Наша дружба держалась
исключительно на общем интересе к игре. В остальном у нас было мало общего.
Уэбб - чистый физик, и его работа не имела ни малейшего отношения к
психическим расстройствам. И вдруг он стал проявлять и этой области жгучий
интерес. По его просьбе я разрешил ему посетить клинику и даже понаблюдать
за некоторыми пациентами.
- Вот как! - Грэхем так и подался вперед - А он как-нибудь объяснил
этот свой внезапный интерес?
- Нет, да я и не спрашивал, - сухо ответил доктор Фосетт. - Его
занимали в первую очередь пациенты, страдающие навязчивыми галлюцинациями в
сочетании с манией преследования. Особое внимание он уделял шизофреникам.
- Это кто такие? - с невинным видом поинтересовался Волк
Доктор Фосетт поднял брови:
- Пациенты, страдающие шизофренией, кто же еще?
- Что в лоб, что по лбу, - не сдавался Воль.
- Шизоидные эгоцентрики, - пояснил доктор Фосетт с выражением
безграничного терпения на лице.
Воль обреченно махнул рукой.
- Придурок - он и есть придурок, как его ни обзови, - пробормотал он.
Фосетт пронзил его ледяным взглядом:
- А вы, как видно, склонны к категорическим суждениям.
Я полицейский, - прищурясь парировал Воль, - а потому всегда секу,
когда мне зубы заговаривают.
- Шизофреники, - ответил Фосетт таким тоном, каким обычно
разговаривают с детьми, - это люди, страдающие особым видом душевного
расстройства, которое в прошлом веке было известно как дементия прекокс. У
них происходит раздвоение личности, причем доминирующая часть живет в
фантастическом мире, который кажется им реальнее любой реальности. Для
многих форм дементии характерны галлюцинации, которые могут варьироваться
по интенсивности и детальности. Фантастический же мир шизофреника всегда
одинаково ярок и неизменен. Если максимально упростить картину, то можно
сказать: перед ним всегда один и тот же кошмар.
- Теперь ясно, - неуверенно промолвил Грэхеж.
Фосетт с предельной осторожностью нацепил пенсне на нос и встал.
- Я покажу вам одного из наших пациентов - он весьма заинтересовал
Уэбба.
Вслед за доктором они вышли из кабинета и, минуя бесконечные переходы,
добрались до восточного крыла клиники. Здесь Фосетт приблизился к ряду
дверей, ведущих в палаты, остановился у одной из них и жестом пригласил
своих спутников подойти поближе.
Заглянув в маленькое зарешеченное оконце, они увидели перед собой
совершенно голого мужчину. Он стоял у кровати, расставив тощие ноги и
выпятив неестественно раздутый живот. Потухший взор страдальца был
неотрывно, с какой-то дьявольсвй сосредоточенностью прикован к собственному
брюху.
Это часто бывает при шизофрении: пациент принимает определенную позу,
порой непристойную, и может, не шелохнувшись, находиться в ней. так долго,
что нормальный человек ни за что не выдержал бы, - скороговоркой зашептал
Фосетт. - Случаются такие периоды, когда больные превращаются в живые
статуи, зачастую довольно отталкивающие. Вот этот - типичный позер. Его
безумный мозг одержим мыслью, что в животе у него - живая собака. Вот он и
ждет, когда она пошевельнется.
- Боже правый! - вырвалось у Грэхема, явно пораженного увиденным.
- Уверяю вас, это вполне заурядная галлюцинация, - заметил Фосетт,
являя собой образчик профессиональной невозмутимости. Он смотрел через
решетку с видом натуралиста, разглядывающего пришпиленную на булавке
бабочку. - Только иррациональная реакция Уэбба заставила меня обратить на
этого пациента особое внимание.
- А как реагировал Уэбб? - Грэхем еще раз заглянул в палату и сразу же
поспешно отвел глаза. У него в мозгу мелькнула та же мысль, что и у Воля:
"Я бы ни за какие блага туда не вошел".
- Больной его просто заворожил. Он сказал мне: "Фосетт, бедолагу
доконали невидимые студенты-медики. Это всего лишь изувеченные останки,
которые супервивисекторы выбросили на свалку". - Фосетт погладил бородку. -
Образно, но логики - никакой, - произнес он со снисходительной усмешкой.
По телу Грэхема пробежала внезапная дрожь. Несмотря на железные нервы,
он ощутил приступ дурноты. У Воля вид был тоже бледноватый. Оба они
почувствовали одинаковое облегчение, когда Фосетт повел их обратно, в свой
кабинет.
- Я спросил Уэбба, что, черт побери, он имеет в виду, - все с той же
безмятежностью. продолжал доктор Фосетт, - но он только натянуто усмехнулся
и процитировал изречение о том, что глупо быть мудрецом, когда неведение -
благо. Через неделю он в страшном волнении позвонил мне и попросил дать
сведения о статистике заболевания зобом среди слабоумных.
- У вас они есть?
- Есть. - Совсем исчезнув за своим огромным столом, Фосетт порылся в
ящике и вынырнул с листом бумаги. - Вот, я приготовил специально для него.
Поскольку Уэбб умер, информация несколько запоздала. Он подвинул листок
Грэхему.
- Но отсюда следует, что на две тысячи обитателей клиники не
зарегистрировано ни одного случая зоба! - воскликнул Грэхем, пробежав
глазами текст. - Из отчетов других клиник тоже видно, что таких случаев
либо нет вообще, либо они крайне редки.
- Это ровным счетом ничего не значит и свидетельствует лишь о том, что
слабоумные не особо подвержены болезни, которая вообще встречается редко.
Вероятно, такие же данные мы получили бы и по двум тысячам водителей
автобусов, торговцев краской или... полицейских.
- Как только подхвачу зоб; так сразу же вам сообщу, - мрачно пообещал
Воль.
- А что вызывает зоб? - перебил его Грэхем.
- Недостаток йода, - с готовностью ответил Фосетт.
- Йода! - Грэхем и Воль обменялись многозначительными взглядами, и
Грэхем спросил:
- А избыток йода как-нибудь связан со слабоумием?
Фосетт расхохотался так, что козлиная бородка затряслась.
Будь так, среди моряков встречались бы сплошные идиоты - ведь они
употребляют в пищу продукты, богатые йодом.
В мозгу у Грэхема молнией мелькнула ослепительная мысль. На лице Воля
было написано, что до него тоже дошло. Весть от покойника, страдающего
отсутствием логики:
Особенно восприимчивы моряки.
Восприимчивы - но к чему? К иллюзиям и основанным на иллюзиях моряцким
поверьям? Ко всем этим морским змеям, русалкам, сиренам, летучим голландцам
и прочей бледной, леденящей душу нечисти, колеблемой морской зыбью в лучах
луны?
Необходимо более подробно разработать эту проблему и получить
сравнительные данные по экипажам морских судов и сельским жителям.
С трудом сохраняя обычную невозмутимость, Грэхем взял со стола записи
Уэбба.
- Благодарю, доктор. Вы нам очень помогли.
- Обращайтесь ко мне без всяких колебаний, если я хоть чем-нибудь
смогу быть вам полезен, - сказал Фосетт. - И если вы в конце концов
выясните причину странного состояния Уэбба, мне было бы интересно узнать
подробности. - Последовал короткий смешок, скорее холодный, нежели
примирительный. - Компетентный анализ каждой галлюцинации вносит ценный
вклад в понимание общей картины.
Они сразу же отправились в обратный путь Единственный раз за всю
дорогу Воль нарушил напряженное молчание, сказав:
- В пору подумать, что среди ученых, которые слишком много шевелили
мозгами, распространилась эпидемия временного помешательства.
Грэхем хмыкнул, но ничего не ответил.
- Гениальность вообще сродни безумию, - продолжал Воль, явно
намереваясь развить свою теорию. - К тому же знание не может расти
безгранично. Кое-кто из лучших умов неизбежно должен выйти из строя,
пытаясь объять необъятное.
- Никто из ученых и не пытается объять необьятное. Ни один мозг не
способен вместить такую уйму знаний. Вот почему каждый ученый, являясь
специалистом в своей области науки, может быть сущим профаном в том, что
выходит за пределы его научных интересов.
Настала очередь Воля хмыкнуть. Он целиком сосредоточился на дороге -
что, правда, никак не сказалось на его манере брать повороты - и до самого
дома, где жил Грэхем, не проронил ни слова. Там он высадил своего пассажира
и, бросив: "До завтра Вилл", - умчался прочь.
Утро было ясным, как символ нового дня, несущего новые открытия.
Грэхем стоял перед зеркалом, деловито жужжа электробритвой, когда зазвонил
телефон. На экране возникло лицо незнакомого юноши.
Мистер Грэхем? - спросил он, разглядывая собеседника.
- Он самый.
Я из Смитсоновского института, - сказал юноша - Вчера, поздно вечером,
мистер Гарриман хотел вам кое-что сообщить, но не застал дома.
- Я был в Олбани. Что он хотел мне сказать?
- Мистер Гарриман просил вам передать: он связался со всеми
информационными агентствами и выяснил, что за последние пять недель они
опубликовали сообщения о смерти восемнадцати ученых. Семь из них -
иностранцы, одиннадцать - американцы. Это раз в шесть выше среднего уровня
- ведь информационные агентства редко подводят итоги больше, чем за месяц.
- Восемнадцать! - Грэхем так и впился взглядом в лицо собеседника. - А
имена у вас есть?
- Есть, - юноша стал диктовать.
Грэхем быстро записывал фамилии и страны, где проживали покойники.
- Что-нибудь еще, сэр?
- Передайте, пожалуйста, мою благодарность мистеру Гарриману. Пусть он
позвонит мне в офис, когда ему будет удобно.
- Хорошо, мистер Грэхем, - юноша отключился, оставив Грзхема в
глубокой задумчивости.
Восемнадцать!
На другом конце комнаты мелодично прозвенел гонг приемника
теленовостей. Подойдя к нему, Грэхем снял крышку с экрана, который у его
аппарата был настроен на прием новостей газеты "Нью-Йорк Сан". Первый
утренний выпуск "Cан" медленно поплыл по экрану. Грэхем машинально следил
за заголовками, но мысли ем витали где-то далеко. Однако вскоре его взгляд
снова сосредоточился, к нему вернулась обычная собранность На экране
появились слова:
СМЕРТЕЛЬНЫЙ ПРЫЖОК УЧЕНОГО
Вчера вечером профессор Сэмьюэл К. Дейкин, пятидесятидвухлетний физик,
проживающий на Уильям стрит, влетел на своем спортивном гиромобиле на рампу
главной развязки со скоростью более ста миль в час и разбился насмерть.
Репортаж занимал две колонки и содержал фотографию места катастрофы,
несколько упоминаний об "ушедшем от нас гении" и сообщение о том, что
полиция выясняет причину трагедии. Заканчивался он словами: "Начиная со
вчерашнего утра, это уже третий смертельный случай среди нью-йоркских
ученых. 0 кончине профессора Уолтера Мейо и доктора Уэбба. мы подробно
сообщали в нашем вчерашнем выпуске".
Грэхем извлек из ящика автоматического записивающего устройства
фотокопию вечернего выпуска "Сан". Репортажи о случаях с Мейо и Уэббом были
помещены рядом. Первый озаглавлен "МЕЙО ПАДАЕТ С МАРТИНА", второй - "ЕЩЕ
ОДИН УЧЕНЫЙ МЕРТВ". Оба сообщения были весьма поверхностны и не содержали
ничего нового, кроме того, что "полиция ведет расследование".
Как раз в этот момент появился Воль. Он ворвался в квартиру, как вихрь
Глаза его сверкали. От выпуска "Сан" он отмахнулся, отрывисто бросив:
- Уже видел.
- Что это ты сам не свой?
- Все мои подозрения, - он сел, тяжело дыша. - Не только ты подвержен
подозрениям. - Он перевел дух, виновато улыбнулся, еще раз вздохнул. -
Получены результаты вскрытия. Оба - и Мейо и Уэбб - накачаны зельем до
бровей.
- Наркотики? - недоверчиво спросил Грэхем.
- Мескаль, - подтвердил Воль - Особая, очень тщательно очищенная
разновидность мескаля. В желудке обнаружены явные следы. - Он помолчал,
стараясь отдышаться. - А в почках полно метиленовой синьки.
- Метиленовой синьки? - Грэхем тщетно напрягал ум, пытаясь извлечь из
услышанного хоть какой-нибудь смысл.
- Ребята сразу же устроили проверку. И нашли мескаль, метиленовую
синьку и йод во всех трех лабораториях - у Мейо, Уэбба и Дейкина. Мы с
тобой и сами могли бы их там найти, кабы знали, что искать.
Грэхем утвердительно кивнул:
- Остается предположить, что вскрытие обнаружило бы аналогичный
результат и у Дейкина.
- Я тоже так считаю, - согласился Воль. - Еще ребята выяснили, что та
дрянь, которую мы нашли у Мейо в печи его дистилляционной установки, - это
индийская конопля. Одному Богу известно, где он ее откопал, только это
факт. Похоже, он собирался поэкспериментировать и с другими наркотиками,
кроме мескаля.
- Если и так, то исключительно в научных целях, - убежденно сказал
Грэхем. - Мейо никогда не был наркоманом.
- Оно и видно, - сухо заметил Воль.
Грэхем подвинул и нему список, составленный Гарриманом:
- Вот взгляни. По данным Смитсоновского института, эти восемнадцать
отдали концы за последние пять недель. По закону средних чисел получается,
что из этих смертей естественны и неотвратимы три, ну от силы четыре. - Он
присел на край стола, покачал ногой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
исключительно на общем интересе к игре. В остальном у нас было мало общего.
Уэбб - чистый физик, и его работа не имела ни малейшего отношения к
психическим расстройствам. И вдруг он стал проявлять и этой области жгучий
интерес. По его просьбе я разрешил ему посетить клинику и даже понаблюдать
за некоторыми пациентами.
- Вот как! - Грэхем так и подался вперед - А он как-нибудь объяснил
этот свой внезапный интерес?
- Нет, да я и не спрашивал, - сухо ответил доктор Фосетт. - Его
занимали в первую очередь пациенты, страдающие навязчивыми галлюцинациями в
сочетании с манией преследования. Особое внимание он уделял шизофреникам.
- Это кто такие? - с невинным видом поинтересовался Волк
Доктор Фосетт поднял брови:
- Пациенты, страдающие шизофренией, кто же еще?
- Что в лоб, что по лбу, - не сдавался Воль.
- Шизоидные эгоцентрики, - пояснил доктор Фосетт с выражением
безграничного терпения на лице.
Воль обреченно махнул рукой.
- Придурок - он и есть придурок, как его ни обзови, - пробормотал он.
Фосетт пронзил его ледяным взглядом:
- А вы, как видно, склонны к категорическим суждениям.
Я полицейский, - прищурясь парировал Воль, - а потому всегда секу,
когда мне зубы заговаривают.
- Шизофреники, - ответил Фосетт таким тоном, каким обычно
разговаривают с детьми, - это люди, страдающие особым видом душевного
расстройства, которое в прошлом веке было известно как дементия прекокс. У
них происходит раздвоение личности, причем доминирующая часть живет в
фантастическом мире, который кажется им реальнее любой реальности. Для
многих форм дементии характерны галлюцинации, которые могут варьироваться
по интенсивности и детальности. Фантастический же мир шизофреника всегда
одинаково ярок и неизменен. Если максимально упростить картину, то можно
сказать: перед ним всегда один и тот же кошмар.
- Теперь ясно, - неуверенно промолвил Грэхеж.
Фосетт с предельной осторожностью нацепил пенсне на нос и встал.
- Я покажу вам одного из наших пациентов - он весьма заинтересовал
Уэбба.
Вслед за доктором они вышли из кабинета и, минуя бесконечные переходы,
добрались до восточного крыла клиники. Здесь Фосетт приблизился к ряду
дверей, ведущих в палаты, остановился у одной из них и жестом пригласил
своих спутников подойти поближе.
Заглянув в маленькое зарешеченное оконце, они увидели перед собой
совершенно голого мужчину. Он стоял у кровати, расставив тощие ноги и
выпятив неестественно раздутый живот. Потухший взор страдальца был
неотрывно, с какой-то дьявольсвй сосредоточенностью прикован к собственному
брюху.
Это часто бывает при шизофрении: пациент принимает определенную позу,
порой непристойную, и может, не шелохнувшись, находиться в ней. так долго,
что нормальный человек ни за что не выдержал бы, - скороговоркой зашептал
Фосетт. - Случаются такие периоды, когда больные превращаются в живые
статуи, зачастую довольно отталкивающие. Вот этот - типичный позер. Его
безумный мозг одержим мыслью, что в животе у него - живая собака. Вот он и
ждет, когда она пошевельнется.
- Боже правый! - вырвалось у Грэхема, явно пораженного увиденным.
- Уверяю вас, это вполне заурядная галлюцинация, - заметил Фосетт,
являя собой образчик профессиональной невозмутимости. Он смотрел через
решетку с видом натуралиста, разглядывающего пришпиленную на булавке
бабочку. - Только иррациональная реакция Уэбба заставила меня обратить на
этого пациента особое внимание.
- А как реагировал Уэбб? - Грэхем еще раз заглянул в палату и сразу же
поспешно отвел глаза. У него в мозгу мелькнула та же мысль, что и у Воля:
"Я бы ни за какие блага туда не вошел".
- Больной его просто заворожил. Он сказал мне: "Фосетт, бедолагу
доконали невидимые студенты-медики. Это всего лишь изувеченные останки,
которые супервивисекторы выбросили на свалку". - Фосетт погладил бородку. -
Образно, но логики - никакой, - произнес он со снисходительной усмешкой.
По телу Грэхема пробежала внезапная дрожь. Несмотря на железные нервы,
он ощутил приступ дурноты. У Воля вид был тоже бледноватый. Оба они
почувствовали одинаковое облегчение, когда Фосетт повел их обратно, в свой
кабинет.
- Я спросил Уэбба, что, черт побери, он имеет в виду, - все с той же
безмятежностью. продолжал доктор Фосетт, - но он только натянуто усмехнулся
и процитировал изречение о том, что глупо быть мудрецом, когда неведение -
благо. Через неделю он в страшном волнении позвонил мне и попросил дать
сведения о статистике заболевания зобом среди слабоумных.
- У вас они есть?
- Есть. - Совсем исчезнув за своим огромным столом, Фосетт порылся в
ящике и вынырнул с листом бумаги. - Вот, я приготовил специально для него.
Поскольку Уэбб умер, информация несколько запоздала. Он подвинул листок
Грэхему.
- Но отсюда следует, что на две тысячи обитателей клиники не
зарегистрировано ни одного случая зоба! - воскликнул Грэхем, пробежав
глазами текст. - Из отчетов других клиник тоже видно, что таких случаев
либо нет вообще, либо они крайне редки.
- Это ровным счетом ничего не значит и свидетельствует лишь о том, что
слабоумные не особо подвержены болезни, которая вообще встречается редко.
Вероятно, такие же данные мы получили бы и по двум тысячам водителей
автобусов, торговцев краской или... полицейских.
- Как только подхвачу зоб; так сразу же вам сообщу, - мрачно пообещал
Воль.
- А что вызывает зоб? - перебил его Грэхем.
- Недостаток йода, - с готовностью ответил Фосетт.
- Йода! - Грэхем и Воль обменялись многозначительными взглядами, и
Грэхем спросил:
- А избыток йода как-нибудь связан со слабоумием?
Фосетт расхохотался так, что козлиная бородка затряслась.
Будь так, среди моряков встречались бы сплошные идиоты - ведь они
употребляют в пищу продукты, богатые йодом.
В мозгу у Грэхема молнией мелькнула ослепительная мысль. На лице Воля
было написано, что до него тоже дошло. Весть от покойника, страдающего
отсутствием логики:
Особенно восприимчивы моряки.
Восприимчивы - но к чему? К иллюзиям и основанным на иллюзиях моряцким
поверьям? Ко всем этим морским змеям, русалкам, сиренам, летучим голландцам
и прочей бледной, леденящей душу нечисти, колеблемой морской зыбью в лучах
луны?
Необходимо более подробно разработать эту проблему и получить
сравнительные данные по экипажам морских судов и сельским жителям.
С трудом сохраняя обычную невозмутимость, Грэхем взял со стола записи
Уэбба.
- Благодарю, доктор. Вы нам очень помогли.
- Обращайтесь ко мне без всяких колебаний, если я хоть чем-нибудь
смогу быть вам полезен, - сказал Фосетт. - И если вы в конце концов
выясните причину странного состояния Уэбба, мне было бы интересно узнать
подробности. - Последовал короткий смешок, скорее холодный, нежели
примирительный. - Компетентный анализ каждой галлюцинации вносит ценный
вклад в понимание общей картины.
Они сразу же отправились в обратный путь Единственный раз за всю
дорогу Воль нарушил напряженное молчание, сказав:
- В пору подумать, что среди ученых, которые слишком много шевелили
мозгами, распространилась эпидемия временного помешательства.
Грэхем хмыкнул, но ничего не ответил.
- Гениальность вообще сродни безумию, - продолжал Воль, явно
намереваясь развить свою теорию. - К тому же знание не может расти
безгранично. Кое-кто из лучших умов неизбежно должен выйти из строя,
пытаясь объять необъятное.
- Никто из ученых и не пытается объять необьятное. Ни один мозг не
способен вместить такую уйму знаний. Вот почему каждый ученый, являясь
специалистом в своей области науки, может быть сущим профаном в том, что
выходит за пределы его научных интересов.
Настала очередь Воля хмыкнуть. Он целиком сосредоточился на дороге -
что, правда, никак не сказалось на его манере брать повороты - и до самого
дома, где жил Грэхем, не проронил ни слова. Там он высадил своего пассажира
и, бросив: "До завтра Вилл", - умчался прочь.
Утро было ясным, как символ нового дня, несущего новые открытия.
Грэхем стоял перед зеркалом, деловито жужжа электробритвой, когда зазвонил
телефон. На экране возникло лицо незнакомого юноши.
Мистер Грэхем? - спросил он, разглядывая собеседника.
- Он самый.
Я из Смитсоновского института, - сказал юноша - Вчера, поздно вечером,
мистер Гарриман хотел вам кое-что сообщить, но не застал дома.
- Я был в Олбани. Что он хотел мне сказать?
- Мистер Гарриман просил вам передать: он связался со всеми
информационными агентствами и выяснил, что за последние пять недель они
опубликовали сообщения о смерти восемнадцати ученых. Семь из них -
иностранцы, одиннадцать - американцы. Это раз в шесть выше среднего уровня
- ведь информационные агентства редко подводят итоги больше, чем за месяц.
- Восемнадцать! - Грэхем так и впился взглядом в лицо собеседника. - А
имена у вас есть?
- Есть, - юноша стал диктовать.
Грэхем быстро записывал фамилии и страны, где проживали покойники.
- Что-нибудь еще, сэр?
- Передайте, пожалуйста, мою благодарность мистеру Гарриману. Пусть он
позвонит мне в офис, когда ему будет удобно.
- Хорошо, мистер Грэхем, - юноша отключился, оставив Грзхема в
глубокой задумчивости.
Восемнадцать!
На другом конце комнаты мелодично прозвенел гонг приемника
теленовостей. Подойдя к нему, Грэхем снял крышку с экрана, который у его
аппарата был настроен на прием новостей газеты "Нью-Йорк Сан". Первый
утренний выпуск "Cан" медленно поплыл по экрану. Грэхем машинально следил
за заголовками, но мысли ем витали где-то далеко. Однако вскоре его взгляд
снова сосредоточился, к нему вернулась обычная собранность На экране
появились слова:
СМЕРТЕЛЬНЫЙ ПРЫЖОК УЧЕНОГО
Вчера вечером профессор Сэмьюэл К. Дейкин, пятидесятидвухлетний физик,
проживающий на Уильям стрит, влетел на своем спортивном гиромобиле на рампу
главной развязки со скоростью более ста миль в час и разбился насмерть.
Репортаж занимал две колонки и содержал фотографию места катастрофы,
несколько упоминаний об "ушедшем от нас гении" и сообщение о том, что
полиция выясняет причину трагедии. Заканчивался он словами: "Начиная со
вчерашнего утра, это уже третий смертельный случай среди нью-йоркских
ученых. 0 кончине профессора Уолтера Мейо и доктора Уэбба. мы подробно
сообщали в нашем вчерашнем выпуске".
Грэхем извлек из ящика автоматического записивающего устройства
фотокопию вечернего выпуска "Сан". Репортажи о случаях с Мейо и Уэббом были
помещены рядом. Первый озаглавлен "МЕЙО ПАДАЕТ С МАРТИНА", второй - "ЕЩЕ
ОДИН УЧЕНЫЙ МЕРТВ". Оба сообщения были весьма поверхностны и не содержали
ничего нового, кроме того, что "полиция ведет расследование".
Как раз в этот момент появился Воль. Он ворвался в квартиру, как вихрь
Глаза его сверкали. От выпуска "Сан" он отмахнулся, отрывисто бросив:
- Уже видел.
- Что это ты сам не свой?
- Все мои подозрения, - он сел, тяжело дыша. - Не только ты подвержен
подозрениям. - Он перевел дух, виновато улыбнулся, еще раз вздохнул. -
Получены результаты вскрытия. Оба - и Мейо и Уэбб - накачаны зельем до
бровей.
- Наркотики? - недоверчиво спросил Грэхем.
- Мескаль, - подтвердил Воль - Особая, очень тщательно очищенная
разновидность мескаля. В желудке обнаружены явные следы. - Он помолчал,
стараясь отдышаться. - А в почках полно метиленовой синьки.
- Метиленовой синьки? - Грэхем тщетно напрягал ум, пытаясь извлечь из
услышанного хоть какой-нибудь смысл.
- Ребята сразу же устроили проверку. И нашли мескаль, метиленовую
синьку и йод во всех трех лабораториях - у Мейо, Уэбба и Дейкина. Мы с
тобой и сами могли бы их там найти, кабы знали, что искать.
Грэхем утвердительно кивнул:
- Остается предположить, что вскрытие обнаружило бы аналогичный
результат и у Дейкина.
- Я тоже так считаю, - согласился Воль. - Еще ребята выяснили, что та
дрянь, которую мы нашли у Мейо в печи его дистилляционной установки, - это
индийская конопля. Одному Богу известно, где он ее откопал, только это
факт. Похоже, он собирался поэкспериментировать и с другими наркотиками,
кроме мескаля.
- Если и так, то исключительно в научных целях, - убежденно сказал
Грэхем. - Мейо никогда не был наркоманом.
- Оно и видно, - сухо заметил Воль.
Грэхем подвинул и нему список, составленный Гарриманом:
- Вот взгляни. По данным Смитсоновского института, эти восемнадцать
отдали концы за последние пять недель. По закону средних чисел получается,
что из этих смертей естественны и неотвратимы три, ну от силы четыре. - Он
присел на край стола, покачал ногой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32