.. – Повернув голову, она посмотрела на Кэрол. – Если бы ты действительно знала, тяжелый он или нет, ты бы ведь сказала мне, правда?
На секунду сняв правую руку с руля, Кэрол слегка сжала кисть Эллен.
– Ну конечно, сказала бы. И уж точно не стану советовать тебе «не волноваться».
Кэрол замолчала, и Эллен попыталась представить себе, что в принципе могло случиться с сыном. Прервав поток мыслей, она выглянула в окно, обведя взглядом давно знакомую улицу.
– Красивый у нас городок, – неожиданно вырвалось у нее.
– Что? – в голосе Кэрол звучало удивление.
– Да просто посмотрела в окно, – как ни в чем не бывало продолжала Эллен. – А смотреть в него вот так мне, знаешь, давно не случалось. Я же целый день гоняю на машине по городу, но спроси меня, какой он... А оказывается, почти ничего не изменилось со времени нашего детства.
– Да, – медленно ответила Кэрол, недоумевая, ради чего Эллен завела этот разговор. – Многое осталось прежним.
Эллен то ли усмехнулась, то ли сдавленно всхлипнула.
– Ты, видно, думаешь, я рехнулась – в такой момент рассуждать о красотах нашего города? Да нет, не волнуйся. По крайней мере, мне так не кажется. Но если я буду думать о том, что сейчас чувствую, – вот тогда точно сойду с ума.
– А... что ты чувствуешь? Если не хочешь, не говори, я...
– Я чувствую, что он умер, – медленно выговаривая слова, ответила Эллен. – Чувства именно это мне подсказывают. Но на самом деле это не так. Я... я не дам ему умереть, слышишь!?
* * *
Эллен обвела взглядом группку людей, столпившихся в приемной реанимационного отделения. Большинство лиц были ей знакомы, хотя некоторых имен она не помнила, другие же, однако, сразу всплывали в мозгу.
Лайза Кокрэн.
Она сидела на кушетке, прижавшись к отцу; с ней о чем-то разговаривал полицейский. Увидев Эллен, Лайза немедленно вскочила и кинулась к ней на шею.
– Простите, простите, – прорыдала она. – О, миссис Лонсдейл, простите меня, пожалуйста. Ведь я совсем не хотела...
– Что произошло? – бесцветным голосом спросила Эллен.
– Я... я сама не поняла толком, – всхлипывала Лайза. – Мы... мы поссорились... но вовсе не сильно... и я решила пойти домой одна. Алекс, должно быть, решил догнать меня – и вел слишком быстро... – торопясь, Лайза сообщала немногие известные ей подробности, но Эллен слушала ее вполуха. И обе не замечали, что люди, находящиеся в комнате, в полном молчании смотрят на них.
– Так что... это из-за меня, – закончила Лайза. – Это я виновата во всем...
Эллен легонько погладила Лайзу по щеке, затем поцеловала девушку.
– Нет, – тихо сказала она. – Ни в чем ты не виновата. Тебя ведь не было в машине; ты не должна себя ни в чем винить.
Обернувшись, она принялась искать взглядом Барбару Фэннон, и увидела ее.
– Где он сейчас? – спросила ее Эллен. – Где Алекс?
– В операционной. Фрэнк и Бенни там же. А Марш у себя в кабинете, я тебя провожу.
Когда Эллен вошла в кабинет мужа, Марш сидел за столом, глядя перед собой невидящим взглядом, на столе – пустой стакан. Увидев ее, встал, вышел из-за стола и порывисто обнял.
– Ты была права, – этого свистящего шепота она никогда у него раньше не слышала. – Боже мой, как ты была права, Эллен...
– Он мертв? – спросила Эллен в ответ.
Марш отшатнулся, словно его ударили.
– Кто... кто сказал тебе это?
Эллен сильно побледнела.
– Никто. Я просто... просто у меня снова было предчувствие.
– Ну, на этот раз ты ошиблась, – вздохнул Марш. – Он жив, хвала Господу.
Эллен помолчала.
– Но если он жив... Марш, почему я не чувствую, этого?
– Не знаю. Но он жив, Эллен. В тяжелом состоянии, но живой.
Казалось, время остановилось, когда, подняв голову, Эллен пристально смотрела мужу в глаза. В конце концов губы ее тихо произнесли сказанное до того Маршем:
– Он жив. Он жив, знаю. Он не умрет.
И по опавшим щекам женщины, решившей быть сильной ради сына и мужа, потекли слезы.
* * *
Между тем в операционной Фрэнк Мэллори осторожно и тщательно удалил последний различимый фрагмент раздробленной черепной кости с поверхности полушарий мозга и взглянул на монитор.
По всем правилам парень уже давно должен быть в раю.
Но мониторы бесстрастно выдавали иную информацию – в пациенте теплилась жизнь.
Был пульс – нитяной, слабый, но постоянный.
Дыхание – хотя и с помощью респиратора.
Сломанная левая рука Алекса была заключена во временный фиксатор, на самые тяжелые из ран лица наложены швы, чтобы остановить кровотечение.
Но все это было самым простым.
Мозг – вот что было главной проблемой.
Судя по тому, что предстало сейчас перед взором Мэллори, при падении машины на дно оврага Алекс ударился головой; в итоге теменной отдел черепа превратился в кашу, лобный – был серьезно поврежден. Осколки костей застряли в коре мозга – их и удалял Мэллори с такой тщательностью. Затем, призвав на помощь весь свой немалый опыт, он принялся подгонять осколки один к другому, чтобы восстановить кость. Затем нужно было наложить временный бандаж – для того лишь, чтобы поддерживать в пациенте остатки жизни до момента, когда энцефалограмма выдаст прямую линию и медицина признает Алекса мертвым.
– Что вы думаете, мистер Мэллори? – спросил Бенни Коэн.
– Сейчас я стараюсь вообще не думать, – огрызнулся Мэллори, – а просто соединяю друг с другом эти вот кусочки того, что еще недавно было человеческим черепом. И должен тебе сказать, Бен, – это все, что я в данном случае могу сделать.
– То есть он не выкрутится?
– Этого я тоже не говорил, – нахмурился Фрэнк. – Дотянул ведь до этого времени.
Бенни кивнул.
– Но, мягко говоря, с нашей помощью. Сними с него сейчас респиратор – и пропало...
– Множество людей дышит через респиратор. Для этого, собственно, их и придумали.
Фрэнк Мэллори свирепо посмотрел на молодого врача, вскоре взгляд его, однако, смягчился. Бенни ни в чем не виноват – он же не знал, как Фрэнк, Алекса Лонсдейла с самого рождения. А больных Бенни не терял еще ни разу. Вот когда это случится с ним в первый раз, тогда он поймет, каково это – наблюдать чью-то смерть и сознавать при этом, что сделать ты ничего, совсем ничего уже не можешь. Хотя Алекс до сих пор с ними – а потому есть слабенькая надежда, что выкарабкается.
– Ладно... зашиваем, потом рентген и сканирование, – кивнул Мэллори интерну.
Десять минут спустя Мэллори уже шагал к кабинету Марша Лонсдейла, на ходу вытирая руки белым мохнатым полотенцем. При виде его возникшей на пороге долговязой фигуры Марш и Эллен с трудом поднялись на ноги – было видно, что сил у них совсем не осталось.
– Он жив, и сейчас его готовят к рентгену, – Мэллори жестом предложил им снова сесть. – Но дела его плохи, Марш. Плохи по-настоящему.
– Давай говори, – голос Марша был лишен какой бы то ни было интонации.
Мэллори нервно пожал плечами.
– Все я тебе не смогу рассказать – потому что многого еще сам не знаю. Повреждение коры мозга – и боюсь, что весьма обширное.
Губы Эллен побелели, но она так ничего и не произнесла.
– Мы уже запустили все тесты, которые только можно, но получить данные будет трудновато – он до сих пор на респираторе и кардиостимуляторе. – Затем, по желанию Лонсдейлов, Мэллори подробно описал характер травм Алекса – ровно, неторопливо, тоном, усвоенным у одного из профессоров, будучи студентом медицинского колледжа. Когда же он закончил, заговорила Эллен:
– Мы... можем сделать для него что-нибудь?
Мэллори отрицательно покачал головой.
– На данный момент – ничего, миссис Лонсдейл. Нужно попытаться как-то... стабилизировать его и выяснить, насколько серьезны полученные травмы. А это мы узнаем скоро – уже утром. Часам к шести.
– Угу, – словно про себя пробормотала Эллен. И затем: – А могу я... увидеть его?
Мэллори кинул быстрый взгляд на Марша, тот кивнул.
– Разумеется, можете. И даже подежурить около него ночью. Никогда ведь не знаешь, в чем нуждается человек, когда он вот в этаком состоянии... но мне кажется, если он каким-то образом поймет, что вы рядом, это может помочь ему.
* * *
Взглянув на висевшие на стене часы, Барбара Фэннон долго не могла понять, что за время они показывают, а потом сообразила – пять часов утра. А ей казалось, что с тех пор, как «скорая» привезла в Центр Алекса, прошло не более часа...
А дел, между тем, еще невпроворот.
Нужно сделать все необходимые тесты, и ей самой, Барбаре, постараться, чтобы при этом тело Алекса сохраняло максимальный покой. При рентгене, сканировании, и что там еще Фрэнк Мэллори посчитал необходимым. Вернее, Фрэнк вообще решил сделать все, что возможно, – в итоге Барбаре еще нужно заказать на завтра ультразвук, пункцию, артериографию, ЭКГ... Отказался Фрэнк только от пневмоэнцефалограммы – да и то, Барбара знала, только потому, что для этого тело Алекса пришлось бы привести в вертикальное положение. А в его теперешнем состоянии это было попросту невозможно. Только для того, чтобы связаться со всеми необходимыми службами, Барбаре понадобился почти час. И еще – еще? – были те, кто ждал в приемной реанимационного отделения...
В приемной, правда, стало менее людно после того, как Барбара объяснила им, что до утра какие-либо изменения в состоянии Алекса вряд ли наступят – первые тесты начнутся уже сейчас, но результаты их появятся не раньше завтрашнего вечера.
Без семи пять. Ей, в общем, тоже уже можно идти домой. Все, что нужно, и все, что можно, уже было сделано. Только сейчас Барбара поняла, как же она устала. Проверить в последний раз, не остался ли кто в приемной, и домой... Она толкнула дверь, уверенная, что в приемной никого нет.
И ошиблась, конечно же.
В углу, на покрытом клеенкой больничном топчане, сидела Лайза. Слезы на ее щеках уже высохли, она сидела, выпрямившись и устремив неподвижный взгляд в стену. Рядом стояли, застыв, ее родители. Поколебавшись, Барбара вошла в приемную, захлопнув за собой дверь.
– Может быть, вам принести что-нибудь? – тихо спросила она. – Хотите кофе?
Лайза молча покачала головой.
– Может быть, вам удастся уговорить ее поехать с нами домой? – В зеленых глазах Кэрол Кокрэн сквозило отчаяние, но губы уже складывались в привычную вежливо-извиняющуюся улыбку.
– Но я не могу, мама, – прошептала Лайза. – Вдруг он очнется и сразу спросит, где я?
Сев рядом с Лайзой, Барбара взяла ее за руку.
– Видишь ли... Алекс вряд ли придет в себя именно сегодня...
Лайза смотрела на Барбару, словно не видя ее.
– А вообще... он когда-нибудь придет в себя, доктор?
Барбара прекрасно понимала, что говорить с кем бы то ни было о состоянии Алекса Лонсдейла сейчас преждевременно, но она знала, кто такая Лайза Кокрэн и кем была она для Алекса. Много раз Алекс сидел в ее кабинете, после занятий в школе, ожидая прихода родителей, и восторженно рассказывал Барбаре о Лайзе.
– Не знаю пока, – и, заметив, как метнулся в изумрудных глазах Лайзы ужас, поспешила успокоить ее: – Это значит лишь то, что пока у нас еще неполные сведения о его состоянии...
– А если он... очнется – с ним все будет в порядке, как раньше?
Барбара пожала плечами.
– Этого мы тоже не знаем. Остается только ждать... и надеяться.
– Да, я буду ждать, – тихо сказала Лайза.
– Лучше бы тебе поехать домой и хоть немного поспать, – мягко заметила Барбара. – Обещаю, что сразу тебе позвоню, как только что-нибудь выяснится.
– Нет. Я лучше останусь здесь, – Лайза отрицательно покачала головой. – А вдруг он... Я хочу сказать – он же может очнуться все-таки...
Барбара удержала готовое сорваться с языка возражение. Чего тут – девочка ведь права... Алекс вполне может прийти в себя – очень скоро. А может, и никогда... И вдруг она поняла, что и она, и все в клинике желают только одного – чтобы Алекс поскорее очнулся.
Для них, опытных, умелых врачей-профессионалов, любой пациент в состоянии Алекса квалифицировался обычно как «безнадежный случай». Делай что можешь – гласит древнее медицинское правило, но обычно в подобных случаях все усилия оказывались тщетными. Все знали это – и в конечном итоге исполняли лишь своеобразный ритуал, прежде чем признать победу смерти.
А потом заканчивалась смена и все шли домой.
Но Лайза Кокрэн идти домой не хотела, и Барбара Фэннон решила остаться с ней – несмотря на то, что ее дежурство давным-давно закончилось.
– Идемте, – встав, она сделала знак следовать за ней.
Обменявшись нерешительными взглядами, Кокрэны, однако, послушно пошли за Барбарой. Подойдя к одной из дверей, Барбара распахнула ее и приглашающим жестом указала в темноту комнаты.
– Коль скоро мы все решили остаться, хочу, чтобы вам было удобно.
– Это же кабинет Марша, – удивился Джим.
– Его собственный.
– А как же мы здесь?..
– Но вы ведь его друзья, не так ли? А ночь получилась довольно долгой, и кто знает, не будет ли завтрашняя еще длинней. Я, говоря откровенно, собиралась домой, но уж если вы решили остаться, я так просто обязана. Но не в приемной же, согласитесь. – Она повернула выключатель, но верхний свет показался ей слишком ярким;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
На секунду сняв правую руку с руля, Кэрол слегка сжала кисть Эллен.
– Ну конечно, сказала бы. И уж точно не стану советовать тебе «не волноваться».
Кэрол замолчала, и Эллен попыталась представить себе, что в принципе могло случиться с сыном. Прервав поток мыслей, она выглянула в окно, обведя взглядом давно знакомую улицу.
– Красивый у нас городок, – неожиданно вырвалось у нее.
– Что? – в голосе Кэрол звучало удивление.
– Да просто посмотрела в окно, – как ни в чем не бывало продолжала Эллен. – А смотреть в него вот так мне, знаешь, давно не случалось. Я же целый день гоняю на машине по городу, но спроси меня, какой он... А оказывается, почти ничего не изменилось со времени нашего детства.
– Да, – медленно ответила Кэрол, недоумевая, ради чего Эллен завела этот разговор. – Многое осталось прежним.
Эллен то ли усмехнулась, то ли сдавленно всхлипнула.
– Ты, видно, думаешь, я рехнулась – в такой момент рассуждать о красотах нашего города? Да нет, не волнуйся. По крайней мере, мне так не кажется. Но если я буду думать о том, что сейчас чувствую, – вот тогда точно сойду с ума.
– А... что ты чувствуешь? Если не хочешь, не говори, я...
– Я чувствую, что он умер, – медленно выговаривая слова, ответила Эллен. – Чувства именно это мне подсказывают. Но на самом деле это не так. Я... я не дам ему умереть, слышишь!?
* * *
Эллен обвела взглядом группку людей, столпившихся в приемной реанимационного отделения. Большинство лиц были ей знакомы, хотя некоторых имен она не помнила, другие же, однако, сразу всплывали в мозгу.
Лайза Кокрэн.
Она сидела на кушетке, прижавшись к отцу; с ней о чем-то разговаривал полицейский. Увидев Эллен, Лайза немедленно вскочила и кинулась к ней на шею.
– Простите, простите, – прорыдала она. – О, миссис Лонсдейл, простите меня, пожалуйста. Ведь я совсем не хотела...
– Что произошло? – бесцветным голосом спросила Эллен.
– Я... я сама не поняла толком, – всхлипывала Лайза. – Мы... мы поссорились... но вовсе не сильно... и я решила пойти домой одна. Алекс, должно быть, решил догнать меня – и вел слишком быстро... – торопясь, Лайза сообщала немногие известные ей подробности, но Эллен слушала ее вполуха. И обе не замечали, что люди, находящиеся в комнате, в полном молчании смотрят на них.
– Так что... это из-за меня, – закончила Лайза. – Это я виновата во всем...
Эллен легонько погладила Лайзу по щеке, затем поцеловала девушку.
– Нет, – тихо сказала она. – Ни в чем ты не виновата. Тебя ведь не было в машине; ты не должна себя ни в чем винить.
Обернувшись, она принялась искать взглядом Барбару Фэннон, и увидела ее.
– Где он сейчас? – спросила ее Эллен. – Где Алекс?
– В операционной. Фрэнк и Бенни там же. А Марш у себя в кабинете, я тебя провожу.
Когда Эллен вошла в кабинет мужа, Марш сидел за столом, глядя перед собой невидящим взглядом, на столе – пустой стакан. Увидев ее, встал, вышел из-за стола и порывисто обнял.
– Ты была права, – этого свистящего шепота она никогда у него раньше не слышала. – Боже мой, как ты была права, Эллен...
– Он мертв? – спросила Эллен в ответ.
Марш отшатнулся, словно его ударили.
– Кто... кто сказал тебе это?
Эллен сильно побледнела.
– Никто. Я просто... просто у меня снова было предчувствие.
– Ну, на этот раз ты ошиблась, – вздохнул Марш. – Он жив, хвала Господу.
Эллен помолчала.
– Но если он жив... Марш, почему я не чувствую, этого?
– Не знаю. Но он жив, Эллен. В тяжелом состоянии, но живой.
Казалось, время остановилось, когда, подняв голову, Эллен пристально смотрела мужу в глаза. В конце концов губы ее тихо произнесли сказанное до того Маршем:
– Он жив. Он жив, знаю. Он не умрет.
И по опавшим щекам женщины, решившей быть сильной ради сына и мужа, потекли слезы.
* * *
Между тем в операционной Фрэнк Мэллори осторожно и тщательно удалил последний различимый фрагмент раздробленной черепной кости с поверхности полушарий мозга и взглянул на монитор.
По всем правилам парень уже давно должен быть в раю.
Но мониторы бесстрастно выдавали иную информацию – в пациенте теплилась жизнь.
Был пульс – нитяной, слабый, но постоянный.
Дыхание – хотя и с помощью респиратора.
Сломанная левая рука Алекса была заключена во временный фиксатор, на самые тяжелые из ран лица наложены швы, чтобы остановить кровотечение.
Но все это было самым простым.
Мозг – вот что было главной проблемой.
Судя по тому, что предстало сейчас перед взором Мэллори, при падении машины на дно оврага Алекс ударился головой; в итоге теменной отдел черепа превратился в кашу, лобный – был серьезно поврежден. Осколки костей застряли в коре мозга – их и удалял Мэллори с такой тщательностью. Затем, призвав на помощь весь свой немалый опыт, он принялся подгонять осколки один к другому, чтобы восстановить кость. Затем нужно было наложить временный бандаж – для того лишь, чтобы поддерживать в пациенте остатки жизни до момента, когда энцефалограмма выдаст прямую линию и медицина признает Алекса мертвым.
– Что вы думаете, мистер Мэллори? – спросил Бенни Коэн.
– Сейчас я стараюсь вообще не думать, – огрызнулся Мэллори, – а просто соединяю друг с другом эти вот кусочки того, что еще недавно было человеческим черепом. И должен тебе сказать, Бен, – это все, что я в данном случае могу сделать.
– То есть он не выкрутится?
– Этого я тоже не говорил, – нахмурился Фрэнк. – Дотянул ведь до этого времени.
Бенни кивнул.
– Но, мягко говоря, с нашей помощью. Сними с него сейчас респиратор – и пропало...
– Множество людей дышит через респиратор. Для этого, собственно, их и придумали.
Фрэнк Мэллори свирепо посмотрел на молодого врача, вскоре взгляд его, однако, смягчился. Бенни ни в чем не виноват – он же не знал, как Фрэнк, Алекса Лонсдейла с самого рождения. А больных Бенни не терял еще ни разу. Вот когда это случится с ним в первый раз, тогда он поймет, каково это – наблюдать чью-то смерть и сознавать при этом, что сделать ты ничего, совсем ничего уже не можешь. Хотя Алекс до сих пор с ними – а потому есть слабенькая надежда, что выкарабкается.
– Ладно... зашиваем, потом рентген и сканирование, – кивнул Мэллори интерну.
Десять минут спустя Мэллори уже шагал к кабинету Марша Лонсдейла, на ходу вытирая руки белым мохнатым полотенцем. При виде его возникшей на пороге долговязой фигуры Марш и Эллен с трудом поднялись на ноги – было видно, что сил у них совсем не осталось.
– Он жив, и сейчас его готовят к рентгену, – Мэллори жестом предложил им снова сесть. – Но дела его плохи, Марш. Плохи по-настоящему.
– Давай говори, – голос Марша был лишен какой бы то ни было интонации.
Мэллори нервно пожал плечами.
– Все я тебе не смогу рассказать – потому что многого еще сам не знаю. Повреждение коры мозга – и боюсь, что весьма обширное.
Губы Эллен побелели, но она так ничего и не произнесла.
– Мы уже запустили все тесты, которые только можно, но получить данные будет трудновато – он до сих пор на респираторе и кардиостимуляторе. – Затем, по желанию Лонсдейлов, Мэллори подробно описал характер травм Алекса – ровно, неторопливо, тоном, усвоенным у одного из профессоров, будучи студентом медицинского колледжа. Когда же он закончил, заговорила Эллен:
– Мы... можем сделать для него что-нибудь?
Мэллори отрицательно покачал головой.
– На данный момент – ничего, миссис Лонсдейл. Нужно попытаться как-то... стабилизировать его и выяснить, насколько серьезны полученные травмы. А это мы узнаем скоро – уже утром. Часам к шести.
– Угу, – словно про себя пробормотала Эллен. И затем: – А могу я... увидеть его?
Мэллори кинул быстрый взгляд на Марша, тот кивнул.
– Разумеется, можете. И даже подежурить около него ночью. Никогда ведь не знаешь, в чем нуждается человек, когда он вот в этаком состоянии... но мне кажется, если он каким-то образом поймет, что вы рядом, это может помочь ему.
* * *
Взглянув на висевшие на стене часы, Барбара Фэннон долго не могла понять, что за время они показывают, а потом сообразила – пять часов утра. А ей казалось, что с тех пор, как «скорая» привезла в Центр Алекса, прошло не более часа...
А дел, между тем, еще невпроворот.
Нужно сделать все необходимые тесты, и ей самой, Барбаре, постараться, чтобы при этом тело Алекса сохраняло максимальный покой. При рентгене, сканировании, и что там еще Фрэнк Мэллори посчитал необходимым. Вернее, Фрэнк вообще решил сделать все, что возможно, – в итоге Барбаре еще нужно заказать на завтра ультразвук, пункцию, артериографию, ЭКГ... Отказался Фрэнк только от пневмоэнцефалограммы – да и то, Барбара знала, только потому, что для этого тело Алекса пришлось бы привести в вертикальное положение. А в его теперешнем состоянии это было попросту невозможно. Только для того, чтобы связаться со всеми необходимыми службами, Барбаре понадобился почти час. И еще – еще? – были те, кто ждал в приемной реанимационного отделения...
В приемной, правда, стало менее людно после того, как Барбара объяснила им, что до утра какие-либо изменения в состоянии Алекса вряд ли наступят – первые тесты начнутся уже сейчас, но результаты их появятся не раньше завтрашнего вечера.
Без семи пять. Ей, в общем, тоже уже можно идти домой. Все, что нужно, и все, что можно, уже было сделано. Только сейчас Барбара поняла, как же она устала. Проверить в последний раз, не остался ли кто в приемной, и домой... Она толкнула дверь, уверенная, что в приемной никого нет.
И ошиблась, конечно же.
В углу, на покрытом клеенкой больничном топчане, сидела Лайза. Слезы на ее щеках уже высохли, она сидела, выпрямившись и устремив неподвижный взгляд в стену. Рядом стояли, застыв, ее родители. Поколебавшись, Барбара вошла в приемную, захлопнув за собой дверь.
– Может быть, вам принести что-нибудь? – тихо спросила она. – Хотите кофе?
Лайза молча покачала головой.
– Может быть, вам удастся уговорить ее поехать с нами домой? – В зеленых глазах Кэрол Кокрэн сквозило отчаяние, но губы уже складывались в привычную вежливо-извиняющуюся улыбку.
– Но я не могу, мама, – прошептала Лайза. – Вдруг он очнется и сразу спросит, где я?
Сев рядом с Лайзой, Барбара взяла ее за руку.
– Видишь ли... Алекс вряд ли придет в себя именно сегодня...
Лайза смотрела на Барбару, словно не видя ее.
– А вообще... он когда-нибудь придет в себя, доктор?
Барбара прекрасно понимала, что говорить с кем бы то ни было о состоянии Алекса Лонсдейла сейчас преждевременно, но она знала, кто такая Лайза Кокрэн и кем была она для Алекса. Много раз Алекс сидел в ее кабинете, после занятий в школе, ожидая прихода родителей, и восторженно рассказывал Барбаре о Лайзе.
– Не знаю пока, – и, заметив, как метнулся в изумрудных глазах Лайзы ужас, поспешила успокоить ее: – Это значит лишь то, что пока у нас еще неполные сведения о его состоянии...
– А если он... очнется – с ним все будет в порядке, как раньше?
Барбара пожала плечами.
– Этого мы тоже не знаем. Остается только ждать... и надеяться.
– Да, я буду ждать, – тихо сказала Лайза.
– Лучше бы тебе поехать домой и хоть немного поспать, – мягко заметила Барбара. – Обещаю, что сразу тебе позвоню, как только что-нибудь выяснится.
– Нет. Я лучше останусь здесь, – Лайза отрицательно покачала головой. – А вдруг он... Я хочу сказать – он же может очнуться все-таки...
Барбара удержала готовое сорваться с языка возражение. Чего тут – девочка ведь права... Алекс вполне может прийти в себя – очень скоро. А может, и никогда... И вдруг она поняла, что и она, и все в клинике желают только одного – чтобы Алекс поскорее очнулся.
Для них, опытных, умелых врачей-профессионалов, любой пациент в состоянии Алекса квалифицировался обычно как «безнадежный случай». Делай что можешь – гласит древнее медицинское правило, но обычно в подобных случаях все усилия оказывались тщетными. Все знали это – и в конечном итоге исполняли лишь своеобразный ритуал, прежде чем признать победу смерти.
А потом заканчивалась смена и все шли домой.
Но Лайза Кокрэн идти домой не хотела, и Барбара Фэннон решила остаться с ней – несмотря на то, что ее дежурство давным-давно закончилось.
– Идемте, – встав, она сделала знак следовать за ней.
Обменявшись нерешительными взглядами, Кокрэны, однако, послушно пошли за Барбарой. Подойдя к одной из дверей, Барбара распахнула ее и приглашающим жестом указала в темноту комнаты.
– Коль скоро мы все решили остаться, хочу, чтобы вам было удобно.
– Это же кабинет Марша, – удивился Джим.
– Его собственный.
– А как же мы здесь?..
– Но вы ведь его друзья, не так ли? А ночь получилась довольно долгой, и кто знает, не будет ли завтрашняя еще длинней. Я, говоря откровенно, собиралась домой, но уж если вы решили остаться, я так просто обязана. Но не в приемной же, согласитесь. – Она повернула выключатель, но верхний свет показался ей слишком ярким;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46