Матрос встретил без обычной радости.
— Видите флаг над башней? Это значит, скоро ожидается сильный ветер. Нет никакого смысла выходить в залив. Покружим здесь.
«Случайность или что-нибудь заподозрили?» — Иосиф был близок к отчаянию.
Голос Анны чуть дрогнул:
— Поедем, поедем! Мне все здесь опротивело. А небольшая волна — даже интересно.
Матрос поворчал, пропуская графиню и Иосифа в лодку, а потом неторопливо взялся за весла.
— Ладно, будь по-вашему, — сказал он. — Но я не советую. Здесь, в заливе, набегает неожиданный шквал и переворачивает даже крупные суда.
— Но ведь нет полной уверенности, что будет буря?
Иосиф понимал всю важность ответа на вопрос графини.
— Уверенности, что последует буря, нет. Но тем более нет уверенности, что не переменится погода. Старые люди, которые наблюдают залив в течение многих лет, знают свои приметы: если отроги гор в тумане, жди перемены погоды.
Иосиф почувствовал беспокойство графини. Он понимал, что и ее нервы на пределе.
«Будь что будет, — решил Иосиф. — Может, это даже хорошо, что поднимутся волны и ухудшится видимость…»
Едва вышли из-за стен крепости в залив, ударил свежий ветер.
— Хорошо, — громко смеясь, прокричала Анна. — Давай быстро, как на крыльях!
Матрос кивнул, потянул за фал, поднял парус: над головой хлопнуло, лодка клюнула носом, но потом выровнялась и понеслась по волнам — к восточной части города. Почти у самого берега развернулась и пошла, по желанию графини, к скалам, прикрывавшим залив со стороны открытого моря.
План побега заключался именно в том, чтобы подойти поближе к этим скалам — тогда дозорные на сторожевых башнях у западного берега залива теряли лодку из виду. Берег у скал был обрывистый, нежилой, так что именно там удобнее всего было постараться как-либо избавиться от матроса и протащить лодку через узкую протоку; корабль не мог пройти через нее, но небольшая лодка, вероятно, могла: Иосиф не раз убеждался, что за скалами плавают рыбаки.
— Подойдем к скалам, как вчера, — попросила графиня.
— Дойти туда мы, пожалуй, дойдем, если не зачерпнем бортом, — хмуро ответил матрос, — но как возвратиться обратно? Мы не осилим встречного ветра.
«Он будет попутным», — Иосиф взглянул на Анну.
— Переждем. Ты сам говорил, что ветер меняется каждые полчаса. А если не переменится, вернемся на веслах вдоль берега. Мой слуга поможет грести.
— Нет, госпожа, — сказал матрос. — Я отвечаю за вас и не хочу рисковать собственной головой. Да и дождь собирается, а в дождь прогулки запрещены.
И он стал убирать парус, намереваясь развернуть лодку, потому что волны укрупнились.
Это была критическая минута. Иосиф взглянул на берег. Вчера и позавчера он был пустынным. А теперь козы ходили по крутому склону, выбирая травку погуще да повкуснее. Впрочем, и пастух таскался следом, по-видимому, старик. Дворец и порт остались на противоположной стороне залива, и город был далеко, но все же и здесь торчали на берегу рыбацкие фелуки.
Иосиф нащупал в кармане тяжелый булыжник. Этим булыжником нужно было оглушить матроса. Но матрос взглянул озабоченно, и Иосиф понял, что не сможет ударить его, служившего во дворце еще при прежнем эмире, стало быть, никак не повинного в кознях пиратов.
— Помоги матросу! — громко сказала графиня.
Это были условленные слова. Они вывели Иосифа из замешательства. Отшвырнув прочь камень, он быстро шагнул к матросу и столкнул его за борт, тут же перехватил фал, побежавший вслед за хлопавшим беспомощно парусом, выбрал, закрепил на крючке и только тогда оглянулся на барахтавшегося в воде матроса.
Сообразив тотчас, что происходит, матрос и не пытался приблизиться к лодке. Он, конечно, понимал, что побег невольников грозит ему смертью и в том случае, если удастся, и в том, если не удастся.
— Послушай, друг, — крикнул Иосиф. — Если и доплывешь до берега, тебе не поздоровится. Берись-ка за этот конец, мы дотащим тебя до скал, там свяжем и вместе с тобою попытаемся добраться до испанской крепости… Ну, выбирай!
Матрос тотчас ухватился за брошенную веревку. Иосиф развернул лодку на прежний курс. Черпая бортом, лодка запрыгала по волнам.
Свесившись за борт, графиня помогала сохранять ее устойчивость.
— Потонете, — прокричал матрос, — убавьте парус и возьмите руль правее!..
С помощью добрых советов дошли до скал. Иосиф взмок, он и не представлял себе, сколько физических сил нужно, чтобы управлять парусами, когда нет ни навыков, ни сноровки.
Анна только и говорила что о матросе. Казалось, его жизнь беспокоит ее больше, чем собственная.
Но матрос, выбравшись на скалы, сказал, чтобы беглецы не заботились о его дальнейшей судьбе и действовали, как им заблагорассудится. Через несколько минут он был уже на берегу и, помахав рукою, стал подниматься в горы.
— По всей видимости, этот человек и сам ненавидит пиратов, — предположила графиня. — Во всяком случае, я слышала от своей служанки, что пастухи в горах не признали бандитскую власть Барбароссы и взялись за оружие. Да поможет им бог…
С трудом преодолели протоку. Это только издалека казалось, что протока широка — нагромождение скал было таково, что пришлось снять мачту и тащить лодку волоком.
Когда же скалы остались позади, долго не удавалось закрепить мачту. Нужен был крепкий помощник, юная Анна для этой роли не годилась. Она старалась изо всех сил, и все же потеряли целый час времени — тот час, который мог все переменить.
Наконец подняли парус и по наитию пустились в открытое море, потому что дали были закрыты густой пеленой дождя. Но вот дождь стал стихать, и тогда беглецы увидели впереди два корабля.
— Пираты, — тотчас определила графиня. — Боже мой, как же нам не повезло! Что же, у меня нет страха…
Да, это были пиратские многовесельные галеры. Они заметили лодку и развернулись, отрезая путь к бегству.
Галеры медленно приближались. И когда беглецы различили на одном из кораблей Барбароссу в окружении своей свиты, графиня сняла с пальца кольцо.
— Друг мой, — сказала она Иосифу. — Ты доказал преданность, и небо возблагодарит тебя. Сохрани кольцо как память о своей госпоже.
Не успел Иосиф вдуматься в слова, как графиня, перекрестясь, шагнула в воду. Он упустил момент, когда еще можно было спасти благородную девушку, более всего дорожившую своей честью. Нырять наудачу — было бессмысленно.
Иосиф заплакал от горя. Он плакал в голос, проклиная негодяев, обрекших на страдания тысячи людей по всему миру.
«Зачем, зачем ты это сделала, Анна? Разве возможно облегчить положение, оставляя борьбу? Негодяи только и ждут этого. Им выгодно, чтобы мы впадали в отчаяние и отступали!..»
Но он понимал: это было не слабостью и бегством, это было вершиной презрения к врагам, и все они, толпившиеся на палубах, отлично видели, что им брошен вызов, что истинно свободный человек не уступает своей свободы.
Пираты спешно спустили шлюпки, шлюпки закружили по темным волнам, а Иосиф все рыдал, целуя кольцо…
Убедившись, что море не отдаст беглянку, пираты окружили Иосифа и одновременно бросились на него.
Иосиф встретил их, держа в руках весло, и впервые весло показалось ему не слишком тяжелым. Он отбивался с яростью, так что ни одному из нападавших не удалось покуражиться на глазах атаманов.
Выбившегося из сил Иосифа связали и подняли на корабль эмира-самозванца. Десятки глаз уставились на него — ненавидящих и удивленных.
— А, старый знакомый, — услыхал он голос «князя тьмы». — Вот кого я ищу, вот с кем мне необходимо сквитаться!
— Развяжите раба, пусть никто не думает, что мы боимся, — сказал Барбаросса. — Мы будем судить его здесь и здесь свершим казнь.
— Не надо развязывать, — вмешался чернявый, но было поздно: пираты сдернули веревку. — Коли ты, великий эмир, проявил такое великодушие к этому упорнейшему из врагов, позволь задать ему несколько вопросов!
— Презренный трус и негодяй! — вскричал Иосиф. — Повсюду, где появляешься ты, исчадие ада, люди плачут от насилия и несправедливости, повсюду твой путь отмечен ложью и кровью невинных! Ты и пиратов превратил в банду, которая служит твоим гнусным интригам!
Он шагнул к «князю тьмы» и выхватил у него из-за пояса двуствольный пистолет.
Пираты ахнули. Барбаросса вскрикнул. Не давая опомниться врагам, Иосиф выстрелил в чернявого, тот отпрянул, но все же пуля начисто срезала его оттопыренное ухо.
В ту же секунду Иосиф не раздумывая прыгнул в открытый люк. Больно ударился о деревянную лестницу — скатился по ней в темноту трюма.
Бежать было некуда и прятаться негде. Да он и не хотел уже бежать и прятаться. Напротив, понял, что пришла пора отомстить за всех обесчещенных и поруганных людей.
Где-то здесь должны были стоять бочки с порохом, но вокруг было темно, нужно было ждать, пока нагрянут пираты.
Они не замедлили ввалиться в трюм всей всполошившейся шайкой. Впереди полуголый бородач тащил медный фонарь, сзади блестели лица в чалмах, сверкали обнаженные ятаганы.
— Осторожно, не стрелять! Не трогать беглеца, пусть сам выйдет на палубу, эмир обещал ему свободу!..
Иосиф понимал: враги врут от страха. Прячась за какими-то тюками, он разглядел впереди ровные ряды пороховых бочек и прицелился в ближайшую.
Чиркнули кремни — осечка. «Осечка? Или второй ствол вовсе не заряжен?..»
А пираты, заметив Иосифа, подбирались, крича, чтобы он сдавался на милость эмира Барбароссы Первого…
Иосиф снова взвел курок.
Прогрохотавший выстрел вызвал вспышку огня чудовищной силы…
15
Иосиф медленно приходил в себя. «Неужели жив?..» Да, он был жив. Лежал на кровати, раскинув руки.
С трудом поднялся и сел. Сердце стучало, в голове звенело, все тело болело, как после жестоких побоев.
Но что это? На пальце светилось узорчатое серебряное кольцо — подарок графини Анны.
«Как же все это может быть? — Иосиф ощутил приступ тоски. Он хотел тотчас же, немедля, вернуться в тот век, где погибла девушка, почти девочка, которую он полюбил всей душой. — Нет-нет, я не могу больше, я слишком устал. Из этих странствий душа выносит слишком тяжкий груз опыта…»
Вошел доктор Шубов, взглянул с тревогой.
— Я хочу сказать, — начал Иосиф…
— Не надо… Каждый из нас не только приобретает, но и отдает. Может быть, и приобретает ровно столько, сколько отдает… Не ищи утешения, его не будет — душе страдать, пока люди не поймут, что опыт истории — самое ценное, чем владеет мир. Людей обманывают снова и снова — теми же самыми словами, которыми обманывали прежде, теми же трюками, которые проделывались не раз, а наивные люди все верят в посулы, все ожидают добра и справедливости. Они трагически не понимают, что единственный исток добра и справедливости — их знание, их решимость, их сплоченность, а не «гений», которого им навязывают, не трибунная болтовня, к которой приучают, чтобы держать в кабале.
Иосиф вздохнул, кусая губы.
— Почему людям так трудно сплотиться и отстоять свою мечту?
— Им мешают, Иосиф. Людей соблазняют. Привыкшие к соперничеству и борьбе друг с другом, они бросаются на каждую наживку, теряя достоинство и вместе с ним и рассудок… Но время заблуждений не вечно, оно пройдет. Чем совершеннее будет человек, тем скромнее будут его желания, тем щедрее он станет делиться с людьми мудростью и восторгом перед красотою и богатством великой природы… Но полно грустить, надо действовать!
— Что значит — действовать?
— Значит — не жить бездарно, как обыкновенно живут, понять смысл отпущенного нам времени и сил и сражаться за их полноценное использование — это наше право. Каждый ли из нас прочувствовал свой вечный долг перед народом? А народ — не просто люди, что рассеяны по просторам земли, это прежде всего его герои, подвижники, мастера, мыслители, труженики — их объединяет общность судьбы… Эти люди не позволят вновь разъединить себя пустыми лозунгами и коварной болтовней. И только так избегнут нового ярма «князей тьмы», этих посланцев зла, у которых нет родства с людьми, нет святынь, кроме своей прибыли, корысти и мзды…
Машина приближалась к родному городу. Ожидали занятия в школе и совершенно другая жизнь дома. Какими новыми глазами смотрел Иосиф на своих повеселевших родителей! Он понял, что не они перед ним, а он виноват перед ними, — он не примечал в них прежде людей — со всеми потребностями и желаниями, слабостями и противоречиями, людей, живущих мучительной жизнью мира, решающих и неспособных решить главную загадку бытия; оттого терзающихся и в ослеплении терзающих друг друга. Они были, в сущности, добрыми, милыми людьми, но уклад жизни обеднял их отношения.
Теперь Иосиф готов был прийти им на помощь, убедить в том, что процветание мира начинается с процветания родного дома, что долг единит людей, долг, который негодяи превратили в непосильные цепи…
При въезде в город машина притормозила у светофора. Люди пошли через дорогу.
Один из пешеходов оглянулся, прикрывая лицо кепкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
— Видите флаг над башней? Это значит, скоро ожидается сильный ветер. Нет никакого смысла выходить в залив. Покружим здесь.
«Случайность или что-нибудь заподозрили?» — Иосиф был близок к отчаянию.
Голос Анны чуть дрогнул:
— Поедем, поедем! Мне все здесь опротивело. А небольшая волна — даже интересно.
Матрос поворчал, пропуская графиню и Иосифа в лодку, а потом неторопливо взялся за весла.
— Ладно, будь по-вашему, — сказал он. — Но я не советую. Здесь, в заливе, набегает неожиданный шквал и переворачивает даже крупные суда.
— Но ведь нет полной уверенности, что будет буря?
Иосиф понимал всю важность ответа на вопрос графини.
— Уверенности, что последует буря, нет. Но тем более нет уверенности, что не переменится погода. Старые люди, которые наблюдают залив в течение многих лет, знают свои приметы: если отроги гор в тумане, жди перемены погоды.
Иосиф почувствовал беспокойство графини. Он понимал, что и ее нервы на пределе.
«Будь что будет, — решил Иосиф. — Может, это даже хорошо, что поднимутся волны и ухудшится видимость…»
Едва вышли из-за стен крепости в залив, ударил свежий ветер.
— Хорошо, — громко смеясь, прокричала Анна. — Давай быстро, как на крыльях!
Матрос кивнул, потянул за фал, поднял парус: над головой хлопнуло, лодка клюнула носом, но потом выровнялась и понеслась по волнам — к восточной части города. Почти у самого берега развернулась и пошла, по желанию графини, к скалам, прикрывавшим залив со стороны открытого моря.
План побега заключался именно в том, чтобы подойти поближе к этим скалам — тогда дозорные на сторожевых башнях у западного берега залива теряли лодку из виду. Берег у скал был обрывистый, нежилой, так что именно там удобнее всего было постараться как-либо избавиться от матроса и протащить лодку через узкую протоку; корабль не мог пройти через нее, но небольшая лодка, вероятно, могла: Иосиф не раз убеждался, что за скалами плавают рыбаки.
— Подойдем к скалам, как вчера, — попросила графиня.
— Дойти туда мы, пожалуй, дойдем, если не зачерпнем бортом, — хмуро ответил матрос, — но как возвратиться обратно? Мы не осилим встречного ветра.
«Он будет попутным», — Иосиф взглянул на Анну.
— Переждем. Ты сам говорил, что ветер меняется каждые полчаса. А если не переменится, вернемся на веслах вдоль берега. Мой слуга поможет грести.
— Нет, госпожа, — сказал матрос. — Я отвечаю за вас и не хочу рисковать собственной головой. Да и дождь собирается, а в дождь прогулки запрещены.
И он стал убирать парус, намереваясь развернуть лодку, потому что волны укрупнились.
Это была критическая минута. Иосиф взглянул на берег. Вчера и позавчера он был пустынным. А теперь козы ходили по крутому склону, выбирая травку погуще да повкуснее. Впрочем, и пастух таскался следом, по-видимому, старик. Дворец и порт остались на противоположной стороне залива, и город был далеко, но все же и здесь торчали на берегу рыбацкие фелуки.
Иосиф нащупал в кармане тяжелый булыжник. Этим булыжником нужно было оглушить матроса. Но матрос взглянул озабоченно, и Иосиф понял, что не сможет ударить его, служившего во дворце еще при прежнем эмире, стало быть, никак не повинного в кознях пиратов.
— Помоги матросу! — громко сказала графиня.
Это были условленные слова. Они вывели Иосифа из замешательства. Отшвырнув прочь камень, он быстро шагнул к матросу и столкнул его за борт, тут же перехватил фал, побежавший вслед за хлопавшим беспомощно парусом, выбрал, закрепил на крючке и только тогда оглянулся на барахтавшегося в воде матроса.
Сообразив тотчас, что происходит, матрос и не пытался приблизиться к лодке. Он, конечно, понимал, что побег невольников грозит ему смертью и в том случае, если удастся, и в том, если не удастся.
— Послушай, друг, — крикнул Иосиф. — Если и доплывешь до берега, тебе не поздоровится. Берись-ка за этот конец, мы дотащим тебя до скал, там свяжем и вместе с тобою попытаемся добраться до испанской крепости… Ну, выбирай!
Матрос тотчас ухватился за брошенную веревку. Иосиф развернул лодку на прежний курс. Черпая бортом, лодка запрыгала по волнам.
Свесившись за борт, графиня помогала сохранять ее устойчивость.
— Потонете, — прокричал матрос, — убавьте парус и возьмите руль правее!..
С помощью добрых советов дошли до скал. Иосиф взмок, он и не представлял себе, сколько физических сил нужно, чтобы управлять парусами, когда нет ни навыков, ни сноровки.
Анна только и говорила что о матросе. Казалось, его жизнь беспокоит ее больше, чем собственная.
Но матрос, выбравшись на скалы, сказал, чтобы беглецы не заботились о его дальнейшей судьбе и действовали, как им заблагорассудится. Через несколько минут он был уже на берегу и, помахав рукою, стал подниматься в горы.
— По всей видимости, этот человек и сам ненавидит пиратов, — предположила графиня. — Во всяком случае, я слышала от своей служанки, что пастухи в горах не признали бандитскую власть Барбароссы и взялись за оружие. Да поможет им бог…
С трудом преодолели протоку. Это только издалека казалось, что протока широка — нагромождение скал было таково, что пришлось снять мачту и тащить лодку волоком.
Когда же скалы остались позади, долго не удавалось закрепить мачту. Нужен был крепкий помощник, юная Анна для этой роли не годилась. Она старалась изо всех сил, и все же потеряли целый час времени — тот час, который мог все переменить.
Наконец подняли парус и по наитию пустились в открытое море, потому что дали были закрыты густой пеленой дождя. Но вот дождь стал стихать, и тогда беглецы увидели впереди два корабля.
— Пираты, — тотчас определила графиня. — Боже мой, как же нам не повезло! Что же, у меня нет страха…
Да, это были пиратские многовесельные галеры. Они заметили лодку и развернулись, отрезая путь к бегству.
Галеры медленно приближались. И когда беглецы различили на одном из кораблей Барбароссу в окружении своей свиты, графиня сняла с пальца кольцо.
— Друг мой, — сказала она Иосифу. — Ты доказал преданность, и небо возблагодарит тебя. Сохрани кольцо как память о своей госпоже.
Не успел Иосиф вдуматься в слова, как графиня, перекрестясь, шагнула в воду. Он упустил момент, когда еще можно было спасти благородную девушку, более всего дорожившую своей честью. Нырять наудачу — было бессмысленно.
Иосиф заплакал от горя. Он плакал в голос, проклиная негодяев, обрекших на страдания тысячи людей по всему миру.
«Зачем, зачем ты это сделала, Анна? Разве возможно облегчить положение, оставляя борьбу? Негодяи только и ждут этого. Им выгодно, чтобы мы впадали в отчаяние и отступали!..»
Но он понимал: это было не слабостью и бегством, это было вершиной презрения к врагам, и все они, толпившиеся на палубах, отлично видели, что им брошен вызов, что истинно свободный человек не уступает своей свободы.
Пираты спешно спустили шлюпки, шлюпки закружили по темным волнам, а Иосиф все рыдал, целуя кольцо…
Убедившись, что море не отдаст беглянку, пираты окружили Иосифа и одновременно бросились на него.
Иосиф встретил их, держа в руках весло, и впервые весло показалось ему не слишком тяжелым. Он отбивался с яростью, так что ни одному из нападавших не удалось покуражиться на глазах атаманов.
Выбившегося из сил Иосифа связали и подняли на корабль эмира-самозванца. Десятки глаз уставились на него — ненавидящих и удивленных.
— А, старый знакомый, — услыхал он голос «князя тьмы». — Вот кого я ищу, вот с кем мне необходимо сквитаться!
— Развяжите раба, пусть никто не думает, что мы боимся, — сказал Барбаросса. — Мы будем судить его здесь и здесь свершим казнь.
— Не надо развязывать, — вмешался чернявый, но было поздно: пираты сдернули веревку. — Коли ты, великий эмир, проявил такое великодушие к этому упорнейшему из врагов, позволь задать ему несколько вопросов!
— Презренный трус и негодяй! — вскричал Иосиф. — Повсюду, где появляешься ты, исчадие ада, люди плачут от насилия и несправедливости, повсюду твой путь отмечен ложью и кровью невинных! Ты и пиратов превратил в банду, которая служит твоим гнусным интригам!
Он шагнул к «князю тьмы» и выхватил у него из-за пояса двуствольный пистолет.
Пираты ахнули. Барбаросса вскрикнул. Не давая опомниться врагам, Иосиф выстрелил в чернявого, тот отпрянул, но все же пуля начисто срезала его оттопыренное ухо.
В ту же секунду Иосиф не раздумывая прыгнул в открытый люк. Больно ударился о деревянную лестницу — скатился по ней в темноту трюма.
Бежать было некуда и прятаться негде. Да он и не хотел уже бежать и прятаться. Напротив, понял, что пришла пора отомстить за всех обесчещенных и поруганных людей.
Где-то здесь должны были стоять бочки с порохом, но вокруг было темно, нужно было ждать, пока нагрянут пираты.
Они не замедлили ввалиться в трюм всей всполошившейся шайкой. Впереди полуголый бородач тащил медный фонарь, сзади блестели лица в чалмах, сверкали обнаженные ятаганы.
— Осторожно, не стрелять! Не трогать беглеца, пусть сам выйдет на палубу, эмир обещал ему свободу!..
Иосиф понимал: враги врут от страха. Прячась за какими-то тюками, он разглядел впереди ровные ряды пороховых бочек и прицелился в ближайшую.
Чиркнули кремни — осечка. «Осечка? Или второй ствол вовсе не заряжен?..»
А пираты, заметив Иосифа, подбирались, крича, чтобы он сдавался на милость эмира Барбароссы Первого…
Иосиф снова взвел курок.
Прогрохотавший выстрел вызвал вспышку огня чудовищной силы…
15
Иосиф медленно приходил в себя. «Неужели жив?..» Да, он был жив. Лежал на кровати, раскинув руки.
С трудом поднялся и сел. Сердце стучало, в голове звенело, все тело болело, как после жестоких побоев.
Но что это? На пальце светилось узорчатое серебряное кольцо — подарок графини Анны.
«Как же все это может быть? — Иосиф ощутил приступ тоски. Он хотел тотчас же, немедля, вернуться в тот век, где погибла девушка, почти девочка, которую он полюбил всей душой. — Нет-нет, я не могу больше, я слишком устал. Из этих странствий душа выносит слишком тяжкий груз опыта…»
Вошел доктор Шубов, взглянул с тревогой.
— Я хочу сказать, — начал Иосиф…
— Не надо… Каждый из нас не только приобретает, но и отдает. Может быть, и приобретает ровно столько, сколько отдает… Не ищи утешения, его не будет — душе страдать, пока люди не поймут, что опыт истории — самое ценное, чем владеет мир. Людей обманывают снова и снова — теми же самыми словами, которыми обманывали прежде, теми же трюками, которые проделывались не раз, а наивные люди все верят в посулы, все ожидают добра и справедливости. Они трагически не понимают, что единственный исток добра и справедливости — их знание, их решимость, их сплоченность, а не «гений», которого им навязывают, не трибунная болтовня, к которой приучают, чтобы держать в кабале.
Иосиф вздохнул, кусая губы.
— Почему людям так трудно сплотиться и отстоять свою мечту?
— Им мешают, Иосиф. Людей соблазняют. Привыкшие к соперничеству и борьбе друг с другом, они бросаются на каждую наживку, теряя достоинство и вместе с ним и рассудок… Но время заблуждений не вечно, оно пройдет. Чем совершеннее будет человек, тем скромнее будут его желания, тем щедрее он станет делиться с людьми мудростью и восторгом перед красотою и богатством великой природы… Но полно грустить, надо действовать!
— Что значит — действовать?
— Значит — не жить бездарно, как обыкновенно живут, понять смысл отпущенного нам времени и сил и сражаться за их полноценное использование — это наше право. Каждый ли из нас прочувствовал свой вечный долг перед народом? А народ — не просто люди, что рассеяны по просторам земли, это прежде всего его герои, подвижники, мастера, мыслители, труженики — их объединяет общность судьбы… Эти люди не позволят вновь разъединить себя пустыми лозунгами и коварной болтовней. И только так избегнут нового ярма «князей тьмы», этих посланцев зла, у которых нет родства с людьми, нет святынь, кроме своей прибыли, корысти и мзды…
Машина приближалась к родному городу. Ожидали занятия в школе и совершенно другая жизнь дома. Какими новыми глазами смотрел Иосиф на своих повеселевших родителей! Он понял, что не они перед ним, а он виноват перед ними, — он не примечал в них прежде людей — со всеми потребностями и желаниями, слабостями и противоречиями, людей, живущих мучительной жизнью мира, решающих и неспособных решить главную загадку бытия; оттого терзающихся и в ослеплении терзающих друг друга. Они были, в сущности, добрыми, милыми людьми, но уклад жизни обеднял их отношения.
Теперь Иосиф готов был прийти им на помощь, убедить в том, что процветание мира начинается с процветания родного дома, что долг единит людей, долг, который негодяи превратили в непосильные цепи…
При въезде в город машина притормозила у светофора. Люди пошли через дорогу.
Один из пешеходов оглянулся, прикрывая лицо кепкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35