Красив, чертяка! Анастасию Павловну можно понять.
Посреди убогой мансарды портреты кажутся иконами, украденными из соседнего храма.
– Ты часом свечки перед бабой Настей не жжешь? – интересуюсь я.
Никита поднимается в полный рост, выпрямляется и делается столь страшен, что я отступаю на шаг.
– Она тебе не «баба Настя», а Великая Императрица Анастасия Павловна! – гремит он.
Я кивнул.
– Она и для меня Великая Императрица. Просто пока была жива, я от тебя только «баба Настя» и слышал. Извини.
– Дурак был, – сказал Никита. – Пока имеем – сам знаешь. Ты садись!
Он тяжело опустился напротив меня, и на столе возникла бутылка красного вина и два сомнительной чистоты бокала, извлеченные из-под стола вместе с бутылкой.
– Тессианское? – поинтересовался я.
– Обижаешь. Настоящее венгерское. Со Старой Земли. У меня еще две бутылки – берегу для таких случаев.
Выпили.
– Двадцать человек по делу арестовано, – сказал Никита. – И, думаю, этим не кончится.
– По делу Хазаровского?
– Естественно. А по какому же?
– А тебе-то что? Ты ни бизнесом, ни политикой никогда не занимался.
– Поэту невозможно уцелеть, когда стреляют в каждого второго, – процитировал Никита.
Не дожидаясь меня, выпил еще.
– Хазаровский человек был, понимаешь? Человек! Нет, не ангел, я не утверждаю. Может, себе в карман и клал. Как дела ведут в колониях – сам знаешь. Но Леонид Аркадьевич не только под себя греб, он не только брал – он отдавал. Науку финансировал, образование, литературные премии учреждал, художников подкармливал. А этому ничего не надо! Ладно, поэты. Мы, допустим, люди бесполезные. Но при нем скоро академиков по чердакам расселять начнут. Ты слышал когда-нибудь, чтобы он что-нибудь хорошее сделал? О злоупотреблениях слухи ходили, было. А о благотворительности что-то нет. Зато теперь поют коллективные гимны! Вместо молитв! По пять намазов на день!
– Народ его любит, – заметил я.
– Народ – это коллективный мазохист, – сказал Никита. – Ради иллюзии защищенности он готов позволить сделать с собой все что угодно. Только иллюзии, заметь! Нет никакой надежной твердой руки господина Страдина – одна пропаганда. И колонии теряем одну за другой, и терроризм, и война, и беднее стали, что бы там ни говорили, – он обвел глазами убогую обстановку. – Вот, смотри, очевидное доказательство. А ты встречался с этой сволочью! Смиренно просил аудиенции!
И он выпил еще, видимо, намереваясь уговорить бутылку в одиночку.
– Я не со сволочью встречался, а с императором, – заметил я. – И Тессианский флот привел Кратосу, а не господину Страдину. Я империи служу, а не тому, кто сидит на троне. Есть родина, понимаешь?
– Ох! – простонал Никита. – Второй Хазаровский! Тоже все говорил, да я – патриот, да я не хочу эмигрировать, да родину не унесешь на подошвах сапог! Его же предупреждали – беги. За полдня, за час, за четверть часа. Нет! Мы Родину любим. Ах, Великий Кратос! На тебе веревочку, на тебе мыло, подвесь меня, любимый, на солнышке! Или под нож, или под топор – тоже выход. И станет небо голубым от нашей крови голубой!
– Станет, – серьезно сказал я.
Никита шумно вздохнул и возвел глаза к небу.
– Вы неисправимы, Ваше превосходительство! И где теперь Хазаровский? Нет его!
– Почему же нет? Вроде жив пока.
Я допил вино и вылил себе остатки.
Никита кивнул, наклонился под стол и извлек оттуда бутылку водки «Страдинка».
– Никогда бы не стал пить эту гадость, да дешевая, – сказал он и плеснул себе в бокал из-под вина. – Да, жив пока. Но это ненадолго. Не дадут ему выйти оттуда, несмотря на все заявления о том, что у него нет политических амбиций и после тюрьмы он намерен заниматься исключительно благотворительностью. Как только шумиха спадет – так и придушат тихонько, а потом объявят об инфаркте, и никто не поморщится. Что, заткнешь меня, Ваше превосходительство? А, патриот?
– Не заткну. Любить Родину не значит льстить ей. Но ты преувеличиваешь, по-моему.
Он опрокинул бокал и налил еще.
– Ты наливай, Данька. Ничего, пить можно.
Я последовал его примеру.
– Преувеличиваю, говоришь? – усмехнулся он. – А сам-то? Я слышал, тебя чуть не расстреляли.
– У меня Т-синдром.
– Я в курсе. А когда он начался?
– Уже после этого, на корабле.
– Вот-вот. И откуда же о нем узнали?
– Вероятно, есть какие-то косвенные признаки, по которым можно поставить диагноз раньше, чем болезнь начнет проявляться в полной мере.
– Есть такие признаки: цертис неподалеку летал, свечение углядел кто-нибудь или обожженное дерево, где ты на него опирался. Только по косвенным признакам не расстреливают. По косвенным признакам задерживают и назначают разбирательство. Я видел эти дела. Вот если бы тебя сразу на корабль погрузили без всяких фиктивных казней – было бы все путем. А так – нестыковочка.
– И что ты об этом думаешь?
– Думаю, что в твоем деле были подложные показания. И твой Т-синдром здесь вообще ни при чем. А потом подлог выяснился, и Страдин решил повременить. Вот так.
Я выпил водки и закусил ломтем черного хлеба.
– И кто, ты думаешь, на меня донес?
– Это тебе лучше знать. Но вот что могу сказать совершенно определенно: Страдин обрадовался этому доносу, как дару небес, и тут же за него схватился. На кой черт ему оппозиционный губернатор! И расстрелять тебя побыстрее, думаю, тоже его идея. Только заступился кто-то или скорее подлог стал известен, пусть даже в узком кругу.
– Можно было просто не назначать меня губернатором. Прислать своего.
– Слишком явная несправедливость. Ты же все это начинал. Твоя планета.
– Казнь все равно выглядит большей несправедливостью.
– Не скажи. Предательство есть предательство. Главное, чтобы народ поверил. И оправдываться будет некому.
– Ну, может быть, – сказал я. – Не сходится только одна деталь. У моего дела пятый уровень секретности.
– Какой? А ты не путаешь?
– Вряд ли.
– Ну-у, тогда не знаю. Но Т-синдром уж точно ни при чем.
Мы расслабились, закурили. Никита перекочевал на диван и улегся на подушки. В сигарете – марихуана.
– А знаешь, – сказал он. – У меня страдинский портрет тоже есть. В нужнике. Тебе не надо?
– Пойду, полюбуюсь.
Светлый образ Владимира Юрьевича имеется здесь в двух экземплярах: один в виде дешевого печатного плаката над бочком, и второй – на внутренней стороне унитаза. Я подумал, что перевод голографического изображения на керамику стоил Никите немалых денег, которые можно было бы потратить на жилье. Но видимо, удовольствие каждый день испражняться на императора оказалось для Никиты ценнее.
– Съезжай отсюда, – сказал я на прощание. – Я перевел тебе деньги.
Никита поморщился. Вероятно, перстень связи уже сообщил о приходе денег и их количестве.
– Страдинские? – спросил он.
– Мои.
– Спасибо. Будет возможность – отплачу.
Я кивнул.
Около часа ночи. Возвращаюсь от Никиты. Гравиплан замедляет движение: внизу видны огни студенческого городка. Я насмешливо думаю о том, передаст ли имплантант сообщение Страдину об особенностях сортира Олейникова. Да пусть любуется! Никите терять нечего, не посадят же его за это! А я ему нужен – так что пусть утрется.
Связываюсь с Александром Прилепко. Ни с Юлей, ни с Артуром я связаться не могу – устройства связи у них отобрали, поэтому выхожу на Преображенного.
– У нас проблемы, Даня, – говорит он. – Я рассказал о свойствах имплантированного микроаннигилятора, о которых ты говорил. Он действительно может работать в режиме допросного кольца?
– Так говорят. Проверить пока не было возможности.
– Ладно. Держись на связи.
– А что за проблемы? – спросил я, но слова ушли в пустоту, Саша обрубил канал связи.
Я сжал губы. Да, конечно, теперь мне не доверяют.
И зря. Серебристая сфера вокруг моего сердца разбухает, становится шире и обретает плоть. Возле пальцев синеватое сияние – работа с энергией Аджны. Дается это легко, почти без усилий.
– Саша, – зову я.
Приходит слабый ответ:
– Да. Даня?
– Теперь можно, говори. Я могу заблокировать эту штуку.
– Я тебя обидел?
– Ты все сделал правильно. Мне надо было подготовиться к конфиденциальному разговору. И злоупотреблять этим не следует – может вызвать подозрения.
– Понимаю. Дело вот в чем. Юля говорит, что не может пойти на установку микроаннигилятора, поскольку обладает информацией, которая не должна стать известной властям.
– Насколько у нее явный Т-синдром? Сможет ли она его скрыть?
– Возможно, да. Если только аннигиляторы не ставят всем подряд.
– Когда ваша очередь?
– Ее можно отодвинуть назад. Здесь слишком много желающих побыстрее вырваться на свободу, которые не прочь с нами поменяться. Так что пара дней есть.
– Я постараюсь помочь, но с одним условием.
– Да?
– Тайна должна быть мне известна.
– Хорошо, передам.
Я заканчиваю разговор уже в лифте, и связь обрывается. Двери отъезжают в стороны, и я шагаю в коридор. Он освещен мягким золотистым светом, в конце – темное арочное окно. Возле моей двери, прямо на полу, кто-то сидит, опустив голову на колени. Я не сразу узнаю его.
– Анатоль?
Он поднимает голову, смотрит на меня. Да, Анатоль ван Линнер, геолог с Дарта.
– Извини, Даниэль, мне очень плохо, и больше не к кому обратиться.
– Что случилось? – спрашиваю я, касаясь радужного шара на двери.
Замок щелкает, дверь начинает открываться.
– Физически плохо, – говорит Анатоль. – Мутит.
– Давай руку!
Я помогаю ему подняться.
– Заходи, вызовем врача.
Он усмехается:
– Какой врач, Даня? Это Т-синдром. У меня уже были приступы.
– Обопрись.
Он опирается на мою руку. Заходим в квартиру, я помогаю ему сесть в кресло.
– Я не знал о приступах, – говорю я.
– Это не сразу начинается. У меня же давно.
Серебряная сфера вокруг моего сердца приобретает зеленый оттенок, истончается и разлетается вдребезги. Зеленое сияние поднимается вверх, втекает в руки и исходит из кончиков пальцев.
– Не надо, – говорит Анатоль. – Чем чаще ты используешь Силу, тем скорее болезнь убьет тебя.
– Ну и плевать.
– Ты все равно не сможешь помочь. Просто я не хотел умирать один.
– Я попробую.
Зеленое пламя стекает ему на грудь и охватывает все тело. Я не понимаю, что с ним, словно передо мной не человек. Я могу только наугад лить в него энергию, и это все.
– Как проявляется приступ? – спрашиваю я.
– Тошнит, бросает то в жар, то в холод, и мир начинает мигать, исчезать и появляться, словно я периодически теряю сознание. А потом – сон. Иногда по двенадцать часов.
Я вспомнил цертиса и собственный четырнадцатичасовой сон.
Энергия Анахаты падает в него, как в бездонный колодец, и я не понимаю, ни на что она расходуется, ни есть ли от этого какой-либо эффект. Я понимаю, что выжат, как кусок сыра в руках хитреца из сказки, пообещавшего выжать камень. Я зря считал себя каменным.
Наконец, его ресницы начинают дрожать, он засыпает.
Я опускаю руки. Жив, слава богу! Укрываю его пледом и иду в свою комнату.
Мне не до сна. Наконец, я нашел работу на ночь – думать. Чтобы справиться с проблемой, надо найти ее глубинную причину – этим и займусь.
Заказываю зеленый чай, голубоватая полусфера в центре стеклянного столика у кровати растворяется в воздухе, открывая поднос с чайником и коричневой чашечкой без ручки. Пью мелкими глотками, одновременно просматривая информацию.
Ее гораздо больше, чем в прошлый раз еще на Ските, когда я пытался понять, что такое Т-проблема. Неожиданностей много. Я начал с истории вопроса. Первый случай Т-синдрома был двадцать три года назад. Юноша из университетской аристократии обратился в медицинский центр Кириополя со странными симптомами: головокружение, тошнота, потери сознания. Юношу звали Валерий Лурье. Проверили работу биомодераторов – в норме. Казалось бы, с болезнью легко справиться и без помощи врачей, симптомы вполне в компетенции биомодераторов, но последние демонстрировали полную беспомощность. Валерия положили на обследование и нашли комплексное поражение организма, картина напоминала лучевую болезнь, но с очень странным течением: без очагов некроза, постоянной рвоты и диких болей. Гораздо легче – только учащающиеся приступы. Юноша прожил в больнице около месяца, а потом исчез. Как? Куда? Так и осталось тайной. В отчете говорилось, что больной обладал способностью предсказывать близкое будущее и притягивал к себе людей.
С каждым годом таких случаев становилось больше. Бросалось в глаза, что все больные принадлежали к аристократии. Новая гемофилия! Причем в первые годы либо университетской, либо научной, либо творческой. Только на десятом году появились чиновники и военные.
Интересно, есть хоть один простолюдин?
Я организовал соответствующий поиск. И меня вынесло на Т-проблему. Были простолюдины. Первый случай на Дарте три года назад. Новая религиозная секта. Я не стал вдаваться в ее философию, что-то эзотерическое. У шестидесяти двух членов секты из двухсот обнаружен Т-синдром. Из них добрая половина простолюдинов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Посреди убогой мансарды портреты кажутся иконами, украденными из соседнего храма.
– Ты часом свечки перед бабой Настей не жжешь? – интересуюсь я.
Никита поднимается в полный рост, выпрямляется и делается столь страшен, что я отступаю на шаг.
– Она тебе не «баба Настя», а Великая Императрица Анастасия Павловна! – гремит он.
Я кивнул.
– Она и для меня Великая Императрица. Просто пока была жива, я от тебя только «баба Настя» и слышал. Извини.
– Дурак был, – сказал Никита. – Пока имеем – сам знаешь. Ты садись!
Он тяжело опустился напротив меня, и на столе возникла бутылка красного вина и два сомнительной чистоты бокала, извлеченные из-под стола вместе с бутылкой.
– Тессианское? – поинтересовался я.
– Обижаешь. Настоящее венгерское. Со Старой Земли. У меня еще две бутылки – берегу для таких случаев.
Выпили.
– Двадцать человек по делу арестовано, – сказал Никита. – И, думаю, этим не кончится.
– По делу Хазаровского?
– Естественно. А по какому же?
– А тебе-то что? Ты ни бизнесом, ни политикой никогда не занимался.
– Поэту невозможно уцелеть, когда стреляют в каждого второго, – процитировал Никита.
Не дожидаясь меня, выпил еще.
– Хазаровский человек был, понимаешь? Человек! Нет, не ангел, я не утверждаю. Может, себе в карман и клал. Как дела ведут в колониях – сам знаешь. Но Леонид Аркадьевич не только под себя греб, он не только брал – он отдавал. Науку финансировал, образование, литературные премии учреждал, художников подкармливал. А этому ничего не надо! Ладно, поэты. Мы, допустим, люди бесполезные. Но при нем скоро академиков по чердакам расселять начнут. Ты слышал когда-нибудь, чтобы он что-нибудь хорошее сделал? О злоупотреблениях слухи ходили, было. А о благотворительности что-то нет. Зато теперь поют коллективные гимны! Вместо молитв! По пять намазов на день!
– Народ его любит, – заметил я.
– Народ – это коллективный мазохист, – сказал Никита. – Ради иллюзии защищенности он готов позволить сделать с собой все что угодно. Только иллюзии, заметь! Нет никакой надежной твердой руки господина Страдина – одна пропаганда. И колонии теряем одну за другой, и терроризм, и война, и беднее стали, что бы там ни говорили, – он обвел глазами убогую обстановку. – Вот, смотри, очевидное доказательство. А ты встречался с этой сволочью! Смиренно просил аудиенции!
И он выпил еще, видимо, намереваясь уговорить бутылку в одиночку.
– Я не со сволочью встречался, а с императором, – заметил я. – И Тессианский флот привел Кратосу, а не господину Страдину. Я империи служу, а не тому, кто сидит на троне. Есть родина, понимаешь?
– Ох! – простонал Никита. – Второй Хазаровский! Тоже все говорил, да я – патриот, да я не хочу эмигрировать, да родину не унесешь на подошвах сапог! Его же предупреждали – беги. За полдня, за час, за четверть часа. Нет! Мы Родину любим. Ах, Великий Кратос! На тебе веревочку, на тебе мыло, подвесь меня, любимый, на солнышке! Или под нож, или под топор – тоже выход. И станет небо голубым от нашей крови голубой!
– Станет, – серьезно сказал я.
Никита шумно вздохнул и возвел глаза к небу.
– Вы неисправимы, Ваше превосходительство! И где теперь Хазаровский? Нет его!
– Почему же нет? Вроде жив пока.
Я допил вино и вылил себе остатки.
Никита кивнул, наклонился под стол и извлек оттуда бутылку водки «Страдинка».
– Никогда бы не стал пить эту гадость, да дешевая, – сказал он и плеснул себе в бокал из-под вина. – Да, жив пока. Но это ненадолго. Не дадут ему выйти оттуда, несмотря на все заявления о том, что у него нет политических амбиций и после тюрьмы он намерен заниматься исключительно благотворительностью. Как только шумиха спадет – так и придушат тихонько, а потом объявят об инфаркте, и никто не поморщится. Что, заткнешь меня, Ваше превосходительство? А, патриот?
– Не заткну. Любить Родину не значит льстить ей. Но ты преувеличиваешь, по-моему.
Он опрокинул бокал и налил еще.
– Ты наливай, Данька. Ничего, пить можно.
Я последовал его примеру.
– Преувеличиваю, говоришь? – усмехнулся он. – А сам-то? Я слышал, тебя чуть не расстреляли.
– У меня Т-синдром.
– Я в курсе. А когда он начался?
– Уже после этого, на корабле.
– Вот-вот. И откуда же о нем узнали?
– Вероятно, есть какие-то косвенные признаки, по которым можно поставить диагноз раньше, чем болезнь начнет проявляться в полной мере.
– Есть такие признаки: цертис неподалеку летал, свечение углядел кто-нибудь или обожженное дерево, где ты на него опирался. Только по косвенным признакам не расстреливают. По косвенным признакам задерживают и назначают разбирательство. Я видел эти дела. Вот если бы тебя сразу на корабль погрузили без всяких фиктивных казней – было бы все путем. А так – нестыковочка.
– И что ты об этом думаешь?
– Думаю, что в твоем деле были подложные показания. И твой Т-синдром здесь вообще ни при чем. А потом подлог выяснился, и Страдин решил повременить. Вот так.
Я выпил водки и закусил ломтем черного хлеба.
– И кто, ты думаешь, на меня донес?
– Это тебе лучше знать. Но вот что могу сказать совершенно определенно: Страдин обрадовался этому доносу, как дару небес, и тут же за него схватился. На кой черт ему оппозиционный губернатор! И расстрелять тебя побыстрее, думаю, тоже его идея. Только заступился кто-то или скорее подлог стал известен, пусть даже в узком кругу.
– Можно было просто не назначать меня губернатором. Прислать своего.
– Слишком явная несправедливость. Ты же все это начинал. Твоя планета.
– Казнь все равно выглядит большей несправедливостью.
– Не скажи. Предательство есть предательство. Главное, чтобы народ поверил. И оправдываться будет некому.
– Ну, может быть, – сказал я. – Не сходится только одна деталь. У моего дела пятый уровень секретности.
– Какой? А ты не путаешь?
– Вряд ли.
– Ну-у, тогда не знаю. Но Т-синдром уж точно ни при чем.
Мы расслабились, закурили. Никита перекочевал на диван и улегся на подушки. В сигарете – марихуана.
– А знаешь, – сказал он. – У меня страдинский портрет тоже есть. В нужнике. Тебе не надо?
– Пойду, полюбуюсь.
Светлый образ Владимира Юрьевича имеется здесь в двух экземплярах: один в виде дешевого печатного плаката над бочком, и второй – на внутренней стороне унитаза. Я подумал, что перевод голографического изображения на керамику стоил Никите немалых денег, которые можно было бы потратить на жилье. Но видимо, удовольствие каждый день испражняться на императора оказалось для Никиты ценнее.
– Съезжай отсюда, – сказал я на прощание. – Я перевел тебе деньги.
Никита поморщился. Вероятно, перстень связи уже сообщил о приходе денег и их количестве.
– Страдинские? – спросил он.
– Мои.
– Спасибо. Будет возможность – отплачу.
Я кивнул.
Около часа ночи. Возвращаюсь от Никиты. Гравиплан замедляет движение: внизу видны огни студенческого городка. Я насмешливо думаю о том, передаст ли имплантант сообщение Страдину об особенностях сортира Олейникова. Да пусть любуется! Никите терять нечего, не посадят же его за это! А я ему нужен – так что пусть утрется.
Связываюсь с Александром Прилепко. Ни с Юлей, ни с Артуром я связаться не могу – устройства связи у них отобрали, поэтому выхожу на Преображенного.
– У нас проблемы, Даня, – говорит он. – Я рассказал о свойствах имплантированного микроаннигилятора, о которых ты говорил. Он действительно может работать в режиме допросного кольца?
– Так говорят. Проверить пока не было возможности.
– Ладно. Держись на связи.
– А что за проблемы? – спросил я, но слова ушли в пустоту, Саша обрубил канал связи.
Я сжал губы. Да, конечно, теперь мне не доверяют.
И зря. Серебристая сфера вокруг моего сердца разбухает, становится шире и обретает плоть. Возле пальцев синеватое сияние – работа с энергией Аджны. Дается это легко, почти без усилий.
– Саша, – зову я.
Приходит слабый ответ:
– Да. Даня?
– Теперь можно, говори. Я могу заблокировать эту штуку.
– Я тебя обидел?
– Ты все сделал правильно. Мне надо было подготовиться к конфиденциальному разговору. И злоупотреблять этим не следует – может вызвать подозрения.
– Понимаю. Дело вот в чем. Юля говорит, что не может пойти на установку микроаннигилятора, поскольку обладает информацией, которая не должна стать известной властям.
– Насколько у нее явный Т-синдром? Сможет ли она его скрыть?
– Возможно, да. Если только аннигиляторы не ставят всем подряд.
– Когда ваша очередь?
– Ее можно отодвинуть назад. Здесь слишком много желающих побыстрее вырваться на свободу, которые не прочь с нами поменяться. Так что пара дней есть.
– Я постараюсь помочь, но с одним условием.
– Да?
– Тайна должна быть мне известна.
– Хорошо, передам.
Я заканчиваю разговор уже в лифте, и связь обрывается. Двери отъезжают в стороны, и я шагаю в коридор. Он освещен мягким золотистым светом, в конце – темное арочное окно. Возле моей двери, прямо на полу, кто-то сидит, опустив голову на колени. Я не сразу узнаю его.
– Анатоль?
Он поднимает голову, смотрит на меня. Да, Анатоль ван Линнер, геолог с Дарта.
– Извини, Даниэль, мне очень плохо, и больше не к кому обратиться.
– Что случилось? – спрашиваю я, касаясь радужного шара на двери.
Замок щелкает, дверь начинает открываться.
– Физически плохо, – говорит Анатоль. – Мутит.
– Давай руку!
Я помогаю ему подняться.
– Заходи, вызовем врача.
Он усмехается:
– Какой врач, Даня? Это Т-синдром. У меня уже были приступы.
– Обопрись.
Он опирается на мою руку. Заходим в квартиру, я помогаю ему сесть в кресло.
– Я не знал о приступах, – говорю я.
– Это не сразу начинается. У меня же давно.
Серебряная сфера вокруг моего сердца приобретает зеленый оттенок, истончается и разлетается вдребезги. Зеленое сияние поднимается вверх, втекает в руки и исходит из кончиков пальцев.
– Не надо, – говорит Анатоль. – Чем чаще ты используешь Силу, тем скорее болезнь убьет тебя.
– Ну и плевать.
– Ты все равно не сможешь помочь. Просто я не хотел умирать один.
– Я попробую.
Зеленое пламя стекает ему на грудь и охватывает все тело. Я не понимаю, что с ним, словно передо мной не человек. Я могу только наугад лить в него энергию, и это все.
– Как проявляется приступ? – спрашиваю я.
– Тошнит, бросает то в жар, то в холод, и мир начинает мигать, исчезать и появляться, словно я периодически теряю сознание. А потом – сон. Иногда по двенадцать часов.
Я вспомнил цертиса и собственный четырнадцатичасовой сон.
Энергия Анахаты падает в него, как в бездонный колодец, и я не понимаю, ни на что она расходуется, ни есть ли от этого какой-либо эффект. Я понимаю, что выжат, как кусок сыра в руках хитреца из сказки, пообещавшего выжать камень. Я зря считал себя каменным.
Наконец, его ресницы начинают дрожать, он засыпает.
Я опускаю руки. Жив, слава богу! Укрываю его пледом и иду в свою комнату.
Мне не до сна. Наконец, я нашел работу на ночь – думать. Чтобы справиться с проблемой, надо найти ее глубинную причину – этим и займусь.
Заказываю зеленый чай, голубоватая полусфера в центре стеклянного столика у кровати растворяется в воздухе, открывая поднос с чайником и коричневой чашечкой без ручки. Пью мелкими глотками, одновременно просматривая информацию.
Ее гораздо больше, чем в прошлый раз еще на Ските, когда я пытался понять, что такое Т-проблема. Неожиданностей много. Я начал с истории вопроса. Первый случай Т-синдрома был двадцать три года назад. Юноша из университетской аристократии обратился в медицинский центр Кириополя со странными симптомами: головокружение, тошнота, потери сознания. Юношу звали Валерий Лурье. Проверили работу биомодераторов – в норме. Казалось бы, с болезнью легко справиться и без помощи врачей, симптомы вполне в компетенции биомодераторов, но последние демонстрировали полную беспомощность. Валерия положили на обследование и нашли комплексное поражение организма, картина напоминала лучевую болезнь, но с очень странным течением: без очагов некроза, постоянной рвоты и диких болей. Гораздо легче – только учащающиеся приступы. Юноша прожил в больнице около месяца, а потом исчез. Как? Куда? Так и осталось тайной. В отчете говорилось, что больной обладал способностью предсказывать близкое будущее и притягивал к себе людей.
С каждым годом таких случаев становилось больше. Бросалось в глаза, что все больные принадлежали к аристократии. Новая гемофилия! Причем в первые годы либо университетской, либо научной, либо творческой. Только на десятом году появились чиновники и военные.
Интересно, есть хоть один простолюдин?
Я организовал соответствующий поиск. И меня вынесло на Т-проблему. Были простолюдины. Первый случай на Дарте три года назад. Новая религиозная секта. Я не стал вдаваться в ее философию, что-то эзотерическое. У шестидесяти двух членов секты из двухсот обнаружен Т-синдром. Из них добрая половина простолюдинов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49