Только когда он подошел совсем близко, Стефан вздрогнул.
Эрик Юханссон не знал, кто перед ним. Ему было за пятьдесят, но он был в хорошей форме. Он упер руки в бока и сказал, не сводя взгляда с неизвестного:
– Привет. Интересно, что это ты здесь делаешь.
Стефан испугался. Незнакомец двигался так тихо, что он ничего не слышал.
– А кто ты?
– Эрик Юханссон. Полицейский. А ты, интересно, что здесь делаешь? – повторил он.
– Стою и гляжу на дом, – сказал Стефан. – Я на общественной территории, трезв, не шумлю, даже не отливаю. Это что, запрещено – стоять и смотреть на красивый дом?
– Вовсе нет. Но дама, что здесь живет, занервничала и позвонила. Когда народ нервничает, обычно звонят мне. Я подумал, что лучше выяснить, в чем дело. Люди здесь не привыкли, что кто-то стоит по ночам и глазеет на их дома.
Стефан достал бумажник и, подойдя к фонарю, показал удостоверение. Эрик Юханссон кивнул.
– Так это ты, – сказал он, как будто только сейчас вспомнил.
– Стефан Линдман.
Эрик Юханссон потер лоб. Стефан заметил, что под курткой у него была только нижняя рубашка.
– Это вообще-то ничего не меняет – то, что мы оба полицейские. Джузеппе говорил мне про тебя. Откуда мне знать, что это ты стоишь и смотришь на дом Эльзы.
– Эльза по поручению Молина купила для него дом. Но ты это, конечно, знаешь.
– Первый раз слышу.
– Мне говорил маклер в Крукуме. А я думал, Джузеппе рассказывал.
– Он сказал только, что ты ненадолго и что ты работал с Гербертом Молином. И ни слова не сказал о том, что ты ведешь наблюдение за домом Эльзы.
– Никакого наблюдения я не веду, – сказал Стефан. – Я вышел прогуляться. Даже не знаю, почему остановился.
Он тут же понял, насколько идиотски прозвучала его реплика. Ведь он простоял тут довольно долго.
– Пошли отсюда, – сказал Эрик Юханссон. – Чтобы не вызывать вопросов у Эльзы.
Его машина стояла на поперечной улице. Это был не бело-голубой полицейский автомобиль, а обычная «Тойота» с решеткой, отделяющей салон от багажника.
– Значит, прогуляться вышел, – повторил Эрик. – И случайно оказался у дома Эльзы.
– Да.
Эрик Юханссон был явно озабочен.
– Лучше мы не будем говорить об этом Джузеппе, – сказал он, помолчав. – Ему это не понравится. Не думаю, что ребята в Эстерсунде в восторге от того, что ты здесь шпионишь за людьми.
– Я не шпионю.
– Ну да, ты уже говорил. Но все равно странно – стоишь и глазеешь на ее жилище. Даже если она и купила дом для Молина.
– А ты ее знаешь?
– Она всегда тут жила. Добрая и приветливая женщина. Любит детей.
– Что значит – любит детей?
– Она ведет танцевальную школу в Народном доме. Или вела. Учила детей танцевать. Не знаю, правда, как сейчас.
Стефан кивнул, не задавая вопросов.
– Ты остановился в гостинице? Могу подбросить.
– Я лучше пройдусь. Но спасибо за предложение. Кстати, я не видел полицейского отделения в Свеге.
– Мы помещаемся в Гражданском доме.
Стефан подумал:
– А можно зайти завтра? Погляжу, как вы живете. Поболтаем немного.
– Конечно, заходи.
Эрик Юханссон открыл дверцу машины.
– Я позвоню Эльзе и скажу, что все в порядке.
Он сел в машину, попрощался и захлопнул дверцу. Стефан подождал, когда машина скроется из виду, и пошел своей дорогой.
И уже четвертый раз остановился он на мосту. Связи, связи, думал он. И дело не только в том, что Герберт Молин и Эльза Берггрен были знакомы. Здесь что-то крупнее. Но что?
Он старался идти медленно, чтобы не спугнуть мысли. Герберт Молин поручил Эльзе найти для него дом. То есть они были знакомы задолго до этого. Может быть, он переехал в Херьедален, чтобы быть поближе к ней?
Он дошел до опоры и снова остановился. В голову пришла мысль, которая должна была бы прийти раньше. Эльза заметила его, хотя он стоял на темной улице, и свет фонаря на него не падал. Это говорит только об одном – что она наблюдала за улицей. Что она либо ждала, либо опасалась, что кто-то придет.
Он пошел побыстрее. Общий интерес Молина и Берггрен к танцам тоже наверняка никакая не случайность.
За стойкой в гостинице никого не было. Поднимаясь по лестнице, он спросил себя – а спит ли Вероника Молин? Если ее фамилия Молин.
Он заперся и зажег свет. На полу лежала подсунутая под дверь записка. Он поднял ее и прочитал:
Позвони Джузеппе Ларссону в Эстерсунд. Срочно.
10
Джузеппе взял трубку сам.
– У меня не было номера твоего мобильника, – сказал он. – Наверное, остался в кабинете, так что я позвонил в гостиницу. Сказали, что тебя нет.
Не доложил ли, вопреки договору, Эрик Юханссон об их встрече?
– Я гулял. Здесь особенно нечем больше заняться.
Джузеппе засмеялся:
– В Народном доме показывают кино.
– Мне надо двигаться, а не сидеть в кинозале.
Стефан слышал в трубку, как Джузеппе с кем-то разговаривает, потом убавили громкость на телевизоре.
– Я подумал, надо тебе рассказать кое о чем. Сегодня пришла из Умео бумага, подписанная доктором Холландером. Можно, конечно, спросить, почему они ни слова не написали об этом в первом заключении, но у судебных медиков свои заморочки. У тебя есть время?
– Это единственное, что у меня есть.
– Он пишет, что обнаружил три старых входных отверстия.
– И что это значит?
– Это значит, что в Герберта Молина когда-то стреляли. Ты об этом знал?
– Нет.
– Не один выстрел. Три. И доктор Холландер позволил себе отклониться от протокола. Он считает, что Герберту Молину сказочно повезло, что он остался в живых. Он так и написал – «сказочно». Два выстрела в грудь, прямо под сердцем, а один – в левую руку. По характеру рубцевания и еще по каким-то признакам, которых я не понимаю, он делает вывод, что это случилось, когда Молин был совсем молодым. Он не может определить, получил ли он все три ранения одновременно или нет, но, скорее всего, так.
Джузеппе вдруг начал чихать. Стефан ждал.
– Аллергия на красное вино, – сказал Джузеппе извиняющимся тоном, – а вечером не смог отказаться. И вот наказание.
– В твоих материалах, по-моему, не было ни слова об огнестрельных ранениях?
– Ни слова. Но я звонил в Бурос. Говорил с каким-то очень приветливым парнем. Он все время смеялся.
– Интендант Олауссон?
– Точно. Я не говорил, что ты здесь, только спросил, что ему известно о пулевых ранениях Герберта Молина. Оказалось, ничего. И я сделал очень простой вывод.
– Что это произошло до того, как он стал полицейским?
– Задолго. До того, как он работал в Алингсосе. Управление охраны порядка передало все свои архивы и личные акты полиции, то есть на тот момент, когда Герберт Молин перешел на службу Его Величества, все эти данные должны были его сопровождать.
– Значит, ранения он получил в армии.
– Примерно так и я рассуждаю. Но военные архивы не слишком доступны. Мы рассчитываем, конечно, получить ответ, но это займет время. И надо заранее подумать – а что, если ответ будет отрицательным? Если он был ранен не на военной службе?
Джузеппе замолчал.
– Это меняет картину? – спросил Стефан.
– Совершенно, – сказал Джузеппе, – особенно если учесть, что у нас и картины-то никакой нет. Не думаю, что мы поймаем преступника в ближайшие дни. Мой опыт подсказывает, что с этим делом придется провозиться очень долго. Слишком глубоко надо копать. А ты как думаешь?
– Наверное, ты прав.
Джузеппе опять начал чихать.
– Я подумал, тебе это стоит знать, – сказал он, прочихавшись наконец, – завтра я среди прочего должен встретиться с дочерью Молина.
– Она остановилась в моей гостинице.
– Я догадываюсь, что вы уже, наверное, встретились. И как она?
– Скрытная. Но очень красива.
– Предвкушаю приятную встречу. Ты с ней говорил?
– Мы ужинали вместе. Она сказала одну вещь, которую я не знал. Об этом таинственном времени в середине пятидесятых. Она утверждает, что у Герберта Молина в то время было два музыкальных магазина в Стокгольме. Но потом он разорился.
– Надеюсь, что у нее нет причин врать.
– Вряд ли. Но ты же увидишь ее завтра.
– Обязательно спрошу ее о ранениях. Ты определился, сколько еще тут пробудешь?
– Может быть, еще завтрашний день. Потом уеду. Но я еще позвоню.
– Давай.
Разговор был окончен. Стефан тяжело плюхнулся на кровать. Он вдруг почувствовал, что очень устал. Не снимая башмаков, лег и уснул.
Внезапно он проснулся и поглядел на часы. Без четверти пять. Что-то ему снилось. Кто-то гнался за ним. Потом вдруг его окружила стая собак. Они рвали на нем одежду, потом стали отгрызать большие куски мяса. Где-то на заднем плане сна присутствовали его отец и Елена. Он пошел в ванную и сполоснул лицо. Не так-то трудно истолковать этот сон, подумал он. Болезнь, неумолимо размножающиеся опухолевые клетки – как стая диких собак у меня внутри. Он разделся и забрался под простыню, но заснуть уже не мог.
В эти предрассветные часы он всегда сильнее всего ощущал свою беззащитность. Мне тридцать семь лет, подумал он, я полицейский, пытаюсь жить достойно. Ничего особенного, обычная жизнь, как у миллионов других людей. Но что такое – обычная? Он приближается к среднему возрасту, а у него все еще нет детей. И теперь ему надо сражаться против болезни, и неизвестно, кто победит. И тогда конец его жизни будет вовсе даже не обычным. А станет последней возможностью доказать, что он чего-то стоит.
Он встал в шесть часов. Завтрак начинают подавать в полседьмого. Он достал из чемодана смену белья. Через полчаса он был в вестибюле. Дверь в ресторан была чуть приоткрыта. Он заглянул и увидел девушку-администратора-официантку. Она сидела на стуле и вытирала глаза салфеткой. Он быстро отошел от двери. Потом заглянул еще раз – она, несомненно, плакала. Он поднялся на несколько ступенек по небольшой лестнице, ведущей в ресторан, и подождал. Дверь открылась настежь. Девушка улыбалась.
– Ты сегодня рано, – сказала она.
Он пошел к столику, размышляя, почему она плакала. Но его это не касалось. У каждого своя беда, подумал он. Каждый сражается со своей собачьей стаей.
Позавтракав, он решил снова съездить и посмотреть на дом Герберта Молина. Он не ждал никаких новых открытий, но ему хотелось еще раз оценить все, что он узнал. Или чего не знал. Потом он оставит все, как есть. Он не останется в Свеге в ожидании похорон, на которые у него нет никакого желания идти. Как раз сейчас похороны нужны ему меньше всего. Он вернется в Бурос, упакует чемодан и будет надеяться, что удастся найти недорогой тур на Майорку.
Нужен план, думал он, жуя. Без плана я не выдержу того, что мне предстоит.
В четверть восьмого он вышел из гостиницы. Вероника Молин не показывалась. Когда он оставлял свой ключ, девушка не улыбнулась, как обычно, Что-то у нее случилось. Но наверняка ей не сказали, что у нее рак.
Он ехал на запад. Стояла осенняя тишина. То и дело ветровое стекло покрывали капли дождя, но быстро высыхали. Он рассеянно слушал новости по радио. Биржевые показатели в Нью-Йорке то ли выросли, то ли упали – он не расслышал. За Линселлем у дороги стояло несколько детей с рюкзаками, наверное, ждали школьный автобус. На крышах повсюду торчали параболические антенны. Он вспомнил свою юность в Чинне, и давно прошедшие времена вдруг оказались совсем рядом. Он смотрел на дорогу и думал о своих бессмысленных поездках по Средней Швеции, когда он помогал мотоциклисту-кроссовику, и тот за все это время не выиграл ни одного заезда. Стефан настолько погрузился в воспоминания, что проехал поворот на Ретмурен. Он развернулся и оставил машину на том же месте, что и в тот раз.
Здесь кто-то побывал, это он заметил сразу. На гравии виднелись следы шин, которых раньше не было. Может быть, Вероника Молин передумала? Он глубоко вдохнул холодный воздух. Порывы ветра пригибали верхушки деревьев. Швеция, подумал он. Деревья, ветер, холод. Гравий, мох. Одинокий человек в чаще. Но у этого одиночки, как правило, нет опухоли языка.
Он медленно обошел дом, обдумывая все, что он за эти дни узнал о смерти Герберта Молина. Он мысленно выстроил список. На первом месте стоял оставленный палаточный лагерь, куда кто-то приплыл на гребной лодке и потом исчез. Рассказ Джузеппе о пулевых ранах. Как он сказал? Два шрама под сердцем и один на левой руке. То есть в Герберта Молина стреляли спереди. Три выстрела. Он попытался представить, как это могло произойти, и не смог.
Была еще Эльза Берггрен – невидимая тень за шторой. Если он прав в своих умозаключениях, она настороже. Чего она боится? Если верить описанию Эрика Юханссона – приветливая старушка, учит детей танцевать. Еще одна ниточка – танцы. Но что она означает, если вообще означает что-нибудь? Он продолжал наворачивать круги вокруг изуродованного стрельбой дома. Интересно, почему полицейские не закрыли разбитые окна получше – разорванная пленка болталась в их пустых глазницах. Вдруг он подумал о Веронике Молин. Красивая женщина, разъезжающая по всему миру, – ее нашли в гостинице в Кельне и сообщили, что ее отец убит. Он остановился, потом опять двинулся вокруг дома. Снова вспомнил, как гнался вместе с Молином за убийцей, сбежавшим из Тидахольмской тюрьмы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57