.. Сородичи наши темны и дики, не уважают, как подобает, своих избранников: подозревают и говорят в лицо всякую оскорбительную чушь. И ничего до поры не возразишь. Я слыхал, в каком-то племени старейшину объявили божьим сыном. Он получил право бить палкой всякого, кто ему перечил или докучал, — разумно!..
Старейшина ушел, а его сообщники, вооруженные дубинами, остались на камнях и сидели молча, пока звуки шагов не растворились в тишине.
— Пошел снег, — зевнув, сказал один. — Густые хлопья, как и предсказал колдун Порей. Мороз к утру возьмется крепкий… Не кажется ли тебе, что мы не должны так усердствовать ради старейшины? Растянуться бы сейчас на мягкой шкуре да задать храпака…
— Что сговорено, то сговорено, — возразил другой. — Если мы не исполним его желания, он найдет способ погубить нас… Отправит охотиться в долину тигров и не произнесет нужного заклинания. Или заставит отнести послание в племя кудлатых. Они и слушать тебя не станут, шарахнут по башке и сожрут без соли…
— Потому и не надо поддерживать старейшину, — стоял на своем первый. — Нарушение обычая, если кто-то получает слишком большие права. Тогда не обходится без любимчиков и выслужливых… Если хочешь знать, он негодяй, наш старейшина, его надо бы судить и до смерти забить камнями: поставленный следить за установлениями предков, он подрывает установления. Я собственными ушами слыхал, как он говорил Симху, этому пьянице и лентяю: «Подговори десяток надежных людей, и мы станем независимы от собрания. В случае чего стрекалами образумим строптивых». Посуди сам, разве это не предательство?
— Пожалуй, — согласился второй. — Почему-то теперь все больше раздолья предателям. Рушат порядки отчич и дедич… Разве прежде дрались за жезл старейшины? Нет, не дрались, наоборот, люди упрашивали самых достойных. Старейшина так же охотился и ловил рыбу, так же вымачивал шкуры, чистил пещеру и таскал дрова. А теперь! Теперь за этот жезл тягаются по нескольку бездельников и задавак, пуская в ход пустые обещания и даже подкупы. А почему? Потому что придумали какой-то почет для самого жезла, старейшина теперь только распределяет работы и следит за соблюдением обычаев, не отвечая за их нарушение.
— Верно рассуждаешь, брат… Знай, я того же мнения. Давай изобличим старейшину перед миром.
— Эка куда хватил! Это опасно. А тебя, пожалуй, я изобличу, не обижайся. Уже ясно, что пришлеца ты убивать не станешь, как же мне оправдаться?
— Позволь-позволь, что ты мелешь? Выходит, ты сам бесстыжий человек! Ради выгоды готов поступиться интересами сородичей, так?
— Забери их всех злой дух, надоели! Разве плохо — получить отдельную пещеру? Чтоб всегда сухо, чтоб огонь и чтоб похлебка из вареных хлебных зерен. Как подумаю, душа тает.
— Ну, брат, теперь я вижу, что ты продажная шкура… Можешь идти доносить старейшине, но и я расскажу, что знаю и слышал. Пусть рассудят люди! В конце концов, боги благоволят к нам, пока мы творим добро для сородичей!
Возмущенный общинник пошел прочь. Но не ступил он и шага, как второй бросился за ним — в темноте завязалась драка.
«Мерзавец убьет честного человека…»
— Остановитесь, заклинаю вас! — вскричал Иосиф, выбегая на дорогу.
Сильный удар камнем в грудь опрокинул его на мокрую от снега землю. Вероятно, негодяй целил в голову, но промахнулся.
Упав, Иосиф откатился подальше и вскочил, готовый к обороне.
Страшный, предсмертный вопль раздался между тем в глухом пространстве.
Не думая о себе, Иосиф кинулся к раненому.
— Держись, человече!.. Что, что с тобою?..
Раненый не отвечал. Его голова была залита кровью, — Иосиф ощупал ее пальцами.
Подняв с земли не подававшего признаков жизни человека, Иосиф потащил его к пещере.
Человек был очень тяжел. Иосиф задыхался, но не останавливался, боясь только, что собьется с дороги и упадет, причинив раненому новые страдания: он помнил, что тропинка возле пещеры обрывалась круто к ручью.
До цели было еще далеко, когда впереди внезапно вспыхнули десятки огней. Через мгновение его окружила возбужденная толпа — с факелами, копьями и боевыми топорами.
Иосиф увидел, что стоит у самого обрыва. С благодарностью глядя на людей и еще не понимая смысла происходящего, он опустил раненого на снег, — тот слабо застонал.
— Смотрите, у него руки в крови! — завопил кто-то (Иосиф узнал голос негодяя, затеявшего драку). — Он собирался скрыть преступление, сбросив убитого в овраг!..
«Вот кто поднял по тревоге людей, вот отчего они тотчас схватились за оружие…»
— Выслушайте меня, — растерянно воскликнул Иосиф. — Ваш соплеменник был ранен, я нес его в пещеру, чтобы при свете огня оказать помощь!
Вперед вышел старейшина. Он наклонился над раненым, тронул его за нос и, выпрямившись, сказал:
— Мертв!
Крики проклятья пронеслись по толпе. В искаженных от прыгавшего света лицах Иосиф увидел ярость.
«Что же они не хотят выслушать меня? Старейшина лжет, что человек мертв!..»
Старейшина поднял руку — толпа затихла.
Иосиф воспользовался этим.
— Выслушайте меня! Я скажу правду!..
— Он убил нашего соплеменника, — грозно перебил старейшина.
«Смерть ему, смерть!..»
Старейшина вновь жестом потребовал тишины.
— Голос духа, покровителя нашего рода, только что сказал: «Я давно подозревал этого чужака. Он лазутчик и намерен привести своих, чтобы затеять войну. Не слушайте его, свяжите и отправляйтесь спать. А в полдень свершите волю большинства, которое требует смерти!»
Раздался дружный вопль согласия. Иосиф похолодел: «Неужто возобладает обман?» Он хорошо знал, что повсюду среди людей существует нерушимое правило — выслушивать обвиняемого. «Как же так?..»
Между тем двое дюжих мужчин больно заломили Иосифу руки, связали их кожаной веревкой. В рот сунули смердящий клок волчьей шкуры.
Задыхаясь, Иосиф уступил. В отчаянии он уже не соображал, что выкрикивали в толпе, следовавшей по пятам. Заметил только, что снегопад кончился и небо начало прочищаться, — замигали в бездонной выси голубые звезды.
Иосифа втолкнули в узкую яму, вырытую у стены пещеры, накрыли решеткой из тяжелых кольев, и вскоре люди — как по команде — угомонились, продолжив прерванный сон.
Иосифу было не до сна. Он кусал губы, с тоской думая, как неодолимы чаще всего коварство и подлость.
В пещеру задувал ледяной ветер: как и предрекал колдун, брался крепкий мороз.
«Как же так? Как же люди позволяют топтать обычаи, которые ограждают их интересы? Не воля героя защищает справедливость, а незыблемые, обязательные для всех установления, порядки, которые поощряют добро и препятствуют злу… Как же не понимают люди, что их подталкивают к кабале и несчастьям, выкорчевывая крупицы правды, с трудом и муками добытыми для них дальновиднейшими из предков?..»
Еще до зари ушли за добычей охотники, с рассветом женщины и дети отправились пополнять запасы хвороста и сучьев, потому что ударивший мороз грозил продержаться довольно долго.
Оставшиеся в пещере подходили к яме, глядели сквозь решетку на свернувшегося калачиком Иосифа и проклинали его.
В полдень ученик колдуна, мужчина щуплый и мелкий, поднял решетку и, достав кляп, подал Иосифу воды.
Напившись, измученный Иосиф благодарно кивнул. Надежда все еще не оставляла его.
— Почему никто не хочет знать правду? — спросил он, видя, что поблизости нет других людей.
— Правда нужна людям, когда они осознают общие интересы, — ответил мужчина. — Если большинство думает только о себе, место правды заступают расчет и выгода. Подлый старейшина подкупил многих сородичей. Они забыли о своем долге — служить общине, а не человеку, закону, а не власти.
— Как самочувствие бедняги, которого один из ваших ударил камнем, чтобы предотвратить разоблачение старейшины?
— Он умер еще ночью, — тихо сказал ученик колдуна. — Его задушили.
— Значит, тебе известна правда?
— Мне — да. Но эта правда не нужна другим. Они не хотят ни ссор, ни выяснений. Они слишком устали от всей своей жизни, потому что еда и питье милее им чести и мужества.
— Старейшина хотел убить меня, чтобы завладеть моей одеждой. Подговоренные им люди должны были исполнить его волю, но один воспротивился…
— Жадные, себялюбивые типы заведут всех в бездну нескончаемых страданий, — сказал ученик колдуна. — Если не поставить предел жадности человека, пользующейся изворотливым умом, погибнут все. Не будет ни мира, ни счастья. Ни в душе человека, ни вне ее… Негодяи повсюду внушают, что повторение заповедей предков не изменяет жизни к лучшему. И люди соблазняются, если в них пробудилась жажда выгод. Ничтожные не знают, что желание лучшего отрицает хорошее… Совершенное — не значит «приятное для одного», это «полезное для всех»… Повторяются день и ночь, повторяются зима и лето — что здесь плохого? Если бы не было повторений, жизнь прекратила бы свое течение. И разве сами мы не повторяемся, требуя питья и пищи, сна и размышления о прекрасном?..
«Удивительный человек…»
— Ты все понимаешь, — сказал Иосиф, — помоги мне освободиться.
Человек пожал плечами.
— Не могу. Тут я бессилен.
— Вопиющее беззаконие — на глазах у всех?
— Вопиющие беззакония только и творятся на глазах у всех. Люди не подозревают, как они глупы, когда помышляют лишь о себе, и этим пользуются растлители обычаев.
Ученик колдуна сунул в рот Иосифу кляп, опустил решетку и ушел.
Спустя какое-то время решетку осветил факел — над ямой наклонилась девушка. Плоское лицо, широкий нос, маленькие, зоркие глаза.
— Меня зовут Ойва, — прошептала она, — я дочь старейшины. Я знаю, ты невиновен, чужеплеменник, и мне стыдно за отца. Но я боюсь сказать людям, что он грезит о власти вождя. Это ведь тоже преступление — поношение отца. Как ты считаешь? Эй, ответь мне!
Иосиф хотел показать знаками, что возмущен несправедливостью, но ему стало жаль девушку, решающую непростую нравственную задачу. Он передумал и кивнул согласно: да, мол, считаю так же, как и ты.
Девушка была потрясена — стояла не двигаясь. Конечно, втайне она ожидала именно такого ответа, но была убеждена, что получит совсем другой.
Тряхнув густыми темными волосами, она сказала:
— Ты справедлив. Теперь я знаю, что мне делать.
Она достала из-за пояса костяной нож и, держа его в зубах, стала поднимать решетку, но тут в пещеру вошел старейшина.
— Ойва, чего тебе там надо? — грубо закричал он. — Куда я велел идти?
Девушка повиновалась — ушла прочь.
В полдень, когда вернулись охотники, Иосифа вывели на мороз.
Был солнечный день. Люди — все босиком — сгрудились вокруг большого плоского камня, на который поднялся старейшина.
— Этот человек убил нашего брата. Как чужеплеменник он заслуживает смерти. Прежде чем все мы сойдемся на тризну, почтим память убитого сородича, я хотел бы получить от вас ответ на вопрос: следует ли убийцу утопить в проруби или сбросить со скалы?
— Сбросить! — прокричал из толпы голос, который хорошо помнил Иосиф. Он увидел, наконец, воочию этого негодяя, волосатого типа с низким лбом и расширяющимися книзу челюстями.
«Сбросить, сбросить со скалы!» — повторили люди.
Иосиф не терял надежды, верил, что оправдается, ведь все было несправедливо.
И в самом деле раздался голос: «Пусть скажет чужеземец!»
«Может быть, это Ойва?» — подумал Иосиф.
— Братья, — воззвал старейшина. — Сегодня утром добрый дух, охраняющий наш род, трижды сказал мне: «Не слушайте человека, убившего вашего соплеменника, иначе навлечете на себя мор и пагубу!..» Мы должны слушаться доброго духа!..
Все было чудовищной ложью. Иосиф все еще не хотел верить, что люди так легко позволят обмануть себя.
— И еще сказал добрый дух, — продолжал старейшина: — «Разденьте догола убийцу, поставьте на краю пропасти, и пусть столкнет его колдун вашего рода. После этого дозволена общая трапеза…»
Вероятно, старейшина плел какую-то свою интригу, потому что эти слова вызвали недовольство.
Старший группы охотников поднялся на плоский камень.
— Братья, это нарушение!
— В чем дело? — закричали из толпы.
— В день свершения казни всякому человеку из рода, даже младенцу, запрещается прием пищи! Это неукоснительное установление предков, оно не может быть нарушено!.. Прежде чем решать о казни, старейшина обязан был собрать всех на обед. Теперь поздно, и я — по праву первого охотника — не стану делить пищу.
— Сами разделим! — заорал волосатый, с низким лбом человек. — Пора отменить обычай, осложняющий жизнь! Почему никто иной не вправе разделить пищу, кроме добытчика? Пусть это делает отныне и всегда старейшина!..
Поднялся шум, и трудно было определить, кого поддерживает большинство, охотника или старейшину с его прихлебателями.
— Тихо! — крикнул старший охотник. — Перебивший меня будет лишен пищи!.. Право на совет с добрыми духами рода имеет каждый из нас, но только совет колдуна обязателен для всех. Подавая советы от имени добрых духов, старейшина пренебрег заповедями предков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
Старейшина ушел, а его сообщники, вооруженные дубинами, остались на камнях и сидели молча, пока звуки шагов не растворились в тишине.
— Пошел снег, — зевнув, сказал один. — Густые хлопья, как и предсказал колдун Порей. Мороз к утру возьмется крепкий… Не кажется ли тебе, что мы не должны так усердствовать ради старейшины? Растянуться бы сейчас на мягкой шкуре да задать храпака…
— Что сговорено, то сговорено, — возразил другой. — Если мы не исполним его желания, он найдет способ погубить нас… Отправит охотиться в долину тигров и не произнесет нужного заклинания. Или заставит отнести послание в племя кудлатых. Они и слушать тебя не станут, шарахнут по башке и сожрут без соли…
— Потому и не надо поддерживать старейшину, — стоял на своем первый. — Нарушение обычая, если кто-то получает слишком большие права. Тогда не обходится без любимчиков и выслужливых… Если хочешь знать, он негодяй, наш старейшина, его надо бы судить и до смерти забить камнями: поставленный следить за установлениями предков, он подрывает установления. Я собственными ушами слыхал, как он говорил Симху, этому пьянице и лентяю: «Подговори десяток надежных людей, и мы станем независимы от собрания. В случае чего стрекалами образумим строптивых». Посуди сам, разве это не предательство?
— Пожалуй, — согласился второй. — Почему-то теперь все больше раздолья предателям. Рушат порядки отчич и дедич… Разве прежде дрались за жезл старейшины? Нет, не дрались, наоборот, люди упрашивали самых достойных. Старейшина так же охотился и ловил рыбу, так же вымачивал шкуры, чистил пещеру и таскал дрова. А теперь! Теперь за этот жезл тягаются по нескольку бездельников и задавак, пуская в ход пустые обещания и даже подкупы. А почему? Потому что придумали какой-то почет для самого жезла, старейшина теперь только распределяет работы и следит за соблюдением обычаев, не отвечая за их нарушение.
— Верно рассуждаешь, брат… Знай, я того же мнения. Давай изобличим старейшину перед миром.
— Эка куда хватил! Это опасно. А тебя, пожалуй, я изобличу, не обижайся. Уже ясно, что пришлеца ты убивать не станешь, как же мне оправдаться?
— Позволь-позволь, что ты мелешь? Выходит, ты сам бесстыжий человек! Ради выгоды готов поступиться интересами сородичей, так?
— Забери их всех злой дух, надоели! Разве плохо — получить отдельную пещеру? Чтоб всегда сухо, чтоб огонь и чтоб похлебка из вареных хлебных зерен. Как подумаю, душа тает.
— Ну, брат, теперь я вижу, что ты продажная шкура… Можешь идти доносить старейшине, но и я расскажу, что знаю и слышал. Пусть рассудят люди! В конце концов, боги благоволят к нам, пока мы творим добро для сородичей!
Возмущенный общинник пошел прочь. Но не ступил он и шага, как второй бросился за ним — в темноте завязалась драка.
«Мерзавец убьет честного человека…»
— Остановитесь, заклинаю вас! — вскричал Иосиф, выбегая на дорогу.
Сильный удар камнем в грудь опрокинул его на мокрую от снега землю. Вероятно, негодяй целил в голову, но промахнулся.
Упав, Иосиф откатился подальше и вскочил, готовый к обороне.
Страшный, предсмертный вопль раздался между тем в глухом пространстве.
Не думая о себе, Иосиф кинулся к раненому.
— Держись, человече!.. Что, что с тобою?..
Раненый не отвечал. Его голова была залита кровью, — Иосиф ощупал ее пальцами.
Подняв с земли не подававшего признаков жизни человека, Иосиф потащил его к пещере.
Человек был очень тяжел. Иосиф задыхался, но не останавливался, боясь только, что собьется с дороги и упадет, причинив раненому новые страдания: он помнил, что тропинка возле пещеры обрывалась круто к ручью.
До цели было еще далеко, когда впереди внезапно вспыхнули десятки огней. Через мгновение его окружила возбужденная толпа — с факелами, копьями и боевыми топорами.
Иосиф увидел, что стоит у самого обрыва. С благодарностью глядя на людей и еще не понимая смысла происходящего, он опустил раненого на снег, — тот слабо застонал.
— Смотрите, у него руки в крови! — завопил кто-то (Иосиф узнал голос негодяя, затеявшего драку). — Он собирался скрыть преступление, сбросив убитого в овраг!..
«Вот кто поднял по тревоге людей, вот отчего они тотчас схватились за оружие…»
— Выслушайте меня, — растерянно воскликнул Иосиф. — Ваш соплеменник был ранен, я нес его в пещеру, чтобы при свете огня оказать помощь!
Вперед вышел старейшина. Он наклонился над раненым, тронул его за нос и, выпрямившись, сказал:
— Мертв!
Крики проклятья пронеслись по толпе. В искаженных от прыгавшего света лицах Иосиф увидел ярость.
«Что же они не хотят выслушать меня? Старейшина лжет, что человек мертв!..»
Старейшина поднял руку — толпа затихла.
Иосиф воспользовался этим.
— Выслушайте меня! Я скажу правду!..
— Он убил нашего соплеменника, — грозно перебил старейшина.
«Смерть ему, смерть!..»
Старейшина вновь жестом потребовал тишины.
— Голос духа, покровителя нашего рода, только что сказал: «Я давно подозревал этого чужака. Он лазутчик и намерен привести своих, чтобы затеять войну. Не слушайте его, свяжите и отправляйтесь спать. А в полдень свершите волю большинства, которое требует смерти!»
Раздался дружный вопль согласия. Иосиф похолодел: «Неужто возобладает обман?» Он хорошо знал, что повсюду среди людей существует нерушимое правило — выслушивать обвиняемого. «Как же так?..»
Между тем двое дюжих мужчин больно заломили Иосифу руки, связали их кожаной веревкой. В рот сунули смердящий клок волчьей шкуры.
Задыхаясь, Иосиф уступил. В отчаянии он уже не соображал, что выкрикивали в толпе, следовавшей по пятам. Заметил только, что снегопад кончился и небо начало прочищаться, — замигали в бездонной выси голубые звезды.
Иосифа втолкнули в узкую яму, вырытую у стены пещеры, накрыли решеткой из тяжелых кольев, и вскоре люди — как по команде — угомонились, продолжив прерванный сон.
Иосифу было не до сна. Он кусал губы, с тоской думая, как неодолимы чаще всего коварство и подлость.
В пещеру задувал ледяной ветер: как и предрекал колдун, брался крепкий мороз.
«Как же так? Как же люди позволяют топтать обычаи, которые ограждают их интересы? Не воля героя защищает справедливость, а незыблемые, обязательные для всех установления, порядки, которые поощряют добро и препятствуют злу… Как же не понимают люди, что их подталкивают к кабале и несчастьям, выкорчевывая крупицы правды, с трудом и муками добытыми для них дальновиднейшими из предков?..»
Еще до зари ушли за добычей охотники, с рассветом женщины и дети отправились пополнять запасы хвороста и сучьев, потому что ударивший мороз грозил продержаться довольно долго.
Оставшиеся в пещере подходили к яме, глядели сквозь решетку на свернувшегося калачиком Иосифа и проклинали его.
В полдень ученик колдуна, мужчина щуплый и мелкий, поднял решетку и, достав кляп, подал Иосифу воды.
Напившись, измученный Иосиф благодарно кивнул. Надежда все еще не оставляла его.
— Почему никто не хочет знать правду? — спросил он, видя, что поблизости нет других людей.
— Правда нужна людям, когда они осознают общие интересы, — ответил мужчина. — Если большинство думает только о себе, место правды заступают расчет и выгода. Подлый старейшина подкупил многих сородичей. Они забыли о своем долге — служить общине, а не человеку, закону, а не власти.
— Как самочувствие бедняги, которого один из ваших ударил камнем, чтобы предотвратить разоблачение старейшины?
— Он умер еще ночью, — тихо сказал ученик колдуна. — Его задушили.
— Значит, тебе известна правда?
— Мне — да. Но эта правда не нужна другим. Они не хотят ни ссор, ни выяснений. Они слишком устали от всей своей жизни, потому что еда и питье милее им чести и мужества.
— Старейшина хотел убить меня, чтобы завладеть моей одеждой. Подговоренные им люди должны были исполнить его волю, но один воспротивился…
— Жадные, себялюбивые типы заведут всех в бездну нескончаемых страданий, — сказал ученик колдуна. — Если не поставить предел жадности человека, пользующейся изворотливым умом, погибнут все. Не будет ни мира, ни счастья. Ни в душе человека, ни вне ее… Негодяи повсюду внушают, что повторение заповедей предков не изменяет жизни к лучшему. И люди соблазняются, если в них пробудилась жажда выгод. Ничтожные не знают, что желание лучшего отрицает хорошее… Совершенное — не значит «приятное для одного», это «полезное для всех»… Повторяются день и ночь, повторяются зима и лето — что здесь плохого? Если бы не было повторений, жизнь прекратила бы свое течение. И разве сами мы не повторяемся, требуя питья и пищи, сна и размышления о прекрасном?..
«Удивительный человек…»
— Ты все понимаешь, — сказал Иосиф, — помоги мне освободиться.
Человек пожал плечами.
— Не могу. Тут я бессилен.
— Вопиющее беззаконие — на глазах у всех?
— Вопиющие беззакония только и творятся на глазах у всех. Люди не подозревают, как они глупы, когда помышляют лишь о себе, и этим пользуются растлители обычаев.
Ученик колдуна сунул в рот Иосифу кляп, опустил решетку и ушел.
Спустя какое-то время решетку осветил факел — над ямой наклонилась девушка. Плоское лицо, широкий нос, маленькие, зоркие глаза.
— Меня зовут Ойва, — прошептала она, — я дочь старейшины. Я знаю, ты невиновен, чужеплеменник, и мне стыдно за отца. Но я боюсь сказать людям, что он грезит о власти вождя. Это ведь тоже преступление — поношение отца. Как ты считаешь? Эй, ответь мне!
Иосиф хотел показать знаками, что возмущен несправедливостью, но ему стало жаль девушку, решающую непростую нравственную задачу. Он передумал и кивнул согласно: да, мол, считаю так же, как и ты.
Девушка была потрясена — стояла не двигаясь. Конечно, втайне она ожидала именно такого ответа, но была убеждена, что получит совсем другой.
Тряхнув густыми темными волосами, она сказала:
— Ты справедлив. Теперь я знаю, что мне делать.
Она достала из-за пояса костяной нож и, держа его в зубах, стала поднимать решетку, но тут в пещеру вошел старейшина.
— Ойва, чего тебе там надо? — грубо закричал он. — Куда я велел идти?
Девушка повиновалась — ушла прочь.
В полдень, когда вернулись охотники, Иосифа вывели на мороз.
Был солнечный день. Люди — все босиком — сгрудились вокруг большого плоского камня, на который поднялся старейшина.
— Этот человек убил нашего брата. Как чужеплеменник он заслуживает смерти. Прежде чем все мы сойдемся на тризну, почтим память убитого сородича, я хотел бы получить от вас ответ на вопрос: следует ли убийцу утопить в проруби или сбросить со скалы?
— Сбросить! — прокричал из толпы голос, который хорошо помнил Иосиф. Он увидел, наконец, воочию этого негодяя, волосатого типа с низким лбом и расширяющимися книзу челюстями.
«Сбросить, сбросить со скалы!» — повторили люди.
Иосиф не терял надежды, верил, что оправдается, ведь все было несправедливо.
И в самом деле раздался голос: «Пусть скажет чужеземец!»
«Может быть, это Ойва?» — подумал Иосиф.
— Братья, — воззвал старейшина. — Сегодня утром добрый дух, охраняющий наш род, трижды сказал мне: «Не слушайте человека, убившего вашего соплеменника, иначе навлечете на себя мор и пагубу!..» Мы должны слушаться доброго духа!..
Все было чудовищной ложью. Иосиф все еще не хотел верить, что люди так легко позволят обмануть себя.
— И еще сказал добрый дух, — продолжал старейшина: — «Разденьте догола убийцу, поставьте на краю пропасти, и пусть столкнет его колдун вашего рода. После этого дозволена общая трапеза…»
Вероятно, старейшина плел какую-то свою интригу, потому что эти слова вызвали недовольство.
Старший группы охотников поднялся на плоский камень.
— Братья, это нарушение!
— В чем дело? — закричали из толпы.
— В день свершения казни всякому человеку из рода, даже младенцу, запрещается прием пищи! Это неукоснительное установление предков, оно не может быть нарушено!.. Прежде чем решать о казни, старейшина обязан был собрать всех на обед. Теперь поздно, и я — по праву первого охотника — не стану делить пищу.
— Сами разделим! — заорал волосатый, с низким лбом человек. — Пора отменить обычай, осложняющий жизнь! Почему никто иной не вправе разделить пищу, кроме добытчика? Пусть это делает отныне и всегда старейшина!..
Поднялся шум, и трудно было определить, кого поддерживает большинство, охотника или старейшину с его прихлебателями.
— Тихо! — крикнул старший охотник. — Перебивший меня будет лишен пищи!.. Право на совет с добрыми духами рода имеет каждый из нас, но только совет колдуна обязателен для всех. Подавая советы от имени добрых духов, старейшина пренебрег заповедями предков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35