Приняв доклады и проконтролировав ход подключения, Ольховский изложил Колчаку результаты поездки. Возмущенно показал квитанцию: «Если б не наше подвешенное положение, я б им нарисовал такую цифру!» — «Ат-лично. Им хоть авианосец под Кремль загоняй, только за стоянку плати», — улыбнулся Колчак.
Когда в каюте, раздевшись, помыв руки и усевшись за стол, на котором вестовой накрыл оставленный ему и разогретый обед, Ольховский воткнул вилку в перченый и перемешанный с уксусом и сметаной салат, движение вилки к раскрытому навстречу рту было прервано новым сюрпризом:
— О ценности корабля говорит уже одно то, что лишь его бронзовые винты стоили на современные деньги более тридцати тысяч долларов. Крейсер был спущен на воду в 1903 году и вскоре, как один из самых современных боевых кораблей своего времени, был включен во II Тихоокеанскую эскадру, следующую вокруг света к Цусимскому проливу, — с механической невнятностью долбил в пространство голос, источник которого невозможно было определить, соединяя неживую бессмысленность с кокетливой женственностью интонаций, что есть неотъемлемый и характерный признак всех экскурсий мира.
Ольховский закрыл рот, что было рефлекторной компенсацией на вытаращивание глаз и даже, казалось, на растопыривание ушей. Голос подбавил патетики и продолжал:
— В Цусимской битве революционному крейсеру удалось огнем своих шестидюймовых орудий вывести из строя и утопить флагманский японский корабль броненосец «Миказа», что позволило российскому флоту одержать одну из самых блестящих своих побед, в результате которой… она привела… и это вскоре закончилось полным поражением императорской и самурайской Японии.
Ломтик помидора, разбрызгивая сметану, упал с вилки на брюки. Ольховский выругался и выскочил на палубу.
Плоский, как остекленная сковорода, экскурсионный теплоходик полз вдоль борта со скоростью улитки, читающей «Московский комсомолец» и переползающей в ошеломлении с одной новости на другую. Крышка сковороды имела в центре вместо ручки беленый раструб, который для пущего разнесения скверны еще и слегка вращался.
— Когда в 1905 году на Черном море восстали броненосец «Потемкин» и крейсер «Очаков», — шипел и щебетал раструб примерно так, как могла бы щебетать баба-Яга после бесплатной операции на голосовых связках, — революционный военный совет «Авроры» принял решение идти на помощь восставшим. Поскольку Волго-Балтийский канал при царизме был еще не построен, путь его пролег вокруг Европы и был прерван в Ютландском сражении попаданиями с германского крейсера «Шарнхорст». Что привело к интернированию в порту Бреста и послужило причиной к вынужденному заключению Брестского мира…
Вся команда столпилась вдоль борта — естественно в кожанах, мужественно закусив ленточки бескозырок, выставив повиднее коробки маузеров и прицепленные к ремням бутылкообразные гранаты. Не хватало только пулеметных лент и красных бантов. «Так ведь и это достанут, подлецы», — подумал Ольховский.
Колчак надзирал за всем этим непотребством с мостика, застыв брезгливым лицом.
— Терпите, Петр Ильич, — посоветовал он. — Что делать. Это называется популярность. Погодите — у нас еще будут просить автографы на сигареты «Аврора».
5
Телевизор в кают-компании теперь не выключался, его лишь гоняли с канала на канал, выставляя очередные новости. Новости не замедлили последовать: в пятичасовых «Вестях» главбольшевик Зюганов, набычив череп и гудя над частоколом микрофонов, обратился с экрана непосредственно к команде, застывшей в разных позах:
— Сегодня мы получили еще одно подтверждение, Это знаменательное подтверждение, Что уже не только весь народ, Но и армия, и флот, Всецело поддерживают и разделяют позицию коммунистов. Сегодня, как все уже, наверное, слышали, крейсер «Аврора», Который всегда был революционным флагманом, Революционным символом российского флота, Завершил переход из Петербурга, колыбели социалистической революции, И бросил якорь на Москве-реке, непосредственно напротив Кремля, Где продолжает цепляться за власть, которой у него уже фактически нет… Антинародное и насквозь прогнившее правительство! Давно ненавистное народу, Который давно уже только и ждет его падения. И если это правительство упорно отказывается прислушаться К голосу народа И добровольно уйти от власти — То, может быть, оно прислушается к голосу шестидюймовых орудий крейсера «Аврора». Мы, коммунисты, как всегда, Предлагаем решить вопрос мирным путем, Мы считаем, что ситуация для этого созрела.
Он делал ударения и паузы между периодами таким образом, что было не совсем понятно, имелась ли в виду запятая в речи, точка, или любой из прочих знаков препинания.
Нахально-интеллигентный девичий голос быстро воткнул в паузу вопрос:
— А почему вы считаете, что экипаж «Авроры» разделяет политическую платформу коммунистов?
— А как вы сами считаете, если на мачте крейсера развевается красный флаг? Это наш флаг, Флаг СССР, Флаг великой революции, Флаг чаяний рабочих людей всех стран! Я обращаюсь к команде героического легендарного крейсера: Товарищи! Коммунисты России, все народы, все честные люди России Обращаются к вам, Балтийским морякам, Верным славным традициям и заветам наших дедов и прадедов — Поддержать народ во всех начинаниях…
Сюжет с Зюгановым сменился председателем Центробанка, который стал излагать конструкцию очередного парашюта для мягкой посадки снижающегося рубля на очередной уровень стабилизации, уверяя, что это уже твердый грунт, и апеллируя к поддакиваниям сидящего, как оказалось, рядом генерала авиации из Центра управления космическими полетами.
Но сказанного вождем коммунистов было вполне достаточно: все испытующе посмотрели друг другу в глаза и повалили на палубу смотреть, где у них на мачте красный флаг.
На палубе уже совершал быстрые танцевальные па Ольховский, маша пистолетом так, как если бы это была ручка теннисной ракетки, а мяч был посылаем в гафель грот-мечты, где выше досягаемости руки действительно болтался красный флаг, хотя и очень небольшой.
— Что! это! такое! я! спрашиваю! — выкрикивал он при каждом замахе, другой рукой ловя спрыгивающую фуражку. — Кто! посмел! кто! приказал! убью! суку!
Из него полетела пена.
— Доктор!! — грянул Колчак. — Вестовой! Спирта командиру! И валерьянки! Укол! В изолятор — купировать нервный срыв! — Он подхватил Ольховского подмышки, сдал набежавшему Оленеву, мягко отнял пистолет: — Петр Ильич, пойдемте… сейчас сниму и подлеца уничтожу.
— Уничтожить!
Ольховского увели.
— Старшину сигнальщиков ко мне, — приказал в тишине Колчак и с удивительно звучным, плотным металлическим щелканьем передернул затвор пистолета.
Хотя сигнальщики и считаются на военных кораблях людьми безмозглыми, которые из всех полезных органов пользуются только глазами, старшина явил достаточно соображения, чтобы не быть обнаруженным нигде в пределах крейсера. Что тоже объяснимо, потому что прятаться человека, как даже самое низкоорганизованное живое существо, гонит не разум, а инстинкт, инстинкт же старшине подсказывал, что мало ему не обломится. Одновременно почел за благо раствориться вахтенный, потому что, по совести, отвечать-то следовало ему.
— Снять, — ткнул Колчак пистолетом в боцмана.
Коротенький Кондрат дисциплинированно подпрыгнул, не достал, огляделся, по принципу длины выбрал Сидоровича и дал ему в ухо. Сидорович сделал прыжок, но не вбок, как можно было ожидать в согласии с законами механики, а вертикально вверх, как взлетающая кошка, ухватил флаг за свисающий угол и сдернул, свободной рукой успев поймать летящие отдельно очки.
— Откуда красный флаг на гафеле?
— Это, вроде, не флаг, — ответил Сидорович.
— То есть?..
— Это, вроде, трусы.
— Что?..
— Точно трусы. Спортивные.
— Чьи?
Трусы подняли, растянули. В начинающихся сумерках прочли вытравленное ляписным карандашом изнутри под резинкой:
— Прин-сип… Это Грунины трусы, товарищ капитан первого ранга.
— Баталер!!! Откуда у матроса красные трусы!!! Может, еще кружевное белье у кого-то есть?! Сюда этого мудака!
Груню извлекли из слесарки, где он отрабатывал наряд, подтачивая соединительные кольца для подключения забортных водяных шлангов.
— У нас возникла мысль в воскресенье сыграть с местным населением в футбол, — пояснил он. — Я и постирал.
— А почему вывесил на гафеле?., идиот! идиот!
— В машине товарищ капитан-лейтенант запретил. А тут ветерок. А боцман сказал, чтоб я не вздумал нигде на леерах и надстройках сушить. А про гафель ничего не сказал.
Кондрат взвыл.
— Господи, — воззвал Колчак. — Не за то прости, что не верую, а за то, что не утопил давно эту суку. Рви!!!
Груня посмотрел на него с мучительным недоумением. Затем возникло впечатление, что в голове у него что-то переключилось, взгляд и весь облик сделался затравленным и готовным, даже казалось, что он опустился на четвереньки, чтобы придать себе еще более виноватое собачье выражение. Он вцепился в злосчастные трусы, дернул, наступил ногой и рванул — раздалось слабое подобие выстрела, ткань треснула и разошлась.
— Топи!
Два влажных комочка улетели за борт.
— Боцман!
— Есть.
— Двадцать линьков! По ягодицам! Об-на-жен-ным! Только не на палубе. Сейчас!
— Есть.
— Полудюймовым шкертом. С узлом!..
Разрешив таким образом конфликт ко всеобщему облегчению, он вынул обойму и выбросил патрон из патронника: покатившийся по палубе патрон мгновенно поймали, подали, стали улыбаться.
— Прошу запомнить всех, и в первую очередь — уважаемого председателя революционного военного комитета, какового сейчас не шлепнул только по своей офицерской выдержке.
— Так точно, — сказал Шурка, взвешивая, не пора ли распустить эту вредную для здоровья своего председателя организацию. Все равно — уже дошли…
— Отправлять командира в сумасшедший дом никому из вас, сволочей, я не позволю. А он был сейчас к тому близок. Если же еще раз повторится нечто подобное — реввоенсовет ликвидирую. Можете понимать это как хотите. А узнаю, что у кого есть красные трусы — лично отконвоирую вообще без трусов в гей-клуб, такой в Москве есть, и прослежу, чтоб использовали без вазелина. Вопросы?! Разойдись!!
6
В двадцать один час все собрались перед телевизором. Ждали своего сообщения. Прошли события в Чечне и на Балканах, прения по бюджету в Думе, сообщение пресс-секретаря о здоровье президента, полноценно работающего с документами в Барвихе, наводнение в Китае — после чего пошли реклама и футбол.
Напряжение сменилось недоумением. Злой Ольховский начал дозваниваться на телевидение, и сумел даже прорваться в редакцию новостей, где никто ничего не знал. Позвали кого-то компетентного.
— Представьтесь, пожалуйста, — предложил вежливый казенный голос.
— «Аврора»! Слышали?
После недолгого молчания голос с почтительным придыханием осведомился:
— Простите, пожалуйста, вы — Яков Беме?
— Что еще за бе-ме!? Какой Яков! — взорвался Ольховский. — Тыкову дали тыблоко!
— Что? Кому дали? Вы можете повторить?
— Вам был передан пакет с сургучными печатями с крейсера «Аврора». Вы его получили?
— Сюжет о прибытии крейсера прошел в утренних новостях. А какой у вас вопрос?
— Такой, что «Аврора» готовится произвести выстрел по городу!
— Успокойтесь, пожалуйста. По какому городу?
Ольховский зашипел и плюнул кипятком, как чайник.
— Я — командир крейсера «Аврора» капитан первого ранга Ольховский!
— Так бы сразу и говорили, — разочарованно сказал голос. — Вероятно, вам нужна передача «Армейский магазин»?
«В брюхо тебе магазин», — бросил в сторону Ольховский.
— Я передал в вашу редакцию сведения о выстреле «Авроры», — как можно вразумительнее объяснил он.
— Так. И что вы теперь хотите? Узнать их судьбу? А какие сведения?
— О выстреле!
В трубке заиграла музыка, и женский голос крикнул на нерве: «Саша, еще раз будет такая подлянка со строкой — вылетишь на хуй с работы!»
— Если вы не смените тон — я брошу трубку, — отреагировал голос. — Во-первых: откуда у вас такие сведения?
— Ну и хрен с вами!! — Ольховский шарахнул телефон и высунул голову в иллюминатор — охладиться. — Только пусть потом интервью не просят… во репортеры, понимаешь!..
Он неприятно задумался о переоценке роли своей личности в истории и прибег к знакомству — набрал записанные телефоны княжны Сорбье, энтэвэшницы. Все-таки этот канал считается наиболее оперативным и интеллигентным.
Рабочий телефон, понятно, не отвечал, а домашний интимно прокурлыкал: «Здравствуйте! Я сейчас в гостях, или в ванной, или гуляю с собакой. Оставьте сообщение после сигнала, целую».
— Поцелуй себя в жопу, — грубо сказал Ольховский.
Ну суки. В этом городе не захочешь — да выстрелишь.
7
Ближе к полуночи на набережных стало наблюдаться какое-то не совсем обычное для города движение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56