Я глянул на зеленое мерцание циферблата и увидел, что времени — полчетвертого утра. Когда я вот так просыпаюсь, то потом долго не могу уснуть. Заложив руки за голову, я уставился вверх, в темноту. До меня доносилось только лихорадочное тиканье часов на руке и шум ветра снаружи. Потом — что-то еще. Снаружи. На ветру, в иссиня-черной ночи. Я повернул голову к окну. Оно было прямо там, его морда и лапы прижимались к стеклу, а тело мерцало, как незажженная белая свеча.
Стоило миссис Флетчер отъехать — я тотчас вытащил из чулана свой чемодан и начал сдергивать с вешалок свитера, рубашки и штаны. Одно багажное место. Какого черта мне нужно? На голову мне свалилась одна из юбок Саксони. Я сорвал ее к швырнул на пол. Спокойствие, сказал я себе, только спокойствие, у тебя еще по крайней мере час до ее возвращения; а собраться и уехать можешь за пятнадцать минут, если не психанешь. Я остановился и попытался успокоить дыхание. Дышал я, как собака во время течки.
Вопрос: что берешь с собой, когда спасаешься бегством? Зная, что все твои былые кошмары дышат тебе в затылок? Ответ: что попало. Швыряешь что попало в чемодан и захлопываешь крышку, а думать даже не пытаешься, потому что на это нужно время, которого нет совсем.
Зазвонил телефон. Я думал не подходить, но все знали, что я дома, Анна знала, что я дома, а я хотел, чтобы все выглядело как обычно, до самого последнего момента, когда вскочу в машину. Я взял трубку после пятого звонка. И это само по себе уже было плохо, так как все успели привыкнуть, что я хватаю трубку сразу.
Я прокашлялся, прежде чем сказать «алло».
— Ах, Томас, ты дома! Это я, Саксони. Я на автовокзале. Здесь, в Галене.
— О боже!
— Ну, спасибо! Извини, если я…
— Замолчи, Сакс, замолчи. Послушай, гм, вот что: я буду там через десять минут. Просто дождись меня. Стой и жди меня у входа. Никуда не уходи.
— Что с тобой? Что…
— Слушай, делай, что говорят. Стой и никуда не уходи.
Должно быть, она услышала в моем голосе страх, потому что лишь сказала:
— Хорошо, я буду у входа, — и повесила трубку.
Я завернул чемодан в зеленое одеяло и, держа перед собой, вынес на улицу. Если кто-то следит, пусть думают, что это какой-нибудь обычный сверток, ну или одежда в химчистку. Скривив губы в улыбке, я беспечно направился к машине. Поскользнулся на замерзшей луже и чуть не упал, а когда восстановил равновесие, то даже не сомневался, что со всех сторон за мной наблюдают сотни глаз. Я смотрел прямо пред собой.
— Эбби только что вышел.
— Что он делает?
— Тащит какой-то сверток.
— Не чемодан, нет?
— Нет, вряд ли. Похоже на… Черт его знает, на что это похоже. Может, сам посмотришь?
— Или лучше позвонить Анне.
Возясь у машины с ключами, я ожидал вот-вот услышать крики и топот множества ног. Я открыл дверь и со всей небрежностью сунул завернутый в одеяло чемодан на заднее сиденье.
Ключ в зажигание. В-р-р-у-у-м! Нужно подождать пару минут и прогреть мотор, потому что я всегда так делаю по утрам. Никаких сегодня больших гонок, как бы мне этого ни хотелось. Ничего подозрительного. Я то и дело косился в зеркальце заднего вида, ожидая увидеть золотисто-белый «додж» Анны или черный «рамблер» миссис Флетчер.
Когда я вывернул на улицу, колеса забуксовали, но потом обрели сцепление с дорогой, и я двинулся вперед. Это был первый из дюжины инфарктов, что я перенес по пути к автовокзалу. Один раз мне показалось, что вижу «додж». Один раз машину занесло посреди улицы. Потом дорогу мне пересек товарный состав из 768 вагонов, ползущий как черепаха.
Пока я ждал у переезда, какой-то малолетний умник запустил в мою машину снежком. Снежок попал в боковое окно, и я потянул шею, когда рывком развернулся глянуть, кто это собирается меня сожрать. Но увидел лишь крошечную презренную фигурку, улепетывающую со всех ног.
Проехал последний вагон, и шлагбаум поднялся. До автовокзала оставалось два квартала. Мой план был таков: забрать Саксони, выехать на федеральную автостраду и гнать по крайней мере часа два, прежде чем можно будет перевести дыхание.
Она разговаривала с миссис Флетчер. Перед синим зданием автовокзала. Пар у них изо ртов клубился как сигнальные дымы.
— Ну, как вам это нравится, Том? Я возвращаюсь из магазина, а тут она, стоит на морозе! Приехала утренним автобусом.
Саксони попыталась улыбнуться, но у нее ничего не вышло.
— Ну, не буду вас задерживать. Еду домой. Увидимся позже. — Она тронула Саксони за плечо, нехорошо на меня поглядела и скрылась за углом.
— Скорее! — Схватив ее чемодан, я поспешил через улицу к машине, когда сзади услышал кашель. Это был мокрый, хриплый, мучительный кашель, который длился и длился. Ей едва удалось выговорить:
— Погоди!
Я обернулся — и она была согнута в три погибели, прижав одну руку к животу, другую ко рту.
— Ты… в порядке?
Продолжая кашлять, она замотала головой.
Я обхватил ее за плечи, привлек к себе. Задыхаясь и хрипя, она навалилась на меня всем весом, и я провел ее вокруг машины, открыл дверцу. Саксони села и бессильно уронила затылок на подголовник. Кашель прекратился, но в глазах от изнеможения стояли слезы.
— Томас, я серьезно заболела. Сразу же, как мы расстались. Но недавно стало еще хуже. — Она перекатила голову на подголовнике и посмотрела на меня. — Ну прямо дама с камелиями, а?
Ее зрачки расширились, и снова начался кашель.
— Ничего не поделать. Ничего.
— Анна, ради бога, ну хватит! Ты не можешь быть такой бессердечной!
Я привез Саксони домой и уложил в постель. К счастью, она сразу уснула. Как только сумел, я взял ноги в руки и помчался к Анне.
— Томас, я тут ни при чем. Так было в дневниках. Вышло по писаному.
— Но все остальное в дневниках пошло псу под хвост! Почему бы и не это тоже? Она ведь уехала, так? Она сделала, как ты хотела.
— Ей не следовало возвращаться. — Ледяным тоном.
— Она же ничего не знала, Анна. Я ей ни слова ни о чем не сказал. Она до смерти перепугана. Ради бога, хоть раз в жизни, имей жалость!
— Томас, в дневниках написано, что если ненужные люди долго тут пробудут, то заболеют и умрут. А если уедут — то выздоровеют. Саксони, когда уезжала, была здорова, верно? Ты сам говорил, что была. Так что дневники все равно не работают. Она заболела, когда уехала. А должно было быть наоборот. Я ни на что больше не могу влиять. — Она развела руками, и я впервые заметил в ней некоторое сожаление.
Я первым осознал, что стабилизирующее воздействие на Гален оказывает либо присутствие Саксони, либо ее редактура рукописи, либо наше совместное присутствие.
Передохнув, она прочла все написанное мной после ее отъезда — и только клочки полетели. Тут неправильно. Почему я не написал здесь об этом вместо того? Это несущественно, это вообще ни к селу ни к городу… Сохранить без изменений она мне позволила от силы треть.
Через четыре дня после того, как я начал переписывать биографию с учетом замечаний Саксони, миссис Коллинз вышла на кухню покормить бультерьера и обнаружила маленькую девочку, спящую в коробке у плиты на рваной газете.
Шарон Ли, которая безвылазно сидела дома (как и многие другие, включая Паучьего Жреца), выбралась за покупками и, говорят, улыбалась так, словно выиграла на ирландских скачках.
А Саксони перестала кашлять. Я сказал ей, что больше не сплю с Анной, но про все остальное не говорил.
Поняв, насколько Саксони необходима мне для успеха книги, я целое утро пытался убедить Анну в своей правоте. Анна выслушала, но сказала, что должна убедиться сама. После случая с коллннзовским ребенком она согласилась со мной. Мы сошлись на том, что ничего не расскажем Саксони, но ей будет позволено остаться.
Больше в Галене не происходило ничего непредвиденного.
Глава 9
Ширх-ширх — это шаркали, приближаясь, пушистые шлепанцы, что я купил ей «У ленивого Ларри».
Не в привычках Саксони было беспокоить меня во время работы, поэтому я отложил ручку и обернулся к ней. Выглядела она куда краше. Щеки немного, но разрумянились, и аппетит вернулся. В руке у нее было надкушенное шоколадное печенье. Утром его испек ваш покорный слуга, собственноручно.
— Как продвинулся?
— На том же месте. Просто кое-что переписываю. Франс садится на поезд, чтобы ехать сюда. А что?
Она выбросила печенье в мусорную корзину и посмотрела на меня. А я посмотрел на свое печенье в мусорной корзине.
— Я должна кое-что тебе сказать, Томас. Есть две причины, почему я вернулась. Но, вернувшись, не знала, стоит ли говорить. Потом я болела… Но теперь должна рассказать. — Она подошла и села мне на колени. Раньше она так никогда не делала. — Ты когда-нибудь слышал такое имя — Сидни Суайр?
— Сидни… Как ты сказала? Похоже на какого-нибудь актера английского.
— Сидни Суайр — это принстонский выпускник, который приезжал сюда писать биографию Франса.
— Правда? Как ты это раскопала? — По части изысканий Саксони не было равных. Я убедился в этом еще несколько месяцев назад, однако не переставал изумляться, когда она извлекала на свет Божий очередной бесценный — и, казалось бы, совершенно недостижимый — клад.
— Это одна из причин, зачем я поехала в Сент-Луис. Откуда я узнала его имя, не важно.
— Уиггинс? — Я вдавился в кресло, насколько возможно.
— Томас, ну пожалуйста, хватит. Это важно! Сидни Суайр приезжал в Гален на две недели. Отсюда он собирался ехать в Калифорнию, там у него брат жил в Санта-Кларе. — Она облизнула губы и прокашлялась. — Но не доехал. Слез на первой пересадке, в Ролле, и исчез с лица земли. С тех пор никто его не видел, включая брата.
— Что ты хочешь сказать? — Добежав до середины спины, ящерки замерли, ожидая следующих ее слов, чтобы рвануть с удвоенной скоростью.
— Он исчез. Никаких следов. Ничего.
— Ну а что его брат? Что он стал делать? — Я спихнул ее с коленей и встал.
— Семья Суайров подняла на ноги полицию, а когда те ничего не нашли, поисками занималось частное сыскное агентство, полгода. И ничего, Томас.
— Любопытно, любопытно. — Я взглянул на Саксони. Она не улыбалась.
— И я там еще кое-что выяснила… Пожалуйста, не сердись на меня. Анна тебе рассказывала когда-нибудь о таком человеке — Питер Мексика?
Я плюхнулся обратно в кресло.
— Да, это был ее ухажер в колледже. Он умер от сердечного приступа.
— Нет, Томас, это был не сердечный приступ. Наша Анна и Питер Мексика были в метро, в Лондоне, когда он упал под поезд.
— Что?
— Да. Было следствие, но толком прояснить, что там и как, не удалось. Кроме какого-то пьяницы, на платформе были только они двое.
— Анна, а что случилось с Сидни Суайром?
— Сидни Суайром? — Она улыбнулась мне и пару раз быстро моргнула. Очень игриво и мило. — Сидни Суайр уехал и, слава богу, никто больше его не видел.
— И что бы это значило? — Я постарался изобразить скорее любопытство, нежели испуг.
— Он исчез. Оп — и нету! Уехал, сел на автобус до Роллы и исчез. Полиция приезжала сюда, вела это свое бесконечное следствие, вопросы задавали. Слава богу, исчез он не здесь. Для нас бы это было большой неприятностью.
— И тебя не обеспокоило его исчезновение?
— Нет, ничуть. Он был надутый осел, и хорошо, что мы от него избавились.
— Не очень хорошо так говорить о человеке, который, вероятно, умер.
— Ну и что? Я должна сказать, что мне очень жаль? Совсем не жаль. С одного взгляда было видно, что написать книгу об отце он не способен.
В качестве сюрприза я решил оставить ей копию того, что уже написал. Первая часть была вчерне готова, и я решил, что было бы неплохо дать Анне взглянуть, насколько мы с Саксони продвинулись. Вроде дополнительной страховки, чтобы Саксони осталась.
Работы предстояло еще столько, что раньше я даже не задумывался, что с нами будет, когда мы закончим. Я предвидел много возможных опасностей, но они были далеки — в туманном будущем, грозном и в то же время манящем.
Конечно, я понимал, что биография, если все получится, никогда не будет опубликована. Зачем возбуждать интерес к Маршаллу Франсу? Чтобы зеваки толпами приезжали в Гален посмотреть, где жил великий человек? Нет, книга была всего лишь средством достичь определенной цели. Мы все это знали. Кроме Саксони.
Но что будет, если у меня не получится? Что замыслила для нас Анна на случай неудачи? Заставит остаться в Галене? Заставит исчезнуть, как исчез Сидни Суайр? Прикажет убить? (Как отчетливо мне вспоминалась теперь та реплика в баре, о том, что они сделали с прошлым биографом!) Подобные мысли меня, конечно, посещали, но до конца же еще — как до луны. Месяцы и месяцы. Нельзя думать обо всем сразу. Саксони выздоровела, книга лилась из меня Ниагарским водопадом, и никакие Красавицы Кранг не порхали больше по улицам, никакие чудища не заглядывали в мое окно…
Анна протянула мне кусок кекса. Точнее, австрийского «гугельхупфа». Это было одно из немногих блюд, что ей удавались.
— Томас, а сколько тебе нужно времени, чтобы написать, как отец приехал сюда?
— Сколько времени? Да почти нисколько. Раньше я до этой сцены дошел уже, но Саксони сказала, что нужно подзатянуть немного, драматизма добавить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
Стоило миссис Флетчер отъехать — я тотчас вытащил из чулана свой чемодан и начал сдергивать с вешалок свитера, рубашки и штаны. Одно багажное место. Какого черта мне нужно? На голову мне свалилась одна из юбок Саксони. Я сорвал ее к швырнул на пол. Спокойствие, сказал я себе, только спокойствие, у тебя еще по крайней мере час до ее возвращения; а собраться и уехать можешь за пятнадцать минут, если не психанешь. Я остановился и попытался успокоить дыхание. Дышал я, как собака во время течки.
Вопрос: что берешь с собой, когда спасаешься бегством? Зная, что все твои былые кошмары дышат тебе в затылок? Ответ: что попало. Швыряешь что попало в чемодан и захлопываешь крышку, а думать даже не пытаешься, потому что на это нужно время, которого нет совсем.
Зазвонил телефон. Я думал не подходить, но все знали, что я дома, Анна знала, что я дома, а я хотел, чтобы все выглядело как обычно, до самого последнего момента, когда вскочу в машину. Я взял трубку после пятого звонка. И это само по себе уже было плохо, так как все успели привыкнуть, что я хватаю трубку сразу.
Я прокашлялся, прежде чем сказать «алло».
— Ах, Томас, ты дома! Это я, Саксони. Я на автовокзале. Здесь, в Галене.
— О боже!
— Ну, спасибо! Извини, если я…
— Замолчи, Сакс, замолчи. Послушай, гм, вот что: я буду там через десять минут. Просто дождись меня. Стой и жди меня у входа. Никуда не уходи.
— Что с тобой? Что…
— Слушай, делай, что говорят. Стой и никуда не уходи.
Должно быть, она услышала в моем голосе страх, потому что лишь сказала:
— Хорошо, я буду у входа, — и повесила трубку.
Я завернул чемодан в зеленое одеяло и, держа перед собой, вынес на улицу. Если кто-то следит, пусть думают, что это какой-нибудь обычный сверток, ну или одежда в химчистку. Скривив губы в улыбке, я беспечно направился к машине. Поскользнулся на замерзшей луже и чуть не упал, а когда восстановил равновесие, то даже не сомневался, что со всех сторон за мной наблюдают сотни глаз. Я смотрел прямо пред собой.
— Эбби только что вышел.
— Что он делает?
— Тащит какой-то сверток.
— Не чемодан, нет?
— Нет, вряд ли. Похоже на… Черт его знает, на что это похоже. Может, сам посмотришь?
— Или лучше позвонить Анне.
Возясь у машины с ключами, я ожидал вот-вот услышать крики и топот множества ног. Я открыл дверь и со всей небрежностью сунул завернутый в одеяло чемодан на заднее сиденье.
Ключ в зажигание. В-р-р-у-у-м! Нужно подождать пару минут и прогреть мотор, потому что я всегда так делаю по утрам. Никаких сегодня больших гонок, как бы мне этого ни хотелось. Ничего подозрительного. Я то и дело косился в зеркальце заднего вида, ожидая увидеть золотисто-белый «додж» Анны или черный «рамблер» миссис Флетчер.
Когда я вывернул на улицу, колеса забуксовали, но потом обрели сцепление с дорогой, и я двинулся вперед. Это был первый из дюжины инфарктов, что я перенес по пути к автовокзалу. Один раз мне показалось, что вижу «додж». Один раз машину занесло посреди улицы. Потом дорогу мне пересек товарный состав из 768 вагонов, ползущий как черепаха.
Пока я ждал у переезда, какой-то малолетний умник запустил в мою машину снежком. Снежок попал в боковое окно, и я потянул шею, когда рывком развернулся глянуть, кто это собирается меня сожрать. Но увидел лишь крошечную презренную фигурку, улепетывающую со всех ног.
Проехал последний вагон, и шлагбаум поднялся. До автовокзала оставалось два квартала. Мой план был таков: забрать Саксони, выехать на федеральную автостраду и гнать по крайней мере часа два, прежде чем можно будет перевести дыхание.
Она разговаривала с миссис Флетчер. Перед синим зданием автовокзала. Пар у них изо ртов клубился как сигнальные дымы.
— Ну, как вам это нравится, Том? Я возвращаюсь из магазина, а тут она, стоит на морозе! Приехала утренним автобусом.
Саксони попыталась улыбнуться, но у нее ничего не вышло.
— Ну, не буду вас задерживать. Еду домой. Увидимся позже. — Она тронула Саксони за плечо, нехорошо на меня поглядела и скрылась за углом.
— Скорее! — Схватив ее чемодан, я поспешил через улицу к машине, когда сзади услышал кашель. Это был мокрый, хриплый, мучительный кашель, который длился и длился. Ей едва удалось выговорить:
— Погоди!
Я обернулся — и она была согнута в три погибели, прижав одну руку к животу, другую ко рту.
— Ты… в порядке?
Продолжая кашлять, она замотала головой.
Я обхватил ее за плечи, привлек к себе. Задыхаясь и хрипя, она навалилась на меня всем весом, и я провел ее вокруг машины, открыл дверцу. Саксони села и бессильно уронила затылок на подголовник. Кашель прекратился, но в глазах от изнеможения стояли слезы.
— Томас, я серьезно заболела. Сразу же, как мы расстались. Но недавно стало еще хуже. — Она перекатила голову на подголовнике и посмотрела на меня. — Ну прямо дама с камелиями, а?
Ее зрачки расширились, и снова начался кашель.
— Ничего не поделать. Ничего.
— Анна, ради бога, ну хватит! Ты не можешь быть такой бессердечной!
Я привез Саксони домой и уложил в постель. К счастью, она сразу уснула. Как только сумел, я взял ноги в руки и помчался к Анне.
— Томас, я тут ни при чем. Так было в дневниках. Вышло по писаному.
— Но все остальное в дневниках пошло псу под хвост! Почему бы и не это тоже? Она ведь уехала, так? Она сделала, как ты хотела.
— Ей не следовало возвращаться. — Ледяным тоном.
— Она же ничего не знала, Анна. Я ей ни слова ни о чем не сказал. Она до смерти перепугана. Ради бога, хоть раз в жизни, имей жалость!
— Томас, в дневниках написано, что если ненужные люди долго тут пробудут, то заболеют и умрут. А если уедут — то выздоровеют. Саксони, когда уезжала, была здорова, верно? Ты сам говорил, что была. Так что дневники все равно не работают. Она заболела, когда уехала. А должно было быть наоборот. Я ни на что больше не могу влиять. — Она развела руками, и я впервые заметил в ней некоторое сожаление.
Я первым осознал, что стабилизирующее воздействие на Гален оказывает либо присутствие Саксони, либо ее редактура рукописи, либо наше совместное присутствие.
Передохнув, она прочла все написанное мной после ее отъезда — и только клочки полетели. Тут неправильно. Почему я не написал здесь об этом вместо того? Это несущественно, это вообще ни к селу ни к городу… Сохранить без изменений она мне позволила от силы треть.
Через четыре дня после того, как я начал переписывать биографию с учетом замечаний Саксони, миссис Коллинз вышла на кухню покормить бультерьера и обнаружила маленькую девочку, спящую в коробке у плиты на рваной газете.
Шарон Ли, которая безвылазно сидела дома (как и многие другие, включая Паучьего Жреца), выбралась за покупками и, говорят, улыбалась так, словно выиграла на ирландских скачках.
А Саксони перестала кашлять. Я сказал ей, что больше не сплю с Анной, но про все остальное не говорил.
Поняв, насколько Саксони необходима мне для успеха книги, я целое утро пытался убедить Анну в своей правоте. Анна выслушала, но сказала, что должна убедиться сама. После случая с коллннзовским ребенком она согласилась со мной. Мы сошлись на том, что ничего не расскажем Саксони, но ей будет позволено остаться.
Больше в Галене не происходило ничего непредвиденного.
Глава 9
Ширх-ширх — это шаркали, приближаясь, пушистые шлепанцы, что я купил ей «У ленивого Ларри».
Не в привычках Саксони было беспокоить меня во время работы, поэтому я отложил ручку и обернулся к ней. Выглядела она куда краше. Щеки немного, но разрумянились, и аппетит вернулся. В руке у нее было надкушенное шоколадное печенье. Утром его испек ваш покорный слуга, собственноручно.
— Как продвинулся?
— На том же месте. Просто кое-что переписываю. Франс садится на поезд, чтобы ехать сюда. А что?
Она выбросила печенье в мусорную корзину и посмотрела на меня. А я посмотрел на свое печенье в мусорной корзине.
— Я должна кое-что тебе сказать, Томас. Есть две причины, почему я вернулась. Но, вернувшись, не знала, стоит ли говорить. Потом я болела… Но теперь должна рассказать. — Она подошла и села мне на колени. Раньше она так никогда не делала. — Ты когда-нибудь слышал такое имя — Сидни Суайр?
— Сидни… Как ты сказала? Похоже на какого-нибудь актера английского.
— Сидни Суайр — это принстонский выпускник, который приезжал сюда писать биографию Франса.
— Правда? Как ты это раскопала? — По части изысканий Саксони не было равных. Я убедился в этом еще несколько месяцев назад, однако не переставал изумляться, когда она извлекала на свет Божий очередной бесценный — и, казалось бы, совершенно недостижимый — клад.
— Это одна из причин, зачем я поехала в Сент-Луис. Откуда я узнала его имя, не важно.
— Уиггинс? — Я вдавился в кресло, насколько возможно.
— Томас, ну пожалуйста, хватит. Это важно! Сидни Суайр приезжал в Гален на две недели. Отсюда он собирался ехать в Калифорнию, там у него брат жил в Санта-Кларе. — Она облизнула губы и прокашлялась. — Но не доехал. Слез на первой пересадке, в Ролле, и исчез с лица земли. С тех пор никто его не видел, включая брата.
— Что ты хочешь сказать? — Добежав до середины спины, ящерки замерли, ожидая следующих ее слов, чтобы рвануть с удвоенной скоростью.
— Он исчез. Никаких следов. Ничего.
— Ну а что его брат? Что он стал делать? — Я спихнул ее с коленей и встал.
— Семья Суайров подняла на ноги полицию, а когда те ничего не нашли, поисками занималось частное сыскное агентство, полгода. И ничего, Томас.
— Любопытно, любопытно. — Я взглянул на Саксони. Она не улыбалась.
— И я там еще кое-что выяснила… Пожалуйста, не сердись на меня. Анна тебе рассказывала когда-нибудь о таком человеке — Питер Мексика?
Я плюхнулся обратно в кресло.
— Да, это был ее ухажер в колледже. Он умер от сердечного приступа.
— Нет, Томас, это был не сердечный приступ. Наша Анна и Питер Мексика были в метро, в Лондоне, когда он упал под поезд.
— Что?
— Да. Было следствие, но толком прояснить, что там и как, не удалось. Кроме какого-то пьяницы, на платформе были только они двое.
— Анна, а что случилось с Сидни Суайром?
— Сидни Суайром? — Она улыбнулась мне и пару раз быстро моргнула. Очень игриво и мило. — Сидни Суайр уехал и, слава богу, никто больше его не видел.
— И что бы это значило? — Я постарался изобразить скорее любопытство, нежели испуг.
— Он исчез. Оп — и нету! Уехал, сел на автобус до Роллы и исчез. Полиция приезжала сюда, вела это свое бесконечное следствие, вопросы задавали. Слава богу, исчез он не здесь. Для нас бы это было большой неприятностью.
— И тебя не обеспокоило его исчезновение?
— Нет, ничуть. Он был надутый осел, и хорошо, что мы от него избавились.
— Не очень хорошо так говорить о человеке, который, вероятно, умер.
— Ну и что? Я должна сказать, что мне очень жаль? Совсем не жаль. С одного взгляда было видно, что написать книгу об отце он не способен.
В качестве сюрприза я решил оставить ей копию того, что уже написал. Первая часть была вчерне готова, и я решил, что было бы неплохо дать Анне взглянуть, насколько мы с Саксони продвинулись. Вроде дополнительной страховки, чтобы Саксони осталась.
Работы предстояло еще столько, что раньше я даже не задумывался, что с нами будет, когда мы закончим. Я предвидел много возможных опасностей, но они были далеки — в туманном будущем, грозном и в то же время манящем.
Конечно, я понимал, что биография, если все получится, никогда не будет опубликована. Зачем возбуждать интерес к Маршаллу Франсу? Чтобы зеваки толпами приезжали в Гален посмотреть, где жил великий человек? Нет, книга была всего лишь средством достичь определенной цели. Мы все это знали. Кроме Саксони.
Но что будет, если у меня не получится? Что замыслила для нас Анна на случай неудачи? Заставит остаться в Галене? Заставит исчезнуть, как исчез Сидни Суайр? Прикажет убить? (Как отчетливо мне вспоминалась теперь та реплика в баре, о том, что они сделали с прошлым биографом!) Подобные мысли меня, конечно, посещали, но до конца же еще — как до луны. Месяцы и месяцы. Нельзя думать обо всем сразу. Саксони выздоровела, книга лилась из меня Ниагарским водопадом, и никакие Красавицы Кранг не порхали больше по улицам, никакие чудища не заглядывали в мое окно…
Анна протянула мне кусок кекса. Точнее, австрийского «гугельхупфа». Это было одно из немногих блюд, что ей удавались.
— Томас, а сколько тебе нужно времени, чтобы написать, как отец приехал сюда?
— Сколько времени? Да почти нисколько. Раньше я до этой сцены дошел уже, но Саксони сказала, что нужно подзатянуть немного, драматизма добавить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34