— Зовите меня просто мистер Граймс, — промямлил он.
— Как поживаете, мистер Граймс? — любезно осведомилась Элла — Что случилось?
— Обычная проверка, — ответил Граймс и зарделся, вспомнив, что минуту назад я говорил то же самое.
— Они ищут парня по имени Кэнтел, — сообщил я Элле и взглянул на Граймса. — Хотя его здесь нет, и вы, ребята, попусту тратите время, которое могли бы употребить на поиск в других местах.
— Мы не единственные, кто его ищет, — сказал Граймс.
— А зачем он вам нужен? — спросила Элла.
— Они думают, что он кого-то убил, — ответил я.
В гостиную вошли двое легавых, взглянули на Граймса и покачали головами. Легавые никогда не общаются друг с другом посредством речи. Они только кивают, качают головой, размахивают руками или свистят. Сегодняшний образчик языка знаков свидетельствовал о том, что ни один из двух легавых не догадался заглянуть в полку под музыкальным центром, и мне еще рано собираться в кутузку. И как только полицейские отправятся восвояси, мне надо будет собираться в Новую Англию, которая все же лучше, чем тюрьма.
Граймс отвлекся, и это помогло ему справиться с растерянностью. Он тяжело поднялся и злобно зыркнул на меня.
— Жаль, что ты ему не поверил, — сказал он. — Жаль, что не спрятал его у себя, а то бы я сейчас отвез в город вас обоих.
— Мистер Граймс, — заявил я, вставая, — знай я, что Билли-Билли говорит правду насчет подставки, мокрого дела и всего прочего, я тотчас вызвал бы полицию. Ведь по городу ходит опасный убийца.
— Верно, — ответил Граймс. — И его зовут Кэнтел. Если он вернется, возможно, тебе стоит позвонить мне.
— Вы намерены устроить засаду у меня под дверью?
— Возможно.
— А как насчет дорожки на задворках?
— Может, и там тоже.
— Если он вернется, — сказал я преисполненным добропорядочности тоном,
— я немедленно позвоню вам. Я — законопослушный гражданин.
— То-то и плохо, что гражданин, — с кислым видом изрек Граймс. — Иначе мы могли бы отправить тебя в места не столь отдаленные.
Я усмехнулся.
— Ну, вы шутник, мистер Граймс.
— От такого же слышу. — Он нахлобучил шляпу и повернулся к двери. Двое легавых поплелись следом, а я замкнул шествие. Когда я сказал этим бугаям: «Пока», Граймс проворчал что-то не очень понятное, и я закрыл за ними дверь.
Элла уже прикурила две сигареты и протянула одну мне.
— Что теперь, Клей? — спросила она.
— Теперь я отправляюсь в Новую Англию.
— Это обязательно?
— Жаль, но у меня нет выбора, дорогая.
— Клей, он правда кого-то убил?
— Сомневаюсь. Гораздо вероятнее, что его подставили.
Элла подошла к софе и села, поджав под себя ноги. У нее был встревоженный вид.
— Клей, — сказала она, глядя на меня серьезными глазами, — ты ведь убивал людей, не правда ли?
— Дорогая…
— Устраивал им несчастные случаи, как ты только что сказал, беседуя по телефону.
— Дорогая, у меня нет времени…
— И этому… как там его зовут? Ты устроил бы ему несчастный случай, если бы твой хозяин велел тебе так сделать? Правда?
— Дорогая, давай поговорим об этом, когда я вернусь. Сейчас у меня нет времени.
Это была правда. Но это была и отговорка. Мне не нравилось то, как Элла смотрела на меня, не нравились ее вопросы. Я не хотел терять Эллу. Впервые за девять лет я встретил женщину, которую не хотел бы потерять. Я проклял Билли-Билли, который, можно сказать, заставил меня взять халтурку на дом.
— Мне пора, — сказал я. — Поговорим после моего возвращения, ладно?
— Хорошо, Клей, — ответила она.
Я хотел сказать еще что-нибудь, но времени уже не было. Оставив Эллу в гостиной, я опрометью кинулся к себе в комнату за Билли-Билли. Я знал, как вывести его из дома. Вверх по пожарной лестнице, через несколько крыш, потом
— по другой пожарной лестнице вниз. Затем — через окно на третий ярус гаража, в котором я держу свой «мерседес». Раз или два я уже проходил этим маршрутом. Это было, когда меня поджидали у дверей люди, с которыми я вовсе не хотел встречаться.
Я вошел в свою комнату, отодвинул скользящую дверь и вытаращил глаза, увидев пустой угол. Билли-Билли не было. Я тупо оглядел комнату, пытаясь сообразить, куда он мог подеваться, и тут мой взор уперся в окно возле пожарной лестницы. Оно было закрыто. Но ведь я оставлял щелку шириной в пару дюймов. Должно быть. Билли-Билли слышал, как мы разговаривали в гостиной, понял, что легавые хотят обыскать квартиру, и смылся по пожарной лестнице, прикрыв за собой окно, дабы им не пришло в голову выглянуть наружу.
Я подошел к окну, распахнул его и высунул голову. У меня в квартире есть кондиционер, но августовский воздух снаружи был жарок и душен; казалось, я сунул голову в тюк хлопчатника. Посмотрев сначала вверх, потом вниз, а после этого — по сторонам, я не увидел Билли-Билли. Должно быть, этот жулик обезумел от страха, сбежал, и оставалось лишь гадать, где он теперь.
Чудесная спокойная ночь была окончательно испорчена. Я с проклятиями захлопнул окно и, ругаясь, отправился в спальню. Элла уже была там и опять лежала в постели, подоткнув под спину подушки.
— Ну, что на этот раз? — спросила она.
— Он исчез, — ответил я. — Придется опять звонить Эду.
Я позвонил. Мне ответил Тони Борода, и мы немного помычали друг на друга. Потом трубку взял Эд, и я рассказал ему, что случилось.
— Что ж, ладно, — рассудил Эд. — Ты должен его найти. Отыщи его и спрячь куда-нибудь. Совещание начнется в девять утра в кабинете Клэнси Маршалла. Найди Билли-Билли, запихни в какое-нибудь убежище и приходи к девяти. А после совещания повезешь его к Бабусе.
— Он перепуган, Эд, — сказал я. — Бог знает, куда он теперь побежит.
— Куда-то ведь ему надо бежать. Ты его знаешь, знаком с его знакомыми. Он пойдет к кому-нибудь из них. Найди его. А в девять будь у Клэнси.
— Хорошо, Эд. — ответил я, положил трубку и поморщился, взглянув на Эллу. — Придется отправиться на поиски этого воришки. Так что ложись и спи. Сегодня не наша ночь.
— Тебе уже пора в путь? — спросила Элла. — Или ты можешь посидеть еще несколько минут?
На ее лице больше не было выражения тревоги, Элла улыбалась мне, давая понять, что все в порядке.
— Наверное, особой спешки нет, — сказал я, думая о том, что задержка может заставить дежуривших снаружи полицейских утратить бдительность.
— Прекрасно.
Я ушел из дома через полчаса.
2
За стенами моего жилища лежал город, страдающий зловонной отрыжкой. Воздух был влажным и горячим, поэтому приходилось прилагать особенные усилия, чтобы дышать.
Я подумал о Граймсе и решил, что, возможно, он поставил на противоположной стороне улицы своих мальчиков и теперь они ждут, когда я отведу их к Билли-Билли Кэнтелу. Я оказался единственным пешеходом на тротуарах, почти все окна в домах через дорогу были темны, свет горел только у двух-трех филинов-полуночников на верхних этажах. Вдоль тротуаров стояли машины, но спустя четыре с небольшим часа их тут не будет, поскольку в восемь утра вступит в силу запрет на стоянку. При свете дня не было бы видно, что все эти машины выкрашены в два-три цвета: пастельный, розовый и голубой с оттенками, как в любых детских яслях. Но сейчас, в темноте и духоте, в четвертом часу пополуночи, машины казались черными. Даже хром их молдингов выглядел весьма тускло.
Слева от меня, чуть поодаль, торчал фонарь; еще один виднелся справа, через дорогу. Вероятно, ребята Граймса сидят в одной из машин, припаркованных прямо напротив, в тени, куда не доставал ни один из этих фонарей.
Моя улица — одна из западных восьмидесятых, тут одностороннее движение в восточном направлении. Гараж, в котором я держу свой «мерседес», расположен на западном краю квартала, и попасть в него можно как с моей улицы, так и с проспекта Колумба. Если какой-нибудь легавый захочет увязаться за мной и если он стоит посреди квартала лицом к центральному парку, а я выеду на проспект Колумба и покачу к центру, легавому этому придется объехать весь квартал, чтобы добраться до того места, откуда и стартовал. Значит, уйти от соглядатаев будет не очень трудно.
Я побрел к гаражу. С первого же шага меня прошиб пот. Я чувствовал, как на лбу набухают капли испарины, готовые вот-вот побежать вниз, миновать преграждающие путь брови и добраться до глаз. Я был в пиджаке цвета мокрого асфальта, и белая сорочка под ним уже промокла насквозь и липла к телу, а галстук сжимал шею как горячая веревочная петля. Было слишком жарко и душно, чтобы шевелиться самому, да еще шевелить мозгами, не говоря уже о том, чтобы покинуть квартиру с кондиционером и обшаривать Нью-Йорк в поисках жалкого обормота, имеющего «друзей».
Мимо проехало оранжевое такси с желтым огнем на крыше, похожее на громадную зубастую рыбину с широкой пастью, ищущую добычу в водорослях на дне океана. Мысль о рыбе принесла приятную прохладу, и я с минуту помусолил ее, но потом взглянул на таксиста, и прохладе пришел конец. Парню за рулем было вдвое жарче, чем мне, и моя рубаха, будто проникнувшись сочувствием к нему, плотнее прилегла к моей спине.
Я вошел в сторожку гаража, где мальчишка-пуэрториканец, работавший ночами, сидел за столом с комиксом в руках. Он улыбнулся, кивнул мне и, ни слова не говоря, побежал за моей машиной.
В жаркой комнате горел яркий желтый свет. Парень оставил на столе раскрытый комикс, и я пролистал его, пока ждал возвращения ночного сторожа, все надписи в рамках были сделаны по-испански, но чтобы читать комикс, нет надобности учиться грамоте. Кажется, один издатель комиксов когда-то сказал: «Мы приспосабливаемся к обществу неграмотных». Я переворачивал страницы, разглядывал картинки и ждал свой «мерседес».
Машина с урчанием скатилась с пандуса, и радостный мальчуган вылез из-за руля. То, что ни одна из машин в этом гараже не принадлежала ему, не имело для него никакого значения. Пока парень имел возможность ездить на них вверх и вниз по пандусам, он был счастлив. Много ли пуэрториканских мальчишек могут посидеть за рулем «мерседес-бенц-190»?
Выбравшись из машины, он подержал для меня дверцу и с улыбкой объявил:
— Все в порядке, сэр.
— Спасибо. — Я сел за руль, и парень захлопнул дверцу.
— Поздновато, — заметил он, разглядывая меня через открытое боковое окошко. — Уезжаете из города?
— Нет, — ответил я, — скоро вернусь.
— Хорошо.
Мы обменялись улыбками, и я вырулил на проспект Колумба. Я знал, что пуэрториканский мальчишка тушуется передо мной. Так же, как и швейцар моего многоквартирного дома. Я одеваюсь и выгляжу как молодой идущий в гору чиновник: тридцать два года, рост шесть футов один дюйм, короткие каштановые волосы, лицо квадратное, но одухотворенное, как у человека с высшим образованием. Таких полно на Мэдисон-авеню.
Но я, в отличие от других, не работаю днем. Иногда на пару недель уезжаю из города, иногда целыми днями сижу дома. Я прихожу и ухожу по расписанию, в котором и сам никак не разберусь, а кроме того, раз или два в дом заглядывали легавые и расспрашивали обо мне. Швейцар ни словом не обмолвился в разговорах со мной, но мальчишка-пуэрториканец время от времени норовит высосать из меня мелочишку. Правда, ненавязчиво. Благодаря этому нам было о чем поговорить, пока мы передавали с рук на руки мою машину.
Ну, ладно. Проехав квартал по проспекту Колумба, я свернул направо, к Уэст-Энд-авеню, и поехал к центру города. По пути я зорко поглядывал в зеркало заднего обзора и, когда увидел, что машина, ехавшая позади меня по проспекту Колумба, попрежнему тащится за мной по Уэст-Энд-авеню, мне стало ясно, что избавиться от легавых все-таки не удалось. Должно быть, меня пасли двое и на двух машинах с рациями или чем-то в этом роде.
Впрочем, это могла быть простая случайность, и я решил проверить. Свернув налево на следующем перекрестке, я покатил обратно к проспекту Колумба, где повернул направо и еще раз направо, на примыкающую улицу. Сукин сын по-прежнему висел у меня на хвосте, отстав на полквартала, я выехал на Уэст-Энд-авеню, свернул направо и покатил вперед, высматривая, не загорится ли по курсу красный светофор.
Наконец это случилось, и я остановился довольно далеко от перекрестка. Впереди мелькали огни проезжавших такси, но в непосредственной близости не было ни одной машины, кроме моего «мерседеса» и черного «шевроле» пятьдесят третьего года выпуска, на котором ехал мой преследователь. Марка машины говорила о многом. У полицейских всегда так. В Америке, должно быть, миллионов двадцать машин; десять миллионов выглядят как японские пластмассовые игрушки: розовые, желтые, покрытые серебрянкой. Что же делает легавый, чтобы не привлекать внимания? Садится за руль черного «шевроле». Если Эду Ганолезе противостоят такие люди, остается лишь удивляться, почему он еще не прибрал к рукам всю страну.
Похоже, следивший за мной легавый был еще большей посредственностью, чем остальные: вместо того, чтобы затормозить сбоку от меня, в соседнем ряду, как сделал бы любой нормальный лихач, имеющий водительское удостоверение, легавый остановился позади меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25