1579 год
…Деревня Благодорное раскинулась на Дону, укрылась за березовыми рощами, вишневыми садами и непролазными колючками кустов шиповника. Пара-тройка домов, вытоптанная улица, покосившиеся заборы и даже сиротливая церквушка.
Лениво несет мимо деревушки свои волны Дон-батюшка, убегают прочь бескрайние степи, поглядывает на человеческое жилье усталое голубое небо. Эх, жить бы да поживать здесь людям, которые хоть что-то смыслят в вечном да Божьем.
А тут все как раз наоборот было: Благодорное жило лишь сиюминутным и преходящим, деревню уже трижды подпаливали царские войска. Наверное, для того, чтобы уже четырежды Благодорное отстраивалось, возрождаясь, как Феникс из пепла, назло карательным экспедициям царя-батюшки.
В настоящее время все вокруг было мирно, спокойно и скучно. Мужички, гордо именующие себя казаками, ходили с набегами все больше по южным краям, гоняя безобидных раскосых пастухов, что искали новые пастбища для своих отар. Эта простая казачья забава мало волновала царя московского, и он, Грозный, пока не серчал на казачков. Все устали уже воевать, всем хотелось отдыха и покоя. Но и омужичиваться при этом казакам тоже не хотелось. Потому что нет ничего более паскудного, чем стать обычным вшивым пахарем, зашуганным всеми, кому не лень!
В один из тихих дней 1579 года в Благодорном неожиданно появились три покрытых дорожной пылью незнакомца и начали подозрительные расспросы о том, где, мол, проживает славный атаман Ермак Тимофеевич. Кому ж такое понравится?
Для начала незнакомцев сдернули с лошадей, обшарили карманы – какой же добрый казак о такой докуке позабудет? – а потом оттащили на деревенскую площадь.
Лепет, что прибыли они от самих купцов Строгановых с посланием Ермаку, вначале казаки и слушать даже не хотели. Вишь ты, Строгановы какие-то! А кто их, этих купцов-толстосумов, на Дону-то знает? А никто!
Но этот день должен был все изменить в их жизни.
Трех горемык загнали во двор Ермаковой хаты, а в это время послали молоденького есаула на поиски атамана. Гроза округи мирно восседал на берегу Дона с удочкой в руках, неспешно беседуя со своим верным приятелем Иваном Матвеевичем Машковым, развалившимся на спине и лениво пожевывавшим тоненькую былинку.
– Письмо с оказией? – удивленно спросил Ермак есаула. – Мне? От Строгановых? А что, есть кто-то, кто мне письма пишет? Не, Ваня, мир с ума сдернулся, точно. Раньше за мной палачей царских посылали, а теперь, вишь, письма.
– Да, сдернулся мир с ума, как пить дать, Ермак Тимофеевич, – благоразумно согласился с атаманом Машков и сплюнул былинку. – С нами общаться вздумали, как будто мы такие же идиоты, как мужичье в их городах.
В избе Ермака тем временем священник уже вскрыл наделавшее переполоху послание. Он был единственным, кто среди всей казачьей братии обучался с горем пополам грамоте; когда-то учили его под тычки и зуботычины в монастыре, из которого семнадцать лет назад выгнали с треском. Он сам прибился к ермаковой ватаге, да, к удивлению атамана, так и остался меж казаков, построил церковь в Благодорном и в охотку ходил в походы, чтобы тягать по другим церквам иконы, распятия да купели покраше. И очень скоро у церквушки в Благодорном был уже наикрасивейший иконостас, священные сосуды и богатые, чуть ли не патриарший одежды.
– И в самом деле, гляди-ко, цидулка! – воскликнул Ермак, когда поп помахал у него под носом письмом. В избу Ермака набилось море народа, всех просто несказанно взволновала весть о том, что кто-то с земель северных пишет в Благодорное! Это событие всем вестям весть. Как потом окажется, для всей истории Руси да и всего мира тоже.
– Уймитесь вы, чугунки пустые! – рявкнул поп Вакула Васильевич Кулаков грозным басом. – Я же прочитать его должен! Ермак Тимофеевич, а письмишко-то от Симеона Строганова с Камы…
– Да хоть с луны, все равно я его не знаю! – хмыкнул Ермак, усаживаясь на лавку. Он оглядел посыльных, все еще испуганно сидевших в самом дальнем углу комнаты, бледных как саван. – Ну, и чего хочет этот Симеон с Камы?
– А вот что отписал он: «Казачьему атаману Ермаку Тимофеевичу. Дорогой брат наш во Христе Ермак…»
– Во идиот! – громко ухнул Ермак.
– Начало многообещающее! – священник укоризненно глянул на Ермака. – Читаю дальше: «Мы наслышаны и о тебе самом, и о подвигах твоих, и о несправедливом преследовании и наказаниях, коим ты подвергался. И в вере на Господа нашего уповаем, что удастся нам убедить тебя стать воином за царя Белого, примирившегося с Богом и Россией».
– Ну, точно идиот! – еще громче взревел Ермак. А потом глянул на посланцев купца. – Эй, а кто он, этот Симеон Строганов?
– Да, почитай, самый богатый человек на Руси, батюшка, – отозвался самый смелый из посыльных.
– Звучит неплохо. Давай, дальше читай, поп!
– «У нас есть крепости и земли, но мало люду, военному делу обученному. Приди и помоги нам оберечь от нехристей великую Пермь и восточные границы Руси…»
– Крепости и земли… – задумчиво пробормотал Ермак. – А за границами их лежит земля неизвестная. Над посланием этим подумать надобно. Все, что мы понаделаем там, мы как бы ради царя-батюшки сотворим. И для мира христианского! – атаман с удовольствием потянулся, вытянул чуть кривоватые ноги и глянул на своего приятеля Машкова.
Глаза того мечтательно блеснули. Ему что Кама, что море Черное, что Урал, что Волга – главное, что не за тыном отсиживаться придется, а в поле чистом скакать, позабыв про скуку, что в сердце червем поганистым скребется… Неведомая, богатейшая земля… Она должна быть такой, должна…
– Мы все обсудим! – громко оповестил посыльных Ермак, прекрасно понимая, о чем сейчас мечтает Машков. – Насильно Благодорное покидать никого не заставляю. Но кто со мной земли новые покорять да счастья пытать хочет, милости прошу вечером на площадь! Гонцов по всему Дону пошлите непременно. Да к людям с Волги. Я каждого с собой возьму, кто смел и удал!
Слова провокационные. Это кто ж из казаков не смел да не удал? Кто ж посмел бы после таких слов остаться в деревне и сгореть от стыда?
– Братушки, даешь Каму! – крикнул Машков.
– А гарантии? Какие будут гарантии? – огрызнулся священник, размахивая письмом.
– Какие гарантии?
– А вдруг нас только используют?! С чего бы нам за веру православную бороться?!
«Да чтоб карманы набить, – подумали все в воцарившейся тишине. – Да, кстати, а кто нам это может гарантировать? Нет, наш поп совсем не дурак! Не может же быть эта захудалая цидулка гарантией!»
– Мы поедем к Симеону Строганову. Посыльные ж его нашими провожатыми станут, – Ермак усмехнулся, поглядывая на съежившихся в углу строгановских слуг. – Коль сбрехал он нам, шкуру с них да с их хозяина, Строганова того, сдернем! Никто не смеет забавы за ради звать Ермака Тимофеевича!
– Здрав будь, Ермак! – истошно закричал Машков. – Братцы, по коням! Мы ж казачество…
К середине мая воинство Ермака было готово к походу. Со всех окраин съезжалась к нему казацкая вольница, покидая дома и жен, детей и старых сородичей. Их несло ветром дальних странствий в неведомые земли!
Пятьсот сорок конников собрались на площади Благодорного, конь к коню. Отец Вакула в сапогах и казачьих портках, поверх которых развевалась черная ряса, объезжал ряды, благословлял казаков, вспрыскивая их своей святой водицей и распевая при этом аллилуйя. У многих слезы наворачивались на глаза при виде сего торжественного зрелища, и они действительно молились от всего сердца. Ермак взлетел в седло, вскинул руку.
– Казаки! – крикнул он. – На север!
И пустил коня рысью, мимо строгановских посыльных и Машкова, возглавлявшего один из первых отрядов «лыцарей».
– На север! – раздался рев пятисот сорока казаков. И Благодорное утонуло в огромном облаке пыли.
Последним деревню покидал поп Вакула. Он запер церковь и повесил на дверях написанное на рваной бумажонке объявление: «Закрыто по воле Божьей!». Хотя кто бы это смог прочитать, неведомо. Казачье путешествие, продолжавшееся не одну неделю, – это нечто совершенно особое. Это вам не простое переселение народа в иные земли. Путь с Дона на Каму был далек, и ни один казак не прожил бы без грабежа и лихих нападений. «Земля сама прокормит», как говорил Ермак.
Деревеньки и села стонали от разбоя и насилия. Бессмысленно было сопротивляться, смертельно глупо припрятывать хоть что-то, еще глупее – бежать. Пятьсот сорок казаков в походе – это стихийное бедствие, которое следует перетерпеть, как чуму или налетевшую саранчу.
Сельцо Новое Опочково лежало в верховьях Волги и сносно управлялось старостой Александром Григорьевичем Лупиным.
Силачом староста не был, но в смелости ему было не отказать. Узнав о приближении казачьей ватаги, он велел бить в набат, вооружив вилами, топорами да косами не только мужиков, но и баб. Половина людей укрылась на волжском берегу.
Новое Опочково.
Если бы кто спросил Ивана Машкова об этом местечке, он бы сказал, что создано оно чертом хвостатым, но накинут на него армяк Господа Бога.
– Надо нам было объехать место сие, – все повторял он позднее. – Я когда этих оборванцев на дороге увидел, сразу недоброе почувствовал.
И ведь не соврал казак. Ермак и Машков, скакавшие во главе казачьего «лыцарства», весело глянули на людишек, преградивших им дорогу.
– Вот ведь оно как! Во какие богатыри на Руси святой водятся! – со смехом крикнул Машков и придержал коня. Казаки остановились и дружно загоготали. Смех рвался из пятисот сорока глоток вместе с облаком пара, обрушивался на затихшую землю и на головы отчаявшихся мужиков из Нового Опочкова.
– В портки не наделайте! – скривился Лупин. – Посмейтесь, посмейтесь, братцы, как бы вам через минутку не заплакать…
– Во дурость-то какая, – хмыкнул Машков, утирая выступившие на глазах слезы – до чего досмеялся, ну надо же. – Что думаешь, Ермак?
– Ничего! – вскинул голову Ермак. А потом выхватил из ножен саблю.
– Начинается! – глухо пробормотал староста Лупин. – Братцы, без боя мы не сдадимся!
Казаки бросились на штурм засеки, устроенной сельским старостой. Страшный крик сотряс воздух. Мужички из Нового Опочкова побросали свое «оружие» и бросились врассыпную. И только Лупин замер посреди дороги. Ермак, прогарцевавший мимо, с силой пнул его сапогом в грудь. Староста покатился кувырком, упал в яму, вырытую отважными мужичками, и только потому выжил, не затоптанный конскими копытами.
Спустя полчаса село горело со всех сторон. Казаки грузили обоз мешками с зерном, прихватывали с собой бочки с огурцами и капустой, подбрасывая «огоньку» в разоренные дома. Кому было в охотку, начал бабий загон. Бросали молодух на землю и пользовали по-мужски, «по-лыцарски».
Машков тоже рыскал по селу в поисках девицы на свой вкус. И вот, наконец, нашел у дома с резными воротами… тощенькое, светловолосое существо, выскочившее на него с огромным поленом в руках. Машков был так поражен, что едва успел отскочить в сторону, иначе раскроила бы девчонка голову и даже не поморщилась. Он сжал маленькой дикой кошечке шею и поволок в сад. Девушка отчаянно царапалась и кусалась.
Не выдержав такого сопротивления, Машков упал, но не выпустил свою добычу. Они покатались по земле, несколько раз больно ударились об забор и замерли. Машков крепко сжал плечи девушки, смотревшей на него с неприкрытой ненавистью. Огромные голубые глазищи, если б смогли, испепелили бы. Страха в девушке не было ни на грош, только дикая, отчаянная решимость.
– Убей меня! – жарко прошептала девушка. – Лучше убей меня. Если ты этого не сделаешь, я сама тебя прикончу…
– Меня Иваном зовут… Иван… Машков… Матвея сын, – произнес казак. До конца дней своих он не сможет понять, почему заговорил с ней. Просто не мог иначе, глядя в ее глаза, и все тут.
И она ответила:
– Марьяна. Марьяна Лупина…
– Марьяна… – Машков чуть ослабил хватку. Вокруг них неистовствовал огонь, сжирая все на своем пути, кричали женщины, несся по селу гогот опьяненных победой казаков. Ржали лошади.
– Я возьму тебя с собой! – внезапно решил Машков.
– И не думай даже! – яростно крикнула девушка.
– Ты – моя добыча!
– Кто тебе это сказал, сатана проклятый?
И они вновь покатились по земле. Марьяна вцепилась зубами в плечо Ивана и ослабила хватку только тогда, когда он намотал на руку ее длинные волосы и больно дернул. Вырваться было невозможно. Если только оставив косу в руках казака.
– Чего ж ты ждешь? – тоненьким голоском прошептала она. – Бери свою добычу…
Голос Машкова дрогнул.
– Не бойся, Марьянка, – он убрал руку от головы девушки, медленно, почти нежно погладил ее по щеке и спросил: – Сколько тебе лет-то?
– Шестнадцать, – со всхлипом отозвалась она.
– Твоя изба сгорела, – проворчал Машков. – Я забираю тебя с собой, Марьянка.
– Нет! – отчаянно выкрикнула девушка.
Но на этот раз драться не стала, замерла рядом.
Глава третья
АВАНТЮРА С ПЕРЕОДЕВАНИЕМ,
ИЛИ РОЖДЕНИЕ НОВОГО КАЗАКА
Новое Опочково выгорело дотла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29