Радости – оттого, что мы, трое оставшихся, можем донести до потомков историю их жизни. Наш труд не пропал зря.
«Калипсо», немой свидетель того, о чем говорил Гриффис, сейчас располагался с другой стороны станции. Как жаль, что мы до сих пор не знаем, как этот корабль добрался сюда.
– Мы оставили Землю в трудный период ее истории, – продолжал профессор, – когда человечество только встало на ранее неизведанный путь. Мы были частью этого исторического периода. Хотя на первый взгляд кажется, что мы трудились во имя будущего.
Клоос начал переминаться с ноги на ногу, и Рэйчел наклонилась, чтобы прошептать ему что-то на ухо. Он отрицательно покачал головой.
– И это будущее, – медленно продолжал Гриффис, подчеркивая каждое слово, – теперь как будто явилось подарком нам, и отныне мы должны постараться стать его частью. Все мы верили в то, что делали, и знали, с каким риском связана наша экспедиция. – Он замолчал и сглотнул слюну. Я видела, как дернулся его кадык. – Мы оплакиваем наших товарищей так, как они оплакивали бы нас, если бы обстоятельства сложились по-другому. Наши друзья заснули с надеждой в сердцах, никто из них не собирался умирать… Никто не знал, что нам будет дан второй шанс. Мы никогда не забудем наших друзей…
Рэйчел плотно сжала дрожащие губы и опустила глаза. Я думала, что Гриффис закончил свою речь, но он вдруг взглянул на меня и заговорил снова:
– Я хотел бы поблагодарить штат этой станции за то, что они, рискуя жизнью, спасли наш корабль и нас.
Я со стыдом подумала о корыстных мотивах, двигавших мною. Рэйчел, Клоос и Флорида тоже обратили на меня свои взоры, и мне стало совсем не по себе.
– Надеюсь, что в будущем, – продолжал Гриффис, – мы сумеем отплатить вам за все то доброе, что вы для нас сделали. Мы хотим принести пользу здесь, на станции, принять участие в работах на Иокасте. – Он склонил голову и встал на свое место.
Свет в помещении медленно погас. Я включила голоэмиттеры.
Звездное поле приблизилось к нам. Расположение небесных светил, должно быть, показалось прибывшим на Иокасту членам экипажа «Калипсо» очень непривычным и странным.
Как только был запущен контейнер с прахом, заиграла музыка.
Был выбран старый Земной Гимн. Почти ежегодно кто-нибудь предлагал сменить мелодию, утверждая, что она устарела, но все альтернативные предложения проваливались во время голосования. Афрокарибский ритм, эпические симфонические фразы, тонкие азиатские напевы, исполняемые на народных инструментах, создавали экстатическую эмоциональную атмосферу. Для наших гостей, которые слышали эту музыку впервые, она была необычна и нова. Но мы знали, что мелодия эта существует уже почти целое столетие.
Контейнер превратился в сгусток яркой пыли и исчез из виду. Тогда перед нами появилась полуокружность в призрачной бледной дымке ореола. Это была наша небольшая планета, которую торы превратили в пустыню. Она была окружена тонким слоем атмосферы, непригодной для дыхания.
Голоэмиттеры работали нормально. С тех пор как появились сэрасы, мы лишись активного спутника-ретранслятора, вращавшегося вокруг планеты, однако датчики следили за скорбным контейнером и выводили его изображение на наши экраны.
Яркая точка медленно прошла над нашими головами и направилась туда, где ее ожидало вечное забвение. Хор грянул Земной Гимн, разрывая сердца и давая нам в полной мере ощутить тяжесть утраты.
Я мысленно вернулась далеко в прошлое, вспомнив этот ритм и запахи детства, когда слизь сэрасов еще не испортила моего обоняния. Это были похороны Деморы: толпы людей вокруг нашего дома, незнакомые мне кузены, играющие на веранде, и пролитое липкое, сладкое вино в жаркий солнечный день. У меня не сохранилось воспоминаний о похоронах отца. Эльвира сказала, что моя мать должна обязательно взять меня с собой на похороны, что я имею право проводить отца в последний путь. Но мама заявила, что не хочет расстраивать меня. Однако теперь, оглядываясь назад, я думаю, что это был просто ее способ противостоять властной Эльвире. Вот так она и похоронила отца одна, и я даже не попрощалась с ним.
Туманная оболочка планеты поглотила контейнер с прахом. На секунду крошечное светящееся пятно стало большим и более ярким, а затем совсем исчезло. Сквозь пелену выступивших на глазах слез контуры планеты и звезд казались размытыми.
День второй, 9:30 пополудни
Мелодия Земного Гимна еще долгое время звучала у меня в ушах. Я слышала ее, принося соболезнования, когда церемония прощания уже закончилась. Слышала, принимая сотни протестов от владельцев предприятий, находившихся в спицах, которые сейчас эвакуировали, и от штатных сотрудников, которые из-за режима изоляции не могли добраться до своих исследовательских лабораторий. Протесты, которые дошли до меня, были всего лишь малой толикой жалоб, с которыми теперь днем и ночью работал соответствующий отдел. Эвакуируемым сообщили, что это учебная тревога. Никто, конечно, не верил в это. Я очень надеялась, что кчин все еще в центре. Эвакуация вот-вот должна была закончиться, и Мердок мог переходить к разработке и осуществлению задуманной им операции.
А что же Квотермейн? Служба безопасности повсюду искала его, но ей не удалось обнаружить никаких его следов. Как доказали бесчисленные нелегальные жители Иокасты, на станции было множество укромных мест, где можно надежно спрятаться. Если бы я захотела скрыться, я, пожалуй, спустилась бы в подпалубное пространство, там легче всего избежать обнаружения. Под главной магистралью и зданиями каждого кольца располагается лабиринт трубопроводов и лазов, там проходят рециркуляционные каналы, ячейки2 по сбору отходов, коммуникационные кабели. Я даже не спрашивала Мердока, поручал ли он своим сотрудникам обыскать пространство под палубами. На это потребовалось бы несколько месяцев, а за это время пропавший и сам мог объявиться. Если его не заставит сделать это повышенная радиация, то допекут голод и насекомые-паразиты. Однако Квотермейн вряд ли станет прятаться под палубой.
Так где же он сейчас? И почему не вошел в контакт с нами? Послав к черту работающий со сбоями душ в нашем жилом блоке, я отодвинула в сторону свою порцию из космического рациона и начала барабанить пальцами по краю стола – единственной свободной на нем поверхности.
Квотермейн находился в складском отсеке примерно в то время, когда был убит Кевет. В отличие от Мердока я все еще не верила, что Брин замешан в преступлении, поэтому мне было очень трудно понять причину, которая заставляла Квотермейна прятаться от нас. Кого он боялся? Меня задевала за живое одна мысль о том, что он не доверял мне до такой степени, что Даже не пришел посоветоваться со мной.
Подойдя к окну, через которое днем свет проникал в помещение, я выглянула в него, но, конечно, не увидела звезд, а только белую панель. Мне стало очень одиноко. Я находилась посреди космоса и перед сном даже не могла увидеть звезд, выглянув в окно, – то звездное пространство, которое было мне так хорошо знакомо по виду, открывавшемуся из обсерватории. Это были созвездия, которые можно наблюдать и с Земли. До появления на Иокасте членов экипажа «Калипсо» я не вспоминала о Земле месяцами. Но теперь мне казалось, что звезды, которые можно видеть с Иокасты, очень близко расположены к моей родной планете, что они пахнут ею и я могла бы уловить этот запах, если бы мое обоняние не было испорчено…
Мои непосредственные воспоминания о Земле связаны с детством, поскольку большую часть своей взрослой жизни я провела вдали от дома. Эти воспоминания отрывочны и фрагментарны, но очень красочны и ярки. Они похожи на короткие стихотворения…
Я зря потратила десять минут на поиски в своей комнате поэтического сборника под названием «Сидя в реке». Мой отец написал эту книгу, должно быть, когда я была совсем маленькой, поскольку он умер, когда мне исполнилось десять лет, и слова «малышка с глазами словно облачное небо» в одном из его стихотворений, вероятно, относились ко мне. Стихотворения представляли собой простые повествовательные монологи или краткую игру слов и возвращали меня к пейзажам и образам моего прошлого. Они вызывали в моей памяти воспоминания о красной пыли сухого сезона, такой мягкой и приятной, когда идешь по ней босыми ногами; о моих одетых в старомодны акриловые платья деревенских тетях, успевавших приготовит обед, присмотреть за детьми и узнать новости в Интернете. Я помню их постоянное наставление: «Не подходи близко к реке» и дорожку дрожащего лунного света на воде, над которой далеко разносились голоса друзей, чьи лица уже стерлись в моей памяти.
Я плохо помню отца. Юджин – так его звали – был романистом и постоянно уезжал, чтобы «глотнуть свежего воздуха», как он выражался. Когда он бывал дома, то часто читал мне вслух ту книгу, которой сам в это время увлекался, и я наслаждалась общением с ним и тем вниманием, которое он мне оказывал, больше, чем порой содержанием книги. Однажды он не вернулся из очередной поездки. Позже я узнала, что он попал в аварию, свидетелями которой были цыгане – с их табором он тогда путешествовал…
Я страшно сердилась на отца за то, что он покинул мою маму, которая, казалось, трагически переживала свою потерю. Именно поэтому я не стала возражать, когда мама отказалась взять меня с собой на похороны. Через пять лет после этого я уехала из дома и поступила в Технический корпус.
Я так и не нашла сборник папиных стихотворений. Это была тонкая потрепанная книжечка, и мне бы очень не хотелось думать, что я потеряла ее. Я могла бы, конечно, найти ее содержание в базе данных по литературе, но намного приятней было держать в руках книжечку, нежели электронную копию.
Зато я нашла другую отцовскую книгу, завалившуюся за шкафчик с одеждой, рядом с которым стояли мои видавшие виды ботинки. Но мне не хотелось читать «Мотыльков».
Сюжет этого произведения был взят из дневника одного младшего должностного лица, жившего при коррумпированном, построенном на насилии режиме на исходе двадцатого столетия. Отец разнообразил его информацией, почерпнутой из старых газет и интервью того же периода. Книга рассказывает, как этого обычного человека вовлекли в похищение людей и как он начал участвовать в пытках тысяч неповинных граждан. Он не был злым, слишком слабым или испорченным. Нельзя даже сказать, что он не сознавал, что делает, или оставался глухим к страданиям других, потому что в своем дневнике он кается в грехах, как настоящий христианин. И все же он стал частью бесчеловечного режима.
Внезапно я обратила внимание на то, что между сюжетом «Мотыльков» и нашей нынешней ситуацией можно провести параллель, и холодок пробежал у меня по спине. Я с дрожью отложила книгу в сторону. Где, черт возьми, Квотермейн? Мне срочно надо было подниматься в Пузырь. Мердок, должно быть, уже готов начать операцию по заманиванию кчина в доки.
Нельзя позволить Мердоку осуществить его план. Мы не располагаем достаточной огневой мощью и силами, даже учитывая то, что шеф службы безопасности привлек к операции большинство своих лучших сотрудников, оторвав их от другой работы. Это слишком опасно для команды, которая будет пытаться заманить кчина в шлюзовую камеру. Я знала, что возглавлять ее будет непосредственно сам Мердок, хотя он и не говорил мне об этом. Я вспомнила его теплые большие руки, его поддержку во всех своих начинаниях, и меня охватила паника. Что я буду делать, если его убьют или тяжело Ранят?
Я обнаружила вдруг, что сижу на полу около своей кровати и кусаю ногти. Это просто смешно. Я должна пойти в Пузырь и хотя бы с помощью приборов наблюдать за тем, что происходит на станции.
Выйдя из своей комнаты, я оказалась в темном пустынном коридоре. Похоже, система освещения вышла из строя. Я проверила, работает ли замок, и, убедившись, что все в порядке, почувствовала большое облегчение. Охвативший меня страх сразу же рассеялся. Мое лицо раскраснелось, похолодевшие ноги и руки согрелись.
В царившем вокруг полумраке никого не было видно, но я ощущала присутствие хдига, испускавшего феромоны.
– Выходите, кто бы вы ни были. Я знаю, что вы здесь.
Из-за угла появился хдигский воин. Даже на расстоянии в десять шагов его феромоны творили настоящие чудеса. Когда я работала на Руарле, мы ежедневно принимали ингибиторы, чтобы нейтрализовать их воздействие.
Я внимательно вгляделась в лицо незнакомца, стараясь рассмотреть его черты в густой тени. Вообще-то все хдиги очень похожи друг на друга.
– Чего вы хотите? – спросила я. На станции осталось всего лишь несколько хдигов. – Я могу назначить вам встречу в офисе…
Он сделал еще один шаг, и я ахнула. Это был Геноит. Его голос был легок, как дыхание, он не имел ничего общего с человеческим.
– Неужели я должен договариваться о встрече, чтобы увидеться со своей собственной женой?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
«Калипсо», немой свидетель того, о чем говорил Гриффис, сейчас располагался с другой стороны станции. Как жаль, что мы до сих пор не знаем, как этот корабль добрался сюда.
– Мы оставили Землю в трудный период ее истории, – продолжал профессор, – когда человечество только встало на ранее неизведанный путь. Мы были частью этого исторического периода. Хотя на первый взгляд кажется, что мы трудились во имя будущего.
Клоос начал переминаться с ноги на ногу, и Рэйчел наклонилась, чтобы прошептать ему что-то на ухо. Он отрицательно покачал головой.
– И это будущее, – медленно продолжал Гриффис, подчеркивая каждое слово, – теперь как будто явилось подарком нам, и отныне мы должны постараться стать его частью. Все мы верили в то, что делали, и знали, с каким риском связана наша экспедиция. – Он замолчал и сглотнул слюну. Я видела, как дернулся его кадык. – Мы оплакиваем наших товарищей так, как они оплакивали бы нас, если бы обстоятельства сложились по-другому. Наши друзья заснули с надеждой в сердцах, никто из них не собирался умирать… Никто не знал, что нам будет дан второй шанс. Мы никогда не забудем наших друзей…
Рэйчел плотно сжала дрожащие губы и опустила глаза. Я думала, что Гриффис закончил свою речь, но он вдруг взглянул на меня и заговорил снова:
– Я хотел бы поблагодарить штат этой станции за то, что они, рискуя жизнью, спасли наш корабль и нас.
Я со стыдом подумала о корыстных мотивах, двигавших мною. Рэйчел, Клоос и Флорида тоже обратили на меня свои взоры, и мне стало совсем не по себе.
– Надеюсь, что в будущем, – продолжал Гриффис, – мы сумеем отплатить вам за все то доброе, что вы для нас сделали. Мы хотим принести пользу здесь, на станции, принять участие в работах на Иокасте. – Он склонил голову и встал на свое место.
Свет в помещении медленно погас. Я включила голоэмиттеры.
Звездное поле приблизилось к нам. Расположение небесных светил, должно быть, показалось прибывшим на Иокасту членам экипажа «Калипсо» очень непривычным и странным.
Как только был запущен контейнер с прахом, заиграла музыка.
Был выбран старый Земной Гимн. Почти ежегодно кто-нибудь предлагал сменить мелодию, утверждая, что она устарела, но все альтернативные предложения проваливались во время голосования. Афрокарибский ритм, эпические симфонические фразы, тонкие азиатские напевы, исполняемые на народных инструментах, создавали экстатическую эмоциональную атмосферу. Для наших гостей, которые слышали эту музыку впервые, она была необычна и нова. Но мы знали, что мелодия эта существует уже почти целое столетие.
Контейнер превратился в сгусток яркой пыли и исчез из виду. Тогда перед нами появилась полуокружность в призрачной бледной дымке ореола. Это была наша небольшая планета, которую торы превратили в пустыню. Она была окружена тонким слоем атмосферы, непригодной для дыхания.
Голоэмиттеры работали нормально. С тех пор как появились сэрасы, мы лишись активного спутника-ретранслятора, вращавшегося вокруг планеты, однако датчики следили за скорбным контейнером и выводили его изображение на наши экраны.
Яркая точка медленно прошла над нашими головами и направилась туда, где ее ожидало вечное забвение. Хор грянул Земной Гимн, разрывая сердца и давая нам в полной мере ощутить тяжесть утраты.
Я мысленно вернулась далеко в прошлое, вспомнив этот ритм и запахи детства, когда слизь сэрасов еще не испортила моего обоняния. Это были похороны Деморы: толпы людей вокруг нашего дома, незнакомые мне кузены, играющие на веранде, и пролитое липкое, сладкое вино в жаркий солнечный день. У меня не сохранилось воспоминаний о похоронах отца. Эльвира сказала, что моя мать должна обязательно взять меня с собой на похороны, что я имею право проводить отца в последний путь. Но мама заявила, что не хочет расстраивать меня. Однако теперь, оглядываясь назад, я думаю, что это был просто ее способ противостоять властной Эльвире. Вот так она и похоронила отца одна, и я даже не попрощалась с ним.
Туманная оболочка планеты поглотила контейнер с прахом. На секунду крошечное светящееся пятно стало большим и более ярким, а затем совсем исчезло. Сквозь пелену выступивших на глазах слез контуры планеты и звезд казались размытыми.
День второй, 9:30 пополудни
Мелодия Земного Гимна еще долгое время звучала у меня в ушах. Я слышала ее, принося соболезнования, когда церемония прощания уже закончилась. Слышала, принимая сотни протестов от владельцев предприятий, находившихся в спицах, которые сейчас эвакуировали, и от штатных сотрудников, которые из-за режима изоляции не могли добраться до своих исследовательских лабораторий. Протесты, которые дошли до меня, были всего лишь малой толикой жалоб, с которыми теперь днем и ночью работал соответствующий отдел. Эвакуируемым сообщили, что это учебная тревога. Никто, конечно, не верил в это. Я очень надеялась, что кчин все еще в центре. Эвакуация вот-вот должна была закончиться, и Мердок мог переходить к разработке и осуществлению задуманной им операции.
А что же Квотермейн? Служба безопасности повсюду искала его, но ей не удалось обнаружить никаких его следов. Как доказали бесчисленные нелегальные жители Иокасты, на станции было множество укромных мест, где можно надежно спрятаться. Если бы я захотела скрыться, я, пожалуй, спустилась бы в подпалубное пространство, там легче всего избежать обнаружения. Под главной магистралью и зданиями каждого кольца располагается лабиринт трубопроводов и лазов, там проходят рециркуляционные каналы, ячейки2 по сбору отходов, коммуникационные кабели. Я даже не спрашивала Мердока, поручал ли он своим сотрудникам обыскать пространство под палубами. На это потребовалось бы несколько месяцев, а за это время пропавший и сам мог объявиться. Если его не заставит сделать это повышенная радиация, то допекут голод и насекомые-паразиты. Однако Квотермейн вряд ли станет прятаться под палубой.
Так где же он сейчас? И почему не вошел в контакт с нами? Послав к черту работающий со сбоями душ в нашем жилом блоке, я отодвинула в сторону свою порцию из космического рациона и начала барабанить пальцами по краю стола – единственной свободной на нем поверхности.
Квотермейн находился в складском отсеке примерно в то время, когда был убит Кевет. В отличие от Мердока я все еще не верила, что Брин замешан в преступлении, поэтому мне было очень трудно понять причину, которая заставляла Квотермейна прятаться от нас. Кого он боялся? Меня задевала за живое одна мысль о том, что он не доверял мне до такой степени, что Даже не пришел посоветоваться со мной.
Подойдя к окну, через которое днем свет проникал в помещение, я выглянула в него, но, конечно, не увидела звезд, а только белую панель. Мне стало очень одиноко. Я находилась посреди космоса и перед сном даже не могла увидеть звезд, выглянув в окно, – то звездное пространство, которое было мне так хорошо знакомо по виду, открывавшемуся из обсерватории. Это были созвездия, которые можно наблюдать и с Земли. До появления на Иокасте членов экипажа «Калипсо» я не вспоминала о Земле месяцами. Но теперь мне казалось, что звезды, которые можно видеть с Иокасты, очень близко расположены к моей родной планете, что они пахнут ею и я могла бы уловить этот запах, если бы мое обоняние не было испорчено…
Мои непосредственные воспоминания о Земле связаны с детством, поскольку большую часть своей взрослой жизни я провела вдали от дома. Эти воспоминания отрывочны и фрагментарны, но очень красочны и ярки. Они похожи на короткие стихотворения…
Я зря потратила десять минут на поиски в своей комнате поэтического сборника под названием «Сидя в реке». Мой отец написал эту книгу, должно быть, когда я была совсем маленькой, поскольку он умер, когда мне исполнилось десять лет, и слова «малышка с глазами словно облачное небо» в одном из его стихотворений, вероятно, относились ко мне. Стихотворения представляли собой простые повествовательные монологи или краткую игру слов и возвращали меня к пейзажам и образам моего прошлого. Они вызывали в моей памяти воспоминания о красной пыли сухого сезона, такой мягкой и приятной, когда идешь по ней босыми ногами; о моих одетых в старомодны акриловые платья деревенских тетях, успевавших приготовит обед, присмотреть за детьми и узнать новости в Интернете. Я помню их постоянное наставление: «Не подходи близко к реке» и дорожку дрожащего лунного света на воде, над которой далеко разносились голоса друзей, чьи лица уже стерлись в моей памяти.
Я плохо помню отца. Юджин – так его звали – был романистом и постоянно уезжал, чтобы «глотнуть свежего воздуха», как он выражался. Когда он бывал дома, то часто читал мне вслух ту книгу, которой сам в это время увлекался, и я наслаждалась общением с ним и тем вниманием, которое он мне оказывал, больше, чем порой содержанием книги. Однажды он не вернулся из очередной поездки. Позже я узнала, что он попал в аварию, свидетелями которой были цыгане – с их табором он тогда путешествовал…
Я страшно сердилась на отца за то, что он покинул мою маму, которая, казалось, трагически переживала свою потерю. Именно поэтому я не стала возражать, когда мама отказалась взять меня с собой на похороны. Через пять лет после этого я уехала из дома и поступила в Технический корпус.
Я так и не нашла сборник папиных стихотворений. Это была тонкая потрепанная книжечка, и мне бы очень не хотелось думать, что я потеряла ее. Я могла бы, конечно, найти ее содержание в базе данных по литературе, но намного приятней было держать в руках книжечку, нежели электронную копию.
Зато я нашла другую отцовскую книгу, завалившуюся за шкафчик с одеждой, рядом с которым стояли мои видавшие виды ботинки. Но мне не хотелось читать «Мотыльков».
Сюжет этого произведения был взят из дневника одного младшего должностного лица, жившего при коррумпированном, построенном на насилии режиме на исходе двадцатого столетия. Отец разнообразил его информацией, почерпнутой из старых газет и интервью того же периода. Книга рассказывает, как этого обычного человека вовлекли в похищение людей и как он начал участвовать в пытках тысяч неповинных граждан. Он не был злым, слишком слабым или испорченным. Нельзя даже сказать, что он не сознавал, что делает, или оставался глухим к страданиям других, потому что в своем дневнике он кается в грехах, как настоящий христианин. И все же он стал частью бесчеловечного режима.
Внезапно я обратила внимание на то, что между сюжетом «Мотыльков» и нашей нынешней ситуацией можно провести параллель, и холодок пробежал у меня по спине. Я с дрожью отложила книгу в сторону. Где, черт возьми, Квотермейн? Мне срочно надо было подниматься в Пузырь. Мердок, должно быть, уже готов начать операцию по заманиванию кчина в доки.
Нельзя позволить Мердоку осуществить его план. Мы не располагаем достаточной огневой мощью и силами, даже учитывая то, что шеф службы безопасности привлек к операции большинство своих лучших сотрудников, оторвав их от другой работы. Это слишком опасно для команды, которая будет пытаться заманить кчина в шлюзовую камеру. Я знала, что возглавлять ее будет непосредственно сам Мердок, хотя он и не говорил мне об этом. Я вспомнила его теплые большие руки, его поддержку во всех своих начинаниях, и меня охватила паника. Что я буду делать, если его убьют или тяжело Ранят?
Я обнаружила вдруг, что сижу на полу около своей кровати и кусаю ногти. Это просто смешно. Я должна пойти в Пузырь и хотя бы с помощью приборов наблюдать за тем, что происходит на станции.
Выйдя из своей комнаты, я оказалась в темном пустынном коридоре. Похоже, система освещения вышла из строя. Я проверила, работает ли замок, и, убедившись, что все в порядке, почувствовала большое облегчение. Охвативший меня страх сразу же рассеялся. Мое лицо раскраснелось, похолодевшие ноги и руки согрелись.
В царившем вокруг полумраке никого не было видно, но я ощущала присутствие хдига, испускавшего феромоны.
– Выходите, кто бы вы ни были. Я знаю, что вы здесь.
Из-за угла появился хдигский воин. Даже на расстоянии в десять шагов его феромоны творили настоящие чудеса. Когда я работала на Руарле, мы ежедневно принимали ингибиторы, чтобы нейтрализовать их воздействие.
Я внимательно вгляделась в лицо незнакомца, стараясь рассмотреть его черты в густой тени. Вообще-то все хдиги очень похожи друг на друга.
– Чего вы хотите? – спросила я. На станции осталось всего лишь несколько хдигов. – Я могу назначить вам встречу в офисе…
Он сделал еще один шаг, и я ахнула. Это был Геноит. Его голос был легок, как дыхание, он не имел ничего общего с человеческим.
– Неужели я должен договариваться о встрече, чтобы увидеться со своей собственной женой?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62