Хмурый Бохан в этот момент выпалил, и бутылка пепси на тумбочке под окном взорвалась, брызнув коричневой пылью. Все проследили, как гильза катится по паркету.
— Следущая будет в лоб, — пробормотал он. С шумом выходя, в приемной кто-то лапнул за круглый зад секретаршу, она вежливо пискнула.
— Вари кофе новому мэру, детка, — попрощались с ней. — И не вздумай шалить без нас — скоро вернемся, жди!
Двое сели с банкиром в «мерс» и поехали вперед, чтоб раньше времени не пугать охрану грузовиком с пулеметом. Получив указания от подъезжающего босса по сотовому телефону, сбитые с толку татуированные ребята в камуфляже дали сменить себя на дверях, разоружить и запереть без лишних эксцессов. Подкованные каблуки застучали по искусственному мрамору вестибюля.
— Где тут у тебя кладовые, они же защечные мешки и закрома родины? — спросил Шурка, пихая пенька стволом в ребра. — Веди, родимый. Вынимай, все вынимай. Знаешь, какое самое болезненное ранение из неопасных для жизни? Колено прострелить. Одна заминка — и ты хромой. Вторая — и хромота тебе уже не помешает.
Пенек, лысый и седой при черных разбойничьих бровях, был еще крепкий старый дуб и пыхтел на лестницах явно не от немощи, а от злости и умственных усилий найти выход. Тем временем бабы из отдела расчетных операций начали спускать с принтеров списки предприятий и обзванивать бухгалтерии — под зорким присмотром облизывающихся морячков.
— Да! Присылайте срочно людей с машиной для получения зарплаты!
Перед дверью с номерным замком пенек остановился. Сопровождающий его начальник отдела хранения брякнул ключами и глянул искоса. Конвой ощерился.
— Чтобы отключить сигнализацию здесь, надо вызвать представителя вневедомственной охраны, — сказал пенек. — Ну что?
В штанине его синего в редкую полоску костюма появилась круглая дырочка с бурыми краями.
— Ишфините, — прошептал он и поправил вставную челюсть. Прислушался к ощущениям, и облегчение сорвалось с его лица, как птица.
Блиндированная дверь отошла. В ярко освещенном хранилище стояли в два ряда стеллажи, наполовину заполненные мешками и упаковками. Противоположную стенку занимали ячейки сейфов. Пахло неживым запахом бомбоубежища и живым — неповторимым ароматом бумажных денег, прошедших через множество рук.
— Ребя, — с восхищением сказал Габисония, — бабок-то сколько!
— А баксы где лежат?
— Ячейки чьи? Открывай — без фокусов! У народа банковских сейфов нет.
«Наладив процесс», директор банка грустно погладил дырочку на штанине и вежливо испросил разрешения отдохнуть немного в кабинете. Сев в кресло напротив Шурки, он распорядился секретарше подать нитроглицерин, седуксен, кофе, коньяк и сигареты. Запив первые вторыми, закурил, закашлялся и спросил хрипловато:
— Молодой человек, на что вы рассчитываете?
— На все хорошее, — готовно отозвался Шурка.
— Ну, то, что на все выплаты денег все равно не хватит — это ладно. Хотя жаль, что вы не знакомы с азами. Деньги частично в обороте, частично обращены в ценные бумаги, и так далее. То, что банк теперь уничтожен — тоже, допустим, ладно. Хотя за этим последует масса неприятностей для рядовых вкладчиков, рабочих, предприятий и прочее. Лично я могу понять ваш молодой порыв. Но взглянем в корень вопроса. Они проедят розданные деньги и пропьют возвращенные им предприятия. И через год все будет точно в таком же положении, как сейчас. Только уже нечего будет экспроприировать у экспроприаторов, как, помнится, выразился один известный руководитель балтийских матросов.
— Отчего же? Будут работать, производить добро, продавать его, вот и деньги. Просто — у всех, а не у тех, кто ловчее и бессовестнее.
— Понимаете ли, молодой человек, жизнь устроена так, что кто умнее и энергичнее — тот ловчее и бессовестнее. Ну, будут через год другие руководители и другие воры, только развала еще больше. Экономика совсем не так проста, как вам кажется… и в последние годы все имели возможность в этом убедиться.
— Ой, — сморщился Шурка, — вот только не надо про экономику. За десять лет уже уши болят. Разворовывают все внаглую, а валят на экономику. Все ваши экономические сложности — это жалобы мошенников дуракам, чтобы обирать их дальше. За экономику они болеют… За свой мерс ты болеешь и костюмчик испорченный, поди, от Джанфранко Ферре. Богатым нужна та экономика, при которой они хапают больше — а хапаете вы, как нигде, вот под свой хапок экономику и сделали. Да для вас эта экономика — золотое дно, что ж вы рыдаете, крокодилы! Коньячок-то французский? Почем брал, экономист? Или взятка — пардон, презент?
— А что — нравится?
— Перебьюсь! И хватит курить, старый пень — иди крутить хвоста своим бабам, чтоб деньги быстрее раздавали. — Он взглянул на часы. — Надо еще заехать потрясти кой-кого из ваших хозяев города. И не вздумай куда звонить: узнаю — расстреляю лично. Вник?
Стекла вздрогнули от мощного хлопка, прокатившегося над городом, и следом возник знакомый, громыхающий с железным шелестом звук несущегося в облаках товарного состава. Дирктор посмотрел в окно, не обещающее, что ему приснится покой.
— Шесть дюймов, — пояснил Шурка. — Вмазали куда надо, понял?
Выстрел означал: шлюпки на борт.
…Уже выбрав якоря и тронувшись, протерев поднятые шлюпки соляром и сменив парадки на робы, наблюдали непонятную сценку, в возбуждении после дела ввергшую всех в неудержимый нервический хохот. Груня, явно опять подкуренный, с натугой вытащил на палубу чугунный бюст Пушкина, украшавший угол большой кают-компании, и плюхнул его в воду.
— Ты что делаешь, коз-зел! — закричал вахтенный, спеша к нему с занесенной для подзатыльника рукой.
— Сбрасываю Пушкина с парохода современности, — важно сказал Груня.
— Зач-чем?!
— А мы против любого культа личности. Очень сильно достал. Еще в школе. И теперь с ним плавей!..
Но плюху он получил от Иванова-Седьмого. Выскочив наверх со своими мемуарами, Иванов с треском огрел его пухлым томом по башке.
На переплете шкодливой рукой к названию «Сквозь XX век» было прибавлено «Фоке» — и пририсован гривастый кот в медальоне.
27
Мох был нежно-изумрудный, и мельчайшая роса игольчато вспыхивала в нем. Он бархатно выстилал торцы черных досок, которыми был обшит шлюз. Зеркальный сапог, продавивший его на обрезе берега, выглядел празднично и сюрреалистически, как на картине Дали.
Выставив ногу вперед и заложив большой палец за широкий желтый ремень, старший наряда приказал:
— Командира корабля — ко мне.
Голос у него был негромкий, но очень хорошо слышный — впечатление было такое, что не голос покрывал прочие звуки, а окружающее звучание снижалось, когда он раздавался.
Видимый в открытую дверь рубки, Ольховский закурил со всем возможным изяществом и так же не повышая голоса произнес, по-гвардейски растягивая гласные:
— Ва-ахтенный, сходной трап. Прине-эть наряд.
Сходня с леерным обвесом шлепнулась на край шлюза. Вахтенный ограничил приветствие задиранием подбородка.
— Вохра какая-то, — пробормотал он за спиной троих, поднявшихся на борт после выжидательного молчания.
Старший сделал еще два шага и, не оборачиваясь и обозначая свою власть все той же ровной негромкостью голоса, бросил:
— Проводи к командиру.
Были они все трое в шевровых офицерских сапогах, широких синих галифе, сиреневых гимнастерках до колен, высоко схваченных светлыми ремнями, и фуражках с очень узкими полями. Над правой ягодицей у старшего пристроилась большая косая кобура, судя по вспученности — с наганом. У двух других на плечах висели в меру потертые карабины, двоюродные братья музейной трехлинейки. И имели они тот непререкаемый вид, который отличает безвредно-бесполезных охранников никем не угрожаемых объектов типа обувной фабрики или трансформаторной будки.
— Почему не выполнили приказ? — тихо спросил старший Ольховского, поднявшись на мостик.
— Приказ? — равнодушно переспросил Ольховский, глядя ему мимо глаз. — Чей?
— Мой.
Входные и выходные ворота шлюза, серые, многотонные, сомкнутые створками в паз, были закрыты на отсечку. Швартовы заведены в причальные кольца. При малочисленности и слабой вооруженности десантной команды крейсер в шлюзе — это кошка в мышеловке. Высадиться и заставить поднять воду и открыть выход? Впереди еще четыре шлюза…
Ольховский лениво стряхнул пепел с сигареты. За фуражкой охранника, синеоколышной, как у гебиста при параде, над голыми кронами деревьев, в которых светились последние присохшие листья, торчала концлагерного вида вышка с прожектором и часовым. А черт их знает, инструкции какого года им до сих пор не отменили: нет ревностней служак, чем бездельник при инструкции.
— По Уставу при входе и выходе из порта, и так далее, в том числе при прохождении шлюзов, командир корабля не имеет права покидать мостик, — холодно сообщил он, слегка подтасовывая статью. — Извольте представиться.
— Старший лейтенант Изворыкин.
Ольховский с сомнением посмотрел на эмалевые прямоугольники в петлицах отложного воротника его гимнастерки. Ну-ну.
— Предъявите документы, на основании которых вы проходите зону канала.
— Это еще что значит?
— Что здесь спецзона.
— Какая спецзона?
— Такая, какая надо. В которой проводятся спецработы. И вооруженный корабль не может следовать к Москве без соответствующего пропуска.
— Логично, — сказал Ольховский и кивнул с пониманием. — Логично.
— Я жду.
Лоцман Егорыч сполз со своего кресла и теперь стоял рядом с помостиком, глядя на троицу в галифе преданно и виновато. Рулевой зачем-то стал протирать нактоузное стекло.
Ольховский снял трубку и позвонил Беспятых:
— Лейтенант. У нас требуют пропуск на прохождение канала и следование в Москву. Ступайте в канцелярию и извлеките из компьютера пропуск, выданный штабом Балтийского флота «Авроре». Он — там!.. — должен быть на бланке штаба флота, с печатью и за подписью командующего. Причем с визой особого отдела. Быстро! Доставить ко мне на мостик. Что?! Ты меня понял… или нет, дурак?! Исполнять!
Швырнул трубку в зажимы.
— Сейчас принесут. — Он высчитывал время: пока Беспятых сканирует с какого-нибудь бланка шапку штаба флота и печать (счастье еще, что в прошлом году американцы с фрегата подарили «Хьюлет-Паккард» со всеми наворотами), пока наберет подходящий текст, пока распечатает, проверит ошибки… точно полчаса провозится. Запереть этих идиотов в трюме — а что дальше? Гнать десант захватывать пульты управления шлюзов и контролировать проход? Хрен их знает, что у них тут за спецзона.
— Мы осмотрим корабль, — известил Изворыкин. — Прикажите старшему после себя по должности сопровождать.
Это было ошибкой. Сухопутный человек слабо представляет себе, какое множество помещений и закоулков заключено в корпусе крейсера — кроме моряков, это знают лишь таможенники и судостроители. Колчак провел их вниз в машинное отделение, и в течение сорока минут рысью таскал по лабиринту бесчисленных коридоров и трапов, наслаждаясь каждым охом и сдавленным шипением за спиной, обозначающими очередное соприкосновение головы и прочих нежных частей тела с выступающим со всех сторон металлом. Лязг, грохот и мат охранника, сыпавшегося в обнимку со своим карабином с трапа в выгородку водоотливного насоса, заставил его удовлетворенно улыбнуться.
— Боеприпасы есть?
— Не имеем. Нам не положено.
— А личное оружие офицеров?
— Пистолеты командира, старпома и вахтенного начальника.
Через час посланный на поиски Сидорович обнаружил их в шпилевой. Под глазом одного из карабинеров наливался синяк, отчетливо различимый даже в тусклом трюмном освещении. Все было в порядке.
Ольховский на мостике дал понять им свое легкое удивление столь затянувшимся отсутствием и ознакомил с образцом компьютерной графики лейтенанта. Бланк с печатью выглядел лучше настоящего. Текст гласил, что «Аврора» следует в Москву по приказу Главного Управления ВМФ, отданному во исполнение директивы Главпура номер такой-то от такого-то числа, дабы принять участие в торжественном отмечании юбилея 7 Ноября. И всем органам и службам, которые ей только могут встретиться, вплоть до санитарно-эпидемиологической и газово-аварийной, категорически предписывается оказывать ей всемерное содействие. Подписал этот шедевр он лично, развернув завитушку на четверть листа.
Наискось была наложена резолюция доктора: «Проход всюду!!! Под личную ответственность начальствующих лиц всех вошедших в контакт органов внешних и внутренних служб. Нач. 5 Упр. КБФ к.-адм. Шкандыбенко (подпись)».
— Так, — сказал Изворыкин, вертя лист на свет и слюня пальцем печать. — Допустим. А где комиссар корабля?
— Бубнова — на мостик!
Шурка прибежал в кожанке и при кобуре, бросил руку к фуражке, данной Мознаимом для представительства.
— Почему не упомянули про маузер у комиссара?
— Так это же само собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56