– тяжело дыша, она переводила взгляд с мужа на Торреса и обратно. – Вы оба... вы так говорите об Алексе, словно его больше нет!
– Видишь ли, Эллен, – снова покачал головой Торрес, – в некоторой степени все именно так и обстоит. Тот Алекс, которого вы знали, больше не существует. Взамен вы получили Алекса, которого я... создал.
Неожиданно наступившее молчание нарушил голос Марша – он снова говорил тихо, почти шептал.
– Создали... при помощи микропроцессоров? Я все равно не верю вам. Это же совершенно невозможно.
– Но это так, – Торрес кашлянул. – И это не так сложно, как кажется, – физически, по крайней мере. Самое сложное – это подсоединение выводов микросхем к нужным нейронам. К счастью, в этом хирургу помогает сам мозг. Сам выстраивает нейронные цепочки, исправляет ошибки, допущенные человеком...
– Но Алекс жив, – настаивала Эллен. – Ведь он живой!
– Его организм действительно жив, – согласился Торрес, – эту жизнь поддерживают семнадцать автономных микропроцессоров, каждый из которых запрограммирован на обеспечение деятельности различных биологических систем тела. Три процессора отвечают исключительно за эндокринную систему, еще четыре – за нервную... Это процессоры сложные – более простые объединяются в единую систему на одном чипе. Четыре таких чипа обеспечивают работу памяти. Это – самые простые схемы.
– Самые простые... – как эхо, повторила Эллен.
Торрес кивнул, словно подтверждая ее слова.
– Проект этот разрабатывался многие годы... собственно, с тех самых пор, как меня увлек искусственный интеллект – знаете, расхожая гипотеза о возможности создания компьютера, который будет сам думать, а не просто производить вычисления с той или иной степенью быстроты. Но проблема в том, что, как бы много мы уже не знали о мозге, сам процесс зарождения и работы мысли до сих пор – белое пятно. И мне сразу стало ясно, что пока мы не проникнем в сущность этого процесса, пытаться моделировать его машинным путем – дело совершенно безнадежное. Но тем не менее мы уже давно мечтаем создать машину, способную думать, как человек.
– И вы, значит, нашли выход, – голос Марша снова стал жестким.
Торрес сделал вид, что не заметил этого.
– Нашел. Мне показалось, что если мы не можем создать машину с мыслительными способностями человека, логично было бы попытаться создать человека со способностями компьютера.
– То есть с памятью того же объема...
– И это тоже. Десять лет назад таких технологий еще не существовало, но сейчас они уже есть. Суть в том, что в мозг вживляется мощный микропроцессор, дающий мозгу доступ к огромным массивам информации и неограниченную способность к логическим вычислениям – сам же мозг осуществляет мыслительные процессы, пока не поддающиеся расшифровыванию и моделированию.
– И вы хотите сказать, что сделали это?
Помолчав, Торрес покачал головой.
– Риск показался мне неоправданно большим, и ставки были слишком высокими. К тому же я понятия не имел, какие это может дать результаты. Вот именно тогда я и начал работать над проектом, конечный итог которого – ваш сын. – Губы его тронула едва заметная улыбка. – Институт мозга не случайно находится в самом сердце Силиконовой долины. Мой проект – высокотехнологичный и очень дорогой, но именно в этой части страны сконцентрировано количество денег, достаточное для его финансирования. Поэтому я обратился со своим проектом к руководству некоторых компаний и сумел заинтересовать их своими разработками. Они согласились дать мне нужную сумму. Поэтому все мои исследования за последние десять лет заключались, в общем-то, в исследовании возможности управления системами человеческого организма при помощи команд и переводе этих команд на язык, понятный мощному, но вполне обычному компьютеру. Потом эти команды закладывались в процессоры. Вот и все.
– Все... – повторил Марш. – Но это совершенно невероятно.
– Не столько невероятно, сколько бесполезно, – Торрес пожал плечами. – На первый взгляд это кажется едва ли не чудом, но... боюсь, случай не совсем тот. Обычно, когда какая-либо из систем в организме человека приходит в расстройство, причиной этого является инфекция, а мозг здесь совершенно ни при чем. Мои же программы, как бы хороши они ни были, могут работать только в здоровом организме. Вот что им совершенно не требуется, так это здоровый мозг. И поэтому, – Торрес понизил голос, – еще в самом начале, десять лет назад, я решил, что проводить такой эксперимент на больном, у которого есть хоть малейшие шансы на выздоровление, я не имею права. Мне годился лишь безнадежно поврежденный мозг, но тело его обладателя должно было быть совершенно здоровым. Это означало, что одних только блоков памяти и вычислительных микросхем будет явно недостаточно. Поэтому я начал разрабатывать программы для поддержания жизненных функций, на это и ушло десять лет.
Открыв ящик стола, Раймонд Торрес извлек оттуда пластиковую коробочку.
– Вот, – он протянул коробочку Маршу. – Если пожелаете, можете взглянуть. Это – родные братья тех самых процессоров, что находятся сейчас в мозге вашего сына.
Взяв коробочку из рук Торреса, Марш хмуро взглянул на нее. Под герметичной пластиковой крышкой в прозрачной жидкости плавали восемь черных зерен, каждое – размером с булавочную головку.
– Это самые мощные процессоры, имеющиеся на сегодняшний день, – продолжал Торрес. – Абсолютно новая технология, в которой я, признаться, мало что понимаю. Для работы им вполне достаточно токов, вырабатываемых человеческим организмом. Мне говорили, что они потребляют меньше энергии, чем сам мозг.
Вертя в пальцах двухдюймовый кусочек пластика, Марш спрашивал себя – неужели он начинает верить в то, что говорит ему этот безумец? Но он уже понимал, что это именно так – и когда наконец он поднял голову, в глазах его стояли слезы.
– Значит, Алекс был прав, – Марш изо всех сил старался, чтобы его голос не дрожал. – Вчера вечером он сказал мне, что, возможно, умер еще до операции... я подумал тогда невесть что, а... значит, это правда...
После долгой паузы Торрес нехотя кивнул.
– Да. По крайней мере, с одной точки зрения. Организм Алекса жив, его интеллект стремительно развивается, но как личность он, к сожалению, умер.
– Нет! – снова вскочив на ноги, Эллен шагнула к столу, за которым сидел Торрес. – Ты же сам сказал, что он поправляется! Что он скоро станет совсем здоровым!
– Он и так здоров – большая его часть, – ответил Торрес. – Его физическое состояние и интеллект можно назвать почти совершенными.
– Но мало того, – возразила сквозь слезы Эллен. – Ты ведь сам знаешь, он начинает многое вспоминать...
– Именно поэтому я и хотел, чтобы вы привезли его ко мне, – тихо произнес Торрес. Он знал – до этого момента он мог говорить только правду, но теперь... Теперь придется солгать.
– Он вспоминает то, что на самом деле не может помнить. Многое из того, что он вспомнил, произошло – если произошло – задолго до его рождения...
– Но он вспоминает, – настаивала Эллен.
Торрес устало покачал головой.
– Нет. Он не может, – просто ответил он. – Прошу тебя, выслушай меня, Эллен. Мне очень важно, чтобы именно ты правильно поняла то, что я говорю.
Неуверенно посмотрев на Торреса, затем на мужа, Эллен шагнула назад и присела на край стула.
– Ты до сих пор не можешь принять многое из того, что случилось – но, как бы ни было трудно, тебе придется сделать это, поверь. Алекс не помнит ничего о своей жизни до катастрофы. Все его так называемые воспоминания – это данные, содержащиеся в банках памяти, которые я вживил в его мозг. Например, когда он в первый раз очнулся после операции, в его мозгу уже содержались сведения, необходимые ему на первых порах. Язык, кое-какие образы – например, вы с Маршем... С того момента он начал усваивать информацию и обрабатывать ее со скоростью мощной вычислительной машины. Именно поэтому, – продолжал он, повернувшись к Маршу, – его интеллект кажется превосходящим обычные человеческие возможности. Гениальный ребенок... Реально же он располагает способностью хранить в памяти все, что он видел и слышал после операции, способностью обрабатывать информацию с нечеловеческой скоростью и точностью, а также – вполне человеческой способностью думать. Становится ли он от этого гением – судить не мне. Но, приобретя все это, Алекс многое и потерял. – Достав – в первый раз за все это время – из ящика трубку, Торрес принялся набивать ее табаком. – И самая серьезная из этих потерь – эмоции. Знаем мы о них немало – известно даже, в каких участках мозга рождаются те или иные эмоции. Можно даже вызывать их искусственно, стимулируя те или иные участки. Однако запрограммировать их я так и не сумел – и поэтому Алекс полностью лишен каких бы то ни было эмоций. Что, – добавил он словно бы невзначай, – и подводит нас к тому, почему, собственно, я говорю вам все это. – Набив трубку, Торрес зажег ее и – тоже впервые за это время – в упор посмотрел на Марша. – Если вы до сих пор принимали все, что я говорил, то, думаю, согласитесь и с тем, что Алекс просто неспособен на убийство.
– Боюсь, что не совсем понимаю вас, – возразил Марш холодно. – Наоборот, судя по тому, что мы здесь услышали, Алекс – идеальный убийца. Ведь он лишен каких бы то ни было чувств.
– Был бы таковым, – согласился Торрес. – Но дело в том, что никаких сведений об убийстве в его программах не содержится, а делать он может только то, что в них есть. Плюс к тому убийство в большинстве случаев – продукт все тех же самых эмоций. Гнева, зависти, страха – и многих других. Но обо всех этих чувствах Алекс не имеет даже абстрактного понятия. Вернее, он знает, что люди испытывают различные чувства, но сам полностью их лишен. В том числе и жажды убийства.
– Если только, – вставил Марш, – его на это не запрограммировать.
– Верно, – согласился Торрес. – Но все равно он проанализирует команду – и если она покажется ему лишенной смысла, он откажется ее выполнять.
Марш поймал себя на том, что с трудом усваивает слова Торреса. Его собственный мозг словно превратился в клубок противоречивых возражений и доводов... Чувства же словно отключились, машинально он определил свое состояние как шоковое. Что удивительного, подумал он тускло. Он мертв. Мой сын мертв – и в то же время его нельзя назвать мертвым. Сейчас он что-то делает, думает о чем-то... а меня, сидящего здесь, убеждают в том, что его вовсе не существует, что он – не более чем... Слово, пришедшее на ум, заставило его вздрогнуть, но, поразмыслив, Марш повторил его про себя сознательно: он – не более чем автомат. Обернувшись к Эллен, он понял – она переживает сейчас то же самое. Поднявшись, он подошел к жене и опустился рядом с ней на колени.
– Он умер, Эллен, – прошептал он.
– Н-е-ет! – застонав, Эллен закрыла руками лицо, тело ее начали сотрясать рыдания. – Нет, Марш, он не должен, не может он умереть... Он не...
Присев рядом, Марш молча обнял жену и прижал к себе, нежно поглаживая ее волосы. Когда он заговорил снова, то обращался уже к Раймонду Торресу – и в голосе его не было слышно ничего, кроме печали и гнева.
– Для чего? – спросил он. – Зачем вы все это с нами сделали?
– Потому что вы сами попросили меня, – в упор глядя на Марша, ответил Торрес. – Вы просили меня спасти ему жизнь – любым доступным мне способом, и я со своей стороны сделал все, что мог. – Тяжело вздохнув, он положил на стол потухшую трубку. – Но делал это я не только для вас. И для себя тоже. Отрицать это глупо – мне нужно было проверить результаты моих трудов. – Он подался вперед, по-прежнему глядя на Марша. – Позвольте мне задать вам один вопрос. Если бы вы оказались на моем месте – что бы вы тогда сделали?
Целую минуту Марш молчал – он знал, что на вопрос Торреса у него сейчас нет ответа. Заговорив, он сам удивился тону своего голоса – в нем звучала одна лишь огромная, накопившаяся усталость.
– Не знаю. Было бы чудесно, если бы я мог сказать – «отказался бы», но я правда не знаю, доктор. – С трудом встав на ноги, он положил руку на плечо Эллен. – Ну, и что же нам делать теперь?
– Прежде всего – найти Алекса. И привезти его сюда. Вчера произошло кое-что, и я еще не знаю, как это может на нем отразиться. В лаборатории... в общем, техник ошибся и перед тестами Алексу не был дан наркоз. – Торрес кратко описал сущность тестов и возможные реакции Алекса. – Непосредственно после этого никаких перемен в нем я не обнаружил, и, в принципе, это говорит о том, что повреждений нанесено не было, но... я хочу в этом убедиться сам. Плюс еще остается нерешенной проблема этих якобы воспоминаний, которые его мучают.
Марш застыл на месте – он почувствовал, что Торрес сумел что-то утаить от него.
– Да, но их же не было в программе, – с вызовом обратился он к Торресу. – Откуда же, по-вашему, они взялись?
– Вот этого я до сих пор и не знаю, – признался Торрес. – Поэтому прошу – привезите его ко мне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46