И зовите своих провожатых.
– А, они сами, – Юс махнул рукой, – у них свои дела.
Конвоиры переглянулись. Юс махнул Шаверу – мол, в общем, я пошел, увидимся позже. Тот кивнул в ответ.
В столовой было шумно, многолюдно, вкусно пахло, голова шла кругом. Звякали миски и звенели стаканы, кто-то о чем-то рассказывал, поминутно хохоча, ему вторили, называли болваном, слышался ответ: сами дураки. Рвали руками лепешки, разливали чай, сколько угодно чая, самовар на столе, сахар, сгущенка, – давай наяривай! Кто-то уже махал рукой, приветствовал, ба – да это лопоухий Леха, и не узнать, загорел так, что веснушек не видно, а рядом с ним и тот парень, сидевший в магазинчике за компьютером, по-прежнему с банданой, только давно уже не бритый, с козлячьей реденькой бородкой. И вот уже перед носом миска, до краев полная гречкой, и баранья отбивная сверху, и соус, ох ты боже мой, сколько же я времени питался одной вонючей козлятиной, гречка, божественно, м-м-м, обжигает язык, вкуснотища! И лепешку намазать повидлом и маслом, сложить вдвое, и кусать, давясь, пропихивать в глотку, выдавливая повидло на усы, облизываться, отхлебывать чай, здесь настоящий индийский «Ахмад»!
– Вам еще чаю? – спросила Оля.
– Ну разве еще полкружечки.
– Давайте. Теперь я точно верю, что вы все это время в горах шлялись.
– Ох, шлялся.
– А где, если не секрет?
– В окрестностях Ферганы, – сказал Юс, чудом сдержав отрыжку. – Восхитительные здесь горы, Оленька.
– Прекрасные. И не называйте меня «Оленька», терпеть не могу.
– Простите, Олень… Оля. Столько времени знакомого лица не видел, вот и рассюсюкался. Давно вы здесь?
– С неделю уже.
– И как вам тут?
– Неплохо. Местные, правда, назойливей, чем раньше. Пристают: то продай, это. А они ведь все с оружием ездят, – местные силы самообороны вроде. Но бояться не нужно. Директор здешний их всех в кулаке держит. Так что, если пристанут, можно просто послать подальше. Директор – очень забавный человек, с наполеоновскими замашками. Вы с ним завтра увидитесь, он всех новоприбывших к себе приглашает. А погода просто изумительная. Ясно, сухо, снежком чуть пометет или покаплет, да и то ночью, а снег поутру испарится весь под солнцем. Вы видели? Обязательно посмотрите. Снег не тает, а исчезает прямо на глазах, будто его кто-то невидимый поедает. … Как вы, начали рисовать?
– Вы знаете, нет, – смущенно ответил Юс. – Может, здесь начну. Столько новых впечатлений. Как губка, впитываю их. Раз только карандаш в руки взял.
– А, знаю такое, – закивала Оля, соглашаясь. – Со мной тоже так. Здесь разве только наброски делаю. А по ним работаю уже дома.
В дверях появился Шавер. Высмотрев среди сидящих за столом Юса, махнул рукой. Юс, извинившись, встал, прошел к выходу.
– Тут спрашивают, – сказал Шавер, – где тебе место: в домике или в палатке, или свою будешь ставить.
– А вы где?
– Мы… нашли нам место, – ответил Шавер. Он был без оружия, и ножны на его поясе пустовали.
– Как наш план? – начал было Юс, но заметил в сумраке за Шавером темный силуэт и докончил: – Мы же собирались чуть свет ехать?
– Поедем, – усмехнувшись, сказал Шавер. – Поедем-полетим. Все свои, хорошие седоки-едоки, все добрые, хорошие, поедем!
– Пойдемте, покажем вашу комнату, – сказали из сумрака.
– Ага, – сказал Юс задумчиво. Когда он ушел, лопоухий Леха сказал:
– Вроде нормальный парень. Тогда показалось, мудак мудаком. А сейчас нормальный. Загорел, по-веселел, даже вроде в плечах раздался.
– Еще раз ботинком захотел по пысе? – спросил парень с банданой.
– Володя, Леша, не ссорьтесь, – сказала Оля.
– Мы не ссоримся. – Володя поправил жирным пальцем сползшие на нос очки. – Только если он еще будет вякать, получит по пысе.
– Володя, прекрати, – сказала Оля. – Человек знакомого встретил, обрадовался, только и всего.
– Ох, люблю я эти случайные знакомства в поездах, – заметил Леха, отодвигаясь на всякий случай подальше.
– Ольча, ты с нами завтра идешь? – спросил Володя.
– Нет. Пойду на Луковую поляну, поработаю.
– Тогда до послезавтра, – Володя встал из-за стола.
– Сколько крови, сколько песен за прелестных льется да-а-ам, – пропел ему вслед Леха.
– Прекрати, – сказала Оля, – вы оба как дети.
– Прижми же, о несравненная панна, меня к своей сладкой груди! Можно даже к обеим сразу.
– Ты сейчас миской по зубам получишь!
– Все меня грозятся физически оскорбить, все! Никто не поймет тонкой души поэта!
– Лайдак ты и халтурщик, а не поэт. И трепло зубоскальствующее.
– Трепло, – безмятежно согласился Леха, – а вот Володя тебя всерьез приревновал. Ты смотри, а то он морду бить твоему художнику полезет.
Оля ничего не ответила.
Несмотря на усталость, спалось плохо. Юс ворочался с боку на бок на удивительно неудобной кушетке. За тонкими деревянными стенами свистел ветер. Уныло, надрывно. Будто кричал от боли. Сквозь занавеску сочился свет. Луна. Такая крупная, холодная, яркая. Будто стекло с изморозью. Юс встал и вышел наружу. Ледяной ветер резанул как ножом. Все небо – в огромных звездах, ярких до боли в глазах даже рядом с луной. Светло. Он дошел до туалета, помочился, повозился окоченевшими пальцами с пуговицей ширинки. Как зимой – пальцы не слушаются. Юс подышал на пальцы, размял. Наконец смог застегнуться. Прошел немного по лагерю. Внизу, в долине, вязко растеклась темнота. А у ворот висел фонарь, и в его качающемся свете различался сгорбленный, бесформенный силуэт. Кто-то завернутый в толстую доху. За спиной черная черточка – винтовочный ствол. Иззябший Юс вернулся в дом и залез в спальник. Накрыл курткой лицо. Закрыл глаза, стараясь не слушать ветер.
Разбудил его мерный, дерущий перепонки лязг. Колотили стальной трубой по подвешенному рельсу, жуткий, вплескивающийся металлом в уши звук, зубное нытье, дребезжащее в воздухе. Юс выскочил наружу. Где умываться? На открытом воздухе. Есть ли душ? Да, конечно, пожалуйста, если хотите, душ, у нас и сауна каждый день. Но утром сбрызнуться свежей водичкой, сколов ледок, – здоровее. Само собой, здоровее. Потом пошли завтракать, вся разномастная, разноцветная, галдящая альпинистская орда. Он съел три вареных яйца, овсянку, – всегда ненавидел ее, а тут пошла как икра, и две добавки съел, запил чаем, перекинулся парой слов с Олей, съел еще одну порцию. Больше не успел, – его позвали к директору, утрясти, как ему было сказано, вопросы с оплатой и еще кое с чем. И сопроводили до дверей.
В дальнем конце просторной комнаты, за столом с роскошным мраморным письменным прибором, сидел смуглый человек в костюме-тройке, при галстуке и золотой авторучке, выглядывавшей из нагрудного кармана, будто ружейный патрон. Целый веер золотых ручек торчал и из письменного прибора, хотя на столе не лежало ни единого клочка бумаги. Вдоль стен сидели люди с оружием. Много людей. Десяток. Считая с оставшимся у дверей, одиннадцать. Много. А на поставленных посреди комнаты стульях сидели Шавер, Каримжон и Маpат. Безоружные. Алимкул тоже был здесь, но сидел у стены, и ножны на его поясе не пустовали.
– Добрый день, – сказал человек в костюме на безукоризненном русском языке. – Ваш паспорт, пожалуйста.
– Пожалуйста, – Юс вынул из поясной сумки паспорт, протянул.
– Приятно познакомиться, Юзеф Казимирович, – сказал человек в костюме, – меня зовут Алтан Бекболотович Болтоев. Я директор этого альплагеря и его владелец. Как вам наш лагерь?
– Я не успел его толком рассмотреть, – сказал Юс, присаживаясь на ближайший к столу свободный стул. До стола оставалось метра четыре – два шага как минимум. И через стол еще. Шансов практически никаких.
– Но лагерь великолепный, так все чудесно расположено, и сервис тоже. Лагерь замечательный, – добавил Юс, улыбаясь.
– Я рад, что вам понравилось, – Алтан Бекболотович лучезарно улыбнулся в ответ, сверкнув золотыми зубами. – Как вы к нам доехали? Нормально?
– Нормально, – ответил Юс неуверенно. – Вот, спасибо моим проводникам, нигде ничего неприятного, все в порядке.
– Тут у нас неспокойно, – сказал Алтан Бекболотович, – бандиты, война. Всякое случается. Хочу вам сказать: я исполняю обязанности главы местных сил самообороны. Пекусь, знаете ли, о безопасности. Где вы наняли этих людей?
– В кишлаке около Соха, – Юс позвал плечами, – в горах.
– Вам их кто-нибудь порекомендовал?
– Да нет, я доверяю своему суждению о людях.
– Ай, как неосмотрительно, – Алтан Бекболотович покачал головой, – вас ведь и ограбить могли, и убить. Нельзя так безоглядно людям доверять. Тут к нам поступили сведения, что ваши спутники, Юзеф Казимирович, не очень хорошие люди.
– Сука он, от Ибрагима сука, я знать, турист ебучий, никакой не турист! – вдруг выкрикнул Алимкул, с ненавистью глядя на Юса.
– Закрой зяпу и не открывай, пока не прикажут, – выговорил равнодушно Алтан Бекболотович, – не то тебе туда сапог вобьют, понял?
– Так он же…
– Ты понял?
Со стула у стены встал, вздохнув, плосколицый рябой парень в короткой кожаной куртке. Алимкул быстро забормотал по-киргизски, прижал руки к груди, как-то почти вдвое, подобострастно сложился, не слезая со своего стула. Алтан Бекболотович криво усмехнулся:
– Хорошо. Вот у нас какие дела. Вот этот человек, давний мой знакомый, можно сказать, кровный знакомый, – Алимкул ощерился, – утверждает, что вы приехали сюда не за чем-нибудь, а за моей жизнью. Хотите, значит, меня убить. И что вы, Юзеф Казимирович, никакой не турист, а наемный убийца, и нанял вас некий Ибрагим, называющий себя «хаджи», небезызвестный в этих краях человек. Человек, которому я как заноза в горле. Человек, который хотел бы все здесь прибрать к рукам. Бандит. Плохой человек. Что вы мне скажете, Юзеф Казимирович?
– Ничего, – ответил Юс, пожав плечами, – я действительно не совсем турист, я художник. Приехал, чтобы поправить здоровье, подлечить нервы. Снова начать рисовать.
– Я мог бы вам и поверить, Юзеф Казимирович. Алимкула я знаю давно. Он, попросту говоря, подонок. У него есть повод меня ненавидеть, и он, как сам утверждает, примкнул к вашей… экспедиции в надежде отомстить за родственника. Ну, тут он не соврал. Его родственника мои люди пристрелили как собаку, и очень правильно сделали. Но наш Алимкул охотно отложит свою месть на неопределенное время, пока есть надежда на выгоду. А отомстить можно как-нибудь в другой раз. Правда, Алимкул? Он говорит: вы – наемник, которому Ибрагим заплатил деньги за мою жизнь. Именно вы глава банды убийц. А туристом и художником вы попросту прикидываетесь – чтобы усыпить мою бдительность. Трудно поверить, правда? Вы не слишком похожи на убийцу. Я тоже не сразу поверил бы, если б не вот это.
Он вынул из-под стола грязный мешочек на шнурке. Мешочек, висевший на шее Каримжона.
– Земля с кладбища, которой мне засыплют глаза. Верней, моему трупу. Местный пережиток. Варварство. Ох, Юзеф Казимирович. Что же нам с вами делать? И что делать с вашими… проводниками?
– Я художник, приехавший в горы, чтобы писать их, – Юс встал. – Не верите, дело ваше. Но этот спектакль я больше терпеть не намерен.
– Сядьте! Иначе вас посадят силой.
– Это насилие!
– И кто бы мне это говорил?
– Я художник. Здесь, в лагере, есть люди, знающие меня. Проводников я нанял в Фергане. Кто они, мне наплевать. Они хорошие проводники. Если они ехали прикончить вас, в чем я уже не вижу ничего плохого, – это их личное дело. У меня есть деньги и те, кого я оставил в своем городе. Они хорошо знают, куда я поехал. И кто директор лагеря. Я такого скотства не потерплю. И приложу максимум усилий, чтобы о вашем обращении с гостями узнало как можно больше людей.
Вопреки ожиданиям Юса, Алтан не разозлился – расхохотался.
– Хорошо, ай, хорошо! Ай, Алимкул, ай да банда убийц! Права качает. Слушай, Алимкул, а если он и вправду турист и художник, а? Вправду?
– Сука он! – выплюнул Алимкул, ощерясь.
– Ну, зачем так, гостя обижаешь. Ведь если нет… ты же знаешь, что тогда. За оскорбление придется платить. Как велит Яса.
– Жизнью клянусь, матерью клянусь, клянусь…
– Не спеши, твоей жизни вполне достаточно, – сказал Алтан-бий, ухмыляясь.
Алимкул побледнел.
– Вы говорили, тут кто-то вас знает?
– Оля Хребтович. И ее ребята из Новосибирска.
– Хорошо. Позовите Олю Хребтович. Прошло десять или пятнадцать невыносимо медленных минут. Сидевшие у стены жестколицые, флегматичные люди тупо смотрели перед собой, не пытаясь делать ничего из того, что делают обычно скучающие люди ради убийства времени. Они не рассматривали трещинки в полу, не почесывались, не копались в карманах, не рассматривали незнакомцев. Неподвижные манекены. Спящие с открытыми глазами. На их коленях лежали обрезы и автоматы. Они грамотно сидели. В случае, если бы началась стрельба, на линиях огня оказались бы только чужие. Юс, Шавер, Каримжон. И Алимкул.
– Да, да, конечно, – послышался голос. – Если нужно, пожалуйста.
Оля шагнула через порог и замерла удивленно.
– Не бойтесь, Оля, – сказал Алтан Бекболотович.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
– А, они сами, – Юс махнул рукой, – у них свои дела.
Конвоиры переглянулись. Юс махнул Шаверу – мол, в общем, я пошел, увидимся позже. Тот кивнул в ответ.
В столовой было шумно, многолюдно, вкусно пахло, голова шла кругом. Звякали миски и звенели стаканы, кто-то о чем-то рассказывал, поминутно хохоча, ему вторили, называли болваном, слышался ответ: сами дураки. Рвали руками лепешки, разливали чай, сколько угодно чая, самовар на столе, сахар, сгущенка, – давай наяривай! Кто-то уже махал рукой, приветствовал, ба – да это лопоухий Леха, и не узнать, загорел так, что веснушек не видно, а рядом с ним и тот парень, сидевший в магазинчике за компьютером, по-прежнему с банданой, только давно уже не бритый, с козлячьей реденькой бородкой. И вот уже перед носом миска, до краев полная гречкой, и баранья отбивная сверху, и соус, ох ты боже мой, сколько же я времени питался одной вонючей козлятиной, гречка, божественно, м-м-м, обжигает язык, вкуснотища! И лепешку намазать повидлом и маслом, сложить вдвое, и кусать, давясь, пропихивать в глотку, выдавливая повидло на усы, облизываться, отхлебывать чай, здесь настоящий индийский «Ахмад»!
– Вам еще чаю? – спросила Оля.
– Ну разве еще полкружечки.
– Давайте. Теперь я точно верю, что вы все это время в горах шлялись.
– Ох, шлялся.
– А где, если не секрет?
– В окрестностях Ферганы, – сказал Юс, чудом сдержав отрыжку. – Восхитительные здесь горы, Оленька.
– Прекрасные. И не называйте меня «Оленька», терпеть не могу.
– Простите, Олень… Оля. Столько времени знакомого лица не видел, вот и рассюсюкался. Давно вы здесь?
– С неделю уже.
– И как вам тут?
– Неплохо. Местные, правда, назойливей, чем раньше. Пристают: то продай, это. А они ведь все с оружием ездят, – местные силы самообороны вроде. Но бояться не нужно. Директор здешний их всех в кулаке держит. Так что, если пристанут, можно просто послать подальше. Директор – очень забавный человек, с наполеоновскими замашками. Вы с ним завтра увидитесь, он всех новоприбывших к себе приглашает. А погода просто изумительная. Ясно, сухо, снежком чуть пометет или покаплет, да и то ночью, а снег поутру испарится весь под солнцем. Вы видели? Обязательно посмотрите. Снег не тает, а исчезает прямо на глазах, будто его кто-то невидимый поедает. … Как вы, начали рисовать?
– Вы знаете, нет, – смущенно ответил Юс. – Может, здесь начну. Столько новых впечатлений. Как губка, впитываю их. Раз только карандаш в руки взял.
– А, знаю такое, – закивала Оля, соглашаясь. – Со мной тоже так. Здесь разве только наброски делаю. А по ним работаю уже дома.
В дверях появился Шавер. Высмотрев среди сидящих за столом Юса, махнул рукой. Юс, извинившись, встал, прошел к выходу.
– Тут спрашивают, – сказал Шавер, – где тебе место: в домике или в палатке, или свою будешь ставить.
– А вы где?
– Мы… нашли нам место, – ответил Шавер. Он был без оружия, и ножны на его поясе пустовали.
– Как наш план? – начал было Юс, но заметил в сумраке за Шавером темный силуэт и докончил: – Мы же собирались чуть свет ехать?
– Поедем, – усмехнувшись, сказал Шавер. – Поедем-полетим. Все свои, хорошие седоки-едоки, все добрые, хорошие, поедем!
– Пойдемте, покажем вашу комнату, – сказали из сумрака.
– Ага, – сказал Юс задумчиво. Когда он ушел, лопоухий Леха сказал:
– Вроде нормальный парень. Тогда показалось, мудак мудаком. А сейчас нормальный. Загорел, по-веселел, даже вроде в плечах раздался.
– Еще раз ботинком захотел по пысе? – спросил парень с банданой.
– Володя, Леша, не ссорьтесь, – сказала Оля.
– Мы не ссоримся. – Володя поправил жирным пальцем сползшие на нос очки. – Только если он еще будет вякать, получит по пысе.
– Володя, прекрати, – сказала Оля. – Человек знакомого встретил, обрадовался, только и всего.
– Ох, люблю я эти случайные знакомства в поездах, – заметил Леха, отодвигаясь на всякий случай подальше.
– Ольча, ты с нами завтра идешь? – спросил Володя.
– Нет. Пойду на Луковую поляну, поработаю.
– Тогда до послезавтра, – Володя встал из-за стола.
– Сколько крови, сколько песен за прелестных льется да-а-ам, – пропел ему вслед Леха.
– Прекрати, – сказала Оля, – вы оба как дети.
– Прижми же, о несравненная панна, меня к своей сладкой груди! Можно даже к обеим сразу.
– Ты сейчас миской по зубам получишь!
– Все меня грозятся физически оскорбить, все! Никто не поймет тонкой души поэта!
– Лайдак ты и халтурщик, а не поэт. И трепло зубоскальствующее.
– Трепло, – безмятежно согласился Леха, – а вот Володя тебя всерьез приревновал. Ты смотри, а то он морду бить твоему художнику полезет.
Оля ничего не ответила.
Несмотря на усталость, спалось плохо. Юс ворочался с боку на бок на удивительно неудобной кушетке. За тонкими деревянными стенами свистел ветер. Уныло, надрывно. Будто кричал от боли. Сквозь занавеску сочился свет. Луна. Такая крупная, холодная, яркая. Будто стекло с изморозью. Юс встал и вышел наружу. Ледяной ветер резанул как ножом. Все небо – в огромных звездах, ярких до боли в глазах даже рядом с луной. Светло. Он дошел до туалета, помочился, повозился окоченевшими пальцами с пуговицей ширинки. Как зимой – пальцы не слушаются. Юс подышал на пальцы, размял. Наконец смог застегнуться. Прошел немного по лагерю. Внизу, в долине, вязко растеклась темнота. А у ворот висел фонарь, и в его качающемся свете различался сгорбленный, бесформенный силуэт. Кто-то завернутый в толстую доху. За спиной черная черточка – винтовочный ствол. Иззябший Юс вернулся в дом и залез в спальник. Накрыл курткой лицо. Закрыл глаза, стараясь не слушать ветер.
Разбудил его мерный, дерущий перепонки лязг. Колотили стальной трубой по подвешенному рельсу, жуткий, вплескивающийся металлом в уши звук, зубное нытье, дребезжащее в воздухе. Юс выскочил наружу. Где умываться? На открытом воздухе. Есть ли душ? Да, конечно, пожалуйста, если хотите, душ, у нас и сауна каждый день. Но утром сбрызнуться свежей водичкой, сколов ледок, – здоровее. Само собой, здоровее. Потом пошли завтракать, вся разномастная, разноцветная, галдящая альпинистская орда. Он съел три вареных яйца, овсянку, – всегда ненавидел ее, а тут пошла как икра, и две добавки съел, запил чаем, перекинулся парой слов с Олей, съел еще одну порцию. Больше не успел, – его позвали к директору, утрясти, как ему было сказано, вопросы с оплатой и еще кое с чем. И сопроводили до дверей.
В дальнем конце просторной комнаты, за столом с роскошным мраморным письменным прибором, сидел смуглый человек в костюме-тройке, при галстуке и золотой авторучке, выглядывавшей из нагрудного кармана, будто ружейный патрон. Целый веер золотых ручек торчал и из письменного прибора, хотя на столе не лежало ни единого клочка бумаги. Вдоль стен сидели люди с оружием. Много людей. Десяток. Считая с оставшимся у дверей, одиннадцать. Много. А на поставленных посреди комнаты стульях сидели Шавер, Каримжон и Маpат. Безоружные. Алимкул тоже был здесь, но сидел у стены, и ножны на его поясе не пустовали.
– Добрый день, – сказал человек в костюме на безукоризненном русском языке. – Ваш паспорт, пожалуйста.
– Пожалуйста, – Юс вынул из поясной сумки паспорт, протянул.
– Приятно познакомиться, Юзеф Казимирович, – сказал человек в костюме, – меня зовут Алтан Бекболотович Болтоев. Я директор этого альплагеря и его владелец. Как вам наш лагерь?
– Я не успел его толком рассмотреть, – сказал Юс, присаживаясь на ближайший к столу свободный стул. До стола оставалось метра четыре – два шага как минимум. И через стол еще. Шансов практически никаких.
– Но лагерь великолепный, так все чудесно расположено, и сервис тоже. Лагерь замечательный, – добавил Юс, улыбаясь.
– Я рад, что вам понравилось, – Алтан Бекболотович лучезарно улыбнулся в ответ, сверкнув золотыми зубами. – Как вы к нам доехали? Нормально?
– Нормально, – ответил Юс неуверенно. – Вот, спасибо моим проводникам, нигде ничего неприятного, все в порядке.
– Тут у нас неспокойно, – сказал Алтан Бекболотович, – бандиты, война. Всякое случается. Хочу вам сказать: я исполняю обязанности главы местных сил самообороны. Пекусь, знаете ли, о безопасности. Где вы наняли этих людей?
– В кишлаке около Соха, – Юс позвал плечами, – в горах.
– Вам их кто-нибудь порекомендовал?
– Да нет, я доверяю своему суждению о людях.
– Ай, как неосмотрительно, – Алтан Бекболотович покачал головой, – вас ведь и ограбить могли, и убить. Нельзя так безоглядно людям доверять. Тут к нам поступили сведения, что ваши спутники, Юзеф Казимирович, не очень хорошие люди.
– Сука он, от Ибрагима сука, я знать, турист ебучий, никакой не турист! – вдруг выкрикнул Алимкул, с ненавистью глядя на Юса.
– Закрой зяпу и не открывай, пока не прикажут, – выговорил равнодушно Алтан Бекболотович, – не то тебе туда сапог вобьют, понял?
– Так он же…
– Ты понял?
Со стула у стены встал, вздохнув, плосколицый рябой парень в короткой кожаной куртке. Алимкул быстро забормотал по-киргизски, прижал руки к груди, как-то почти вдвое, подобострастно сложился, не слезая со своего стула. Алтан Бекболотович криво усмехнулся:
– Хорошо. Вот у нас какие дела. Вот этот человек, давний мой знакомый, можно сказать, кровный знакомый, – Алимкул ощерился, – утверждает, что вы приехали сюда не за чем-нибудь, а за моей жизнью. Хотите, значит, меня убить. И что вы, Юзеф Казимирович, никакой не турист, а наемный убийца, и нанял вас некий Ибрагим, называющий себя «хаджи», небезызвестный в этих краях человек. Человек, которому я как заноза в горле. Человек, который хотел бы все здесь прибрать к рукам. Бандит. Плохой человек. Что вы мне скажете, Юзеф Казимирович?
– Ничего, – ответил Юс, пожав плечами, – я действительно не совсем турист, я художник. Приехал, чтобы поправить здоровье, подлечить нервы. Снова начать рисовать.
– Я мог бы вам и поверить, Юзеф Казимирович. Алимкула я знаю давно. Он, попросту говоря, подонок. У него есть повод меня ненавидеть, и он, как сам утверждает, примкнул к вашей… экспедиции в надежде отомстить за родственника. Ну, тут он не соврал. Его родственника мои люди пристрелили как собаку, и очень правильно сделали. Но наш Алимкул охотно отложит свою месть на неопределенное время, пока есть надежда на выгоду. А отомстить можно как-нибудь в другой раз. Правда, Алимкул? Он говорит: вы – наемник, которому Ибрагим заплатил деньги за мою жизнь. Именно вы глава банды убийц. А туристом и художником вы попросту прикидываетесь – чтобы усыпить мою бдительность. Трудно поверить, правда? Вы не слишком похожи на убийцу. Я тоже не сразу поверил бы, если б не вот это.
Он вынул из-под стола грязный мешочек на шнурке. Мешочек, висевший на шее Каримжона.
– Земля с кладбища, которой мне засыплют глаза. Верней, моему трупу. Местный пережиток. Варварство. Ох, Юзеф Казимирович. Что же нам с вами делать? И что делать с вашими… проводниками?
– Я художник, приехавший в горы, чтобы писать их, – Юс встал. – Не верите, дело ваше. Но этот спектакль я больше терпеть не намерен.
– Сядьте! Иначе вас посадят силой.
– Это насилие!
– И кто бы мне это говорил?
– Я художник. Здесь, в лагере, есть люди, знающие меня. Проводников я нанял в Фергане. Кто они, мне наплевать. Они хорошие проводники. Если они ехали прикончить вас, в чем я уже не вижу ничего плохого, – это их личное дело. У меня есть деньги и те, кого я оставил в своем городе. Они хорошо знают, куда я поехал. И кто директор лагеря. Я такого скотства не потерплю. И приложу максимум усилий, чтобы о вашем обращении с гостями узнало как можно больше людей.
Вопреки ожиданиям Юса, Алтан не разозлился – расхохотался.
– Хорошо, ай, хорошо! Ай, Алимкул, ай да банда убийц! Права качает. Слушай, Алимкул, а если он и вправду турист и художник, а? Вправду?
– Сука он! – выплюнул Алимкул, ощерясь.
– Ну, зачем так, гостя обижаешь. Ведь если нет… ты же знаешь, что тогда. За оскорбление придется платить. Как велит Яса.
– Жизнью клянусь, матерью клянусь, клянусь…
– Не спеши, твоей жизни вполне достаточно, – сказал Алтан-бий, ухмыляясь.
Алимкул побледнел.
– Вы говорили, тут кто-то вас знает?
– Оля Хребтович. И ее ребята из Новосибирска.
– Хорошо. Позовите Олю Хребтович. Прошло десять или пятнадцать невыносимо медленных минут. Сидевшие у стены жестколицые, флегматичные люди тупо смотрели перед собой, не пытаясь делать ничего из того, что делают обычно скучающие люди ради убийства времени. Они не рассматривали трещинки в полу, не почесывались, не копались в карманах, не рассматривали незнакомцев. Неподвижные манекены. Спящие с открытыми глазами. На их коленях лежали обрезы и автоматы. Они грамотно сидели. В случае, если бы началась стрельба, на линиях огня оказались бы только чужие. Юс, Шавер, Каримжон. И Алимкул.
– Да, да, конечно, – послышался голос. – Если нужно, пожалуйста.
Оля шагнула через порог и замерла удивленно.
– Не бойтесь, Оля, – сказал Алтан Бекболотович.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45