— Кажется, вы сказали, что разговор неофициальный?
— Угу.
— Тогда опять-таки неофициально, сержант, идите, вы в…
Я встал, пересек унылый вестибюль и вошел в еще более унылую столовую. Там я выпил чашку скверного кофе, покурил и просмотрел местную газетенку. Фотография семи кретинского вида юнцов, стоявших с мокрыми глазами над остатками своих «хонд», доставила мне немало удовольствия. Часов в десять я вышел из отеля, направился в единственный в городе цветочный магазин, купил там букет красных роз и зашагал к городской больнице. Иногда встречные улыбались мне, и я отвечал им улыбкой. После долгого ожидания меня наконец пропустили к Дженни. Она выглядела бледной, ее длинные волосы, заплетенные в косы, лежали по обе стороны плеч. Сестра засуетилась с вазой для цветов, а потом вышла. Пока она возилась, я смотрел на Дженни, чувствуя себя великаном.
Она не знала, что я отомстил за нее. Я не только разделался со Страшилой, но теперь еще и спешил его семерых дружков-кретинов. Остаться без мотоциклов было для них равносильно кастрации.
— Привет, Дженни, как дела? — воскликнул я.
Она печально улыбнулась:
— Я не ожидала увидеть вас. Я думала, что после тех слов, которые я вам сказала, между нами все кончено.
Я пододвинул стул и сел.
— Так просто вы от меня не избавитесь. Забудем все. Как вы себя чувствуете?
— Я не могу ничего забыть. Зря я вам сказала, что вам непонятна доброта. Я рассердилась, а некоторые женщины, как мне кажется, в сердцах говорят не то, что думают на самом деле. Спасибо за розы. Они такие чудесные.
Интересно, что бы она подумала, узнав о семи сожженных «хондах»?
— Хватит об этом, — сказал я. — Вы не сказали мне, как вы себя чувствуете. Она состроила гримаску:
— О, нормально. Врач говорит, что я встану через три или четыре недели.
— Ту проволоку натянули для меня. Мне очень жаль, что вы наткнулись на нее.
Наступила долгая пауза, в течение которой мы смотрели друг на друга.
— Ларри, если у вас есть желание, вы могли бы оказать мне услугу, — сказала она. — Насчет офиса вам незачем беспокоиться, об этом позаботились, из муниципалитета прислали замену, но тут есть одно дело особого рода. Вы не согласитесь заняться им вместо меня?
Дело особого рода! Мне бы сказать ей, что я покончил с этой опекунской лавочкой, что это занятие не для меня, а для одних дураков, но меня подталкивала судьба.
— Конечно. Что за дело?
— Завтра из тюрьмы в одиннадцать освобождают одну женщину. Я навещала ее. И дала ей обещание… — На секунду умолкнув, Дженни посмотрела мне в глаза. — Надеюсь, вы понимаете, Ларри, что для человека, сидящего в тюрьме, обещание очень много значит. Я обещала встретить ее, когда ее выпустят, и отвезти домой. Она пробыла в тюрьме четыре года. Это будет ее первая встреча со свободой, и я просто не хочу разочаровывать ее. Если меня там не окажется, если никто не будет ее ждать, это может свести на нет все труды, которые я на нее положила. Не согласитесь ли вы встретить ее, объяснить, что со мной случилось и почему я не смогла прийти, быть с ней поласковее и отвезти домой?
"Господи, — подумал я, — как можно быть такой простодушной!» Женщина, которая провела за решеткой в суровых тюремных условиях четыре года, наверняка должна быть тверже стали. Как и все прочие отиравшиеся вокруг Дженни попрошайки, эта женщина втирала ей очки, но, поскольку из-за меня Дженни сломала лодыжку, запястье и ключицу, я решил ублажить ее.
— Это не проблема, Дженни. Конечно, я встречу ее.
Она одарила меня своей теплой, дружеской улыбкой:
— Спасибо, Ларри. Вы сделаете доброе дело.
— Как я ее узнаю?
— Ее одну освобождают в одиннадцать часов. У нее рыжие волосы.
— Тогда это просто. За что ее посадили? Или мне не следует спрашивать?
— Нет, не следует, разве это имеет какое-то значение? Она отсидела свой срок.
— Да. И куда мне ее везти?
— У нее дом неподалеку от шоссе номер три. Там живет ее брат. Она покажет вам дорогу.
Появилась беспокойная медсестра и заявила, что Дженни нужно отдыхать. Вероятно, она была права. Дженни выглядела обессиленной.
— Ни о чем не беспокойтесь. — Я встал. — В одиннадцать часов я буду на месте. Вы не сказали, как ее зовут.
— Рея Морган.
— Порядок. Я навещу вас завтра после обеда и расскажу, как все прошло.
Сестра погнала меня из палаты. Удаляясь от больницы, я думал, что у меня осталась свободной большая часть дня, которую нечем заполнить. Я еще не знал тогда, что завтра встреча в одиннадцать с Реей Морган изменит все.
* * *
В четыре минуты двенадцатого решетка, загораживающая вход во Флоридский исправительный дом для женщин, распахнулась, и Рея Морган вышла на бледный солнечный свет, пробивавшийся сквозь смог и цементную пыль. Я сидел в отремонтированном «бьюике» уже минут двадцать и, увидев ее, щелчком отбросил сигарету, вылез из машины и подошел к ней. Трудно описать эту женщину словами, могу только сказать, что она была высокой, стройной, с густыми волосами цвета спелого каштана, одетая в поношенный серый плащ, темно-синие брюки и запыленные, стоптанные туфли. Женщины бывают красивые, хорошенькие и привлекательные, но Рея Морган не подходила ни под одну из этих категорий. Она была Рея Морган, единственная в своем роде. У нее были хорошие черты лица, хорошая фигура, длинные ноги и прямые плечи. Но самое большое впечатление производили ее необыкновенные темно-зеленые глаза. Большие глаза смотрели на мир с подозрением, с циничной насмешкой и обнаженной сексуальностью. Эта женщина познала все. Когда наши взгляды встретились, у меня появилось чувство, что она на несколько лет старше меня и опытнее.
— Я Ларри Карр, — представился я. — Дженни в больнице. С ней произошел несчастный случай. Она попросила меня заменить ее.
Она взглянула на меня. Ее глаза раздели меня и ощупали мое тело. Ничего подобного я не испытывал раньше и реагировал на ее медленный изучающий взгляд так, как реагировал бы любой мужчина.
— Ладно. — Она посмотрела на «бьюик». — Двинули отсюда. Дайте сигарету.
У нее был низкий, хрипловатый голос, такой же бесстрастный, как и ее глаза. Протягивая пачку сигарет, я поинтересовался:
— Разве вы не спросите, насколько серьезно пострадала Дженни?
— Дайте прикурить.
Когда я подносил огонь к ее сигарете, во мне закипел гнев.
— Вы слышали, что я сказал? Она втянула дым в легкие и медленно выпустила его из тонких ноздрей и жесткого рта.
— И что с ней?
Равнодушие, звучавшее в ее голосе, продемонстрировало мне лучше всяких слов, какая Дженни простофиля.
— Сломана лодыжка, сломано запястье и перебита ключица, — ответил я. Она сделала еще одну затяжку.
— Так и будем тут торчать? Я хочу домой. Ведь вас для того и прислали, чтобы отвезти меня?
Она обошла меня и, подойдя к «бьюику», открыла правую дверцу, проскользнула в машину и захлопнула ее. Меня охватила холодная ярость. Я рывком распахнул дверцу.
— А ну вылезай, сука! — заорал я. — Можешь идти пешком! Я тебе не фраер вроде Дженни! Вылезай, или я тебя выкину!
Она еще раз затянулась сигаретой, разглядывая меня.
— Я и не считаю тебя фраером. Не бурчи кишками. Я заплачу. Отвези меня домой, а я заплачу за проезд.
Мы посмотрели друг на друга. И тут мной овладела та же жажда секса, что и прошлым вечером. Я едва сдерживал желание вытащить ее из машины и разложить прямо на грязной, запыленной цементом дороге. Теперь ее глаза казались мне зелеными омутами обещания. Я захлопнул дверцу, обошел машину и сел за руль. Машина помчалась по шоссе номер три. Когда я ждал на перекрестке удобного момента, чтобы пристроиться к потоку транспорта, она спросила:
— Как тебя угораздило связаться с этой дурочкой? Говоришь ты вроде на моем языке.
— Сиди и помалкивай. Чем больше я слушаю тебя, тем меньше ты мне нравишься. Она рассмеялась:
— Даешь! А ты штучка, парень! Она небрежно опустила любопытные пальцы на мое бедро. Я отбросил ее руку.
— Заткнись и сиди смирно, а то пойдешь пешком! — рявкнул я.
— Ладно. Дай еще сигарету.
Я кинул ей пачку и вырулил на шоссе. Через пять минут быстрой езды мы проехали мимо ресторана «Плаза».
— А он все еще тут, — заметила она. И вдруг я вспомнил, что эта женщина провела четыре года за решеткой. Эта мысль встряхнула меня. Я отпустил педаль газа.
— Куда везти? — спросил я, не глядя на нее.
— Еще миля, а там первый дорожный знак слева.
Следуя ее указаниям, через милю я свернул с шоссе на немощеную дорогу. Время от времени я посматривал на нее. Она сидела, отодвинувшись от меня, покуривая и глядя в ветровое стекло. В профиль ее лицо казалось высеченным из мрамора: такое же холодное и жесткое. Я думал о ее словах: «Я заплачу за проезд». Вкладывала ли она в них тот же смысл, который придал им я? Вожделение окатывало меня волнами горячей крови. Я не мог припомнить, чтобы когда-либо испытывал такое неистовое желание, и это потрясло меня.
— Далеко еще? — спросил я осипшим голосом.
— Повернешь налево в конце дороги, и мы на месте, — ответила она.
Она выбросила окурок в открытое окно. Я проехал еще милю и повернул налево. Впереди показалась узкая дорожка, и я замедлил ход. В конце дорожки стоял одноэтажный дощатый дом с верандой — заброшенный, ветхий, убогий.
— Это твой дом?
— Он самый.
Я затормозил, рассматривая постройку. Мне показалось, что худшего места для жилья не существует. Дом окружали буйные заросли сорняков, некоторые в пять футов высотой. Ограда повалилась и исчезла под сорняками. Несколько железных бочек из-под горючего, пустые консервные банки и клочья бумаги усыпали подходы к дому.
— Трогай! — нетерпеливо сказала она. — Что рот разинул?
— Это в самом деле твой дом? Она закурила еще одну сигарету.
— Здесь жил мой никудышный дурак папаша. Это все, что он нам оставил, — отозвалась она. — Тебе-то какая забота? Не хочешь ехать дальше, могу дойти и так.
— Нам? Кому «нам»?
— Мне и брату.
Она открыла дверцу и выскользнула из машины.
— Пока, мистер Благодетель. Спасибо, что подвез.
Она направилась к дому, быстро и широко шагая по неровной, усыпанной мусором аллее. Я подождал, пока она дойдет до двери, потом запустил мотор, проехал до конца дороги, где она терялась в траве, там остановился и, выйдя из машины, двинулся к дому. Входная дверь была открыта. Я заглянул в тесную прихожую. Слева виднелась дверь в комнату. Я услышал мужской голос:
— Господи! Никак вернулась!
По мне прокатилась волна холодного, горького разочарования. «Я заплачу за проезд» оказалось обманом. Я шагнул вперед, и Рея, услышав меня, обернулась.
— Тебе что-нибудь нужно? — спросила она. Показался мужчина, видимо, брат: высокий, мощного телосложения, с угловатым лицом и с такими же густыми каштановыми волосами и зелеными глазами. Он был одет во что-то напоминающее грязный мешок и замызганные джинсы. На вид он казался несколькими годами моложе ее: двадцать четыре, может быть, меньше.
— Это кто?
— Я Ларри Карр, — представился я, — сотрудник бюро опеки.
Мы уставились друг на друга. Когда он издал короткий глумливый смешок, я немедленно его возненавидел.
— И кто только к тебе не липнет, — сказал он Pee. — То хмыри какие-то, то теперь вот опекун из бюро.
— Ох, заткнись! — огрызнулась она. — Он никого не кусает. Есть какая-нибудь еда в этой вонючей дыре?
Я переводил взгляд с сестры на брата. Они были из чуждого мне мира. Мне вспомнился Парадиз-Сити с его богатыми жирными старухами и их собаками, суетившийся и мельтешивший Сидней, чистая привлекательная, молодежь в несусветных нарядах. И все же эта убогая обстановка имела для меня что-то примечательное.
— Как насчет помыться? — спросил я. — Я угощу вас обоих обедом.
Мужчина отпихнул Рею в сторону и двинулся ко мне:
— По-твоему, мне нужно мыться?
— Конечно, еще бы не нужно! От тебя воняет.
Рея, наблюдавшая со стороны, рассмеялась и встала между нами.
— Это мое, Фел. Не трогай его.
Поверх ее плеча мужчина сверлил меня злобным взглядом сверкающих зеленых глаз. Я ждал его первого движения и чувствовал острое желание ударить его. Наверное, он понял это по выражению моего лица, потому что отвернулся и, пройдя через запущенную грязную комнату, толчком распахнул дверь и исчез за ней.
— Ничего себе возвращение домой, — сказал я. — Хотите угощу обедом?
Она окинула меня изучающим взглядом. Изумрудно-зеленые глаза смотрели с язвительной насмешкой.
— Мама! И приспичило же тебе! — воскликнула она. — Когда ты получишь меня, это обойдется тебе подороже обеда!
Ее слова звучали как вызов и обещание, и я улыбнулся:
— Я буду в отеле «Бендинкс» в любое время. Выйдя из дома, я направился к машине. Рано или поздно, говорил я себе, мы сойдемся. Это будет событие, которого стоит ждать.
Я вернулся в Луисвилл, съел ленч у Луиджи, потом купил кисть винограда и поехал в больницу. Дженни казалась более оживленной. Она бодро улыбнулась, когда я сел на стул возле ее постели.
— Как прошла поездка? — спросила она, поблагодарив за виноград.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
— Угу.
— Тогда опять-таки неофициально, сержант, идите, вы в…
Я встал, пересек унылый вестибюль и вошел в еще более унылую столовую. Там я выпил чашку скверного кофе, покурил и просмотрел местную газетенку. Фотография семи кретинского вида юнцов, стоявших с мокрыми глазами над остатками своих «хонд», доставила мне немало удовольствия. Часов в десять я вышел из отеля, направился в единственный в городе цветочный магазин, купил там букет красных роз и зашагал к городской больнице. Иногда встречные улыбались мне, и я отвечал им улыбкой. После долгого ожидания меня наконец пропустили к Дженни. Она выглядела бледной, ее длинные волосы, заплетенные в косы, лежали по обе стороны плеч. Сестра засуетилась с вазой для цветов, а потом вышла. Пока она возилась, я смотрел на Дженни, чувствуя себя великаном.
Она не знала, что я отомстил за нее. Я не только разделался со Страшилой, но теперь еще и спешил его семерых дружков-кретинов. Остаться без мотоциклов было для них равносильно кастрации.
— Привет, Дженни, как дела? — воскликнул я.
Она печально улыбнулась:
— Я не ожидала увидеть вас. Я думала, что после тех слов, которые я вам сказала, между нами все кончено.
Я пододвинул стул и сел.
— Так просто вы от меня не избавитесь. Забудем все. Как вы себя чувствуете?
— Я не могу ничего забыть. Зря я вам сказала, что вам непонятна доброта. Я рассердилась, а некоторые женщины, как мне кажется, в сердцах говорят не то, что думают на самом деле. Спасибо за розы. Они такие чудесные.
Интересно, что бы она подумала, узнав о семи сожженных «хондах»?
— Хватит об этом, — сказал я. — Вы не сказали мне, как вы себя чувствуете. Она состроила гримаску:
— О, нормально. Врач говорит, что я встану через три или четыре недели.
— Ту проволоку натянули для меня. Мне очень жаль, что вы наткнулись на нее.
Наступила долгая пауза, в течение которой мы смотрели друг на друга.
— Ларри, если у вас есть желание, вы могли бы оказать мне услугу, — сказала она. — Насчет офиса вам незачем беспокоиться, об этом позаботились, из муниципалитета прислали замену, но тут есть одно дело особого рода. Вы не согласитесь заняться им вместо меня?
Дело особого рода! Мне бы сказать ей, что я покончил с этой опекунской лавочкой, что это занятие не для меня, а для одних дураков, но меня подталкивала судьба.
— Конечно. Что за дело?
— Завтра из тюрьмы в одиннадцать освобождают одну женщину. Я навещала ее. И дала ей обещание… — На секунду умолкнув, Дженни посмотрела мне в глаза. — Надеюсь, вы понимаете, Ларри, что для человека, сидящего в тюрьме, обещание очень много значит. Я обещала встретить ее, когда ее выпустят, и отвезти домой. Она пробыла в тюрьме четыре года. Это будет ее первая встреча со свободой, и я просто не хочу разочаровывать ее. Если меня там не окажется, если никто не будет ее ждать, это может свести на нет все труды, которые я на нее положила. Не согласитесь ли вы встретить ее, объяснить, что со мной случилось и почему я не смогла прийти, быть с ней поласковее и отвезти домой?
"Господи, — подумал я, — как можно быть такой простодушной!» Женщина, которая провела за решеткой в суровых тюремных условиях четыре года, наверняка должна быть тверже стали. Как и все прочие отиравшиеся вокруг Дженни попрошайки, эта женщина втирала ей очки, но, поскольку из-за меня Дженни сломала лодыжку, запястье и ключицу, я решил ублажить ее.
— Это не проблема, Дженни. Конечно, я встречу ее.
Она одарила меня своей теплой, дружеской улыбкой:
— Спасибо, Ларри. Вы сделаете доброе дело.
— Как я ее узнаю?
— Ее одну освобождают в одиннадцать часов. У нее рыжие волосы.
— Тогда это просто. За что ее посадили? Или мне не следует спрашивать?
— Нет, не следует, разве это имеет какое-то значение? Она отсидела свой срок.
— Да. И куда мне ее везти?
— У нее дом неподалеку от шоссе номер три. Там живет ее брат. Она покажет вам дорогу.
Появилась беспокойная медсестра и заявила, что Дженни нужно отдыхать. Вероятно, она была права. Дженни выглядела обессиленной.
— Ни о чем не беспокойтесь. — Я встал. — В одиннадцать часов я буду на месте. Вы не сказали, как ее зовут.
— Рея Морган.
— Порядок. Я навещу вас завтра после обеда и расскажу, как все прошло.
Сестра погнала меня из палаты. Удаляясь от больницы, я думал, что у меня осталась свободной большая часть дня, которую нечем заполнить. Я еще не знал тогда, что завтра встреча в одиннадцать с Реей Морган изменит все.
* * *
В четыре минуты двенадцатого решетка, загораживающая вход во Флоридский исправительный дом для женщин, распахнулась, и Рея Морган вышла на бледный солнечный свет, пробивавшийся сквозь смог и цементную пыль. Я сидел в отремонтированном «бьюике» уже минут двадцать и, увидев ее, щелчком отбросил сигарету, вылез из машины и подошел к ней. Трудно описать эту женщину словами, могу только сказать, что она была высокой, стройной, с густыми волосами цвета спелого каштана, одетая в поношенный серый плащ, темно-синие брюки и запыленные, стоптанные туфли. Женщины бывают красивые, хорошенькие и привлекательные, но Рея Морган не подходила ни под одну из этих категорий. Она была Рея Морган, единственная в своем роде. У нее были хорошие черты лица, хорошая фигура, длинные ноги и прямые плечи. Но самое большое впечатление производили ее необыкновенные темно-зеленые глаза. Большие глаза смотрели на мир с подозрением, с циничной насмешкой и обнаженной сексуальностью. Эта женщина познала все. Когда наши взгляды встретились, у меня появилось чувство, что она на несколько лет старше меня и опытнее.
— Я Ларри Карр, — представился я. — Дженни в больнице. С ней произошел несчастный случай. Она попросила меня заменить ее.
Она взглянула на меня. Ее глаза раздели меня и ощупали мое тело. Ничего подобного я не испытывал раньше и реагировал на ее медленный изучающий взгляд так, как реагировал бы любой мужчина.
— Ладно. — Она посмотрела на «бьюик». — Двинули отсюда. Дайте сигарету.
У нее был низкий, хрипловатый голос, такой же бесстрастный, как и ее глаза. Протягивая пачку сигарет, я поинтересовался:
— Разве вы не спросите, насколько серьезно пострадала Дженни?
— Дайте прикурить.
Когда я подносил огонь к ее сигарете, во мне закипел гнев.
— Вы слышали, что я сказал? Она втянула дым в легкие и медленно выпустила его из тонких ноздрей и жесткого рта.
— И что с ней?
Равнодушие, звучавшее в ее голосе, продемонстрировало мне лучше всяких слов, какая Дженни простофиля.
— Сломана лодыжка, сломано запястье и перебита ключица, — ответил я. Она сделала еще одну затяжку.
— Так и будем тут торчать? Я хочу домой. Ведь вас для того и прислали, чтобы отвезти меня?
Она обошла меня и, подойдя к «бьюику», открыла правую дверцу, проскользнула в машину и захлопнула ее. Меня охватила холодная ярость. Я рывком распахнул дверцу.
— А ну вылезай, сука! — заорал я. — Можешь идти пешком! Я тебе не фраер вроде Дженни! Вылезай, или я тебя выкину!
Она еще раз затянулась сигаретой, разглядывая меня.
— Я и не считаю тебя фраером. Не бурчи кишками. Я заплачу. Отвези меня домой, а я заплачу за проезд.
Мы посмотрели друг на друга. И тут мной овладела та же жажда секса, что и прошлым вечером. Я едва сдерживал желание вытащить ее из машины и разложить прямо на грязной, запыленной цементом дороге. Теперь ее глаза казались мне зелеными омутами обещания. Я захлопнул дверцу, обошел машину и сел за руль. Машина помчалась по шоссе номер три. Когда я ждал на перекрестке удобного момента, чтобы пристроиться к потоку транспорта, она спросила:
— Как тебя угораздило связаться с этой дурочкой? Говоришь ты вроде на моем языке.
— Сиди и помалкивай. Чем больше я слушаю тебя, тем меньше ты мне нравишься. Она рассмеялась:
— Даешь! А ты штучка, парень! Она небрежно опустила любопытные пальцы на мое бедро. Я отбросил ее руку.
— Заткнись и сиди смирно, а то пойдешь пешком! — рявкнул я.
— Ладно. Дай еще сигарету.
Я кинул ей пачку и вырулил на шоссе. Через пять минут быстрой езды мы проехали мимо ресторана «Плаза».
— А он все еще тут, — заметила она. И вдруг я вспомнил, что эта женщина провела четыре года за решеткой. Эта мысль встряхнула меня. Я отпустил педаль газа.
— Куда везти? — спросил я, не глядя на нее.
— Еще миля, а там первый дорожный знак слева.
Следуя ее указаниям, через милю я свернул с шоссе на немощеную дорогу. Время от времени я посматривал на нее. Она сидела, отодвинувшись от меня, покуривая и глядя в ветровое стекло. В профиль ее лицо казалось высеченным из мрамора: такое же холодное и жесткое. Я думал о ее словах: «Я заплачу за проезд». Вкладывала ли она в них тот же смысл, который придал им я? Вожделение окатывало меня волнами горячей крови. Я не мог припомнить, чтобы когда-либо испытывал такое неистовое желание, и это потрясло меня.
— Далеко еще? — спросил я осипшим голосом.
— Повернешь налево в конце дороги, и мы на месте, — ответила она.
Она выбросила окурок в открытое окно. Я проехал еще милю и повернул налево. Впереди показалась узкая дорожка, и я замедлил ход. В конце дорожки стоял одноэтажный дощатый дом с верандой — заброшенный, ветхий, убогий.
— Это твой дом?
— Он самый.
Я затормозил, рассматривая постройку. Мне показалось, что худшего места для жилья не существует. Дом окружали буйные заросли сорняков, некоторые в пять футов высотой. Ограда повалилась и исчезла под сорняками. Несколько железных бочек из-под горючего, пустые консервные банки и клочья бумаги усыпали подходы к дому.
— Трогай! — нетерпеливо сказала она. — Что рот разинул?
— Это в самом деле твой дом? Она закурила еще одну сигарету.
— Здесь жил мой никудышный дурак папаша. Это все, что он нам оставил, — отозвалась она. — Тебе-то какая забота? Не хочешь ехать дальше, могу дойти и так.
— Нам? Кому «нам»?
— Мне и брату.
Она открыла дверцу и выскользнула из машины.
— Пока, мистер Благодетель. Спасибо, что подвез.
Она направилась к дому, быстро и широко шагая по неровной, усыпанной мусором аллее. Я подождал, пока она дойдет до двери, потом запустил мотор, проехал до конца дороги, где она терялась в траве, там остановился и, выйдя из машины, двинулся к дому. Входная дверь была открыта. Я заглянул в тесную прихожую. Слева виднелась дверь в комнату. Я услышал мужской голос:
— Господи! Никак вернулась!
По мне прокатилась волна холодного, горького разочарования. «Я заплачу за проезд» оказалось обманом. Я шагнул вперед, и Рея, услышав меня, обернулась.
— Тебе что-нибудь нужно? — спросила она. Показался мужчина, видимо, брат: высокий, мощного телосложения, с угловатым лицом и с такими же густыми каштановыми волосами и зелеными глазами. Он был одет во что-то напоминающее грязный мешок и замызганные джинсы. На вид он казался несколькими годами моложе ее: двадцать четыре, может быть, меньше.
— Это кто?
— Я Ларри Карр, — представился я, — сотрудник бюро опеки.
Мы уставились друг на друга. Когда он издал короткий глумливый смешок, я немедленно его возненавидел.
— И кто только к тебе не липнет, — сказал он Pee. — То хмыри какие-то, то теперь вот опекун из бюро.
— Ох, заткнись! — огрызнулась она. — Он никого не кусает. Есть какая-нибудь еда в этой вонючей дыре?
Я переводил взгляд с сестры на брата. Они были из чуждого мне мира. Мне вспомнился Парадиз-Сити с его богатыми жирными старухами и их собаками, суетившийся и мельтешивший Сидней, чистая привлекательная, молодежь в несусветных нарядах. И все же эта убогая обстановка имела для меня что-то примечательное.
— Как насчет помыться? — спросил я. — Я угощу вас обоих обедом.
Мужчина отпихнул Рею в сторону и двинулся ко мне:
— По-твоему, мне нужно мыться?
— Конечно, еще бы не нужно! От тебя воняет.
Рея, наблюдавшая со стороны, рассмеялась и встала между нами.
— Это мое, Фел. Не трогай его.
Поверх ее плеча мужчина сверлил меня злобным взглядом сверкающих зеленых глаз. Я ждал его первого движения и чувствовал острое желание ударить его. Наверное, он понял это по выражению моего лица, потому что отвернулся и, пройдя через запущенную грязную комнату, толчком распахнул дверь и исчез за ней.
— Ничего себе возвращение домой, — сказал я. — Хотите угощу обедом?
Она окинула меня изучающим взглядом. Изумрудно-зеленые глаза смотрели с язвительной насмешкой.
— Мама! И приспичило же тебе! — воскликнула она. — Когда ты получишь меня, это обойдется тебе подороже обеда!
Ее слова звучали как вызов и обещание, и я улыбнулся:
— Я буду в отеле «Бендинкс» в любое время. Выйдя из дома, я направился к машине. Рано или поздно, говорил я себе, мы сойдемся. Это будет событие, которого стоит ждать.
Я вернулся в Луисвилл, съел ленч у Луиджи, потом купил кисть винограда и поехал в больницу. Дженни казалась более оживленной. Она бодро улыбнулась, когда я сел на стул возле ее постели.
— Как прошла поездка? — спросила она, поблагодарив за виноград.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27