— Почему врут? Много и правды. Я теперь себя чувствую гораздо свободнее.
— Можете бегать без поводка, да?
— Не понимаю.
— Ну, играете в пьесах, которые раньше не шли, зарабатываете деньги на платных курсах, а что от этого изменилось? По большому счету — ничего. Все равно чувствуете, как что-то гнетет вас. Сволочное отношение к людям как было у нас, так и осталось.
Наташа заказала водку и кое-какие закуски. Когда заказ принесли и они немного выпили, она заговорила опять:
— Думаю, в чем-то вы правы: многое осталось по-прежнему. Вот например — Ольга, Маша и Ирина, чеховские три сестры, часами обсуждают незначительную, казалось бы, тему: как однажды они поедут в Москву. Но знают, что никогда не выберутся туда, а к концу пьесы выясняется, что они живут всего лишь в нескольких километрах от Москвы. Полная инертность и бездействие, одни разговоры. Так и у нас сейчас. Поэтому и реформы не идут.
Ирина не слушала ее, думая только об одном: «Когда они видятся? Каждый день перед репетициями и вечерними спектаклями, или она приходит к Валерию ночью, когда меня нет рядом?» Ирина сделала над собой усилие, заставила себя не думать о Валерии. Довольно резко сказала Наташе:
— Притворство хорошо на сцене, а не в жизни. Что вам дали эти реформы? Раньше небось снимались в кино, на телевидении. Сейчас студии на голодном пайке, делают одну-две картины в год. Театральных постановок на телевидении нет. В театре платят копейки. Концы с концами наверняка не сводите, вот и схватились за курсы. А туда же еще — да здравствуют реформы! И не стыдно врать?
— Если я вас правильно поняла, вы, наверное, не захотите больше посещать мои уроки?
— Отчего же? Я хочу научиться играть, для этого я и поступила на курсы.
— Мне кажется, вам не придется долго учиться, — заметила Наташа, допивая кофе. — У вас есть талант. Но зачем вам нужны эти курсы? В столичный театр все равно не возьмут. Разве что в самодеятельность... Но для нее вы и так сойдете...
Ирина промолчала. Тогда Наташа заговорила снова:
— В школе МХАТ у меня был замечательный учитель. Он хотел, чтобы я стала настоящей актрисой. Он делал все, чтобы я смогла заглянуть внутрь себя, поверила в себя, в то, что я могу многое. Это единственное, что он от меня требовал. Он показал мне, каким бесценным даром я обладаю. — Наташа сделала паузу, отпила из рюмки. — Понимаете, Катя, я сирота. Выросла в интернате, была злой, как волчонок. Знала, что мать меня бросила, и я ненавидела ее, а заодно и всех остальных. Как я завидовала тем, у кого есть семья, кто собирается вместе за праздничным столом. Я все помню, все, до мельчайших деталей. Такое уж свойство у актеров, — мы помним все. Без хорошей памяти актеру нельзя.
Наташа с яростью оттолкнула от себя рюмку, и водка пролилась на стол. Глаза актрисы сверкали ненавистью и болью, и Ирина в изумлении смотрела на нее. Как отличаются люди от того образа, который мы создаем! Наташа казалась такой счастливой тогда в театре, рядом с Валерием, такой безмятежной! И на сцене она чувствовала себя очень уверенно. А на самом деле, как выяснилось, она несчастна, одинока, выросла без родителей, и сейчас готова расплакаться в присутствии совсем постороннего человека.
— Давайте еще выпьем, — предложила Ирина.
— Хорошо, — кивнула Наташа. — Только закажем на этот раз «Старку», ладно?
— Ради бога. «Старку» выпью с удовольствием, Официантка принесла заказ, женщины налили себе водки, закусили, снова наполнили рюмки.
— Знаете, Катя, сегодня на занятиях в вас я увидела себя, — продолжала Наташа. — Словно посмотрелась в зеркало или вернулась на несколько лет назад. Я никак не могла пройти мимо такого удивительного явления, и поэтому решила познакомиться с вами поближе. Я живу одна, родных у меня нет, и подумала: а вдруг я нашла подругу, родственную душу?
— Так вы не замужем? — спросила Ирина. Это ее не очень интересовало, но надо же было что-то сказать. Откровения Наташи смутили Ирину, и она просто не знала, как реагировать на ее слова.
Наташа улыбнулась.
— Нет, пока не пришлось. Правильно говорят: «Не родись красивой, а родись счастливой». Мужики липнут ко мне, как мухи, а человека во мне не замечают. И это, честно говоря, бесит.
— Но мне кажется, что замужество могло бы стать для вас отдушиной. Если у вас не было родителей, не было семьи, то почему бы не попытаться самой создать семью — иметь мужа, детей?
— Я боюсь. Вероятно, в этом страхе виновато мое неудачное детство. Мне хочется надежной, совершенной семьи. Я все время думаю: а вдруг мой муж меня бросит? Или я разлюблю его и уйду к другому? А дети? Я боюсь, что их может ожидать моя судьба, а это ужасно, поверьте. В общем, я не верю, что замужество принесет мне счастье. Не верю, что мужчина может быть по-настоящему предан женщине.
— Признаюсь, и я не верю. Мужики сволочной народ, только о себе и думают...
— Да, с ними плохо, и без них нельзя, — вздохнула Наташа. — Иногда мне кажется, что они нужны нам именно потому, что они такие плохие.
Обе женщины дружно и весело рассмеялись. Внезапно Ирина вспомнила о Валерии, и ее веселье как рукой сняло. Словно наяву она увидела Бондаренко рядом с Наташей, когда они шли по улице Горького, оба сияющие, довольные. Ирина после того случая в театре тайно следила за ними и узнала, что встречаются они один-два раза в неделю. Что их связывает? Если не любовь или секс, то что же? Это необходимо было выяснить.
* * *
Дважды в неделю Марс Волков, отложив в сторону свои дела, отправлялся на черной «Волге» в Звездный городок. В этом не было ничего удивительного, так как Звездный городок входил в избирательный округ, от которого баллотировался Волков.
Во время каждого своего визита в город космонавтов Марс обязательно встречался с главными чиновниками городка, с обслуживающим и техническим персоналом, научными работниками и, конечно, с космонавтами. Все эти люди были рады приезду депутата из Москвы, кроме, пожалуй, единственного человека, который ненавидел визиты Марса. А именно ради встреч с этим человеком Марс и ездил в Звездный городок. Дружеские улыбки, общие вопросы, рукопожатия, похлопывания по плечу — все это было привычным ритуалом. Главное наступало потом, когда он отправлялся к Виктору Шевченко — участнику неудавшегося советско-американского полета на Марс. Второй участник, американский астронавт, погиб во время полета. Виктору удалось вернуться живым, и он получил звание Героя.
Несмотря на то, что Марс знал Виктора уже больше года, человек этот оставался для него загадкой. Почему? Трудно было ответить на этот вопрос. Космонавт не отказывался от встреч, беседовал с Марсом о самых разных вещах, причем зачастую шел на разговор охотно, но у Марса никак не получалось заглянуть в душу Виктора, понять его взгляды на мир, на людей, разобраться в его чувствах. Получилось так, что в космос улетел один человек, а вернулся совершенно другой. После полета он сильно изменился и мало чем напоминал прежнего Виктора. В этом и заключалась загадка. Что с ним произошло за дни полета? Почему он так переменился? Ведь ни с одним из космонавтов такого не случилось. Виктор получил душевную травму, это понятно. Потерять товарища, вместе с которым готовился к полету, тренировался, за жизнь которого отвечал — тяжелый удар. Помимо смерти друга, Виктору пришлось пережить также и поломку космического корабля, и одиночество в космосе, и страх смерти, когда он не знал, придется ли ему вновь увидеть родную землю. Кроме психического шока, космонавт подвергся воздействию космического излучения. Как это отразилось на организме Виктора, — до конца никто не выяснил.
Марс спросил у Татьяны, женщины, делившей с Виктором досуг и постель, где Виктор.
— В бассейне, — ответила она.
— Один?
— Нет, с Ларой.
Лара, так же как и Татьяна, была приставлена к Виктору для бесед и развлечений. Марс лично дал разрешение на присутствие женщин рядом с космонавтом. Почему, собственно, он должен запрещать Виктору те немногие удовольствия, что остались в его распоряжении? Одним из этих удовольствий были женщины, другим — бассейн.
Виктор очень любил плавать в бассейне. Длительное пребывание в состоянии невесомости оказало атрофирующее воздействие не только на мышцы космонавта, но и на его скелет, и болезнь эта не поддавалась лечению. Получив большую дозу космической радиации, Виктор предпочитал проводить большую часть времени в бассейне. Облучение сделало кожу космонавта совершенно безволосой и скользкой, и он плавал в воде легко и свободно, словно вода была его родной стихией, словно он родился и вырос в море. После полета Виктор стал калекой, и Марс считал, что физическое уродство оказало определенное влияние на психику космонавта, однако не на умственные способности, — соображал Виктор не хуже, а то и лучше других. У Марса также не было никаких иллюзий насчет того, зачем космонавту понадобился бассейн: не только для плавания, разумеется, но и для того, чтобы скрыться хотя бы на некоторое время от людей. И на этот раз Марс нашел Виктора в бассейне. Он уже выбрался из воды и сидел теперь в инвалидной коляске.
— Как вы себя сегодня чувствуете, Виктор? — спросил Марс космонавта. Тот в ответ буркнул:
— Паршиво. И не называйте меня Виктором, я же вас просил! Не хочу никаких имен!
— Но мне же надо как-то вас называть, — он уселся на бортик бассейна, — это ваше имя.
Марс посмотрел на своего странного собеседника. Когда-то он был очень привлекателен. Марс мог судить об этом по фотографиям Виктора, сделанным до полета. Что же произошло там, высоко, в неизведанном далеком космосе, что могло так изменить человека? Разумеется, черты лица остались прежними, но общий их вид или сочетание черт производили совсем другое впечатление. Правда, Виктор довольно сильно похудел и не мог нормально двигаться, — обычно он передвигался при помощи инвалидного кресла. А если пытался ходить сам, то напоминал девяностолетнего старика. Марс задумался: а вдруг в космосе произошло быстрое, внезапное старение организма? Тела, но не мозга. Не в этом ли отгадка? Или он ошибается?
— Как же мне к вам обращаться? — повторил он. — Вы же Виктор Шевченко, настоящий герой, с большой буквы. — Марс посмотрел на Виктора, и ему неожиданно пришла в голову мысль, что космонавт специально злит его, чтобы сбить с толку, чтобы избавиться от ненавистных, бесконечных вопросов, чтобы вывести своего знакомого из равновесия.
— Ну что ж, я должен признаться, — продолжал он, — мне надоело, что мы играем с вами в кошки-мышки. Не пора ли с этим кончать? Или вы желаете, чтобы мы играли вечно? Я предпочитаю не ходить вокруг да около, а называть вещи своими именами. Конкретно, ясно. Вы чувствуете себя сегодня паршиво, я это вижу, и мне вас жаль, поверьте. Мне больно видеть ваши мучения.
— Вы что, думаете, я поверю во все это дерьмо, что вы сейчас наговорили? — огрызнулся Шевченко.
— Да нет, я этого и не жду, не такой уж я наивный. — Скажите, как мне вас называть, каким именем? — снова спросил Марс.
— Не знаю, но только не Виктор. Потому что я — не Виктор.
— Понимаю, понимаю. Но все-таки? Предложите что-нибудь.
— Как насчет имени Одиссей? Годится? Обещаю не называть вас Полифемом.
— Ну хорошо. Как вам сегодня спалось, Одиссей?
— Я не сплю, — быстро отозвался Виктор. Он любил говорить на эту тему. — Я вижу сны, а это разные вещи. Когда постоянно видишь сны, то получается, что ты не спишь, а бодрствуешь; сознание находится в совершенно особом состоянии.
— А что вы видите во сне?
— Я вижу огромный, необозримый космос и звезды. Я вижу необыкновенный свет между звездами.
— Какой свет? Он имеет какую-нибудь окраску? Может быть, он красный, зеленый или голубой?
— Я не могу объяснить. Невозможно найти слова, чтобы описать этот удивительный свет, или не свет, потому что он не бесплотный, он состоит из какой-то субстанции.
— Какой субстанции? На что она похожа? Чем-то напоминает обшивку космического корабля?
— Нет-нет, ничего общего, не то, совсем не то. Я думал про этот свет с того момента, как наш корабль приземлился, и продолжаю думать о нем постоянно. И прихожу к выводу, что тот неземной свет, который я видел среди звезд, есть сам Господь Бог.
— Почему вы так решили? — спросил Марс.
— Мои сны подтверждают это, снова и снова, каждую ночь.
— А может быть, в ваших снах вы видите Богом себя? — предположил Марс.
Виктор не смог сдержать ироничной улыбки.
— Подобные дурацкие предположения не делают вам чести, Волков. Я же не идиот.
— Согласен, согласен, не спорю, предположение действительно дурацкое, извините, — ретировался Марс. — Но что-то заставило меня задать вам такой вопрос.
— Я знаю, что. Не такой уж это великий секрет. Вы так же, как и я, верите в Бога, Волков, и не отрицайте. Все в него верят, только многие не признаются в этом. Но вы правы. В каком-то смысле я действительно стал Богом — существом, о котором вы не знаете абсолютно ничего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79