- спросила тем не менее Энн в отчаянной попытке ухватиться за последнюю соломинку. - Ведь наверняка это подделки. Если этот парень в состоянии подделать почерк Ричарда Крэйвена, то он в состоянии... - Энн замолчала, почувствовав ошибку в своем логическом построении.
- Единственный человек, который знает о монограмме, и является убийцей, - заявил Марк Блэйкмур, высказав ту самую мысль, которую Энн так и не отважилась облечь в слова.
Мысли в голове Энн закружились в бешеном хороводе. Ведь должен же быть какой-нибудь ответ, он просто обязан быть!
- Сообщник! - выпалила она. - Если у Ричарда Крэйвена имелся сообщник...
- Не проходит, - перебил ее Марк. - Я уже подумал об этом. У серийных убийц сообщников не бывает. Это сродни мастурбации - вещь чрезвычайно интимная.
- А как же Бонни и Клайд?.. - начала было Энн. - Или семейство Мэнсонов?..
- Не совсем то. Бонни и Клайд грабили банки - это просто и прибыльно. Они, конечно, были насильниками, но все-таки оставались до конца жизни обыкновенными грабителями. Что касается Мэнсонов, то у них в основе преступления лежал культ. А все культы, даже тайные, очень скоро становятся секретом полишинеля. Рано или поздно, но кто-нибудь обязательно проговорится. Что же касается данного дела, то здесь нет ни одной ниточки. Никто не сказал ни слова. Не было ни слухов, ни сплетен - одно только утверждение Ричарда Крэйвена, что он никогда в жизни не совершал преступлений.
У Энн округлились глаза.
- И теперь, стало быть, получается, будто он говорил правду? Но это невозможно! Ведь его осудили! Кстати, что говорят судейские?
- Я имел беседу с прокурором. Его сотрудники обнаружили аналогичные знаки на мертвых телах, которые были найдены на территории, находящейся под юрисдикцией прокурора. И что они сделали, как ты думаешь? Да то же, что и мы, то есть сохранили информацию в тайне, и по той же самой причине. Приходится оставлять про запас кое-какие улики, о которых не пронюхали всевозможные психи и шизики. Иначе можно просидеть весь день за столом, выслушивая всякого рода признания и самооговоры.
Энн чувствовала себя премерзко: казалось, ее ударили кулаком в солнечное сплетение. Что же она наделала?! Как она могла заблуждаться до такой степени? Она попыталась утешить себя: ведь заблуждалась не она одна - особое подразделение в полном составе было уверено, что убийцей является Ричард Крэйвен.
Но разве не она первая вцепилась в Ричарда Крэйвена, как только тот оказался в числе подозреваемых? Она, и никто другой, вынесла ему обвинительный приговор задолго до того, как Крэйвен предстал перед судом. Это она снова и снова настаивала на смертной казни, утверждая, что только смерть Ричарда Крэйвена оградит людей от новых убийств.
- И что же все это значит? - спросила она, но в тот самый миг, как эти слова слетели с ее губ, она уже знала ответ: карма, воздаяние свыше. С того самого дня, как казнили Ричарда Крэйвена, ее собственный мир стал разваливаться на части. Сначала у Гленна случился сердечный приступ, а потом начались печальные изменения в его личности, которые превратили ее мужа в незнакомца.
И вот теперь еще это.
А главное - некого винить, кроме себя самой. Это она уничтожила невинного человека, и настала пора платить по счетам.
- Стало быть, тот парень, из-за которого пострадал Ричард Крэйвен, по-прежнему находится на свободе, - ответил Блэйкмур. Он понял состояние Энн и, протянув руку, накрыл ладонью ее похолодевшие пальцы. - Принимая во внимание тот факт, что убийца, так сказать, "подписал" тело Рори, рискну предположить: он собирается возобновить свою карьеру после отпуска, который сам себе предоставил, дабы понаблюдать, как Ричард Крэйвен принимает за него смертную муку.
Энн воспринимала слова собеседника, знала, что в них скорее всего заключается истина, но так и не могла всем сердцем в них поверить. В концепции Марка существовал изъян, она это чувствовала. А может быть, она просто не в состоянии усвоить один-единственный факт, что она ошиблась? Неужели гордыня лишила ее способности понимать суть вещей?
Она услышала, как Марк Блэйкмур сказал:
- Послушай, давай-ка уйдем отсюда, ладно?
Энн молча позволила ему вывести себя из ресторана, а когда он обнял ее за плечи, как бы давая тем самым понять, что ей нечего бояться, если он, Марк Блэйкмур, рядом, она уже не пыталась его оттолкнуть, а наоборот, прильнула к нему, благодарная за любую поддержку, которую еще можно было отыскать в ее на удивление быстро рассыпавшемся мире.
Глава 52
Гленн поднял трубку телефона, установленного в холле на первом этаже, и сразу узнал голос Горди Фарбера.
- Как дела, Гленн? - бодро осведомился кардиолог, изо всех сил стараясь, чтобы его голос звучат вполне буднично, хотя в душе врач испытывал некоторое волнение. Очевидно, страх, который он видел в глазах пациента, когда тот заглянул к нему двумя днями раньше, никуда не исчез, поскольку Гленну удалось заразить этим страхом жену. Впрочем, врач подозревал, что причиной страхов Энн являлись скорее события, происшедшие в доме по соседству, нежели положение в ее собственной семье. Тем не менее кардиолог в любом случае собирался проверить состояние здоровья Гленна, причем не откладывая дела в долгий ящик.
- Вас что-нибудь беспокоит? К примеру, эти пресловутые затемнения сознания?
Гленн неожиданно вспомнил о своем намерении позвонить утром Горди. Отчего, спрашивается, он не позвонил? Гленн посмотрел на часы. Уже почти час прошел с тех пор, как он закончил прибирать в кухне и...
И что дальше? А вот что было дальше, он вспомнить не мог. Еще один час выпал из его жизни! Вот дьявольщина!
- Я как раз собирался позвонить вам сегодня утром, Горди, - произнес Гленн. - У меня появилось такое ощущение, будто я скорее пациент Альцхеймера, нежели ваш. Вчера...
Прежде чем он успел закончить фразу, в дверь позвонили.
- Подождите, Горди, ко мне кто-то пришел. Положив трубку на стол, Гленн пересек холл и открыл дверь весьма габаритной женщине, одетой в мешковатое платье. Женщина несколько неуверенно ему улыбалась. Ей было за шестьдесят, и на ее лице присутствовал явный избыток косметики. Свои выкрашенные в черный цвет волосы сна собрала на макушке в неудачной попытке изобразить французский пучок. Хотя Гленн был уверен, что они раньше не встречались, внешность женщины показалась ему знакомой.
- Мистер Джефферс? - вопросила между тем посетительница. - Я Эдна Крэйвен.
Разглядывая посетительницу, Гленн почувствовал, как его снова стала окутывать привычная дурнота. Он отступил на шаг, пытаясь побороть мрак, уже заклубившийся в его сознании.
Он ничего не мог поделать с той силой, которая начинала расти в нем, захватывая один за другим участки его рассудка.
Одновременно в нем заклокотала ярость...
* * *
- Мама, не давай им, пожалуйста, этого делать! Ну я прошу тебя, мама!
- Ты у мамы самый храбрый на свете мальчик. Они вовсе не хотят причинить тебе вред. Они просто хотят тебе помочь.
Но Ричард Крэйвен знал, что ни черта они ему не помогут. Они будут причинять ему боль, как делали это в прошлый раз - точно так же, как причинял ему боль его папочка. Они протянули руки, чтобы схватить его, и даже его собственная мать стала разгибать пальцы, которыми он в ужасе за нее цеплялся.
Один из одетых в белое мужчин нагнулся, чтобы схватить его, но Ричард увернулся, одновременно изо всех сил стараясь не расплакаться. Он слишком хорошо знал, что с ним произойдет, если он даст волю слезам. Этому его научил отец, и уже довольно давно.
Несмотря на все его попытки ускользнуть, высокий человек в белом халате схватил его, приподнял и прижал его руки к бокам.
- Старайся воспринимать это без страха, - говорила тем временем его мать. - Надеюсь, ты не хочешь, чтобы на тебя опять надели смирительную рубашку?
Ричард покачал головой, и его сердце наполнилось страхом. В прошлый раз мать привезла его сюда после того, как он попытался рассказать ей, что с ним вытворял отец. Мать не поверила, и Ричард впал в буйство, поэтому на него надели рубашку с длинными рукавами, которые завязывались за спиной так, что он не мог пошевелиться. Тогда он по-настоящему испугался, куда больше, чем раньше, даже когда отец спускался с ним в подвал. Но смирительная рубашка, увы, не являлась тяжелейшим из испытании. Даже ледяные ванны, в которых его заставляли лежать часами, не были худшим из издевательств.
Худшим предстояло стать процедуре, ради которой его отдали в руки людям в белых халатах. Его мать рассказала ему о том, что его ожидает.
- Это для твоего же блага, - объяснила она. - И тебе совсем не будет больно.
Но она солгала. Ему было больно, причем так, как ни разу в жизни, даже когда его отец прикладывал к нему электроды.
Он еще раз с надеждой посмотрел на мать, но вместо того, чтобы ринуться ему на помощь, она просто стояла и глупо улыбалась, словно ничего особенного не происходило.
- Будь хорошим мальчиком, Ричард, таким, каким тебя всегда любила мамочка.
Мать повернулась и вышла из комнаты, оставив его с огромными дядьками в белых халатах. Она даже ни разу не оглянулась.
В тот день он не плакал. Он не плакал, когда они отвели его в комнату, где стояла жесткая кровать с толстыми лямками, которыми они привязали его к этому пыточному ложу.
Он не плакал, когда они подсоединили к его голове провода.
Он не заплакал даже тогда, когда почувствовал на своем теле электрические разряды и решил, что вот-вот умрет.
С тех самых пор он больше никогда не плакал.
С тех пор он делал все, чтобы ублажить свою мамочку и быть хорошим, послушным мальчиком.
Но ярость - холодная и всепоглощающая, которую он всегда старался скрывать, уже тогда стала расти и шириться в нем.
Она росла с каждым днем, с каждой неделей, с каждым месяцем.
С каждым годом ярость ширилась, достигая чудовищных размеров.
Но мать и не подозревала, что копится в душе ее сына. Она продолжала верить: ее Ричард - самый лучший мальчик на свете, который любит ее так же сильно, как она, по ее разумению, любила его.
Но ему было лучше знать. Что бы его мать ни говорила, он знал: она вовсе его не любит и не любила никогда. Если бы она испытывала к нему хоть какие-нибудь чувства, она защитила бы его от отца и от людей в белых халатах, управлявших чудовищной машиной, причинявшей ему боль куда большую, нежели отцовские электроды.
Нет, она его не любила. Она ненавидела его - точно так же, как он ненавидел ее.
* * *
- Заходите, пожалуйста!
Эти слова произнес Гленн Джефферс, но говорил за него Ричард Крэйвен, который любезно придержал дверь, чтобы помочь своей матери войти в прихожую.
- Я болтал по телефону. Извините, через секунду я освобожусь.
Весьма обходительный господин, решила Эдна Крэйвен, кивком подтвердив, что принимает извинения хозяина. Такой же, как ее Ричард.
- Надеюсь, я вам не помешала?
Хозяин в протестующем жесте поднял руку:
- Разумеется, нет.
Подняв лежавшую на столе трубку, он коротко бросил:
- Горди? Боюсь, у меня срочное дело. Позвоню вам позже.
Не дождавшись ответа, он повесил трубку, потом галантно подхватил свою мать за локоток и провел ее в гостиную.
- Как мило с вашей стороны, что вы зашли, - сказал он. Эдна нервно присела на краешек софы, с интересом разглядывая мебель в комнате. Некоторые из предметов обстановки были почти так же хороши, как вещи, которыми когда-то владел Ричард. Вероятно, все эти красивые столы и стулья выбирал сам мистер Джефферс. Вряд ли у той ужасной женщины, на которой он женат, хватило бы на это вкуса. Потом она перевела глаза на хозяина, и у нее учащенно забилось сердце. Хотя стоявший перед ней мужчина ничуть не походил на ее сына, многое в нем напомнило ей Ричарда. Прежде всего, конечно, голос. Мягкая, интеллигентная манера излагать свои мысли. Да, и глаза. Они не совпадали по цвету с глазами ее старшего сына, но в них таилась та же глубина, взгляд был таким же проникновенным, как и у Ричарда.
- Я только что подумала... - начала Эдна, перебирая большие пуговицы на своем платье. - Подумала, что если вы столь любезно говорили со мной по телефону, то, возможно, согласитесь и теперь побеседовать со мной вместо вашей супруги? Мне хочется, чтобы вы побольше узнали о моем Ричарде. Вы не имеете представления, какую боль я испытываю, когда читаю статьи вашей жены о моем сыне.
Мужчина улыбнулся.
- Но я вас отлично понимаю, - мягко сказал он. - Поверьте, я совершенно точно знаю, что именно вы чувствуете.
Эдна Крэйвен приободрилась.
- Значит, я в вас не ошиблась, мистер Джефферс. Я была просто уверена в вашем сочувствии. Да и вы сами, признаться, напоминаете мне Ричарда. Я поняла это сразу, как только услышала по телефону ваш голос. Тогда я поняла, что мне просто необходимо познакомиться с вами.
- Взаимно, - по-прежнему мягко произнес ее собеседник.
Он пристально разглядывал свою мать. С тех пор, как он в последний раз видел ее, она постарела на четыре года, но почти не изменилась. Она была одета в дешевое платье из полиэстера, какие имела обыкновение носить и прежде, а ее прическа по-прежнему выглядела глуповато, хотя она и считала ее Бог знает каким совершенством.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56