Действительно, оба они путешествовали одинаковым способом, велосипедом и автобусом по очереди, крутя педали, пока не надоедало, после чего возвращали велосипед и садились на автобус до ближайшего городка, где вновь могли поменять средство передвижения. Однако до сих пор путешествие проходило — по крайней мере для Макдональда — без приключений. Просто приятная прогулка по долинам и холмам бескрайней страны, жители которой движутся с небрежной грацией и учтивостью. Ему это уже наскучило, и он испытывал удовольствие от спора с прелестной девушкой, спора, в основе которого лежал сексуальный подтекст. Ее звали Мэри, и Макдональду она понравилась с первого взгляда, что было довольно необычно, поскольку он почти всегда находил какие-нибудь пороки, перечеркивающие в его глазах любую девушку. У Мэри были черные волосы и огромные черные глаза, смуглая кожа, из-под которой пробивался слабый здоровый румянец, и округлая в нужных местах фигура, пружинистая, как у гимнастки.
— Слушай, — сказал он в конце концов с улыбкой, — а может, возьмем тандем и поедем вместе? — Но оказалось, что он едет на юг по трассе Нью-Йорк — Майами, а она на север по трассе Майами — Нью-Йорк.
— Нас соединила судьба, — сказал Макдональд.
Она улыбнулась, но ответила:
— Судьба и разделит.
Наконец пожилой агент сказал им:
— Скоро вечер, а ночью вы не поедете. Думаю, утром у меня появятся велосипеды. Один из вас может взять этот, а второй заглянет сюда завтра. Вы оба сможете выехать одновременно.
Макдональд поднял руки в шутливом отчаянии.
— Но кто будет первым, а кто вторым? Кто нас рассудит?
— Слушай, — сказала Мэри тем же соломоновым тоном, как недавно Макдональд. — Поскольку одному из нас пришлось бы идти пешком, чтобы найти ночлег, давай возьмем тандем, поедем вместе к ближайшей гостинице и проведем ночь…
— Вместе… — с надеждой вставил Макдональд.
— И проведем ночь, а рано утром вернемся, возьмем два велосипеда и поедем каждый в свою сторону.
Так и сделали, и вскоре Макдональд уже катил по зеленым улицам Саванны с рюкзаком и спальным мешком на спине и с Мэри, устроившейся на заднем сиденье.
Гостиница была в старом стиле, уютная, наполненная запахами готовившегося на кухне ужина. Пухлый хозяин встретил их на пороге.
— Мы хотели бы… — начал Макдональд, поглядывая на Мэри.
— Две комнаты, — сказала она.
Лицо у хозяина было круглое, румяное и виноватое.
— Мне очень жаль, — сказал он, — но осталась всего одна свободная комната.
— Судьба, — тихо заметил Макдональд.
Мэри вздохнула.
— Хорошо, — сказала она. — Пусть будет эта комната. Виноватое выражение на лице хозяина сменилось радостным.
Вечер был чудесен, а кухня хороша и обильна, что вполне устраивало аппетиты, разгулявшиеся после дня путешествия. И все, что они ели, все, что происходило, все, что они говорили и чего нет, все было окрашено сознанием того, что вскоре они вместе поднимутся наверх, чтобы провести там ночь.
— Угостим судьбу, как пристало ее королевскому величеству, — сказал Макдональд, заказывая после ужина вино, — а не как стучащего в дверь нищего в лохмотьях.
— Порой, — ответила Мэри, — судьбу трудно узнать, и еще труднее понять, чего она хочет.
— Судьбе угодно, чтобы все искали то, чего хочет сердце, — сообщил Макдональд.
— Но не обязательно нашли это, — добавила Мэри.
Мэри была искательницей. Она ехала изучать ксенопсихологию в университете Нью-Йорка, и когда Макдональд завел разговор о планах на будущее, горячка научного поиска покрыла румянцем ее лицо. Макдональду понравился ее запал.
— А что ты будешь делать в Майами? — спросила она наконец.
— Хочу сесть на корабль до Пуэрто-Рико, — ответил он.
— А там?
— Не знаю, — ответил он. — Наверное, похоронить призраки прошлого.
Позднее он с горьким разочарованием смотрел, как Мэри раскладывает на полу свой спальник.
— Но… — сказал он. — Я думал….
— Судьба ходит разными дорогами, — ответила девушка.
— Мы же оба взрослые, — запротестовал он.
— Да, — согласилась она, — и если бы то была просто случайная встреча, мы, вероятно, натешились бы ею и быстро забыли обо всем. Ты красивый мужчина, Роберт Макдональд, но кроме того, на тебе какое-то темное, беспокоящее пятно, которое ты должен убрать. К тому же у нас есть время, много времени.
Я мог бы завоевать ее, подумал он. Мог бы рассказать ей о своем прошлом и завоевать ее сочувствие, а потом и ее саму. Однако он не мог разговаривать на эту тему.
Утром он предложил вернуться с нею в Нью-Йорк, но девушка покачала головой.
— Езжай в свою сторону, — сказала она. — Отправляйся на Пуэрто-Рико и похорони своих призраков. А потом… если судьба снова приведет тебя в Нью-Йорк…
Они разъехались в разные стороны, увеличивая расстояние между собой, и Макдональд мыслями обратился к Пуэрто-Рико и прошлому.
— Бобби, — сказал отец, — ты можешь стать, кем захочешь, дойти, куда хочешь дойти, сделать все, что хочешь сделать… если только не будешь спешить. Ты можешь даже отправиться на другую планету, если хочешь и не торопишься туда попасть.
— Папа, — ответил он, — я хочу быть таким, как ты.
— Это единственное, чем ты не можешь быть, — сказал отец, — как бы долго ни ждал. Понимаешь, все люди разные. Никто не может быть таким, как другой человек. Да никто и не хотел бы стать таким, как я. Я не кто иной, как швейцар, слуга, привратник. Будь самим собой, Бобби. Будь собой.
— Ты будешь таким, как твой отец, Бобби, если захочешь, — сказала мать. Она была прекраснейшей женщиной на свете и, когда смотрела на него своими огромными черными глазами, ему казалось, что сердце его сейчас разорвется. — Он великий человек. Никогда не забывай этого, сынок.
— «Это безмозглый дурень с проблесками ума», — процитировал отец. — Твоя мать не совсем объективна.
Они с любовью посмотрели друг на друга, мать протянула руку, и отец взял ее ладонь.
Бобби почувствовал, как огромная ладонь сжимает ему грудь, с плачем подбежал к матери и бросился ей в объятия, не зная, почему плачет…
Плавание по Карибскому морю на запад — это путешествие через бескрайние просторы воды и неба, и только слабый шорох корпусов, рассекающих спокойные воды да редкий плеск волны напоминали, что они плывут по океану, а не по самому небосклону — и то и другое ничем друг от друга не отличалось. Макдональд обновлял свое прежнее знакомство с морем, с которым когда-то распрощался, думая, что никогда больше не захочет его видеть.
Они плыли с трюмом, полным компьютерных блоков и программных модулей, проходившие часы обозначало своим медленным движением по небу лишь солнце, и только раз предвечерний шквал нарушил гладкую, как зеркало, поверхность вод. Сначала они бежали от его фронта, а потом ушли в сторону, ведомые компьютером. Они ели и пили, если испытывали голод и жажду, и Макдональд ближе узнал Джонсона, профессора университета. Вконец измученный днями, капающими, как вода из протекающего крана, он скрылся в бесконечности и покое океана. И не жалел об этом.
У Макдональда было теперь время и желание обдумать монотонность своей долгой поездки на юг, прерванной лишь краткой интерлюдией в Саванне… А может, и это было продолжением той же монотонности? Страна была спокойна, мир тоже. Как океан. Все ждало… но чего?
Даже похожий на Нью-Йорк Майами больше напоминал деревню, чем город. Люди занимались своими обычными делами с неторопливой грацией. Не то чтобы они не могли шевелиться быстрее, если бы это требовалось: машины скорой помощи время от времени проносились по вызовам, почтовые экспресс-фургоны мчались по автострадам, да и люди порой торопились по каким-то особым делам. Однако в основном люди передвигались пешком, на велосипедах или электрических автобусах, которые не могли ехать быстрее двадцати пяти миль в час.
Они ждали. Чего?
— Чего ты ждешь? — спросил он Джонсона, когда долгим вечером они сидели, глядя на закат солнца. Соленые брызги раз за разом накрывали их, бутылки пива холодили ладони, а компьютер держал курс.
— Я? — лениво переспросил Джонсон. — Ничего. У меня есть то, чего я хочу.
Море с шипением проносилось под корпусами.
— Нет, — не сдавался Макдональд, — дело не в том, чего ты хочешь, а в том, чего ты ждешь. Весь мир ждет. Время замедлилось, мы ждем.
— Ах это! — сказал Джонсон. — Конечно, второго Послания. Ты же знаешь, что мы получили Послание от существ, живущих на планете, вращающейся вокруг одного из пары красных гигантов, — Капеллы. И послали им ответ, а теперь ждем, что скажут они.
— Это не может быть причиной, — сказал Макдональд.
— А вот и может, — ответил Джонсон и хлебнул из бутылки. — Мы не можем спешить, потому что нужно девяносто лет, чтобы наш ответ дошел до Капеллы, а их — до нас. Около тридцати лет уже минуло, так что осталось ждать еще шестьдесят. И мы не можем этого ускорить.
— А какая тебе разница? — спросил Макдональд. — Прежде чем ответ дойдет до нас, ты будешь в могиле или слишком стар, чтобы чем-то интересоваться. Да и я тоже.
— А что мне еще остается? — сказал Джонсон. — Я жду… и делаю пока то, что хочу. Торопиться некуда.
— А что может быть в этом Послании, чего стоило бы так долго ждать? — спросил Макдональд. — Какое это будет иметь значение для тебя, для меня, для кого-то другого?
В густеющих сумерках Джонсон пожал плечами.
— Кто знает?
Это было эхо прошлого.
Спустя две ночи и День тримаран подошел к пристани Аресибо, и к тому времени Макдональд свыкся с неторопливым биением сердца океана, с ритмом вдоха и выдоха, который управлял жизнью существ, живущих в его глубинах и на поверхности.
Аресибо оказалось тише и спокойнее, чем он его запомнил, тише даже, чем являлось в снах. Взяв напрокат велосипед, Макдональд через несколько минут оставил город позади. Перед ним лежала автострада, похожая на белую ленту, завязанную на пучке зеленых холмов, а он ехал сквозь сельский пейзаж, вдыхая запахи буйной тропической растительности, смешанные с соленым запахом близкого моря, и вспоминал, как медленно текло время, когда он был маленьким мальчиком. Он чувствовал себя так, словно возвращался домой. «Я возвращаюсь домой, — подумал он и мысленно поправил себя: — нет, я живу в Нью-Йорке, где ритм жизни определяют бетон, здания и грохот поездов метро в мрачных туннелях. Мой дом там, а в этом месте я просто вырос.
Однако чары все усиливались по мере того, как он ехал среди вечного лета этого острова, и вскоре он опять стал мальчиком и плыл над холмами, невесомый, как облако…
Воля мальчика, ветра воля.
А мысль юноши далеко летит, далеко.
Когда Макдональд вернулся на землю, он уже подъезжал к знакомой аллее. Колесо велосипеда повернуло само, и вот он уже катится к гасиенде в испанском стиле. Думая о том, что надо бы повернуть назад, он все же доехал до дома, остановился, слез с велосипеда, подошел к резной деревянной двери и потянул за ручку звонка. Где-то внутри дома мелодично звякнуло, и в ту же секунду иной колокол ударил в его сердце. Отчаяние подступило к горлу, слезы заполнили глаза, и он пошел обратно.
— Si? — спросил чей-то голос.
Макдональд повернулся. Полуослепший, он одно безумное мгновение думал, что в двери стоит его мать, но, проморгавшись, увидел, что это чужой человек — приятная темнокожая женщина.
— Простите, пожалуйста, — сказал он, а потом повторил свои извинения по-испански, несмотря на то что женщина, как оказалось, хорошо понимала английский. — Я… я родился здесь и был в отъезде.
После недолгого колебания женщина понимающе сказала:
— Может, вы хотите войти?
Теперь заколебался он, но потом кивнул и переступил порог знакомой двери и осмотрелся. Все было по-другому. Иная мебель, меньших размеров комнаты. Даже запах был чужим. Дом изменился, как изменился он сам. Это было уже не то место, где он был последний раз десятилетним мальчиком двадцать лет назад.
Отец остановился сразу за порогом, словно забыл про сына, который ждет его. «Какой он старый», — подумал Бобби. До сих пор он не отдавал себе в этом отчета. Его отец был стар, а сам он меньше, чем думал прежде.
— Бобби… — сказал отец и умолк, словно забыл, что хотел сказать. — Бобби, твоя мать умерла. Врачи сделали все, но не сумели ее спасти. Ее сердце остановилось. Понимаешь, она перегружала его ради тебя, ради меня, ради всех людей. Ее заботили дела и люди, и она использовала его целиком, до конца…
— Это из-за тебя! — крикнул Бобби. — Это ты ее убил! Подбежав к отцу, он принялся колотить его кулаками.
Отец пытался поймать его руки, стараясь защитить не себя, но сына.
— Нет, Бобби, — говорил он, — Нет, Бобби. Нет, Бобби.
Однако слова его звучали неубедительно и напоминали включенное Послание, которого уже нельзя выключить.
Дорога от гасиенды до комплекса Программы казалась долгой, когда Макдональд был маленьким мальчиком, даже когда отец возил его на своей старой машине, но велосипед поднимался на холмы и переваливал долины, так что Макдональд почти не заметил, как доехал до кратера, выложенного металлической фольгой, похожего под яркими лучами солнца на заржавевшую тарелку;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31