Еще одна мудрость инструктора: «Ментатом ты всегда становишься».
Как бы то ни было самым суровым для него испытанием каждый раз были встречи с Беллондой. Он страшился ее пронзительного взгляда и хлестких вопросов. Ментат вгрызается в Ментата. Ее нападкам он противопоставлял осторожность, тонкую изворотливость и терпение. Ну, а теперь чего тебе нужно?
Как будто он не знает.
Терпение он носил, как маску. Но страх поднимался в нем совершенно естественно, и нет вреда в том, чтобы иногда и выказать его. Беллонда не собиралась скрывать, что желает его смерти.
Айдахо, как данность, принял тот факт, что вскоре наблюдатели увидят единственный возможный источник умений, которые они же его и вынуждают использовать.
Суть умений Ментата лежала в способности создавать конструкции, которые Бене Джессерит называли «великим синтезом». Это требовало терпения, какого даже и не представить себе не-Ментатам. Школы Ментатов определяли это как настойчивость. От ученика требовалось как примитивному следопыту, способному читать сокращение мускулов, мельчайшие отклонения в окружающем мире и отслеживать, куда они ведут. В то же самое время необходимо было оставаться открытым всему спектру до-мыслей внутри и вокруг себя. Это создавало наивность, базовое состояние Ментата, сходное с тем, чего добиваются Ясновидящие, но охватывающее все существо.
— Ты открыт всему, чтобы не выкинула Вселенная, — говорил его первый инструктор. — Твой разум — не компьютер, это чувствительный инструмент, настроенный на то, что показывают твои чувства.
Айдахо всегда был в состоянии распознать, когда чувства Беллонды открыты. Она стояла посреди комнаты, взгляд как будто обращен внутрь нее самой, и он почти чувствовал, как в ее разуме громоздятся пре-концепции. Его метод защиты основывался на основном ее недостатке: открыть свои чувства предполагало наличие идеализма, Беллонде совершенно чуждого. Она не задавала наилучших в данной ситуации вопросов, что не раз удивляло Айдахо. Стала бы Одрейд использовать неполноценного Ментата? Это шло вразрез со всем, что она делала до сих пор.
Я ищу вопросов, которые сложатся в наилучшие образы.
Делая это, ты никогда не мнишь себя умным, не считаешь, что обладаешь единственной формулой, которая предоставила бы конечное решение. Ты пребываешь так же восприимчив к новым вопросам, как и к новому узору, новому повороту призмы. Тестирование, еще тестирование, конструкция, еще конструкция. Постоянный процесс, ни одной остановки, никакого удовлетворения. Это твоя собственная, личная павейна, сходная с тем, что переживают другие Ментаты, но всегда движение и его шаги остаются уникально твоими.
«Никогда ты не являешься настоящим Ментатом. Вот почему мы называем это „Бесконечной Целью“ — слова учителей жгли ему мозг. В процессе аккумуляции своих наблюдений над Беллондой он научился восхищаться проницательностью тех великих Мастеров Ментатов, кто когда-то учил его: „Едва ли из Преподобных Матерей получатся лучшие Ментаты“. Похоже, ни одна из Дочерей Джессра не была способна совершенно избавить свое эго от того связывающего абсолюта, какого она достигала в Агонии Спайса: лояльности Общине Сестер.
Его учителя предупреждали против абсолютов. Последние создавали в сознании Ментата серьезные недостатки.
— Все, что ты делаешь, вес, что ты чувствуешь или говоришь, эксперимент. Никакой окончательной дедукции. Ничто не останавливается, пока не умерло, и, возможно, не застывает и тогда, поскольку каждая жизнь создает как бы бесконечные круги по воде. Индукция внезапно разворачивается внутри тебя, и ты настраиваешься на нее. Дедукция заманивает тебя иллюзиями абсолюта. Пни правду и рассей ее!?
Когда вопросы Беллонды касались его взаимоотношений с Мурбеллой, он считывал смутные эмоциональные реакции. Веселье? Ревность? Он вполне мог принять снисходительную улыбку (и даже ревность) над всепоглощающими требованиями плоти этой взаимной сексуальной зависимости. Экстаз и вправду так велик?
Этим вечером Айдахо бродил по своим комнатам на корабле, чувствуя себя в них не на месте, как будто все ему здесь внове и эти комнаты еще не воспринимаются как дом. Это во мне говорят эмоции.
За годы заточения эти апартаменты приобрели вполне обжитой вид. Здесь — его нора (когда-то бывшее помещение для супергрузов): просторные комнаты с закругляющимися кверху стенами — спальня, гостиная, библиотека, выложенная зеленой плиткой ванная с водяной и сухой системами очистки, длинный тренировочный зал, который он делил с Мурбеллой во время занятий. Комнаты заполняла уникальная коллекция артефактов и повсюду следы его присутствия: вот это кресло-шезлонг поставлено точно под удобным углом к консоли и проектору, которые связывают его с Системами Корабля, вон отчеты на ридулийских кристаллах на низком столике. И вот здесь — эта темно-коричневая отметина на рабочем столе. Пролитый соус оставил на древе свой несмываемый отпечаток.
Не находя себе покоя, он вновь зашагал по комнатам.
Свет стал слабее. Его способность определять то, что ему знакомо, срабатывала и в случае запахов. Похожий на слюну запах на кровати остаточный от сексуальных коллизий вчерашней ночи.
Вот подходящее слово: коллизии.
Воздух не-корабля — отфильтрованный, восстановленный и подслащенный давно наскучил. Ни одна щель во всем переплетении переходов не-корабля, которая бы вела во внешний мир, никогда не оставалась открытой надолго. Иногда он сидел, молча принюхиваясь в надежде на слабый след воздуха, который не был бы приспособлен к нуждам узника.
Вот он путь на волю!
Он вышел из своих комнат и отправился вниз по коридору, а потом спустился на лифте, чтобы попасть на нижний уровень корабля.
Что на самом деле происходит в том мире под открытым небом?
Крохи информации о происходящих событиях, какими кормила его Одрейд, наполняли его ужасом и ощущением того, что он попался в ловушку. Бежать некуда! Разумно ли было разделить свои страхи с Шианой? Мурбелла просто посмеялась. «Я защищу тебя, любовь моя. Чтимые Матре меня не тронут». Еще одна ложная мечта.
Но Шиана… как быстро она научилась языку движений рук, как быстро впитала в себя дух конспирации. Конспирации? Нет… Сомнительно, что какая-нибудь Преподобная Мать пойдет против своих Сестер. Даже Леди Джессика в конце концов вернулась к ним. Но я не прошу Шиану действовать против Общины, прошу только защитить нас от безрассудства Мурбеллы. Невероятная мощь охотниц позволяла предсказать лишь разрушение.
Ментату достаточно было взглянуть на насилие и разрушение, какое они несли с собой. Они привносили и нечто иное, что-то, что намекало на положение дел в Рассеивании. Что такое футары, которых как бы невзначай упомянула Одрейд? Отчасти люди, отчасти звери? Это была догадка Луциллы. И где все-таки сама Луцилла?
Оказалось, он стоит посреди Большого Зала, грузового трюма в километр длиной, где Бене Джессерит перевезли последнего гигантского червя с Дюны. Зал до сих пор хранил запах спайса и песка, запах, который наполнял его воспоминаниями о давно прошедшем и давно умерших. Он прекрасно знал, почему так часто приходит в Большой Зал, иногда даже не сознавая куда идет, как сделал это только что. Это одновременно и привлекало, и возмущало. Иллюзия неограниченного пространства со следами пыли, песка и спайса навевала ностальгию по утраченной свободе. Но была и другая сторона. Именно здесь это с ним всегда и случалось.
Произойдет это сегодня?
Безо всякого предупреждения ощущение того, что он находится в Большом Зале, исчезнет. Затем… сеть, сверкающая в плавящемся от жара небе. Он сознавал, что это его посещает видение, на самом деле он эту сеть не видел. Просто разум переводил в доступное то, что не могли определить его чувства.
Сверкающая сеть, перекатывающаяся волнами как бесконечное северное сияние.
Потом сеть расступится, и он увидит двоих — мужчину и женщину. Какими обычными они кажутся и какими необычными вместе с тем. Бабушка и дедушка в древнем платье: комбинезон на лямках на мужчине и длинное платье и повязанный на голове шарф на женщине. Работают в полном цветов саду! Ему казалось, что это должно быть чем-то большим, чем просто иллюзия. Я это вижу, но на самом деле они нечто иное, чем видится мне.
Через какое-то время они всегда замечали его. До него донесутся голоса.
— Он снова здесь, Марти, — говорил тогда мужчина, предлагая женщине обернуться на Айдахо.
— Интересно, как ему удается заглянуть сюда? — спросила однажды Марти. — Кажется, это невозможно.
— Похоже, он истончается, пытаясь проникнуть повсюду. А знает ли он опасность этого.
Опасность. Это слово всегда вырывало его из видения.
— Не за консолью сегодня?
Какое-то мгновение Айдахо думал, что это голос из видения, голос той странной женщины, а потом сообразил, что это произнесла Одрейд. Ее вопрос прозвучал прямо у него за спиной. Круто обернувшись, он увидел, что забыл заложить затвор. Она прошла за ним в Зал, подкравшись к нему сзади, избегая озерков песка, которые могли бы заскрипеть под ногами и тем самым выдать ее приближение.
Выглядела она усталой и нетерпеливой. Почему она думала, что я буду подле консоли?
— Я в последнее время так часто застаю тебя там, — сказала она, словно отвечая на его невысказанный вопрос. — Что ты ищешь, Дункан?
Не говоря ни слова, он потряс головой. Почему я вдруг почувствовал, что попал в беду?
В обществе Одрейд такое случалось редко. Хотя впрочем он мог припомнить подробные ситуации. Однажды она с подозрением уставилась на его руки на поле консоли. Страх, связанный с моей консолью. Меня выдал информационный голод Ментата? Она гадает, не спрятал ли я там свое тайное я?
— Мне никогда не дадут побыть в одиночестве? — гнев и контр-нападение.
Она медленно из стороны в сторону качнула головой, как бы говоря: «Мог бы придумать что-нибудь получше».
— Это уже второй ваш визит сегодня, — обвинил он.
— Должна сказать, ты неплохо выглядишь, Дункан, — снова уклоняется от прямого ответа.
— Это говорят ваши надзиратели?
— Не будь мелочным. Я пришла поболтать с Мурбеллой. Она сказала, что ты здесь внизу.
— Я думаю, вы знаете, что Мурбелла снова беременна.
Не попытаться ли умиротворить ее?
— За что мы благодарны. Я пришла сказать, что Шиана вновь хочет тебя посетить.
К чему Одрейд объявлять об этом?
Ее заставили вспомнить эльфа с Дюны, который превратился в Преподобную Мать (как они говорят, самую молодую за всю историю). Шиана, его доверенная собеседница, где-то там в пустыне, наблюдает за последним великим песчаным червем. Он наконец возрожден навсегда? С чего Одрейд интересоваться визитом Шианы?
— Шиана хочет поговорить с тобой о Тиране.
Одрейд ясно было видно, насколько эти слова удивили Айдахо.
— Что я могу добавить к тому, что Шиана уже знает о Лито II? потребовал он ответа. — Она — Преподобная Мать.
— Ты коротко знал Атридесов. Ага, она снова охотится за Ментатом.
— Но вы говорили, она хочет обсудить Лито, небезопасно думать о нем как об Атридесе.
— Но он же был им, растворившийся в нечто более изначальное, чем кто-либо до него, но тем не менее он был одним из нас.
Одним из нас. Так она напоминает, что и она тоже из Дома Атридес. Обращается к его нескончаемому долгу этой семье!
— Так вы говорите.
— Не прекратить ли нам играть в эти глупые игры?
Привычная осторожность сжала его, как железный кулак. Он знал, ей это заметно. Преподобные Матери чертовски чувствительны. Айдахо смотрел ей в лицо, не осмеливаясь говорить, но зная, что даже такое молчание говорит слишком о многом.
— Мы полагаем, что ты помнишь больше, чем выпадает на долю простому голе за его одну жизнь, — начала Одрейд и, когда Дункан ничего не ответил, продолжила: — Признайся, Дункан! Ты Ментат?
По тому, как были сказаны эти слова, в которых было столько же вопроса, сколько и обвинения, он понял, его маскировке пришел конец. Мысль эта принесла почти облегчение.
— Что если так?
— Выращивая тебя, Тлейлаксу смешали клетки больше чем одной голы Айдахо.
Гола Айдахо. Он отказывался думать о себе настолько абстрактно. — Почему Лего стал внезапно для вас так важен? — такая реакция неизбежно воспримется как признание.
— Наш червь превратился в песчаную форель.
— Они растут и размножаются?
— Судя по всему, да.
— Если вы не заключите их в контейнеры или не уничтожите их. Дом Ордена вскоре превратится во вторую Дюну.
— Ты вычислил это, не правда ли?
— Лито и я, вместе.
— Так ты помнишь много жизней. Увлекательно. В чем-то это делает тебя похожим на нас.
Какая непоколебимость в ее взгляде!
— Думаю, совершенно другим. Во что бы то ни стало нужно сбить ее со следа!
— К тебе вернулись воспоминания во время первой встречи с Мурбеллой? Кто додумался до этого? Луцилла? Она была там, могла догадаться, а потом поделиться своими подозрениями с Сестрами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
Как бы то ни было самым суровым для него испытанием каждый раз были встречи с Беллондой. Он страшился ее пронзительного взгляда и хлестких вопросов. Ментат вгрызается в Ментата. Ее нападкам он противопоставлял осторожность, тонкую изворотливость и терпение. Ну, а теперь чего тебе нужно?
Как будто он не знает.
Терпение он носил, как маску. Но страх поднимался в нем совершенно естественно, и нет вреда в том, чтобы иногда и выказать его. Беллонда не собиралась скрывать, что желает его смерти.
Айдахо, как данность, принял тот факт, что вскоре наблюдатели увидят единственный возможный источник умений, которые они же его и вынуждают использовать.
Суть умений Ментата лежала в способности создавать конструкции, которые Бене Джессерит называли «великим синтезом». Это требовало терпения, какого даже и не представить себе не-Ментатам. Школы Ментатов определяли это как настойчивость. От ученика требовалось как примитивному следопыту, способному читать сокращение мускулов, мельчайшие отклонения в окружающем мире и отслеживать, куда они ведут. В то же самое время необходимо было оставаться открытым всему спектру до-мыслей внутри и вокруг себя. Это создавало наивность, базовое состояние Ментата, сходное с тем, чего добиваются Ясновидящие, но охватывающее все существо.
— Ты открыт всему, чтобы не выкинула Вселенная, — говорил его первый инструктор. — Твой разум — не компьютер, это чувствительный инструмент, настроенный на то, что показывают твои чувства.
Айдахо всегда был в состоянии распознать, когда чувства Беллонды открыты. Она стояла посреди комнаты, взгляд как будто обращен внутрь нее самой, и он почти чувствовал, как в ее разуме громоздятся пре-концепции. Его метод защиты основывался на основном ее недостатке: открыть свои чувства предполагало наличие идеализма, Беллонде совершенно чуждого. Она не задавала наилучших в данной ситуации вопросов, что не раз удивляло Айдахо. Стала бы Одрейд использовать неполноценного Ментата? Это шло вразрез со всем, что она делала до сих пор.
Я ищу вопросов, которые сложатся в наилучшие образы.
Делая это, ты никогда не мнишь себя умным, не считаешь, что обладаешь единственной формулой, которая предоставила бы конечное решение. Ты пребываешь так же восприимчив к новым вопросам, как и к новому узору, новому повороту призмы. Тестирование, еще тестирование, конструкция, еще конструкция. Постоянный процесс, ни одной остановки, никакого удовлетворения. Это твоя собственная, личная павейна, сходная с тем, что переживают другие Ментаты, но всегда движение и его шаги остаются уникально твоими.
«Никогда ты не являешься настоящим Ментатом. Вот почему мы называем это „Бесконечной Целью“ — слова учителей жгли ему мозг. В процессе аккумуляции своих наблюдений над Беллондой он научился восхищаться проницательностью тех великих Мастеров Ментатов, кто когда-то учил его: „Едва ли из Преподобных Матерей получатся лучшие Ментаты“. Похоже, ни одна из Дочерей Джессра не была способна совершенно избавить свое эго от того связывающего абсолюта, какого она достигала в Агонии Спайса: лояльности Общине Сестер.
Его учителя предупреждали против абсолютов. Последние создавали в сознании Ментата серьезные недостатки.
— Все, что ты делаешь, вес, что ты чувствуешь или говоришь, эксперимент. Никакой окончательной дедукции. Ничто не останавливается, пока не умерло, и, возможно, не застывает и тогда, поскольку каждая жизнь создает как бы бесконечные круги по воде. Индукция внезапно разворачивается внутри тебя, и ты настраиваешься на нее. Дедукция заманивает тебя иллюзиями абсолюта. Пни правду и рассей ее!?
Когда вопросы Беллонды касались его взаимоотношений с Мурбеллой, он считывал смутные эмоциональные реакции. Веселье? Ревность? Он вполне мог принять снисходительную улыбку (и даже ревность) над всепоглощающими требованиями плоти этой взаимной сексуальной зависимости. Экстаз и вправду так велик?
Этим вечером Айдахо бродил по своим комнатам на корабле, чувствуя себя в них не на месте, как будто все ему здесь внове и эти комнаты еще не воспринимаются как дом. Это во мне говорят эмоции.
За годы заточения эти апартаменты приобрели вполне обжитой вид. Здесь — его нора (когда-то бывшее помещение для супергрузов): просторные комнаты с закругляющимися кверху стенами — спальня, гостиная, библиотека, выложенная зеленой плиткой ванная с водяной и сухой системами очистки, длинный тренировочный зал, который он делил с Мурбеллой во время занятий. Комнаты заполняла уникальная коллекция артефактов и повсюду следы его присутствия: вот это кресло-шезлонг поставлено точно под удобным углом к консоли и проектору, которые связывают его с Системами Корабля, вон отчеты на ридулийских кристаллах на низком столике. И вот здесь — эта темно-коричневая отметина на рабочем столе. Пролитый соус оставил на древе свой несмываемый отпечаток.
Не находя себе покоя, он вновь зашагал по комнатам.
Свет стал слабее. Его способность определять то, что ему знакомо, срабатывала и в случае запахов. Похожий на слюну запах на кровати остаточный от сексуальных коллизий вчерашней ночи.
Вот подходящее слово: коллизии.
Воздух не-корабля — отфильтрованный, восстановленный и подслащенный давно наскучил. Ни одна щель во всем переплетении переходов не-корабля, которая бы вела во внешний мир, никогда не оставалась открытой надолго. Иногда он сидел, молча принюхиваясь в надежде на слабый след воздуха, который не был бы приспособлен к нуждам узника.
Вот он путь на волю!
Он вышел из своих комнат и отправился вниз по коридору, а потом спустился на лифте, чтобы попасть на нижний уровень корабля.
Что на самом деле происходит в том мире под открытым небом?
Крохи информации о происходящих событиях, какими кормила его Одрейд, наполняли его ужасом и ощущением того, что он попался в ловушку. Бежать некуда! Разумно ли было разделить свои страхи с Шианой? Мурбелла просто посмеялась. «Я защищу тебя, любовь моя. Чтимые Матре меня не тронут». Еще одна ложная мечта.
Но Шиана… как быстро она научилась языку движений рук, как быстро впитала в себя дух конспирации. Конспирации? Нет… Сомнительно, что какая-нибудь Преподобная Мать пойдет против своих Сестер. Даже Леди Джессика в конце концов вернулась к ним. Но я не прошу Шиану действовать против Общины, прошу только защитить нас от безрассудства Мурбеллы. Невероятная мощь охотниц позволяла предсказать лишь разрушение.
Ментату достаточно было взглянуть на насилие и разрушение, какое они несли с собой. Они привносили и нечто иное, что-то, что намекало на положение дел в Рассеивании. Что такое футары, которых как бы невзначай упомянула Одрейд? Отчасти люди, отчасти звери? Это была догадка Луциллы. И где все-таки сама Луцилла?
Оказалось, он стоит посреди Большого Зала, грузового трюма в километр длиной, где Бене Джессерит перевезли последнего гигантского червя с Дюны. Зал до сих пор хранил запах спайса и песка, запах, который наполнял его воспоминаниями о давно прошедшем и давно умерших. Он прекрасно знал, почему так часто приходит в Большой Зал, иногда даже не сознавая куда идет, как сделал это только что. Это одновременно и привлекало, и возмущало. Иллюзия неограниченного пространства со следами пыли, песка и спайса навевала ностальгию по утраченной свободе. Но была и другая сторона. Именно здесь это с ним всегда и случалось.
Произойдет это сегодня?
Безо всякого предупреждения ощущение того, что он находится в Большом Зале, исчезнет. Затем… сеть, сверкающая в плавящемся от жара небе. Он сознавал, что это его посещает видение, на самом деле он эту сеть не видел. Просто разум переводил в доступное то, что не могли определить его чувства.
Сверкающая сеть, перекатывающаяся волнами как бесконечное северное сияние.
Потом сеть расступится, и он увидит двоих — мужчину и женщину. Какими обычными они кажутся и какими необычными вместе с тем. Бабушка и дедушка в древнем платье: комбинезон на лямках на мужчине и длинное платье и повязанный на голове шарф на женщине. Работают в полном цветов саду! Ему казалось, что это должно быть чем-то большим, чем просто иллюзия. Я это вижу, но на самом деле они нечто иное, чем видится мне.
Через какое-то время они всегда замечали его. До него донесутся голоса.
— Он снова здесь, Марти, — говорил тогда мужчина, предлагая женщине обернуться на Айдахо.
— Интересно, как ему удается заглянуть сюда? — спросила однажды Марти. — Кажется, это невозможно.
— Похоже, он истончается, пытаясь проникнуть повсюду. А знает ли он опасность этого.
Опасность. Это слово всегда вырывало его из видения.
— Не за консолью сегодня?
Какое-то мгновение Айдахо думал, что это голос из видения, голос той странной женщины, а потом сообразил, что это произнесла Одрейд. Ее вопрос прозвучал прямо у него за спиной. Круто обернувшись, он увидел, что забыл заложить затвор. Она прошла за ним в Зал, подкравшись к нему сзади, избегая озерков песка, которые могли бы заскрипеть под ногами и тем самым выдать ее приближение.
Выглядела она усталой и нетерпеливой. Почему она думала, что я буду подле консоли?
— Я в последнее время так часто застаю тебя там, — сказала она, словно отвечая на его невысказанный вопрос. — Что ты ищешь, Дункан?
Не говоря ни слова, он потряс головой. Почему я вдруг почувствовал, что попал в беду?
В обществе Одрейд такое случалось редко. Хотя впрочем он мог припомнить подробные ситуации. Однажды она с подозрением уставилась на его руки на поле консоли. Страх, связанный с моей консолью. Меня выдал информационный голод Ментата? Она гадает, не спрятал ли я там свое тайное я?
— Мне никогда не дадут побыть в одиночестве? — гнев и контр-нападение.
Она медленно из стороны в сторону качнула головой, как бы говоря: «Мог бы придумать что-нибудь получше».
— Это уже второй ваш визит сегодня, — обвинил он.
— Должна сказать, ты неплохо выглядишь, Дункан, — снова уклоняется от прямого ответа.
— Это говорят ваши надзиратели?
— Не будь мелочным. Я пришла поболтать с Мурбеллой. Она сказала, что ты здесь внизу.
— Я думаю, вы знаете, что Мурбелла снова беременна.
Не попытаться ли умиротворить ее?
— За что мы благодарны. Я пришла сказать, что Шиана вновь хочет тебя посетить.
К чему Одрейд объявлять об этом?
Ее заставили вспомнить эльфа с Дюны, который превратился в Преподобную Мать (как они говорят, самую молодую за всю историю). Шиана, его доверенная собеседница, где-то там в пустыне, наблюдает за последним великим песчаным червем. Он наконец возрожден навсегда? С чего Одрейд интересоваться визитом Шианы?
— Шиана хочет поговорить с тобой о Тиране.
Одрейд ясно было видно, насколько эти слова удивили Айдахо.
— Что я могу добавить к тому, что Шиана уже знает о Лито II? потребовал он ответа. — Она — Преподобная Мать.
— Ты коротко знал Атридесов. Ага, она снова охотится за Ментатом.
— Но вы говорили, она хочет обсудить Лито, небезопасно думать о нем как об Атридесе.
— Но он же был им, растворившийся в нечто более изначальное, чем кто-либо до него, но тем не менее он был одним из нас.
Одним из нас. Так она напоминает, что и она тоже из Дома Атридес. Обращается к его нескончаемому долгу этой семье!
— Так вы говорите.
— Не прекратить ли нам играть в эти глупые игры?
Привычная осторожность сжала его, как железный кулак. Он знал, ей это заметно. Преподобные Матери чертовски чувствительны. Айдахо смотрел ей в лицо, не осмеливаясь говорить, но зная, что даже такое молчание говорит слишком о многом.
— Мы полагаем, что ты помнишь больше, чем выпадает на долю простому голе за его одну жизнь, — начала Одрейд и, когда Дункан ничего не ответил, продолжила: — Признайся, Дункан! Ты Ментат?
По тому, как были сказаны эти слова, в которых было столько же вопроса, сколько и обвинения, он понял, его маскировке пришел конец. Мысль эта принесла почти облегчение.
— Что если так?
— Выращивая тебя, Тлейлаксу смешали клетки больше чем одной голы Айдахо.
Гола Айдахо. Он отказывался думать о себе настолько абстрактно. — Почему Лего стал внезапно для вас так важен? — такая реакция неизбежно воспримется как признание.
— Наш червь превратился в песчаную форель.
— Они растут и размножаются?
— Судя по всему, да.
— Если вы не заключите их в контейнеры или не уничтожите их. Дом Ордена вскоре превратится во вторую Дюну.
— Ты вычислил это, не правда ли?
— Лито и я, вместе.
— Так ты помнишь много жизней. Увлекательно. В чем-то это делает тебя похожим на нас.
Какая непоколебимость в ее взгляде!
— Думаю, совершенно другим. Во что бы то ни стало нужно сбить ее со следа!
— К тебе вернулись воспоминания во время первой встречи с Мурбеллой? Кто додумался до этого? Луцилла? Она была там, могла догадаться, а потом поделиться своими подозрениями с Сестрами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72