Чтобы увидеть его, нужно было слегка податься назад, увеличивая расстояние до экрана.
И тогда на втором слое почти во весь лист проступали глаза. Необычные, завораживающие глаза, но это были не глаза человека. Слишком круглые и сферически-выпуклые, с ярко-бирюзовой радужкой, невероятно большими, бездонно-черными зрачками и с изумрудно-зеленым ободком по краю.
Антон разглядывал рисунок несколько минут. Что-то было в этих огромных глазах особенное, притягивающее. Возможно, некое выражение напряженности, некая еле уловимая эмоция, какую нельзя было описать словами. И чем дольше он смотрел в эти глаза, тем больше ему становилось не по себе…
Тогда он перешел к четвертому рисунку. Определенно, на заднем плане была изображена горная гряда, поросшая густым зеленым лесом, над горами – пронзительно голубое небо. На переднем плане – два человеческих силуэта по колено в траве. Силуэты, однозначно, женские, опять же с размытыми границами, одноцветные, составленные из серых геометрических фигур. Обращены лицом друг к другу. Между силуэтами женщин на уровне их груди размещена рамка с текстом. Там было написано четверостишие, напоминающее детское: «Здравствуй, Эмми! Как дела? Где была ты, как жила? Здравствуй, Мэгги! Это сон… Нет меня – есть только он».
Рисунок номер пять. На нем практически не было цветного хаоса и нечетких границ. Какая-то явная аллегория. Большая мрачная черно-серая воронка на равномерном бирюзовом фоне занимала три четверти площади рисунка и была обращена своим зевом под некоторым углом к смотрящему. Внутренняя бугристая поверхность ее напоминала океанскую рябь. В самом центре воронки царила чернота, горловина плавно сужалась и в правом нижнем углу рисунка внешней стороной перерастала в сочный фиолетовый бутон. Мясистые лепестки бутона имели темные прожилки, похожие на вены. Ни стеблей, ни листьев у цветка не было. Антон поймал себя на мысли, что где-то видел нечто похожее, но с ходу не смог вспомнить – где. Он даже пожалел, что не психолог.
Пять рисунков. Пять снов, если верить Комански, думал Антон, деактивируя аппаратуру и выходя из кабинета. Неужели на самом деле это только наспех ухваченные зарисовки, смутные обрывки из всего огромного потока видений, что вынужден (вынужден?) был наблюдать Карелов?.. Но кто и с какой целью показывал ему эти видения там, в безумной космической дали от Аи, в маленькой европейской клинике?.. Черт побери, дорого бы он заплатил, чтобы это узнать.
Глава 13
Третья айская
Третья по счету трагедия, произошедшая в районе исследовательской зоны номер 8, называемой людьми «Цветочным Садом», разыгралась почти год спустя по айскому летосчислению после второй.
Уже не было к тому времени на Ае оннов, уже все станции на покинутых зонах были переведены в режим консервации, уже Антон восьмой месяц занимался расследованием и прошел все стадии: от энергичного энтузиазма до усталого разочарования и осознания своей беспомощности, уже кошмар воспоминаний в памяти колонистов постепенно истаял и люди прекратили вздрагивать от «штормовых» предупреждений… Как все повторилось вновь.
К счастью, не с такими разрушительными последствиями, нежели год назад, однако оптимизма это не прибавило.
Станция «Цветочный Сад» располагалась на обширном участке земной тверди, своеобразной впадине, зажатой с севера и востока горной грядой, а с запада и юга – лесным массивом. Впадина была искусственного происхождения, скорее ее можно было сравнить с котлованом – когда онны открыли здесь зону, то ставить станцию вблизи нее было просто негде. Поверхность земли оказалась сильно захолмлена. Вот и пришлось оннам корчевать лес и срывать холмы под возведение будущей площадки. В результате станцию построили на дне гигантской воронки с пологими краями. Впрочем, края впадины покрылись растительностью в считанные месяцы, и ничто впоследствии не напоминало об ее искусственном происхождении. Солнечный свет туда заглядывал редко и ненадолго – в те часы Этта стояла высоко в зените.
Основная цель строительства была достигнута: нижние ярусы станции располагались на высоте пятнадцати метров над землей, на одном уровне с горным плато, находящемся на краю восточной стороны впадины, в месте, где строгие айские горы резко переходили в непролазную лесную чащу, тянущуюся далеко на юг, до самого океана.
Именно на плато и находилась пресловутая зона, называемая «поляной» – участок твердой поверхности в форме овала площадью около двухсот квадратных метров. Вокруг этого крохотного, по исследовательским меркам, пятачка земли и развернулись основные события в истории человеческой колонизации Аи.
15-го числа 2-го месяца 15-го года поздним вечером на «Саде» разыгрался «шторм». Ничего необычного в нем не было – типичный локальный «шторм» средней степени активности в семь баллов. Но глубокой ночью «шторм» вдруг перерос в катаклизм, унесший жизни четырех человек.
Началось все с серии сильнейших подземных толчков, сотрясших окрестности станции. В первые минуты стихии возник гигантский почвенный разлом, пришедший с востока, со стороны горной гряды. Разлом фактически разрезал территорию впадины на Две неравные части. Казалось, что обезумевшие айские горы решили отхватить себе кусок чужой территории. Трещина пролегла всего в трехстах метрах от южной опоры станции. Возьми она тогда чуть в сторону, опора могла бы не выдержать (как это случилось со «Слезами Этты»), и масштабы трагедии были бы совсем иными. Поскольку часть инфраструктуры станции располагалась на дне впадины, то что-то неизбежно должно было пострадать от столь внушительного катаклизма.
Сначала не повезло техническому комплексу автономного лагеря, оказавшемуся на пути разлома. В считанные секунды разлом проглотил один из ангаров с техникой: Затем последовали новые удары, на сей раз – из-под земли, в результате чего следующей жертвой стихии стала главная магистральная эстакада, соединявшая восточный транспортный портал станции с западным склоном горного плато, где располагалась зона.
Центральные опоры не выдержали ударов, и эстакада – двадцать метров в высоту и двести в длину, словно палочка печенья, разломилась на две неравных части в месте ближе к плато и рухнула двумя концами на землю, где ее встретил мощный выброс горячей черной жижи и пара. В мгновение ока в месте падения концов эстакады возникло бурлящее озеро. В первые минуты его стремительное появление и темпы разрастания вызвали на станции панику. Еще свежи были в памяти прецеденты с «Синяком» и «Первым Оком Даннха» во время «черного марта». Но, к счастью, масштабы затопления не стали катастрофическими для станции – скоро озеро перестало увеличиваться в размерах. Так оно и находится по сей день между станцией и плато – грязное безжизненное болотце диаметром в шестьдесят пять метров.
Подземные толчки оказались не единственным сюрпризом планеты. Эстакадой Ая не удовлетворилась. Несколько каменных оползней устремилось к лагерю, сметая на своем пути деревья, растущие на склонах. Именно эта гибельная смесь из земли, камней и искореженной древесины похоронила в результате лабораторный модуль, располагавшийся вблизи от гор, и четырех человек дежурного персонала, находившихся в его центральном зале.
Трудно было предположить, чем все могло обернуться для «Сада» в дальнейшем, если бы стихия не остановилась.
Ая словно в очередной раз смилостивилась над людьми – после череды ударов катаклизм быстро стих. Оползни прекратились, а трещина перестала увеличиваться в размерах. Хотя еще несколько часов кряду почва на территории впадины вздрагивала, в воздухе роились каменная пыль и обрывки древесной коры, а озеро под эстакадой клокотало и плевалось по сторонам длинными тягучими черными плевками.
Впоследствии автономный лагерь перебазировали восточнее, ближе к зоне. Искореженную и напоминающую взорванный мост эстакаду восстанавливать не стали. Это требовало бы значительных усилий и времени, и решили построить подъемник непосредственно у самого плато, на южной стороне горы. Подъемник соорудили быстро, и проблема доступа к зоне была решена. Триста с чем-то метров от станции до подъемника теперь преодолевали на вездеходах, катерах, грузовых платформах – в общем, на чем придется.
Минула пара месяцев после трагедии, и «Цветочный Сад» зажил прежней жизнью. Площади впадины очистили от завалов и иных последствий урагана. Технику, рухнувшую вместе с ангаром в разлом, поднимать не стали – посчитали нецелесообразным. Лабораторный модуль откопали, перевезли на другое место и установили недалеко от лагеря. Правда поговаривали, что народу там с тех пор бывает мало и работ в нем стараются по возможности не проводить.
За полтора года своего присутствия на Ае Антону так и не удалось получить целостной картины научных разработок «Цветочного Сада». После второй айской уровень засекреченности информации неимоверно возрос". Узнать что-либо о характере исследований, проводимых как в самой зоне, так и в стенах лабораторий, стало вообще нереально. Для этого Антону нужно было привлекать самые мощные административные ресурсы. И, конечно, предоставлять веские обоснования. Кроме того, времени на подобные изыскания у него почти не оставалось. Поэтому о сущности исследовательских разработок на овальной «поляне» Антон имел отрывочное и сумбурное представление.
И вот что он знал.
Станция «Цветочный Сад» была названа так потому, что странная овальная «поляна», не имевшая травы, была сплошь усеяна гигантскими растениями, каждое из которых как минимум на две головы превышало рост человека. Растения очень походили на цветы, но размерами скорее напоминали низкорослые деревья, потому «поляку» и окрестили «садом». Да и цветами-то огромные растения называли весьма условно, на самом деле они были сложными биологическими организмами. Их удивительные свойства, собственно, и являлись причиной того, почему восемь лет назад онны построили близ маленького плато одну из самых современных своих исследовательских станций.
Насколько знал Антон, цветы имели короткий, непрерывно повторяющийся цикл развития, который почти не зависел от времени года. Именно синхронно стадиям этого цикла и была выстроена деятельность всей научно-технической инфраструктуры станции. Стадии развития цветов полностью определяли ритм, график и прочие аспекты существования персонала «Цветочного Сада».
Начинался цикл со стадии «опыления». Этим термином нарекли процесс пребывания группы людей (их окрестили «опылителями») в течение заданного времени в определенных точках «поляны». Главное было – уловить момент, когда цветы становились «готовы» к контакту. Тогда Банн-феномен зоны проявлялся в максимальной степени. С помощью цветов-посредников Ая становилась чрезвычайно восприимчивой к ментальному полю, находившихся в зоне людей. Длилось «опыление» несколько дней. Каков был режим питания, сна, отдыха и, собственно, процедуры мышления «опылителей» в зоне, Антон не знал, но неоднократно на допросах слышал, что стать «опылителем» может далеко не каждый человек. Для этого «опылителю» нужно было иметь определенные характеристики мозговой деятельности. Поэтому стадия «опыления» являлась ключевой в цикле, самой загадочной и малоизученной. И, как позже понял Антон, еще и самой засекреченной. Ибо от качества «опыления» целиком зависело качество конечного продукта.
Полный цикл развития занимал от двух до трех недель – в зависимости от нюансов проведения процедуры «опыления». Сразу за «опылением» следовала стадия «цветения», которая уже во многом характеризовала успешность всего цикла. За трехдневным «цветением» – недельное «созревание», и, наконец, финальная фаза: сброс листьев и засыхание бутонов. Среди «садовников» эта стадия именовалась «дойкой», потому что именно в сброшенных листьях, а точнее, в их соках, как раз и содержались искомые вещества, ради которых и затевался весь сыр-бор. Конечным этапом цикла являлась пауза в несколько дней, в течение которой «поляна» «набиралась сил» и готовилась к новому циклу. Затем все повторялось.
Собранные листья доставляли в лаборатории станции, и что там с ними происходило после, знал очень ограниченный круг лиц. Антон в их число, разумеется, не входил. Продукты «дойки» регулярно переправлялись на Землю. Во всем, что касалось деятельности «Сада», ощущалась ее властная и контролирующая рука. За полтора года Антон бывал на «поляне» всего пару раз, а в лаборатории не попал вообще. Не имел допуска. Но он и не стремился туда любой ценой – все равно любое столкновение с биотехнологиями вызывало у него смертную тоску.
Пока катер набирал высоту, Антон принципиально не обращал внимания на «ком». Для Антона существовал особый ритуал: оставить в покое чертову работу, хотя бы на несколько минут забыть о ней, чтобы полюбоваться красотами материка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
И тогда на втором слое почти во весь лист проступали глаза. Необычные, завораживающие глаза, но это были не глаза человека. Слишком круглые и сферически-выпуклые, с ярко-бирюзовой радужкой, невероятно большими, бездонно-черными зрачками и с изумрудно-зеленым ободком по краю.
Антон разглядывал рисунок несколько минут. Что-то было в этих огромных глазах особенное, притягивающее. Возможно, некое выражение напряженности, некая еле уловимая эмоция, какую нельзя было описать словами. И чем дольше он смотрел в эти глаза, тем больше ему становилось не по себе…
Тогда он перешел к четвертому рисунку. Определенно, на заднем плане была изображена горная гряда, поросшая густым зеленым лесом, над горами – пронзительно голубое небо. На переднем плане – два человеческих силуэта по колено в траве. Силуэты, однозначно, женские, опять же с размытыми границами, одноцветные, составленные из серых геометрических фигур. Обращены лицом друг к другу. Между силуэтами женщин на уровне их груди размещена рамка с текстом. Там было написано четверостишие, напоминающее детское: «Здравствуй, Эмми! Как дела? Где была ты, как жила? Здравствуй, Мэгги! Это сон… Нет меня – есть только он».
Рисунок номер пять. На нем практически не было цветного хаоса и нечетких границ. Какая-то явная аллегория. Большая мрачная черно-серая воронка на равномерном бирюзовом фоне занимала три четверти площади рисунка и была обращена своим зевом под некоторым углом к смотрящему. Внутренняя бугристая поверхность ее напоминала океанскую рябь. В самом центре воронки царила чернота, горловина плавно сужалась и в правом нижнем углу рисунка внешней стороной перерастала в сочный фиолетовый бутон. Мясистые лепестки бутона имели темные прожилки, похожие на вены. Ни стеблей, ни листьев у цветка не было. Антон поймал себя на мысли, что где-то видел нечто похожее, но с ходу не смог вспомнить – где. Он даже пожалел, что не психолог.
Пять рисунков. Пять снов, если верить Комански, думал Антон, деактивируя аппаратуру и выходя из кабинета. Неужели на самом деле это только наспех ухваченные зарисовки, смутные обрывки из всего огромного потока видений, что вынужден (вынужден?) был наблюдать Карелов?.. Но кто и с какой целью показывал ему эти видения там, в безумной космической дали от Аи, в маленькой европейской клинике?.. Черт побери, дорого бы он заплатил, чтобы это узнать.
Глава 13
Третья айская
Третья по счету трагедия, произошедшая в районе исследовательской зоны номер 8, называемой людьми «Цветочным Садом», разыгралась почти год спустя по айскому летосчислению после второй.
Уже не было к тому времени на Ае оннов, уже все станции на покинутых зонах были переведены в режим консервации, уже Антон восьмой месяц занимался расследованием и прошел все стадии: от энергичного энтузиазма до усталого разочарования и осознания своей беспомощности, уже кошмар воспоминаний в памяти колонистов постепенно истаял и люди прекратили вздрагивать от «штормовых» предупреждений… Как все повторилось вновь.
К счастью, не с такими разрушительными последствиями, нежели год назад, однако оптимизма это не прибавило.
Станция «Цветочный Сад» располагалась на обширном участке земной тверди, своеобразной впадине, зажатой с севера и востока горной грядой, а с запада и юга – лесным массивом. Впадина была искусственного происхождения, скорее ее можно было сравнить с котлованом – когда онны открыли здесь зону, то ставить станцию вблизи нее было просто негде. Поверхность земли оказалась сильно захолмлена. Вот и пришлось оннам корчевать лес и срывать холмы под возведение будущей площадки. В результате станцию построили на дне гигантской воронки с пологими краями. Впрочем, края впадины покрылись растительностью в считанные месяцы, и ничто впоследствии не напоминало об ее искусственном происхождении. Солнечный свет туда заглядывал редко и ненадолго – в те часы Этта стояла высоко в зените.
Основная цель строительства была достигнута: нижние ярусы станции располагались на высоте пятнадцати метров над землей, на одном уровне с горным плато, находящемся на краю восточной стороны впадины, в месте, где строгие айские горы резко переходили в непролазную лесную чащу, тянущуюся далеко на юг, до самого океана.
Именно на плато и находилась пресловутая зона, называемая «поляной» – участок твердой поверхности в форме овала площадью около двухсот квадратных метров. Вокруг этого крохотного, по исследовательским меркам, пятачка земли и развернулись основные события в истории человеческой колонизации Аи.
15-го числа 2-го месяца 15-го года поздним вечером на «Саде» разыгрался «шторм». Ничего необычного в нем не было – типичный локальный «шторм» средней степени активности в семь баллов. Но глубокой ночью «шторм» вдруг перерос в катаклизм, унесший жизни четырех человек.
Началось все с серии сильнейших подземных толчков, сотрясших окрестности станции. В первые минуты стихии возник гигантский почвенный разлом, пришедший с востока, со стороны горной гряды. Разлом фактически разрезал территорию впадины на Две неравные части. Казалось, что обезумевшие айские горы решили отхватить себе кусок чужой территории. Трещина пролегла всего в трехстах метрах от южной опоры станции. Возьми она тогда чуть в сторону, опора могла бы не выдержать (как это случилось со «Слезами Этты»), и масштабы трагедии были бы совсем иными. Поскольку часть инфраструктуры станции располагалась на дне впадины, то что-то неизбежно должно было пострадать от столь внушительного катаклизма.
Сначала не повезло техническому комплексу автономного лагеря, оказавшемуся на пути разлома. В считанные секунды разлом проглотил один из ангаров с техникой: Затем последовали новые удары, на сей раз – из-под земли, в результате чего следующей жертвой стихии стала главная магистральная эстакада, соединявшая восточный транспортный портал станции с западным склоном горного плато, где располагалась зона.
Центральные опоры не выдержали ударов, и эстакада – двадцать метров в высоту и двести в длину, словно палочка печенья, разломилась на две неравных части в месте ближе к плато и рухнула двумя концами на землю, где ее встретил мощный выброс горячей черной жижи и пара. В мгновение ока в месте падения концов эстакады возникло бурлящее озеро. В первые минуты его стремительное появление и темпы разрастания вызвали на станции панику. Еще свежи были в памяти прецеденты с «Синяком» и «Первым Оком Даннха» во время «черного марта». Но, к счастью, масштабы затопления не стали катастрофическими для станции – скоро озеро перестало увеличиваться в размерах. Так оно и находится по сей день между станцией и плато – грязное безжизненное болотце диаметром в шестьдесят пять метров.
Подземные толчки оказались не единственным сюрпризом планеты. Эстакадой Ая не удовлетворилась. Несколько каменных оползней устремилось к лагерю, сметая на своем пути деревья, растущие на склонах. Именно эта гибельная смесь из земли, камней и искореженной древесины похоронила в результате лабораторный модуль, располагавшийся вблизи от гор, и четырех человек дежурного персонала, находившихся в его центральном зале.
Трудно было предположить, чем все могло обернуться для «Сада» в дальнейшем, если бы стихия не остановилась.
Ая словно в очередной раз смилостивилась над людьми – после череды ударов катаклизм быстро стих. Оползни прекратились, а трещина перестала увеличиваться в размерах. Хотя еще несколько часов кряду почва на территории впадины вздрагивала, в воздухе роились каменная пыль и обрывки древесной коры, а озеро под эстакадой клокотало и плевалось по сторонам длинными тягучими черными плевками.
Впоследствии автономный лагерь перебазировали восточнее, ближе к зоне. Искореженную и напоминающую взорванный мост эстакаду восстанавливать не стали. Это требовало бы значительных усилий и времени, и решили построить подъемник непосредственно у самого плато, на южной стороне горы. Подъемник соорудили быстро, и проблема доступа к зоне была решена. Триста с чем-то метров от станции до подъемника теперь преодолевали на вездеходах, катерах, грузовых платформах – в общем, на чем придется.
Минула пара месяцев после трагедии, и «Цветочный Сад» зажил прежней жизнью. Площади впадины очистили от завалов и иных последствий урагана. Технику, рухнувшую вместе с ангаром в разлом, поднимать не стали – посчитали нецелесообразным. Лабораторный модуль откопали, перевезли на другое место и установили недалеко от лагеря. Правда поговаривали, что народу там с тех пор бывает мало и работ в нем стараются по возможности не проводить.
За полтора года своего присутствия на Ае Антону так и не удалось получить целостной картины научных разработок «Цветочного Сада». После второй айской уровень засекреченности информации неимоверно возрос". Узнать что-либо о характере исследований, проводимых как в самой зоне, так и в стенах лабораторий, стало вообще нереально. Для этого Антону нужно было привлекать самые мощные административные ресурсы. И, конечно, предоставлять веские обоснования. Кроме того, времени на подобные изыскания у него почти не оставалось. Поэтому о сущности исследовательских разработок на овальной «поляне» Антон имел отрывочное и сумбурное представление.
И вот что он знал.
Станция «Цветочный Сад» была названа так потому, что странная овальная «поляна», не имевшая травы, была сплошь усеяна гигантскими растениями, каждое из которых как минимум на две головы превышало рост человека. Растения очень походили на цветы, но размерами скорее напоминали низкорослые деревья, потому «поляку» и окрестили «садом». Да и цветами-то огромные растения называли весьма условно, на самом деле они были сложными биологическими организмами. Их удивительные свойства, собственно, и являлись причиной того, почему восемь лет назад онны построили близ маленького плато одну из самых современных своих исследовательских станций.
Насколько знал Антон, цветы имели короткий, непрерывно повторяющийся цикл развития, который почти не зависел от времени года. Именно синхронно стадиям этого цикла и была выстроена деятельность всей научно-технической инфраструктуры станции. Стадии развития цветов полностью определяли ритм, график и прочие аспекты существования персонала «Цветочного Сада».
Начинался цикл со стадии «опыления». Этим термином нарекли процесс пребывания группы людей (их окрестили «опылителями») в течение заданного времени в определенных точках «поляны». Главное было – уловить момент, когда цветы становились «готовы» к контакту. Тогда Банн-феномен зоны проявлялся в максимальной степени. С помощью цветов-посредников Ая становилась чрезвычайно восприимчивой к ментальному полю, находившихся в зоне людей. Длилось «опыление» несколько дней. Каков был режим питания, сна, отдыха и, собственно, процедуры мышления «опылителей» в зоне, Антон не знал, но неоднократно на допросах слышал, что стать «опылителем» может далеко не каждый человек. Для этого «опылителю» нужно было иметь определенные характеристики мозговой деятельности. Поэтому стадия «опыления» являлась ключевой в цикле, самой загадочной и малоизученной. И, как позже понял Антон, еще и самой засекреченной. Ибо от качества «опыления» целиком зависело качество конечного продукта.
Полный цикл развития занимал от двух до трех недель – в зависимости от нюансов проведения процедуры «опыления». Сразу за «опылением» следовала стадия «цветения», которая уже во многом характеризовала успешность всего цикла. За трехдневным «цветением» – недельное «созревание», и, наконец, финальная фаза: сброс листьев и засыхание бутонов. Среди «садовников» эта стадия именовалась «дойкой», потому что именно в сброшенных листьях, а точнее, в их соках, как раз и содержались искомые вещества, ради которых и затевался весь сыр-бор. Конечным этапом цикла являлась пауза в несколько дней, в течение которой «поляна» «набиралась сил» и готовилась к новому циклу. Затем все повторялось.
Собранные листья доставляли в лаборатории станции, и что там с ними происходило после, знал очень ограниченный круг лиц. Антон в их число, разумеется, не входил. Продукты «дойки» регулярно переправлялись на Землю. Во всем, что касалось деятельности «Сада», ощущалась ее властная и контролирующая рука. За полтора года Антон бывал на «поляне» всего пару раз, а в лаборатории не попал вообще. Не имел допуска. Но он и не стремился туда любой ценой – все равно любое столкновение с биотехнологиями вызывало у него смертную тоску.
Пока катер набирал высоту, Антон принципиально не обращал внимания на «ком». Для Антона существовал особый ритуал: оставить в покое чертову работу, хотя бы на несколько минут забыть о ней, чтобы полюбоваться красотами материка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48