В глубине души Стефан ничего так не желал, чтобы Херейра сумел вернуться к себе в Буэнос-Айрес и там мог в покое и умиротворении курить свои французские сигареты.
Свое преступление он давно искупил.
Эпилог
Инвернесс
Апрель 2000
В воскресенье девятого апреля Стефан заехал за Еленой. По дороге от Аллегатан к Норрбю он заметил, что напевает себе под нос – он не мог вспомнить, когда это с ним случалось в последний раз. Не сразу он вспомнил и мотив – что-то такое давным-давно забытое, соображал он, ведя машину по пустому утреннему городу. Потом из памяти выплыло, что этот мотив когда-то наигрывал отец на своем банджо. «Билл-стрит блюз». Отец говорил, что Билл-стрит – название улицы, может быть, такая улица есть и во многих североамериканских городах, но что она есть в Мемфисе – это точно.
Я помню его музыку, подумал Стефан. Но образ отца, его лицо, его безумные идеалы уже успели вновь стушеваться в памяти, ускользнуть в темноту. Он вернулся ненадолго из мира теней, чтобы поведать мне, кем он был. Но теперь он снова там. Теперь единственное, что меня с ним связывает, – навечно застрявшие в памяти фрагменты мелодий. И может быть, эти мелодии в какой-то степени оправдывают его в моих глазах. Потому что негры, их музыка, их уклад жизни для нацистов были олицетворением варварства. Негры стояли гораздо ниже белой расы в их иерархии человечества. Несмотря на то что черный спортсмен Джесси Оуэн был несомненным героем Олимпиады тридцать шестого года в Берлине, Гитлер отказался пожать ему руку. Но отец любил музыку черных, любил блюзы. И не скрывал этого. Здесь была его слабинка, трещина в выстроенной им самим стене ненависти и презрения к людям другого сорта. Не знаю и никогда не узнаю, прав ли я. Но мне хочется, чтобы это было так.
Елена уже ждала его у подъезда. По дороге в Ландветтер они затеяли шутливый спор, кто из них больше рад этому путешествию – Елена, почти никогда не выезжавшая из Буроса, или Стефан, после разговора с врачом всерьез поверивший в свое выздоровление, – по словам врача, один курс лучевой терапии с последующей успешной операцией дал очень хорошие результаты. Вопрос, кто больше рад, так и остался без ответа. Впрочем, это была просто игра.
Они вылетели рейсом 7.35 на Лондон, аэропорт Гэтвик. Когда самолет круто взмыл в воздух и взял курс на море севернее Кунгсбакки, Елена схватила Стефана за руку – она боялась летать. Самолет прорезал мутный слой облаков, показалось солнце, и Стефан вдруг испытал чувство свободы. Шесть месяцев он жил под гнетом грызущего страха, не оставлявшего его почти никогда. Теперь страх прошел. Он знал, что стопроцентной гарантии, что он здоров и останется здоров, у него нет, – врач сказала, что они будут держать его под наблюдением пять лет. Но она же посоветовала начинать жить, как обычно, не искать симптомов и перестать культивировать в себе страх, живший в нем так долго. И лишь теперь, в самолете, он внезапно освободился от этого страха: оторвался, улетел.
Елена смотрела на него:
– О чем ты думаешь?
– О том, во что не решался верить уже полгода.
Она без слов взяла его за руку. У него чуть не вырвалось рыдание, но он удержался.
Самолет приземлился в Гэтвике. Пройдя паспортный контроль, они расстались, как и договаривались, – Елена хотела пожить пару дней у своего дальнего родственника из Кракова – у того была бакалейная лавка в одном из многочисленных лондонских пригородов. А Стефан собирался продолжить путешествие.
– Я все-таки не понимаю, зачем ты туда едешь.
– Я, несмотря ни на что, все-таки полицейский. Я хочу все понять до конца.
– Но преступника же взяли! Одного из них, по крайней мере. И женщина погибла? Ты знаешь причину, знаешь мотивы. Что тут еще доискиваться?
– Всегда остаются белые пятна. А может быть, это простое любопытство. Если и связанное с моей работой, то не напрямую.
Она смотрела на него изучающее:
– В газетах писали, что один из полицейских был ранен, а другой подвергался смертельной опасности. Не ты ли? Когда-нибудь я дождусь, что ты расскажешь мне все по-человечески?
Стефан не ответил, только развел руками.
– Ты сам не знаешь, зачем ты туда едешь? Правда? Или чего-то недоговариваешь? Почему не сказать все, как есть?
– Я работаю над этим. Учусь говорить все, как есть. Но в данном случае все обстоит именно так – хочу открыть последнюю дверцу и узнать, что за ней кроется.
Он провожал ее взглядом, пока она не исчезла в толпе. Потом пошел на международный терминал. В голове снова возникла утренняя мелодия. Самолет взлетел строго по расписанию, 10.25. Хриплый громкоговоритель сообщил, что им предстоит около двух часов полета. Он закрыл глаза и открыл их только тогда, когда колеса застучали по взлетной полосе аэродрома Инвернесс в Шотландии. Пока Стефан шел к старомодному аэровокзалу, он успел заметить, что воздух чистый и прозрачный, как в Херьедалене. Свег окружали темные волны лесов, здесь пейзаж был совсем другим. Высокие, четко очерченные горы на севере, луга и пастбища. Небо совсем близко. Он взял ключ от заранее заказанной машины, немножко нервничая из-за левостороннего движения, и поехал в Инвернесс. Дорога была узкой. Его раздражал разболтанный рычаг переключения скоростей, он даже подумал, не стоит ли вернуться и поменять машину, но потом плюнул. Много крутить баранку не придется, до Инвернесса и обратно, ну, может быть, съездить куда-то еще.
Заказанная через бюро путешествий гостиница по имени «Олд Бленд» находилась в самом центре городка. Он довольно долго добирался, пару раз путался в круговых развязках, заставляя встречные машины с визгом тормозить. Доехав наконец, он вздохнул с облегчением и поставил машину на стоянку перед трехэтажным, красного кирпича зданием. Еще одна гостиница, скорее всего последняя по счету в его поисках. Где теперь человек, называвший себя Фернандо Херейра, он не знал. Несколько дней назад позвонил Джузеппе из Эстерсунда и сказал, что ни шведской полиции, ни Интерполу выследить его не удалось. Он наверняка уже в Южной Америке, под другим именем, настоящим, и Джузеппе очень сомневался, что его когда-нибудь удастся найти. И даже если его удастся найти, вряд ли его выдадут шведским властям. Джузеппе пообещал держать его в курсе. Потом он поинтересовался, как Стефан себя чувствует. Когда Стефан сообщил ему результаты последних анализов, он обрадовался.
– Я же тебе говорил! – весело засмеялся он. – Если бы ты и умер за это время, то только от страха. Я никогда в жизни не видел такую жалкую и запуганную личность, как ты.
– Может быть, ты не так много видел личностей, приговоренных к смерти и уже с петлей на горле. Вернее, в горле. Хотя, с другой стороны, тебя тоже подстрелили. Как твое плечо?
Джузеппе внезапно посерьезнел.
– До сих пор не могу понять – неужели она стреляла, чтобы убить? Мне хочется верить, что это не так, но, наверное, да, так оно и есть.
– А как плечо?
– Как замороженное. Но сейчас получше.
– А Эрик Юханссон?
– Я слышал, он хочет хлопотать о досрочной пенсии. Эта история его прямо подкосила. Я его встретил несколько дней назад – худой как тень.
Джузеппе вздохнул:
– Все могло быть и хуже.
– Как-нибудь возьму Елену в кегельбан. Будем сшибать кегли и думать о тебе.
– Когда убили Молина, мы понятия не имели, что нас ждет, – сказал Джузеппе. – Что наткнемся на такой айсберг! Вся сеть этих организаций, и главное – фашизм жив. Выглядит чуть по-иному, но жив!
Под конец разговора они обменялись несколькими фразами о Магнусе Хольмстрёме. Через неделю начнется суд. Парень молчит, но доказательств более чем достаточно. Его ждет большой срок.
Все было позади, но осталась одна ниточка, и Стефан хотел ее размотать. Он даже Джузеппе об этом не сказал. Эта ниточка была здесь, в Инвернессе. Версия убийства отца, придуманная Вероникой Молин, ее единственная и не особенно настойчивая попытка увести их с правильного пути, никем не была принята всерьез. Но кто-то все-таки скрывался под инициалом «М» в дневнике Герберта Молина! Стефан обратился к инспектору по имени Эвелин, она уже давно работала в буросской полиции. Они вместе разыскали список английских полицейских, приезжавших в 1971 году в Бурос. И даже нашли фотографию – она висела на стене в архиве. Снимок был сделан прямо перед зданием полиции. На фото был Олауссон и четверо полицейских из Англии, из них две женщины. Старшую звали Маргарет Симмонс. Интересно, что на самом деле знала Вероника Молин о поездке отца в Шотландию? Она называла другое имя. В ее версии женщину звали Моника.
Герберта Молина на снимке не было. Но он был где-то рядом. Именно тогда, в ноябре 1971 года, он встретил женщину по имени Маргарет, год спустя поехал навестить ее в Шотландию и оставил об этом событии запись в дневнике. Долгие прогулки в Дорнохе, на побережье к северу от Инвернесса. Может быть, стоит туда съездить, посмотреть, где они гуляли. Но Маргарет Симмонс переехала оттуда после ухода на пенсию в 1980 году. Эвелин прилежно помогала ему в розысках, даже не спрашивая, зачем это нужно. И наконец, в начале февраля, примерно тогда, когда он начал верить, что победит болезнь и вернется на работу, она позвонила и торжествующе сообщила ее адрес и номер телефона в Инвернессе.
И вот он здесь. Собственно, он не строил никаких планов. Позвонить ей сначала или просто прийти и постучать в дверь? Маргарет Симмонс было восемьдесят лет. Она вполне может болеть, плохо себя чувствовать. Она вообще может его не принять.
Он вошел в вестибюль. Администратор, с трудом сдерживая могучий голос, приветливо показал ему его двенадцатый номер. На верхнем этаже, лифта нет, только скрипучая лестница. Он прошелся по мягкому ковру. Где-то был включен телевизор. Стефан подошел к окну. Снизу доносился шум уличного движения. Он поднял глаза и увидел горы, небо и море. Он открыл мини-бар, достал оттуда две крошечные бутылочки виски и выпил их, стоя у окна. Чувство свободы не покидало его, может быть, стало еще острее. Я возвращаюсь, подумал он. Я выжил. В старости буду вспоминать это время. Болезнь изменила мою жизнь, но не отняла ее.
Медленно вечерело. Он решил найти Маргарет Симмонс завтра. Над городом повис тихий моросящий дождь. Стефан вышел, спустился в гавань, наугад бродя от причала к причалу. Вдруг его охватило нетерпение. Время уходит, надо начинать работать. Все осталось при мне, а время уходит. Что это вообще за штука – время? Дыхание времени. Беспокойное дыхание, утро, переходящее в вечер и следующий день? Он не знал. Он вспоминал недели в Херьедалене, когда они сначала искали одного убийцу, потом двоих, как нечто почти нереальное. И потом – другое время, начавшееся девятнадцатого ноября, когда он в 9.15 переступил порог лучевого отделения. Как он сам представлял себе это? Как бы он обрисовал это время, если бы решил написать письмо самому себе? Никак. Время стояло неподвижно. Он жил так, как будто его тело было тюрьмой. И только в середине января, когда все – и облучение, и операция, – все было позади, к нему стало возвращаться чувство времени как чего-то подвижного, уходящего, чтобы никогда не возвратиться. Он зашел поесть в ресторанчик недалеко от гостиницы. Не успел взять в руки меню, как позвонила Елена:
– Ну как там в Шотландии?
– Замечательно. Только трудно ездить по левой стороне.
– Здесь идет дождь.
– Здесь тоже.
– Что ты делаешь?
– Собираюсь ужинать.
– Как движутся дела?
– Сегодня никак. Всем займусь завтра.
– Приезжай, как обещал.
– Конечно. Почему ты об этом говоришь?
– Во время болезни ты все время исчезал. Я не хочу, чтобы это опять повторилось.
– Я приеду, как сказал.
– Сейчас я буду есть настоящий польский ужин с родственниками. Я их раньше никогда не видела.
– Хотел бы я тоже там быть.
Она засмеялась:
– Врать ты не умеешь совершенно. Привет Шотландии!
Поев, он продолжил прогулку. Причалы, гавань, центр. Он сам не знал, куда идет и зачем, но какая-то неосознанная цель у него была.
Ночью Стефан спал как убитый.
На следующий день он встал очень рано. Над Ивернессом по-прежнему моросил дождь. После завтрака он набрал номер, найденный Эвелин. Ответил мужской голос:
– Симмонс.
– Меня зовут Стефан Линдман. Я ищу Маргарет Симмонс.
– По какому делу?
– Я из Швеции. Она была в Швеции в семидесятых годах. Я никогда с ней не встречался, но один полицейский, мой товарищ по службе, говорил мне о ней.
– Матери нет дома. Откуда вы звоните?
– Инвернесс.
– Она сегодня в Куллодене.
– А где это?
– Куллоден – поле битвы недалеко от Инвернесса. 1745 год. Последняя битва на шотландской земле. А что, в Швеции историю не учат?
– Шотландскую – недостаточно.
– Битва продолжалась полчаса. Шотландцы истекли кровью, англичане рубили всех, кто попадался на пути. Мама часто туда ездит. Три-четыре раза в год. Сначала гуляет по музею, там иногда бывают лекции с фильмами. Она говорит, что любит слушать голоса мертвых, лежащих в этой земле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57