Красная ковровая дорожка, которой были покрыты ступени, также незаметно сужалась, подчеркивая иллюзию. Снизу же складывалось впечатление, будто Владимир, поднимаясь к Императору, сам увеличивается в размерах, все с большей легкостью преодолевая ступени. Вот уже Володя оставил позади ступеньки, на которые ему приходилось залезать, закидывая на них ногу; выше ему стало по силам подыматься по ступеням так, как это вообще-то и положено - шаг за шагом. Император, облаченный в одежду, сделанную, вероятно, из чистого золота, как и трон, безо всякого интереса или сочувствия, как и подобает божеству, взирал на усилия Володи, по его требованию восходившего по ступеням к самому седалищу анданорского самодержца.
Внезапно Володя ощутил запах паленой резины - он мгновенно сопоставил его с неожиданным теплом, жаром почти в стопах. Взглянув под ноги, Володя увидел, что его тюремная обувь, более всего напоминавшая земные кеды, плавилась резиной подошв на раскаленной докрасна материи ковровой дорожки, с тихим писком испуская, под напором, маленькие клубы зловонного дыма. Владимир, которому оставалось всего пять ступеней до самого трона, отпрянул, поняв, что еще пара секунд - и жариться на противне коврового покрытия будет уже не обувь его, но стопы. Император, судя по всему, был нисколько не озабочен и не обрадован Володиными проблемами - он безучастно взирал на копошившегося у его ног смертного, которому - и это естественно - так и не удалось подняться до божественных высот самого Императора. Володя развернулся, чтобы спуститься на пару ступенек - он понял, что раскаленной дорожка была только в непосредственной близости от Императора, - и, поспешно спускаясь, невольно поразился, как перспектива разновеликих ступеней смотрелась отсюда, свысока. При взгляде сверху тоже складывалось впечатление, что все ступени одинаковы, но высота трона по этой причине не воспринималась столь большой, как была в действительности, а вот духовенство, ростом вровень с краем нижней ступени, воспринималось делегацией не карликов даже, но гномов. Володя чуть не упал - резина подошвы его левого ботинка, застывая, приплавилась к уже не горячей в безопасном отдалении от Императора ковровой дорожке, и он, с трудом отодрав ее, чуть не свергся вниз. Владимиру было отвратительно, что он невольно сделался словно бы актером в постановке про Икара, дерзнувшего подняться к Солнцу, но опалившего себе крылья. Снизу-то священникам не было видно дыма, они не ощущали запаха паленой резины - смотрелось все, должно быть, так, смекнул Владимир, словно он отшарахнулся от Императора, сраженный его божественным величием, рядом с которым смертный находиться не вправе.
Он обернулся и поднял взгляд на Императора, уже безучастно глядевшего ему в глаза.
- Ну, что? - спросил Император, словно Володя проделал весь этот унизительный и тяжелый физически путь и возможный-то лишь для человека в неплохой спортивной форме не по его приказу, а по своей инициативе.
Владимир не нашелся, что сказать, и, смутившись, молчал. Император сидел метрах в четырех, вперед и вверх от Володи, изваянием из плоти и золота - руки на поручнях, ни один мускул лица не дрогнет.
“Это всего лишь человек”, - давно уже мысленно твердил себе Владимир, словно молитву. Но верилось в это не слишком - столь великолепно поставлены были спецэффекты.
Наконец, он соизволил разомкнуть уста и промолвил, причем Володя услышал звук его голоса как бы со всех сторон:
- Твои жрецы ведут себя дерзко, Владимир. Они оскорбили нашего верховного жреца, Ктора, отказавшись поклониться богам Анданора.
“Как у Гудвина в Изумрудном городе”, - вспомнилась вдруг Володе история мошенника из страны Оз, тоже гораздого на спецэффекты. Это короткое сопоставление как-то сразу уменьшило благоговейный трепет и позволило Владимиру чувствовать себя более раскованно. “Я Гудвин, великий и ужасный... Я везде...”
- Если бы они поклонились вашим богам, - спокойно парировал Володя почти не сбивающимся голосом, - то наш Господь не послушался бы их молитв.
- Вот как? - удивленно заметил Император и надолго затих.
Наконец, он вновь подал голос, словно весь трон говорил. Впрочем, сейчас речь Императора звучала куда как более буднично и деловито:
- Как ты и рекомендовал, мы собрали жрецов из всех земных православных патриархатов, по три от каждого, а от Московского - двенадцать архиереев и тридцать священников. Увы, Патриарха Московского нам найти не удалось - его то ли похитило, то ли укрыло у себя земное Сопротивление. Как думаешь, без него они справятся с эпидемией?
- Думаю, да, - ответил окончательно взявший себя в руки Владимир.
- Ты знаешь кого-нибудь из них? - спросил Император, взглядом указывая Владимиру на священников.
Володя обернулся и обвел пристальным взглядом батюшек - ведь среди епископов у него знакомых не было. Владимир надеялся встретить среди священников тех, кто был ему известен; составляя список, Володя указал в нем в первую очередь духовенство из тех церквей, куда он в свое время ходил на исповедь и службы. Впрочем, он хорошо понимал, что одни церкви были теперь закрыты, в других Патриархия сменила духовенство - оккупация делала свое дело. Взгляд Володи замер, коснувшись лица старенького священника в золотистом облачении - это был тот самый батюшка, которому он исповедался в убийстве анданорца, из храма у метро “Сокол”.
- Да, - ответил Володя.
- Хорошо, - сказал Император. - Которого из них?
Володя подумал, как бы ему объяснить повелителю Анданора, кого именно, как тот неожиданно облегчил Володину задачу, но сделал это способом, не принесшим Володе радости. Император приподнял кисть левой руки над золотым поручнем, и Володя с замиранием сердца увидел, как из бирюзового на вид перстня на указательном пальце в сторону священников стрельнул узкий голубой лучик, как из лазерного пистолета. Заметив ужас в глазах Владимира, Император усмехнулся:
- Это просто указка.
Духовные мужи у подножия трона, не двигаясь с места, следили глазами за приближающейся к ним голубоватой линией луча, одинаково яркого на всем своем протяжении. По всему было видно, что они готовы были принять смерть достойно и без суеты. Батюшка в черной монашеской рясе замер, когда яркое световое пятно крупным сапфиром скользнуло по его ногам и застыло на груди. Однако он не почувствовал ни боли, ни жжения - рука владыки Анданора сейчас несла лишь свет и ровное тепло, подобное солнечному.
- Правее, - сказал Володя Императору.
Священники внизу не слышали ничего из их разговоров. Большинство из них мысленно обращались сейчас к Богу, чтобы он уберег их от внезапной смерти или же помог принять ее достойно.
Луч тем временем скользнул по парадному одеянию высокого, моложавого епископа в облачении небесных тонов. Но и там он задержался недолго. Уже с третьей попытки свет императорской указки замер на знакомом Володе седеньком невысоком батюшке, имени которого Владимир даже не знал.
* * *
Спускаясь по ступеням, Володя видел, как всех священнослужителей, кроме батюшки, на котором Владимир остановил выбор Императора, штурмовики с возможной почтительностью увели из тронного зала. Священник, облаченный в красное с золотым узором одеяние, улыбнулся Владимиру с такой непринужденностью, будто стоял сейчас не в тронном зале, в присутствии, быть может, самого могущественного правителя во Вселенной, а в своем храме.
Император велел Володе ввести батюшку в курс дела, чтобы тот, в свою очередь, сообщил пожелание владыки Анданора прочим служителям Бога землян. Он сказал, чтобы Владимир передал через знакомого священника, что те из них, кто откажется участвовать в церемонии, будут казнены.
Владимир подошел к батюшке, протянув ему свои сложенные вместе - правая поверх левой - ладони для благословения. Тот тепло благословил Владимира, и Володя как-то вдруг выпал из помпезного великолепия тронного зала.
- Пути Господни неисповедимы, - с улыбкой сказал священник.
Владимир кивнул.
- Батюшка, я до сих пор вашего имени не знаю.
- А мое имя просто запомнить, - ответил священник. - Тебя же Володенькой зовут?
- Да, - откликнулся Владимир, удивившись цепкости его памяти.
- Ну а я, стало быть, отец Владимир буду. Тезки мы с тобой, вот я тебя и запомнил сразу. Все думал, когда же ты ко мне опять исповедаться придешь, забыл, думаю, старика.
Священник помолчал секундочку и с хитринкой добавил:
- А ты вон как вспомнил - в гости позвал, да как еще и куда!
Володя смутился немного от такого поворота их беседы и сказал:
- Отец Владимир, тут очень серьезные дела намечаются.
И Володя кратко, минут за десять, изложил батюшке свою историю, не забыв упомянуть и про коварство Зубцова, и про Лею, и про эпидемию.
Священник слушал, не перебивая, лишь пару раз задав уточняющие вопросы. Он подбадривал Владимира взглядом своих добрых лучистых глаз, по-старчески небесно-голубых, да изредка кивал седой головой по ходу повествования.
Когда Володя дошел до своего заточения в одиночной камере, священник переспросил:
- И крестик нательный забрали, говоришь?
- Да, - ответил Володя.
- На вот, надень, - сказал батюшка и протянул Владимиру невесть откуда взявшийся у него дешевенький алюминиевый крест на веревочке.
Володя воровато оглянулся на Императора, изваянием возвышавшегося на монументальном троне, и надел.
- Да ты не боись, не боись, - подбодрил священник. - Меня десять раз обыскивали, знают, что у меня ничего опасного и даже острого нет. Тигров здешних не испугался и теперь не бойся. Когда сам Господь за тебя, кто может быть против тебя?
Батюшка улыбнулся, подумал немного и добавил:
- И что, много их тут от мора земного перемерло?
Владимир задумался чуток и ответил:
- Точно не знаю, пока в тюрьме сидел, но на тысячи счет идет, это точно. Но тех, что остались, тоже довольно будет, чтобы Землю хоксировать.
Володя успел уже рассказать батюшке про удручающее зрелище, которое представляет собой человек после хокса, и про то, что сделали на его глазах с цветущим Силлуром.
И отец Владимир, приподняв реденькие брови, задумался на минутку, а потом промолвил:
- Ну а мы, Володенька, пока сюда добирались, тоже многое передумали, кому мы понадобились да зачем. Нам настрого наказали взять с собою все, что может понадобиться для богослужений, понимаешь... И при параде, стало быть, явиться, и во всеоружии. Ну что же, Володенька, если так все, то время дорого - может, и много я на себя возьму, да думаю, что не ошибусь. Скажи этому, Императору - состоится молебен. Чего бы они тут ни творили, а все живые души, да и болезнь эта больно уж гнилая, если упросим Бога исцелить их - все добро будет. Я уж про то не говорю, что иначе они с Землею сделают. А сделают ли, Володенька? - спросил священник с нотками даже недоверия в голосе.
- Сделают, батюшка, - обреченно выдохнул Владимир.
- Да ты не сердись на меня, что я тебя переспрашиваю. Мне ж тоже верить надо, что сделают, - пояснил батюшка. - Мне ж сейчас со всеми объясняться предстоит, с отцами да владыками. Собрание-то - ох какое представительное тут получилося.
И добавил после паузы:
- Эти-то, знаешь, не неволили. Кто там на здоровье или еще на что сослался, тех силком не тащили. Ну, кто по смелости полетел, а я по старости - чего мне терять, да священника просто так не зовут. Если в облачении да во всеоружии зовут - нужен, значит. Ну, а негр там, анданорец или китаец - все душа живая, образ Божий. Так что будет молебен, Володенька, будет. Так правителю и скажи.
Володя задумался на мгновение, а потом вдруг сказал то, что точило его душу все эти долгие дни заточения, как древоточец сердцевину дерева:
- Отец Владимир... Нам с Леей, вернее всего, при любом раскладе не жить... А она некрещеная... Вы там помолитесь как-нибудь, чтобы у нее все хорошо было...
Володя смешался на секунду и с тоской посмотрел в глаза священнику:
- Ведь тут и епископы с вами, может быть, придумаете что-нибудь...
Отец Владимир крепко сжал Володину ладонь и печально сказал:
- Помолимся, конечно... Как там в посланиях апостола Павла - жена язычница может быть спасена, если муж христианин. Так что наклони головушку твою, Володенька, дай, я хоть тебе грехи твои отпущу, думаю, жене твоей это тоже сильно поможет, так легче душам вашим лететь будет, если придется. Да и заранее нечего себя хоронить - один Господь знает, кому и когда помирать придется.
Володя услышал в голосе священника слезный надрыв и даже рад был, что не должен теперь смотреть батюшке в лицо - ему слишком пронзительно было бы сейчас увидеть там настоящие, полновесные слезы, которые тяжелыми озерами наверняка стояли в его глазах.
Впрочем, священник быстро взял себя в руки, еще читая разрешительную молитву, голос его окреп и стал звучать, как прежде. Отпустив грехи, батюшка вновь благословил Володю и, троекратно, по-православному, расцеловавшись в щечку, поздравил его с пра уником.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67