя остатки предыдущего разговора и уже пыталась веселиться. – Отдохнете от меня и от Сандрика, – она оглянулась и перешла на шепот, – и от своей вредной Зинаиды. Представляю, как она вам уже надоела. Кстати, а может вам стоит подумать о новой кухарке? О молоденькой. И хорошенькой. И немой. Непременно немой! – Кира засмеялась таким раскатистым и невинным смехом, каким смеются только маленькие дети.
– Нет, Кирочка. Меня вполне устраивает Зинаида. Я не представляю свою жизнь без ее упреков и указаний. Так что Зинаиду я забираю с собой.
– Как? – Кира округлила глаза и открыла рот.
– Мы уезжаем вместе.
– И куда же вместе с этим чудовищем можно ехать?
– Ты, Кирочка, видимо, меня не совсем поняла. Я вообще уезжаю. Насовсем. Буду жить в другом месте. Точно еще не знаю где. Скорее всего, в Англии. Это выяснится в ближайшее время.
Кира превратилась в печальный знак вопроса, который молчал, потому что не мог найти нужных слов. Все слова разбежались, обнажив немое удивление.
– Но ты не волнуйся. Это случится не скоро. Пока документы будут оформляться, пока то да се. Но я хочу, чтобы ты знала. И была готова к тому, что я буду далеко, а еще ко всему, что из этого вытекает.
– А Сандро? Он с вами уедет?
– Да. Он к нам приедет, когда закончит школу. Кира заплакала. Так же раскатисто и звонко, как только что смеялась. Как плачут только маленькие дети.
Глава 12
Пусть оно войдет в меня,
И я буду им,
Я буду всем,
Потому, что все –
Это я;
И я дарю себя тебе,
Все – тебе.
Перед поездкой в Америку Кирилл улетел в Самару, навестить родителей. Кира осталась одна. Всего на несколько дней. Но эти несколько дней дались ей тяжело. Было впечатление, что с нее сбросили теплое одеяло. Ей стало зябко, а потом и совсем плохо. Она понимала, что на нее влияют, а Кириллу, вероятно, не до нее. У него мамины блины, пирожки, вареники… А может, и не мамины… Об этом она старалась не думать. Очевидно было, что без «покрывала» Кирилла она долго не продержится. Сначала делала вид, что ничего не происходит, надеясь, что уляжется само. Само не улеглось. Но с каждым мгновением состояние ухудшалось. Она терпела. Терпела несколько дней, пока холодный страх не заполнил ее до отказа. А страх переживать она не умела… Сами виноваты… Пространство дернулось, злобно блеснуло, сдвинулось по невидимым линиям Кириного напряжения и страха и растерянно замерло. Сразу стало легче. И тут же в голове возник ненавистный горбатый вопрос. За счет чего? Вопрос. Она позвонила Кириллу. – У тебя все нормально?
– Да, я хорошо. А как ты?
– Более-менее. Мне намного лучше.
– Великолепно. Чем занимаешься?
– Да так, ничем. А ты?
– А я вот деруны ем. Очень вкусно. Сто лет не ел…
– А вареники?
– Вареники были на завтрак. Завидуешь?
– А то…
– Я тебе привезу в баночке.
– Деруны или вареники?
– И то и другое. И еще борщ в термосе. Хочешь борща?
– Хочу.
– Заметано.
Вот и хорошо. Рука опять потянулась к телефону.
– Привет, сынулька. Как дела?
У сынульки все тоже было хорошо. И у Олега. Кира до поры облегченно вздохнула. Может, и обойдется.
Она чувствовала расставание с Кириллом каждой клеточкой. Было впечатление, что она лишилась какой-то части себя. На эти несколько дней она впала в бесконечную тоску. Любовь показывала ей свою изнанку. Кира изнанку не хотела. Она думала, любовь – это праздник. А праздника пока никак не получалось. Праздник не настал даже тогда, когда Кирилл вернулся. Они встретились в день его приезда в «Сбарро», потом заехали в магазин, купили продуктов, и уже дома, когда Кира стала убирать все купленное в холодильник, она обнаружила там свеженький набор колбас, копченого мяса, хлеба, разных сладостей и всего того, чего Кирилл не ел, по крайней мере, при ней. Она вопросительно взглянула на Кирилла. Он хотел было что-то придумать, но по реакции Киры понял, видимо, что бесполезно.
– Это Сабина. У нее есть ключи от квартиры. Она знала, что я прилетаю, и решила купить мне поесть… – Кирилл вроде отчитывался.
– Но ведь ты это не ешь.
– Я все ем.
– Ты не ешь мясо…
– Это ты его не ешь… А я…
– Понятно, – у Киры выступили слезы. – Почему ты не сказал мне, что хочешь мяса?
– Я не хочу. Просто раньше я ел мясо, и съем в любой момент, если захочу. В чем проблема?
– В твоих девках.
– Ну, это уже ближе к истине. Не сердись, пожалуйста. Я соскучился по тебе, а не по девкам, – он прижал ее крепко-крепко, и она улетела.
Но этот блаженный и удивительный полет не помешал Кире увидеть сон.
Утром Кирилл прочел на экране компьютера:
«Сон.
Она мыла пол на кухне моей курткой, когда я вошла:
– Это моя куртка.
– Здесь нет ничего твоего.
– Здесь все мое.
– И он?
– И он.
– Он ничей, он сам по себе.
– И я ничья, я сама по себе, и поэтому он мой, и куртка моя.
Она смеялась, и делала это хорошо, я посмотрела на нее плохо,
она перестала смеяться, выкинула мою куртку в окно, открыла холодильник, достала мясо, и начала его есть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
С последним утверждением Кира не была до конца согласна, но спорить не стала и бутерброды не взяла, впрочем, их и не было, в том смысле, что делать их было не из чего.
Место, о котором говорил Кирилл, оказалось горой в лесопарке, причем нашел он эту гору не с первого раза – дали несколько кругов. От машины шли по буеракам так, что пока Кира дошла, ее энтузиазм ловить тарелки значительно поутих. Но отступать было некуда, и когда Кирилл сообщил, что они на месте, она не мешкая достала из рюкзака мешок с одеялом и плюхнулась на него. Кирилл лег на спину рядом, и они с Кирой уставились на звезды. Звездное небо было неутомимо и настойчиво. Пусть не сразу, но, наконец, оно заворожило и загипнотизировало так, что было совершенно невозможно оторвать глаза. Так и лежали – восторженные, счастливые, почти в трансе, впялившись до боли в глазах в черную мерцающую бездну. Звезды танцевали, переговаривались, звали, обманывали, плакали, падали, пели, превращаясь то в летающие тарелки, то в бездушных существ, то в чистые, бестелесные, блуждающие неприкаянные души…
Становилось холодно. Кирилл растолкал Киру, вернув ее в низкую реальность, они сделали несколько фотографий, попили кофе, поболтали о высоком, или о приземленном – откуда смотреть. Начал накрапывать дождь.
– Пора домой, а то совсем замерзнешь. Потом лечи тебя… – сказал Кирилл, вставая.
– Кто кого, – огрызнулась Кира.
– В любом случае пора, – Кирилл не стал открывать прения. – Тарелок уже не будет.
– Кто бы сомневался, – все-таки не удержалась Кира.
Утром она снова записывала свой сон.
«Сон.
Я искала тебя в аэропорту и заблудилась,
я потеряла деньги и сотовый телефон,
или их у меня украли,
я не помню,
я не держала внимание,
я вела внутренний диалог и думала о тебе,
я мечтала улететь с тобой на самолете и не вернуться,
а меня забрали в милицию,
потому что у меня была красная куртка и красные ботинки –
меня обвинили в убийстве, распространении наркотиков,
в оскорблении чинов при исполнении и в непристойном поведении,
порочащем красный цвет;
меня раздели догола и долго били,
но я так хотела тебя увидеть, что не умерла и все вытерпела,
а они сказали, что я сумасшедшая и отпустили меня,
и даже вернули мне красную куртку и красные ботинки,
но я не смогла одеться, потому что мне сломали руки и ноги;
я лежала в луже крови на кафельном полу, а мимо ходили люди с чемоданами, сумками и те, что без багажа,
и показывали на меня пальцами, потом подошел ты –
ты подумал, что меня изнасиловали и начал меня ругать,
за то, что я флиртую со всеми встречными,
ты кричал на меня, но не бил, потому что меня уже избили,
а мне было очень приятно, что ты меня не бьешь и что я так долго не умираю;
я была счастлива, что вижу тебя,
но я заплакала, потому что было очень больно;
ты взял меня на руки и понес в самолет,
а самолет оказался вовсе не самолетом, а летающей тарелкой,
я была счастлива, что полечу с тобой на летающей тарелке,
и я умерла от счастья».
– Тебя дед просил зайти, – как бы между прочим сказал Сандро.
– Мы же только вчера у него были… Ну ладно. Я с удовольствием. Заодно картину ему отдам. Уже давно нарисовала. Забываю занести…
– Это что?
– А ты не видишь?
– Здесь каждый видит, что хочет… А что видела ты, когда рисовала.
– Летающие тарелки и глаза деда Георгия.
– Понятно… Тарелки – глаза, глаза-тарелки. Здорово.
– Ты мне чего-нибудь нарисовала бы.
– Да не вопрос, нарисую. Я и не думала, что ты хочешь. Но, Сандрик, ты ведь знаешь, как я рисую…
– Как?
– Ну… Вот так, – она показала на картину. – Я изображаю мир не так, как его вижу, а так как его мыслю.
– Я знаю. Мне нравится, как ты мыслишь. Ты давно уже соблазнила мой разум своими заблуждениями.
Кира удовлетворенно хмыкнула.
– Пойду попробую соблазнить деда Георгия. Что-то он ко мне цепляется последнее время.
– Это не он цепляется, это тебя несет не туда.
– А нести «туда» не может. Несет всегда не туда. Вдумайся, Сандрик. Но ты прав. Меня несет, и я не сопротивляюсь. Может, куда и вынесет.
– Тебя не вынесет. Ты должна управлять процессом.
– Зануда ты, Сандро. – Иона ушла.
Дед Георгий явно был не в духе.
– А, Кира, проходи, – сказал он и скрылся в темноте коридора. Она разделась и прошла за ним.
– Что это там у тебя?
– Картина. Я для вас нарисовала, – Кира отдала ему свою беспредметную живопись.
– Спасибо, Кирочка. Но я бы на твоем месте не очень увлекался…
Кира состроила скучающую физиономию.
– Тебе, Кирка, нельзя ни на секунду расслабляться. Следи за глазами. Все время.
– Как это?
– А так. Правый твой глаз смотрит вперед в Вечность. Левый – назад, во Время. И если ты позволишь себе смотреть на природу и на вещи Времени, тебе невозможно будет когда-либо достигнуть Единства. Не разрешай твоему уму совращать тебя, наполнять иллюзиями, и смотреть назад на себя. Не позволяй твоему левому глазу обманывать тебя, постоянно подкидывая тебе то одно, то другое, возбуждая в тебе жажду ложную. Пускай твой правый глаз управляет левым. Подчини глаз Времени глазу Вечности.
– А если у меня не получится? Я попаду в ад?
– Опять ты, Кирка, паясничаешь. Ад и рай у тебя внутри. Что в тебе проявляется, в том ты и находишься. Ты и так в аду. Так что не волнуйся, хуже не будет. Думаешь, я ничего не понимаю? Все понимаю. И представляю, что ты чувствуешь, когда смотришь в себя, через себя, посредством себя на мир, и начинаешь ощущать бесконечность во всем; всякая мысль, любая идея, каждое желание приводят тебя к ощущению бесконечности. И пустоты. Это непременно происходит с человеком, переходящим к пониманию других реальностей, а тем более реальностей высшего порядка. Чувствуешь бездну и пропасть везде, куда ни обратишь свой взгляд. Тебя душит невероятный страх, окутывает бездна и тоска. Я сам нечто похожее испытывал под действием синтетических стимуляторов, и надо признать, чуть не умер. А ты в этом живешь… Постоянно. Но пойми. Ты так сделана. Так случилось, так получились. И ты не можешь позволить себе делать вид, что ничего не происходит. Ты должна принять свою необычность…
– Свою болезнь…
– Да называй, как хочешь. Это все равно ничего не изменит. Ты не сможешь вечно сидеть на двух стульях…
– Смогу. Вы же говорите, что я сильная и все могу. А на двух стульях не усижу?
– Да пойми, неудобно на двух… И ни к чему…
– А кто сказал, что должно быть удобно? Вы же сами и призываете работать над собой и денно и нощно, вот я и буду… Чтобы усидеть.
– Ну, тогда все твои силы уйдут не на то.
– Ну и пусть. Я этих сил не просила, а коли они есть, буду тратить их по своему усмотрению.
– Ты, Кира, стала невыносимой… Твой переходный возраст меня убьет. Ты же всегда меня слушалась и училась всему с охотой. Что же с тобой происходит?
– Устала. Я слушалась, училась… Но ничего не меняется…
– А каких изменений ты ждешь?
– Я хочу, чтоб меня перестало рвать на части, перестало бурлить внутри, я не хочу, чтобы мои мысли становились реальностью. Я не могу все время их контролировать. Не могу! – Кира посмотрела на деда полными отчаяния глазами. – Дедушка Георгий, ну можно я пока поживу, как все, я не готова принять новый мир… Мне еще интересен старый. Вокруг так много всего интересного, красивого, завораживающего. Я рисовать люблю, стихи писать. Люблю играть в теннис, кататься на сноуборде. Музыку люблю. Мне нравиться встречаться с друзьями…
– Ладно, ладно, Кирка, – он как можно нежнее обнял ее и прижал к себе. – Не переживай ты так. Живи, играйся, люби. Только когда придет время терять старый мир, вспомни все, чему я тебя учил. Я, собственно, что хочу тебя сказать, – он освободил Киру и посадил ее в кресло. – Обстоятельства складываются таким образом, что я должен буду уехать.
– Ну и хорошо – Кира сбросила с себя остатки предыдущего разговора и уже пыталась веселиться. – Отдохнете от меня и от Сандрика, – она оглянулась и перешла на шепот, – и от своей вредной Зинаиды. Представляю, как она вам уже надоела. Кстати, а может вам стоит подумать о новой кухарке? О молоденькой. И хорошенькой. И немой. Непременно немой! – Кира засмеялась таким раскатистым и невинным смехом, каким смеются только маленькие дети.
– Нет, Кирочка. Меня вполне устраивает Зинаида. Я не представляю свою жизнь без ее упреков и указаний. Так что Зинаиду я забираю с собой.
– Как? – Кира округлила глаза и открыла рот.
– Мы уезжаем вместе.
– И куда же вместе с этим чудовищем можно ехать?
– Ты, Кирочка, видимо, меня не совсем поняла. Я вообще уезжаю. Насовсем. Буду жить в другом месте. Точно еще не знаю где. Скорее всего, в Англии. Это выяснится в ближайшее время.
Кира превратилась в печальный знак вопроса, который молчал, потому что не мог найти нужных слов. Все слова разбежались, обнажив немое удивление.
– Но ты не волнуйся. Это случится не скоро. Пока документы будут оформляться, пока то да се. Но я хочу, чтобы ты знала. И была готова к тому, что я буду далеко, а еще ко всему, что из этого вытекает.
– А Сандро? Он с вами уедет?
– Да. Он к нам приедет, когда закончит школу. Кира заплакала. Так же раскатисто и звонко, как только что смеялась. Как плачут только маленькие дети.
Глава 12
Пусть оно войдет в меня,
И я буду им,
Я буду всем,
Потому, что все –
Это я;
И я дарю себя тебе,
Все – тебе.
Перед поездкой в Америку Кирилл улетел в Самару, навестить родителей. Кира осталась одна. Всего на несколько дней. Но эти несколько дней дались ей тяжело. Было впечатление, что с нее сбросили теплое одеяло. Ей стало зябко, а потом и совсем плохо. Она понимала, что на нее влияют, а Кириллу, вероятно, не до нее. У него мамины блины, пирожки, вареники… А может, и не мамины… Об этом она старалась не думать. Очевидно было, что без «покрывала» Кирилла она долго не продержится. Сначала делала вид, что ничего не происходит, надеясь, что уляжется само. Само не улеглось. Но с каждым мгновением состояние ухудшалось. Она терпела. Терпела несколько дней, пока холодный страх не заполнил ее до отказа. А страх переживать она не умела… Сами виноваты… Пространство дернулось, злобно блеснуло, сдвинулось по невидимым линиям Кириного напряжения и страха и растерянно замерло. Сразу стало легче. И тут же в голове возник ненавистный горбатый вопрос. За счет чего? Вопрос. Она позвонила Кириллу. – У тебя все нормально?
– Да, я хорошо. А как ты?
– Более-менее. Мне намного лучше.
– Великолепно. Чем занимаешься?
– Да так, ничем. А ты?
– А я вот деруны ем. Очень вкусно. Сто лет не ел…
– А вареники?
– Вареники были на завтрак. Завидуешь?
– А то…
– Я тебе привезу в баночке.
– Деруны или вареники?
– И то и другое. И еще борщ в термосе. Хочешь борща?
– Хочу.
– Заметано.
Вот и хорошо. Рука опять потянулась к телефону.
– Привет, сынулька. Как дела?
У сынульки все тоже было хорошо. И у Олега. Кира до поры облегченно вздохнула. Может, и обойдется.
Она чувствовала расставание с Кириллом каждой клеточкой. Было впечатление, что она лишилась какой-то части себя. На эти несколько дней она впала в бесконечную тоску. Любовь показывала ей свою изнанку. Кира изнанку не хотела. Она думала, любовь – это праздник. А праздника пока никак не получалось. Праздник не настал даже тогда, когда Кирилл вернулся. Они встретились в день его приезда в «Сбарро», потом заехали в магазин, купили продуктов, и уже дома, когда Кира стала убирать все купленное в холодильник, она обнаружила там свеженький набор колбас, копченого мяса, хлеба, разных сладостей и всего того, чего Кирилл не ел, по крайней мере, при ней. Она вопросительно взглянула на Кирилла. Он хотел было что-то придумать, но по реакции Киры понял, видимо, что бесполезно.
– Это Сабина. У нее есть ключи от квартиры. Она знала, что я прилетаю, и решила купить мне поесть… – Кирилл вроде отчитывался.
– Но ведь ты это не ешь.
– Я все ем.
– Ты не ешь мясо…
– Это ты его не ешь… А я…
– Понятно, – у Киры выступили слезы. – Почему ты не сказал мне, что хочешь мяса?
– Я не хочу. Просто раньше я ел мясо, и съем в любой момент, если захочу. В чем проблема?
– В твоих девках.
– Ну, это уже ближе к истине. Не сердись, пожалуйста. Я соскучился по тебе, а не по девкам, – он прижал ее крепко-крепко, и она улетела.
Но этот блаженный и удивительный полет не помешал Кире увидеть сон.
Утром Кирилл прочел на экране компьютера:
«Сон.
Она мыла пол на кухне моей курткой, когда я вошла:
– Это моя куртка.
– Здесь нет ничего твоего.
– Здесь все мое.
– И он?
– И он.
– Он ничей, он сам по себе.
– И я ничья, я сама по себе, и поэтому он мой, и куртка моя.
Она смеялась, и делала это хорошо, я посмотрела на нее плохо,
она перестала смеяться, выкинула мою куртку в окно, открыла холодильник, достала мясо, и начала его есть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45