– Ну, вот и вновь мы изгоями стали! – вздохнул священник невесело и отдал письмо Ермаку. – Вот она, благодарность царская! А иначе и не было никогда! Царь никогда не прощает!
– Простил же уже, так и еще раз простит! – сердито возразил Ермак. – Я Сибирь к его ногам брошу. Такого подарка еще никто своему палачу не преподносил. Вперед, Вакула, и нос не вешай! Навстречу новому миру отправляемся…
Атаман стоял под развевающимся на ветру парусом и, прищурившись недобро, поглядывал на берег тобольский. Там погоняли коней всадники Маметкулевы, стреляли, как только лодки и плоты приближались к суше.
– Мне в Россию вернуться надобно, до того как стариком древним сделаюсь. Я еще Машкова жизни лишить должен!
Глава одиннадцатая
В БЕГАХ
На третий день безумной скачки Лупин догнал свою любимую дочушку.
Он уже и верить перестал, что удастся ему совершить такое чудо. Последние сто верст старик кулем висел в седле, цепляясь то за поводья, то за конскую гриву, лишь бы не упасть. Болели все кости, живого места, казалось, не было, тело сгорало изнутри, плыл перед глазами мир и исчезал вообще, но Лупин мчался вперед, зная, что никогда не сможет вновь залезть на лошадь, если уж из седла свалится.
Посланные вдогон казаки не дремали, и расстояние меж ними и преследуемыми неумолимо сокращалось. Они делали то, до чего не додумались ни Машков, ни Лупин: «лыцари» искали в каждом встречном поселении свежих лошадей, избивали жителей и спешили вперед.
Тем временем Машков с Марьянкой добрались до маленького укрепленного городка на Туре. Лошади были уже в мыле, еще немного – и падут. Взгляду беглецов открылись три деревянные хижины, окруженные крепким палисадом, и маленькая часовенка, в которой служил совсем еще молоденький священник. Работы у него в этих землях было невпроворот, он проповедовал веру Христову перед остяками и татарами, показывал им иконы со святыми, обещал язычникам жизнь вечную, – что понимали они иначе, чем церковь православная, – и рьяно крестил новообращенных, удивляясь покладистости этих людей.
О том, что остяки верили, будто, погрузившись в купель со святой водой, они обретут бессмертие, и поэтому так охотно принимали крещение в новую веру, милому священнику ни за что было не догадаться. А когда во время ледохода померли девять человек, отказавшихся креститься в православие, а все остальные, сбрызнутые святой водицей, выжили, новое учение было повсеместно принято за волшебную силу.
Машков в одиночку прискакал к воротам палисада, чтобы узнать, кто обитает в маленьком городке. Охотники разошлись по лесным заимкам, строгановским людям он был в лицо неизвестен, всего лишь казак, а потому и совершенно неинтересен, с казаками торговое дело не сладишь, по рукам с такими не ударишь. Их следует просто опасаться, иначе вообще без порток останешься.
Так что по-дружески приветствовал осторожничавшего Машкова лишь местный священник.
– Ой, а ты не Иван ли Матвеевич часом будешь? – воскликнул он, распахивая настежь двери часовенки. – Ермаков лучший товарищ? Братец, да что ж ты делаешь-то здесь? Только не говори, что ты один в живых остался!
– Да нет, за палисадом еще один дожидается, – с усмешкой ответил Машков. – Борька наш.
– Посыльный атамана? Веселый такой паренек? Как же вы сюда попали, какими судьбами?
– С тайной миссией к Строгановым мы посланы, – вздохнул Машков, который иногда выкручиваться был большой мастак. – А у Ермака все в порядке. Победу вот большую одержали, и теперь плывет воинство наше по Тоболу к Иртышу! Ну, как тебе новость моя, преподобный отец?
– Прииди на грудь мою! – священник и в самом деле растрогался до глубины души. – Здесь тоже все идет отлично! Христианство бальзам суть для душ языческих.
Машков вернулся к палисаду, дал знак Марьянке – дескать, спокойно все. Она спешилась и привела замученных лошадей к конюшне.
– Место здесь славное! – сказал Машков. – Красивых лошадушек видал я. Церкви, вестимо, принадлежат, ну, а церковь людям помогать должна, так что наши они будут! Сразу поменяем и дальше поскачем?
– Я выспаться должна, Иванушка, – прошептала Марьянка, прижимаясь к дрожащей лошадке. Глаза девушки запали. Лицо стало серым от пыли степной, маленькое, жалкое, словно у заморенного ребенка. – Два, три часа сна – не больше! Можно?
– Да, можно, – Машков приобнял Марьянку, почти что волоком волоча в домишко священника. Тот бросился навстречу «Борьке», расцеловал трижды в чумазые щеки, уверяя, что страшно рад принимать в гостях лучших друзей Ермака Тимофеевича, и, даже не подозревая, что те у него задумали коней увести, веселился от души…
– Скажи… – спросил священник, когда Машков с Марьянкой пили горячий сбитень, – как поживает там Вакула Васильевич?
– Лет эдак через двадцать в Сибири собственное воинство из кулаковских деток появится! – весело хмыкнул Машков. Сбитень, попавший в голодный желудок казака, навевал воспоминания о старых добрых казачьих временах. На мгновение позабыл Иван о Марьянке, пускаясь в рассказы о героических похождениях отца Вакулы, и слезы наворачивались на глаза от тех воспоминаний. И только когда Марьянка пребольно толкнула его ногой под столом, он всхрапнул, воровато покосился на нее и сказал со смущенной гримасой на лице:
– Ладно, об этом лучше помолчать, преподобный отец. У нас тут за столом малец совсем еще неопытный сидит. Ха, а полба-то до чего замечательная!
После вечери, ради которой в городок пришли несколько остяков, притащив священнику еды в ожидании заслуженного благословения, – ради вечной жизни чего только не сделаешь, – ворота палисада закрылись.
Марьянка уснула тотчас же, как только на лавку прилегла. Машков устроился рядом, схватив девушку под одеялом за руку, и забыл обо всем мире за воротами уснувшего городка. Тихо посвистывая носом, похрапывал местный служитель Божий, не столь оглушительно, к счастью, как отец Вакула.
Ночью его разбудил страшный стук в ворота, полумертвый от усталости голос все кричал и кричал надсадно;
– Отворите! Уши отлежали, что ли? Отворите!
Молоденький священник проснулся и бегом бросился на улицу, глянул в незаметную щель в палисаде и с трудом признал в замученном старом всаднике Александра Григорьевича Лупина.
– Не прекращаются чудеса Господни! – воскликнул священник и бросился к воротам. Он обнял Лупина и потянул в укрепленный городец. – Тень Вакулы Васильевича верная! И ты тоже с тайной миссией какой на Русь направляешься? Может, к епископу Успенскому путь держишь?
– Значит, эти ребятки уже у тебя, братец? – Лупин ввалился в домишко священнослужителя. «Еще десять шагов, – подумал он, – и я упаду. Все кости себе отбил… Человек ли я еще? Не может человек такую скачку пережить!»
– Спят они, – и поп указал на лавку в углу. – Разбудить их тебе, что ль?
– Нет, нет, пусть себе отдыхают, – Лупин добрел до спящих Машкова с Марьянкой, рухнул рядом и с благодарностью принял из рук молоденького священника чашу со сбитнем. Пил и все смотрел на дочь. Словно малый ребенок, лежала она рядом с широкоплечим Машковым, как будто защиты искала и сострадания. И сколько же силы неведомой таилось на самом деле в этом нежном теле!
«Я нашел ее, – счастливо подумал Лупин, смахнул с глаз слезу и еще раз глянул на Марьянку. – Я нашел ее…»
Он вытянулся на полу, вздохнул хрипло и сразу же заснул.
Шестеро ватажников, пущенных в погоню, были всего в пяти часах пути от них.
Звук маленького колокола разбудил их поутру ни свет ни заря.
Священник дергал за бечеву, к которой был привязан небольшой церковный колокол.
Лупин подскочил первым, тихо застонал, потому что даже после сна болели все старые косточки, проковылял к огромной печи и зачерпнул кипятка в глиняную плошку. Остякская баба хозяйничала на кухне в домишке священника, помешивала какое-то варево в горшках и недобро поглядывала на казаков.
Потом проснулся Машков, сел на полу и громко возмутился:
– Там никто под зад этому звонарю дать не может?
Тут уж и Марьянка глаза открыла и первым делом увидела отца, сидевшего у печи и хлебавшего теплый взвар.
– Папенька… – прошептала она, все еще не веря собственным глазам. А потом закричала, протягивая к отцу руки. – Папенька! Ты нашел нас! Ваня, он догнал нас, догнал!
– Кто? – все еще сонно пробубнил Машков. – Догнал? – это слово мгновенно пробудило в нем дух борьбы. – К оружию! – закричал он. – Марьянушка, прячься! Я один задержу их!
И только схватившись за пистоль, разглядел Лупина, с блаженным видом попивавшего взвар. Варево остячки пахло на удивление соблазнительно и аппетитно.
– Александр Григорьевич! – удивленно ахнул Машков. – Молодец, батя!
Догнал нас все-таки!
Марьянка внезапно замерла, опустив протянутые было к отцу руки. «Я же Борька, – пронеслось в голове. – Мужчина! Я не могу вот так повиснуть на шее у другого мужчины!»
– Как… как ты, папенька? – спросила девушка и прижала руку к бешено бьющемуся сердцу.
– Да все кости болят, словно с медведем в лесу обнимался, – Лупин зачерпнул деревянной ложкой вкуснейшее варево. Остячка поставила еще три плошки на стол и враждебно уставилась на казаков. В ее взгляде читалось: да вам в жратву плевать надо, или потравить бы вас, как крыс! – Садитесь, давайте, есть будем.
Священник все еще звонил в колокол. Служители Божьи они все такие, любят позанудствовать. Охотники уже давно ушли в лес, лавка Строгановых еще не открывалась. Кто ж спозаранку покупать что придет?
Машков и Марьянка сели за стол, но к еде так и не притронулись. Увидев вновь Лупина, о голоде беглецы совсем позабыли.
– Ну, искал нас Ермак? – тихо спросил Машков.
Священник притомился звонить в колокол к заутрене, на которую никто так и не пришел, покашлял смущенно, сплюнул на пол и глянул в окно, может, появится все-таки хоть кто? Но в городе было пусто.
– Когда я деру дал, все еще спокойно было, – так же тихо ответил Лупин. – У нас часов семь в запасе есть, коли правильно я все рассчитал, – и Александр Григорьевич довольно огладил бороду. – Я лошадей, как черт, гнал. Но сейчас нам свежие лошадушки нужны. До Урала наши не выдюжат…
– Да есть здесь коняги! – прошептал Машков. Поп стоял у маленького алтаря, подле четырех неумело нарисованных икон и самозабвенно молился. – В конюшне церковной…
– Иван Матвеевич! – предостерегающим тоном произнес Лупин.
– А что лучше, батя: коня украсть или зазря погибнуть?
– Вот он, чертовски казацкий вопрос!
– Вспомни о нашем положении, Лупин!
– Может, с попом по-доброму сговориться получится?
– А что, церковь хоть что-то отдавала добровольно? Она, всегда такая благоразумная, разве обменяет хорошее на плохое? Я тебя спрашиваю, Александр Григорьевич!
Лупин вздохнул, допил взвар и с любовью глянул на Марьянку.
– Только сам все сделай… – тихо попросил он. – Я ж на все глаза закрою. Как-никак я теперь дьяк. Когда выезжаем?
– Не знаю, батя, – широко улыбнулся Машков. – Да и какой ты дьяк, тоже не знаю.
– Самим епископом Успенским в сан помазанный и посвященный! – возмутился Лупин. К званию дьяка он очень привык. И всегда оскорблялся, когда подвергали сомнению его сан. – Так когда выезжаем?
– Да прямо сейчас и выезжаем, – ответила Марьянка. – Возможно такое?
Лупин кивнул головой. Все его тело болело нестерпимо, сдавливало судорогой, горело. «На коня сами меня пусть затаскивают, – подумал он. – Вот как в седле окажусь, может, и оправлюсь…Что значит боль, когда дочушку через Пояс Каменный целой и невредимой провести надобно? Вот как до Пермских земель доберемся, тогда и из седла валиться начну. Я точно землю целовать буду. Как же, на Русь святую возвращаемся! И что нам тогда казаки?»
– Нам нужно одежу сменить! – вслух произнес Лупин.
– Зачем? – опешил Машков, поправляя пояс. – Я ведь еще не печник, а Машков Ванька, казак!
– Дурак ты! Да с тобой мигом царевы стрельцы расправятся, как с вором с большой дороги! – выкрикнул Лупин. – Али позабыл про то, что не больно ваше «лыцарство» жалуют?
– Нет, что за мир, что за люди! – скорбно вздохнул Машков и отложил в сторону ложку. – Мы этому царю Сибирь покоряем, мы его богатейшим государем в мире делаем, благодаря нам станет Русь когда-нибудь непобедимой… а он нас к казни лютой приговаривает! Вот это и есть царская благодарность?
Священник как раз закончил утреннюю молитву, подошел к столу, сел, глянул на троицу гостей несколько укоризненно.
– Жрете, а не молитесь! – с упреком произнес он. – Брат Лупин, а я-то на твою помощь рассчитывал!
– Я с казаками разговор о спасении души имел, – и Лупин чуть не подавился, увидев преподлейшую ухмылку Машкова.
– Вот и правильно! – весело воскликнул священник. Еще не подозревая, что уже через несколько минут радоваться ему будет нечему…
– Вот так-то! – важно кивнул головой Лупин. Покосился на Машкова, на дочь, понял, что они уже готовы. Тогда старик поднялся и поковылял к дверям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29