- Но ведь ты не возражала.
- А с какой стати мне было возражать? Если бы ты знал, что я
пережила, когда мне стало известно о твоей женитьбе на этой... на кузине
Эрнана. Я была убита, я думала, что умру, я не хотела жить! А Симон все
утешал меня, утешал... И вообще, он такой милый, такой добрый, так меня
любит... - Внезапное всхлипывание оборвало ее речь.
Филипп тоже всхлипнул.
- Но ты... Ты всегда был для меня самым лучшим, самым дорогим, самым
милым, самым... самым... Господи! Да все эти годы я жила одной лишь мыслью
о тебе... - Она всхлипнула снова. - Когда умерла твоя жена, я была
беременна... Увы!.. И к счастью для Симона... Иначе я сбежала бы от него,
приехала бы к тебе в Кантабрию, жила бы там с тобой как твоя любовница, и
чихала бы на все сплетни, на все, что обо мне говорили бы, как бы меня
называли. Главное, что я была бы с тобой.
- Мне тебя очень не хватало, сестренка. Я часто думал о тебе, там, на
чужбине...
Амелина вздрогнула всем телом. Филипп поднял голову и враз вскочил на
ноги.
- Амелиночка, не надо плакать, родная моя. Все, что угодно, только не
это. Или я тоже заплачу, я это умею.
Глаза его вправду увлажнились. Он взял ее руку и провел ею по своей
щеке.
- Вот видишь! Не надо, прекрати, любимая.
Амелина улыбнулась сквозь слезы.
- Любимая? Ты сказал - любимая?
Вместо ответа Филипп обцеловал ее лицо и руки. Она наклонила голову и
впилась зубами в его плечо.
- Амелина, не кусайся, милочка.
- А ты делай что-нибудь, не стой как вкопанный.
Филипп подхватил ее на руки и забрался вместе с ней на кровать.
- И что же теперь будет с Симоном? - спросил он то ли у нее, то ли у
себя.
- Не знаю... И знать не хочу... Прости меня, Господи, грешную! - И
Амелина прижалась губами к его губам в страстном поцелуе.
"Прости меня, Симон, грешного", - напоследок подумал Филипп, со всей
ясностью осознав, что уже не сможет спасти мир от появления еще одной
прелюбодейки.
Да и не хочет этого.

15. МЫ ЗНАКОМИМСЯ ЕЩЕ С ДВУМЯ ПЕРСОНАЖАМИ НАШЕЙ
ПОВЕСТИ, А ЗАТЕМ НАДОЛГО ПРОЩАЕМСЯ С НИМИ
Когда во время охоты он неожиданно упал с лошади, то счел это лишь
очередным звеном в длинной цепочке досадных неприятностей сегодняшнего дня
- далеко не лучшего дня в его жизни. Он даже не подозревал, что именно в
этот день ему улыбнулась удача, а впоследствии и вовсе позабыл об
инциденте, случившемся вскоре вслед за этим и во многом предопределившим
его дальнейшую жизнь... Впрочем, обо всем по порядку.
Травля оленя была в самом разгаре, так что неудивительно, что никто
из ее участников, включая слуг, не заметил его падения. Он же не позвал на
помощь, не затрубил в рог, а лежа под кустом, страстно благодарил бога и
хвалил себя за проявленную ловкость, что при таком внезапном падении не
разбился, ничего не сломал, даже как следует не ушибся и лишь отделался
легким испугом да поначалу острой болью в правом плече, которая, однако,
быстро прошла.
"Ну, нет! - подумал он. - На сегодня с меня хватит. Я уже сыт по
горло и олениной, и всяческой дичью пернатой, и вообще этой чертовой
охотой - глядишь, еще объемся... Вернусь-ка я лучше обратно. От греха
подальше..."
Окрестности были знакомы ему с детства. Кряхтя, он поднялся с травы и
уверенно двинулся навстречу своей судьбе.
Небольшой замок, служивший ему охотничьей резиденцией в этих краях,
находился невдалеке. Молодой вельможа шел не спеша, мурлыча себе под нос
какую-то песню, по-видимому, собственного сочинения, так как время от
времени он изменял в тексте отдельные слова и целые строки, недовольно
морщился, если у него что-то не получалось, и удовлетворенно хмыкал, когда
находил удачную метафору.
Углубленный в это занятие вельможа-поэт не смотрел, куда несут его
ноги, что нередко случается с каждым из нас, когда мы идем по знакомой
местности, имея вполне определенную цель своего путешествия и думая о
каких-нибудь отвлеченных вещах. Позже он вспомнил, что по пути сделал
большой крюк, но только небрежно пожал плечами: эка невидаль, всяк бывает.
Ему и в голову не пришло, что может быть, это не случайность, не простое
стечение обстоятельств, что как раз тогда, когда он приблизился к широкой
трактовой дороге, рассекавшей пополам безбрежное море окружающего леса,
как раз в том самом месте, прямо перед ним, а не за милю или две от него,
раздался исполненный отчаяния крик:
- Люди! На помощь!
Вернувшись из мира поэтических грез к суровой действительности, в
которой люди страдают и умирают по-настоящему, а не понарошку, молодой
вельможа поспешил на голос и вскоре увидел троих бродяг, окруживших
посреди дороги одинокого всадника. Двое пытались стащить свою жертву с
седла, а третий крепко держал за узду старую пегую клячу, такую жалкую с
виду, что к ней никак не подходило гордое название "лошадь".
Не замедляя шаг, охотник выхватил из ножен меч, одновременно поднес к
губам мундштук рожка и коротко протрубил в него. Резкий, пронзительный
звук разнесся вокруг.
Бродяги вздрогнули и дружно повернули головы. Увидев на опушке
вооруженного вельможу, они на мгновение остолбенели, а затем, не
сговариваясь, бросились наутек в разные стороны.
"Трусы!" - презрительно подумал вельможа, подходя ближе к спасенному
им путешественнику.
Это был седовласый старик лет шестидесяти, но еще довольно крепкий на
вид и коренастого телосложения. Он был одет в поношенное крестьянское
платье из грубой домотканой материи, видавшую виды соломенную шляпу и
побитые старые башмаки, которые едва держались на его ногах.
Узнав своего спасителя, старик торопливо спешился и отвесил ему
низкий поклон.
- Ваша светлость!
- Кто они такие? - спросил вельможа, имея в виду сбежавших бродяг. -
Ты их знаешь?
- Нет, монсеньор, не знаю. Злодеи какие-то. Много их нынче развелось.
- Что они хотели от тебя?
- Требовали, чтобы я отдал им коня и кошелек. А у меня-то кошелька и
вовсе нет. Несколько су в кармане - вот и все мое богатство... Не считая
лошади, конечно.
- И оружия у тебя, как вижу, нет.
- Ничегошеньки, монсеньор.
- Так какого же черта ты сунулся в лес, коли безоружный? Смерти
искал?
- Никакого ни черта, - испуганно перекрестился старик. - Меня Бог
ведет.
- Ба! Да что ты говоришь?! Подумать только - сам Бог... А кто ты,
собственно, такой!
- Готье меня зовут, монсеньор. Я служил на конюшнях отца вашей
светлости - царство ему небесное! - пока не призвал меня Господь.
- Куда призвал?
- Сперва в монастырь, а таперыча вот велел отправиться в путь.
Вельможа смерил старика оценивающим взглядом.
"Сумасшедший. Определенно, у него не все дома..."
- Говоришь, Бог ведет? Так почему же он привел тебя к разбойникам?
- Но ведь и спас от них, монсеньор, - возразил ему старик.
- Верно, спас... Гм. С моей помощью.
- Ну да, монсеньор, с помощью вашей светлости. И это большая честь
для меня.
- Очень интересно! - сказал вельможа. - И куда же тебя Бог ведет? -
спросил он таким тоном, каким обычно спрашивают: "Куда тебя черти несут?"
- Этого я сказать не могу, - серьезно ответил старый Готье, не уловив
откровенной иронии в последних словах собеседника. - Это великая тайна,
монсеньор.
- Тайна? - нахмурился вельможа. - Даже для меня?
- О, монсеньор! Для меня тоже.
- А?! - выпучил глаза вельможа.
- То-то и оно-то, монсеньор. Разве я стал бы скрывать что-нибудь от
вашей светлости, моего спасителя.
- Гм... Ну и делишки! И как же Господь указывает тебе путь?
- В том-то и дело, монсеньор! Каждое утро, просыпаясь, я уже знаю,
что буду делать днем.
- Ах, так! Чудеса, да и только! Стало быть, ты знал, что я спасу
тебя?
Готье отрицательно покачал седой головой.
- Нет, монсеньор, не знал. Но Господь известил меня, что сегодня я
должен заночевать в охотничьем лагере вашей светлости.
Вельможа вдруг насторожился и подозрительно поглядел на него.
- А ты случаем не хитришь, человече?
- О нет! - с жаром запротестовал старик, открыто и простодушно глядя
ему в глаза. - Как я могу лгать вашей светлости! Так мне Бог сказал, и это
- святая правда.
- Странный ты человек, - констатировал вельможа. - Но как бы то ни
было, получишь у меня и еду, и ночлег... А Бог что, запретил тебе взять
оружие?
- Нет, монсеньор, не запрещал. Но у меня ничего не было.
- Что ж, это поправимо. Раз ты служил у моего отца, то я дам тебе
оружие; так у Господина будет гораздо меньше хлопот с тобой. Уж очень
неблагодарное это занятие - спасать кого-то чужими руками. И не больно
надежное такое покровительство, осмелюсь утверждать. Не споткнись моя
лошадь на ровном месте, лежал бы ты сейчас мертвый посредь дороги... Если,
конечно, Господу не вздумалось бы ради забавы сразить твоих обидчиков
стрелами небесными...
Он отказался от предложенного старым Готье весьма сомнительного
удовольствия прокатиться на его кляче, и оба пошли пешком. Дорогой они
разговаривали о зове Божьем, что вел старика к неведомой цели. Молодой
вельможа уже остерегался открыто подтрунивать над Готье - все больше и
больше он убеждался, что его неожиданный спутник не в своем уме.

16. МАРГАРИТА НАВАРРСКАЯ
- По-моему, сегодня я чертовски хороша. А, Матильда? Как тебе
кажется?.. Матильда!
Слова эти, произнесенные нежным и мелодичным голосом, в котором,
однако, явственно слышались властные нотки, принадлежали очаровательной
юной девушке, рассматривавшей свое отражение в большом, в человеческий
рост зеркале с таким откровенным умилением, которому наверняка позавидовал
бы сам Нарцисс. Девушка очень нравилась себе, даже восхищалась собой, и в
этом не было ничего удивительного, поскольку нравилась она всем без
исключения, особенно мужчинам. Высокая стройная блондинка с приятными,
безукоризненно правильными чертами лица, бархатистой матово-бледной кожей
и большими голубыми глазами, она была живым воплощением классического
идеала женской красоты. Она была красавицей без каких-либо "но" и "вот
только", даже в простом крестьянском платье она смотрелась бы не менее
привлекательно, чем в своем богатом наряде с множеством дорогих украшений.
Все эти шелка, лучшие сорта бархата и парчи, тончайшие кружева, золото и
драгоценные камни не выдерживали никакого сравнения с сиянием ее глаз,
блеском роскошных волос, нежной белизной ее кожи, страстным огнем ее
чувственных губ. И хотя девушка была принцессой, и ей еще не исполнилось
восемнадцати лет, немало мужчин не по наслышке знали, какие душистые у нее
волосы, как сладки ее коралловые губы, как нежна на ощупь ее кожа, каким
томным бывает ее взгляд - ибо принцесса эта была не кто иная, как
Маргарита Наваррская, дочь короля Александра Х.
Маргарита уже оделась, прихорошилась, отпустила всех своих дам и
горничных и теперь просто вертелась перед зеркалом, любуясь собой и
восхищаясь своим великолепным нарядом. Обращалась она к единственному,
кроме нее самой, живому существу в комнате. То была скорее подруга, чем
фрейлина принцессы.
Невысокая черноволосая и черноглазая девушка лет пятнадцати, чья
кроткая красота терялась в ярких лучах ослепительной красоты Маргариты,
встрепенулась и перевела свой мечтательный взгляд на принцессу.
- Простите, сударыня. Вы что-то сказали?
- Да, Матильда. Мне стало интересно, что же такого особенного ты
увидела в окне?
Девушка, которую звали Матильда де Монтини, смущенно опустила глаза.
- Ничего, сударыня. Ничего особенного. Просто... Просто я задумалась.
- О чем?
- О чем? - растерянно повторила Матильда. - Кажется, ни о чем.
- Как же так? - спросила Маргарита.
- Не знаю, сударыня. Будто бы и думала и чем-то, но вот не могу
вспомнить, о чем.
Маргарита кивнула.
- Порой так бывает. Это в порядке вещей, особенно в твоем возрасте.
Однако ты слишком уж часто уносишься в заоблачные дали, - добавила она с
легким упреком, - и совсем не слышишь, что я тебе говорю.
- Мне очень жаль, сударыня, - виновато произнесла девушка. -
Извините. Верно, вы что-то сказали, а я не расслышала?
- Я спросила, как я выгляжу. Хороша ли я сегодня?
- Вы прекрасны, как всегда, сударыня, - искренне ответила Матильда. -
Просто загляденье! От вас глаз нельзя отвести.
- Но-но, дорогуша! - игриво погрозила ей пальцем Маргарита. - Ты не
шибко заглядывайся. В твоем возрасте пора начинать присматриваться к
парням... - Вдруг она помрачнела, отошла от зеркала, опустилась в кресло и
печально вздохнула. - Только было бы к кому присматриваться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39