»
Ещё раз повторил про себя придуманные строки, восхитился: здорово! Ай да Радуга! Ай да сукин сын! Не останавливаться, не тормозить, пока вдохновение не покинуло. Подлая штука - вдохновение, так и норовит сбежать. Надо его - цоп! - и придержать…
«Но сон - это только туманность… несобранность, непостоянность… намёк на одушевлённость… а в общем, не злая ложь…»
Точно сказано: не злая ложь. Ибрагим - существо доброе, но с твёрдыми принципами. А мы его принципы опровергнем…
«Если картины - смутны… если идеи - путанны… распутица и распутье… не знаешь, куда идёшь…»
«Ложь - идёшь» - тоже не Пушкин. Ну, да ладно: шлифовкой потом займёмся. Сейчас - костяк идеи и формы…
«Не знаешь, чему поверить…»
И в самом деле: чему верить? Слишком много таинственного - уже рутина. Привычная и надоедливая. Веришь в сказочное без всякого восторга, скорее - по привычке, по надобности…
«И что отобрать без меры… и что полюбить без веры… запомнив и записав…»
«Полюбить без веры» - это какая-то катахреза, как отец изъясняется. Явная несовместимость. Любишь - значит, веришь… Да и рифма-то опять - «верить - веры»… Детский сад… Потом, потом исправим…
«Но я снов не записываю…»
Вот она - главная мысль высокохудожественного произведения, добрались до неё, наконец…
«Не помню, не перечитываю…»
Так их всех! Не помню никаких снов!
«Я вижу живую и чистую… не в сонном наплыве явь».
Точка. Всё! Вижу явь. И наяву - два метра. Пусть Ибрагим кусает локти.
Время было позднее, и Алик помчался в школу, задержавшись лишь на минутку, чтобы записать так внезапно и здорово родившиеся строки. Вечером он прочитает их отцу, тот раздолбает стихи в пух и прах, выделив, впрочем, одну-две строки, «достойные мировых стандартов». А пока стихи нравились Алику целиком, и он даже подумал: а не показать ли Дашке? Решил: рано. Доведём, домучаем, тонкой шкуркой отшлифуем, лаком покроем - любуйтесь.
Отец разобрал стихи по косточкам, спросил напоследок:
- Тебя, сын, в последнее время на «сонную» тематику потянуло. То ты прыгать во сне научился и доказывал мне с ценой у рта, что сон - лучшая школа жизни. Теперь сам себя опровергаешь: «Я снов не записываю, не помню, не перечитываю»? Где истина?
- Как всегда, посередине, - туманно ответил Алик. - Хороший вещий сон нуждается в реальной надстройке.
- Ну-ну, - сказал отец. - Валяй надстраивай. И поработай над виршами, есть над чем. Может неплохо получиться… - И спросил между прочим: - А где это ты сегодня допоздна шлялся? С верным Фокиным небось?
- Без Фокина. Тренировался.
- На большие высоты замахиваешься?
- На задуманные, - сказал Алик.
Слово с делом у него не расходилось. После занятий он, переодевшись, бегал по набережной, пугая юных матерей и молодых бабушек, управляющих детскими колясками. Подтягивался на перекладине в саду: сначала - восемь раз, потом - шесть. А через час неожиданно тринадцать раз подтянулся. Так это Алика обрадовало, что он пропрыгал на корточках вокруг всего сада, не обращая внимания на вопли малышей, гулявших здесь после дневного сна. Толстая воспитательница отгоняла от него своих настырных питомцев, приговаривая: «Не видите: дядя тренируется. Дядя - чемпион».
В её словах для Алика было два приятных момента. Во-первых, его не часто пока называли дядей. Во-вторых, его ещё никогда - кроме воскресенья - не нарекали чемпионом.
Дядя-чемпион нашёл здоровенный булыжник, уложил его на плечо и, придерживая рукой, начал приседать. Присел так двадцать раз - больше сил не хватило, да и на двадцатый раз булыжник с плеча свалился, «выпал из обессиленных рук» - как писали в старинных романах.
На сём Алик вечернюю тренировку завершил, оставив прыжки в высоту на завтра, вернулся домой, пообедал, приготовил уроки, тогда и состоялся разговор с отцом, описанный выше.
На следующий день перед занятиями Алик побегал по набережной, даже к реке спустился - как раз там, где во сне выловил со дна пленённого Ибрагима. Попробовал рукой воду - ха-ала-ди-на!.. Нет, к водным процедурам он ещё не был готов. По крайней мере - морально. А после уроков, подсмотрев, что Бим ушёл из школы, Алик спросил у дежурной нянечки разрешение, заперся один в спортзале и прыгал через планку до изнеможения. Ибрагим не соврал: два метра Алик взять не мог. Метр девяносто пять - пожалуйста. Плюс пять сантиметров - уже заколдованная высота. Поступил иначе: прибавил к освоенной высоте один сантиметр. Разбежался - сбил. Ещё раз… Разбежался - сбил.
Сел на лавку - анализировать происходящее. Что мешало прыгать? Припоминал: правая маховая нога переходит планку точно… дальше понёс тело… Лёвой сбивает? Нет, раньше, раньше…
Спустил планку на метр восемьдесят, трижды перепрыгнул, стараясь следить за каждым движением. Техника, конечно, оставляла желать лучшего, но грубых ошибок вроде не было. Так, во всяком случае, казалось. Хорошо бы кто-нибудь со стороны посмотрел. Скажем, Бим. Но Бим в преддверии конца учебного года тренировок не назначал, даже любимчика Фокина в спортзал не пускал; сидел бедолага Фокин дома, штудировал учебник по литературе, готовился к итоговому сочинению. А самому Алику напрашиваться не хотелось. Хотя Бим не отказал, пришёл бы в зал… Но нет, нет, гордость не позволяла, то самолюбие, которое заставляло Алика тягаться даже не с высотой - с хитрым и коварным запретом Ибрагима.
Поставил метр девяносто пять. Прыгнул. Облизал планку, как сказал бы Вешалка. А поначалу брал - даже не дрожала она. Устал?
Плюнул, решил уходить. Напоследок выставил метр девяносто семь, разбежался… Мама родная: лежит железяка на своих кронштейнах, не шевелится. Взял! Взял!
Хотел на радостях ещё раз опробовать высоту, но одумался. Не стоит искушать удачу, да и действительно устал. Прыгнул на одних нервах. Убрал стойки, маты, планку - чтоб никто не заподозрил! - ушёл домой.
На следующий день опять прыгал. Метр девяносто семь стабильно брал. Дальше - ни в какую. Удивлялся себе: откуда взялось упорство? Никогда им не отличался: не получалось что-нибудь - бросал без сожаления. А сейчас лезет на планку, как бык на красную тряпку…
Нет, нужен перерыв. Хотя бы на денёк. Тем более что к сочинению кое-что подчитать следует. Из пропущенного. Засел дома, как Фокин, а наутро в школу явился - лучший друг новость преподносит:
- На тебя бумага пришла из сборной.
- Какая бумага! - не понял сразу.
- Запрос. У них сборы с первого июня. Требуют ваше легкоатлетическое величество.
Та-ак… Не забыл мужик в водолазке о своём посуле, прислал-таки обещанную конфетку. А в ответ показать ему - увы! - нечего. Как нечего? А метр девяносто семь - шутка ли? Не шутка, но и не та высота, с которой Алик хотел прийти в сборную. Наверняка в ней есть ребята, которые и повыше прыгают. А быть последним Алик не хотел.
- Не ко времени бумага пришла, - с искренним сожалением сказал он.
- Почему не ко времени? - Фокин даже опешил. - Каникулы же…
- Ох, да причём здесь каникулы? С чем я в сборной появлюсь?
- Ну, брат, ты зажрался, - возмутился Фокин. - Прыгаешь чуть ли не «по мастерам», а всё ноешь: мало, мало…
- И верно мало.
- Сколько же тебе надо? Два сорок?
- Хорошо бы… - мечтательно протянул Алик, представив себе и эту огромную рекордную высоту, и рёв стадиона, и кричащие заголовки в газетах: «КТО ПРЫГНЕТ ВЫШЕ РАДУГИ?»
- Сколько тебе лет? - ехидно спросил лучший друг.
Вопрос риторический, ответа не требует. Но Алик любил точность. Спросили - получите ответ.
- Пятнадцать, с твоего позволения.
- То-то и оно, что пятнадцать. Помнишь, я тебе говорил, что Джон Томас в твои годы тоже сто девяносто пять брал?
- А мне Джон Томас не в пример. Его давным-давно «перепрыгнули».
- Алик, две недели назад ты ещё не знал, что такое высота.
Вот это был хороший аргумент в споре, не то что про Томаса…
- Ладно, уговорил. Поеду на сборы.
- А я тебя не уговаривал, - фыркнул лучший друг. - Не хочешь - не езжай, тебе же хуже. А потом, вопрос ещё не решён. Ехать на сборы - значит, практику на заводе пропускать. Что директор скажет?
- Отпустит, - уверенно сказал Алик.
И зря так уверенно. Он не знал, что происходило в кабинете у директора - позже, после уроков, когда в школу пришла вызванная телефонным звонком мама.
- Ваш Алик начал проявлять незаурядные способности в лёгкой атлетике, - сказал директор.
- Знаю, - осторожно кивнула мама. Она не догадывалась, зачем понадобилась директору: учится сын неплохо, ведёт себя - тоже вроде нареканий нет…
- Он стал чемпионом района по прыжкам в высоту. - Директор шёл к цели издалека.
- Слышала.
- Его наградили почётной грамотой и ценным подарком.
- Ценный подарок хорошо будит его по утрам.
- Почитайте-ка. - Директор прервал затянувшееся вступление и решительно протянул маме бумагу с могучей круглой печатью в правом нижнем углу.
Мама быстро её пробежала. Гриф спорткомитета и фиолетовая печать не произвели на неё особого впечатления.
- А как же практика? - спросила она.
- В том-то и проблема, - сказал директор. - С одной стороны, глупо не отпускать парня на сборы: может, это начало большой дороги в спорте. А с другой стороны, кто нам позволит учебный процесс ломать?
Мама оглянулась по сторонам, ища поддержки. На неё смотрели учителя Алика. Преподаватель литературы - с улыбкой. Преподаватель математики - сурово. Преподавательница истории - безразлично. Преподаватель физкультуры - с любопытством. И это любопытство, ясно читающееся на лице Бима, особенно разозлило маму.
- А как считает Борис Иваныч Мухин? Отпускать или не отпускать? - громко спросила она, но не у Бима, а у директора.
Директор взглянул на Бима, но тот как раз перевёл глаза на потолок, рассматривал там трещину явно вулканического происхождения и отвечать не собирался. Спросили директора - пусть он и выкручивается.
- На практике мальчик приобретёт полезные трудовые навыки, - сказал директор.
- А на сборах он повысит спортивное мастерство, - гнула мама в стиле директора. Для неё вопрос был решён.
- А что скажет районо? - упорствовал директор.
- Районо я беру на себя, - быстро вставил преподаватель литературы, он же - заведующий учебной частью школы.
- Ну, если так… - мямлил директор, не желая принимать окончательного решения.
И тогда Бим прекратил изучение трещины.
- Спорим о ерунде, - веско сказал он. - Такое выпадает раз в жизни. Пусть Радуга едет на сборы, если кого-то интересует моё мнение… - Помолчал и вдруг добавил: - Правда, я лично не верю в его стремительный взлёт.
- Это почему? - ревниво спросила мама, а всё педагоги изумлённо уставились на Бима: как так «не верю», когда взлёт - вот он, парит Алик Радуга выше всех, ловите…
- Слишком быстро всё получилось. Спорт - это, прежде всего, огромный труд. Ежедневный, до пота. А на одном таланте чемпионом-рекордсменом не станешь… Хотя, - тут Бим такое лицо состроил, будто чего-то кислого проглотил, - разведка доносит мне, что Радуга этот пот потихоньку выжимает из себя…
Вот так: разведка доносит. Выходит, нельзя верить нянечке, продала она Биму вечерние бдения Алика.
Но вопрос решён: едет Радуга на сборы под Москву. Первого июня отходит автобус от станции метро «Киевская». Осталось только написать сочинение, собрать чемодан, попрощаться с родными и близкими и - пока!
Но о сочинении забывать не стоило.
13
Завуч объявил: сочинение на вольную тему.
Абсолютно вольная тема: хочешь - пиши о прочитанном, анализируй книги, которые «проходил» по литературе, хочешь - пиши о себе, о друзьях, о своих мечтах, замыслах…
- Радуга может написать стихи - если получатся, - сказал завуч.
Он был в превосходнейшем настроении: учебный год позади не только для школьников. Учителям летние каникулы радостны гигантским - двухмесячным! - отпуском, отдыхом от тетрадей, контрольных, опросов, отметок, прогульщиков, отличников, сбора металлолома и макулатуры, родительских собраний и педсоветов. В эти вольные два месяца педагог может позволить себе никого не воспитывать, никого не учить, никому не читать нотаций, спать по ночам и бездельничать днём. Завидная перспектива!
Она маячила перед довольным жизнью завучем, и он захотел напоследок почитать в тонких ученических тетрадках не стандартные блоки «на тему», списанные из учебников или - в лучшем случае - почерпнутые из умных литературоведческих фолиантов, а собственные мысли своих учеников, двадцати пяти индивидуумов - зубрил, тихонь, заводил, остряков, ябед, задир, пай-мальчиков и пай-девочек, маленьких мужчин и маленьких женщин.
- Пишите, о чём хотите, - повторил он и, поставив стул у открытого окна, принялся рассматривать лето, вовсю хозяйничающее в городе.
Сашка Фокин в тоске заскрипел зубами: стоило почти неделю корпеть над учебниками, если тема - вольная. Но не пропадать же благоприобретённым знаниям! Он раскрыл тетрадь и недрогнувшей рукой написал заголовок: «Тема труда в поэме В. В. Маяковского „Хорошо“».
Даша Строганова тоже раскрыла тетрадку, подложила под правую руку розовую промокашку, вытерла шарик своей авторучки чистой суконкой, попробовала его на отдельном листке бумаги - не мажет ли?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
Ещё раз повторил про себя придуманные строки, восхитился: здорово! Ай да Радуга! Ай да сукин сын! Не останавливаться, не тормозить, пока вдохновение не покинуло. Подлая штука - вдохновение, так и норовит сбежать. Надо его - цоп! - и придержать…
«Но сон - это только туманность… несобранность, непостоянность… намёк на одушевлённость… а в общем, не злая ложь…»
Точно сказано: не злая ложь. Ибрагим - существо доброе, но с твёрдыми принципами. А мы его принципы опровергнем…
«Если картины - смутны… если идеи - путанны… распутица и распутье… не знаешь, куда идёшь…»
«Ложь - идёшь» - тоже не Пушкин. Ну, да ладно: шлифовкой потом займёмся. Сейчас - костяк идеи и формы…
«Не знаешь, чему поверить…»
И в самом деле: чему верить? Слишком много таинственного - уже рутина. Привычная и надоедливая. Веришь в сказочное без всякого восторга, скорее - по привычке, по надобности…
«И что отобрать без меры… и что полюбить без веры… запомнив и записав…»
«Полюбить без веры» - это какая-то катахреза, как отец изъясняется. Явная несовместимость. Любишь - значит, веришь… Да и рифма-то опять - «верить - веры»… Детский сад… Потом, потом исправим…
«Но я снов не записываю…»
Вот она - главная мысль высокохудожественного произведения, добрались до неё, наконец…
«Не помню, не перечитываю…»
Так их всех! Не помню никаких снов!
«Я вижу живую и чистую… не в сонном наплыве явь».
Точка. Всё! Вижу явь. И наяву - два метра. Пусть Ибрагим кусает локти.
Время было позднее, и Алик помчался в школу, задержавшись лишь на минутку, чтобы записать так внезапно и здорово родившиеся строки. Вечером он прочитает их отцу, тот раздолбает стихи в пух и прах, выделив, впрочем, одну-две строки, «достойные мировых стандартов». А пока стихи нравились Алику целиком, и он даже подумал: а не показать ли Дашке? Решил: рано. Доведём, домучаем, тонкой шкуркой отшлифуем, лаком покроем - любуйтесь.
Отец разобрал стихи по косточкам, спросил напоследок:
- Тебя, сын, в последнее время на «сонную» тематику потянуло. То ты прыгать во сне научился и доказывал мне с ценой у рта, что сон - лучшая школа жизни. Теперь сам себя опровергаешь: «Я снов не записываю, не помню, не перечитываю»? Где истина?
- Как всегда, посередине, - туманно ответил Алик. - Хороший вещий сон нуждается в реальной надстройке.
- Ну-ну, - сказал отец. - Валяй надстраивай. И поработай над виршами, есть над чем. Может неплохо получиться… - И спросил между прочим: - А где это ты сегодня допоздна шлялся? С верным Фокиным небось?
- Без Фокина. Тренировался.
- На большие высоты замахиваешься?
- На задуманные, - сказал Алик.
Слово с делом у него не расходилось. После занятий он, переодевшись, бегал по набережной, пугая юных матерей и молодых бабушек, управляющих детскими колясками. Подтягивался на перекладине в саду: сначала - восемь раз, потом - шесть. А через час неожиданно тринадцать раз подтянулся. Так это Алика обрадовало, что он пропрыгал на корточках вокруг всего сада, не обращая внимания на вопли малышей, гулявших здесь после дневного сна. Толстая воспитательница отгоняла от него своих настырных питомцев, приговаривая: «Не видите: дядя тренируется. Дядя - чемпион».
В её словах для Алика было два приятных момента. Во-первых, его не часто пока называли дядей. Во-вторых, его ещё никогда - кроме воскресенья - не нарекали чемпионом.
Дядя-чемпион нашёл здоровенный булыжник, уложил его на плечо и, придерживая рукой, начал приседать. Присел так двадцать раз - больше сил не хватило, да и на двадцатый раз булыжник с плеча свалился, «выпал из обессиленных рук» - как писали в старинных романах.
На сём Алик вечернюю тренировку завершил, оставив прыжки в высоту на завтра, вернулся домой, пообедал, приготовил уроки, тогда и состоялся разговор с отцом, описанный выше.
На следующий день перед занятиями Алик побегал по набережной, даже к реке спустился - как раз там, где во сне выловил со дна пленённого Ибрагима. Попробовал рукой воду - ха-ала-ди-на!.. Нет, к водным процедурам он ещё не был готов. По крайней мере - морально. А после уроков, подсмотрев, что Бим ушёл из школы, Алик спросил у дежурной нянечки разрешение, заперся один в спортзале и прыгал через планку до изнеможения. Ибрагим не соврал: два метра Алик взять не мог. Метр девяносто пять - пожалуйста. Плюс пять сантиметров - уже заколдованная высота. Поступил иначе: прибавил к освоенной высоте один сантиметр. Разбежался - сбил. Ещё раз… Разбежался - сбил.
Сел на лавку - анализировать происходящее. Что мешало прыгать? Припоминал: правая маховая нога переходит планку точно… дальше понёс тело… Лёвой сбивает? Нет, раньше, раньше…
Спустил планку на метр восемьдесят, трижды перепрыгнул, стараясь следить за каждым движением. Техника, конечно, оставляла желать лучшего, но грубых ошибок вроде не было. Так, во всяком случае, казалось. Хорошо бы кто-нибудь со стороны посмотрел. Скажем, Бим. Но Бим в преддверии конца учебного года тренировок не назначал, даже любимчика Фокина в спортзал не пускал; сидел бедолага Фокин дома, штудировал учебник по литературе, готовился к итоговому сочинению. А самому Алику напрашиваться не хотелось. Хотя Бим не отказал, пришёл бы в зал… Но нет, нет, гордость не позволяла, то самолюбие, которое заставляло Алика тягаться даже не с высотой - с хитрым и коварным запретом Ибрагима.
Поставил метр девяносто пять. Прыгнул. Облизал планку, как сказал бы Вешалка. А поначалу брал - даже не дрожала она. Устал?
Плюнул, решил уходить. Напоследок выставил метр девяносто семь, разбежался… Мама родная: лежит железяка на своих кронштейнах, не шевелится. Взял! Взял!
Хотел на радостях ещё раз опробовать высоту, но одумался. Не стоит искушать удачу, да и действительно устал. Прыгнул на одних нервах. Убрал стойки, маты, планку - чтоб никто не заподозрил! - ушёл домой.
На следующий день опять прыгал. Метр девяносто семь стабильно брал. Дальше - ни в какую. Удивлялся себе: откуда взялось упорство? Никогда им не отличался: не получалось что-нибудь - бросал без сожаления. А сейчас лезет на планку, как бык на красную тряпку…
Нет, нужен перерыв. Хотя бы на денёк. Тем более что к сочинению кое-что подчитать следует. Из пропущенного. Засел дома, как Фокин, а наутро в школу явился - лучший друг новость преподносит:
- На тебя бумага пришла из сборной.
- Какая бумага! - не понял сразу.
- Запрос. У них сборы с первого июня. Требуют ваше легкоатлетическое величество.
Та-ак… Не забыл мужик в водолазке о своём посуле, прислал-таки обещанную конфетку. А в ответ показать ему - увы! - нечего. Как нечего? А метр девяносто семь - шутка ли? Не шутка, но и не та высота, с которой Алик хотел прийти в сборную. Наверняка в ней есть ребята, которые и повыше прыгают. А быть последним Алик не хотел.
- Не ко времени бумага пришла, - с искренним сожалением сказал он.
- Почему не ко времени? - Фокин даже опешил. - Каникулы же…
- Ох, да причём здесь каникулы? С чем я в сборной появлюсь?
- Ну, брат, ты зажрался, - возмутился Фокин. - Прыгаешь чуть ли не «по мастерам», а всё ноешь: мало, мало…
- И верно мало.
- Сколько же тебе надо? Два сорок?
- Хорошо бы… - мечтательно протянул Алик, представив себе и эту огромную рекордную высоту, и рёв стадиона, и кричащие заголовки в газетах: «КТО ПРЫГНЕТ ВЫШЕ РАДУГИ?»
- Сколько тебе лет? - ехидно спросил лучший друг.
Вопрос риторический, ответа не требует. Но Алик любил точность. Спросили - получите ответ.
- Пятнадцать, с твоего позволения.
- То-то и оно, что пятнадцать. Помнишь, я тебе говорил, что Джон Томас в твои годы тоже сто девяносто пять брал?
- А мне Джон Томас не в пример. Его давным-давно «перепрыгнули».
- Алик, две недели назад ты ещё не знал, что такое высота.
Вот это был хороший аргумент в споре, не то что про Томаса…
- Ладно, уговорил. Поеду на сборы.
- А я тебя не уговаривал, - фыркнул лучший друг. - Не хочешь - не езжай, тебе же хуже. А потом, вопрос ещё не решён. Ехать на сборы - значит, практику на заводе пропускать. Что директор скажет?
- Отпустит, - уверенно сказал Алик.
И зря так уверенно. Он не знал, что происходило в кабинете у директора - позже, после уроков, когда в школу пришла вызванная телефонным звонком мама.
- Ваш Алик начал проявлять незаурядные способности в лёгкой атлетике, - сказал директор.
- Знаю, - осторожно кивнула мама. Она не догадывалась, зачем понадобилась директору: учится сын неплохо, ведёт себя - тоже вроде нареканий нет…
- Он стал чемпионом района по прыжкам в высоту. - Директор шёл к цели издалека.
- Слышала.
- Его наградили почётной грамотой и ценным подарком.
- Ценный подарок хорошо будит его по утрам.
- Почитайте-ка. - Директор прервал затянувшееся вступление и решительно протянул маме бумагу с могучей круглой печатью в правом нижнем углу.
Мама быстро её пробежала. Гриф спорткомитета и фиолетовая печать не произвели на неё особого впечатления.
- А как же практика? - спросила она.
- В том-то и проблема, - сказал директор. - С одной стороны, глупо не отпускать парня на сборы: может, это начало большой дороги в спорте. А с другой стороны, кто нам позволит учебный процесс ломать?
Мама оглянулась по сторонам, ища поддержки. На неё смотрели учителя Алика. Преподаватель литературы - с улыбкой. Преподаватель математики - сурово. Преподавательница истории - безразлично. Преподаватель физкультуры - с любопытством. И это любопытство, ясно читающееся на лице Бима, особенно разозлило маму.
- А как считает Борис Иваныч Мухин? Отпускать или не отпускать? - громко спросила она, но не у Бима, а у директора.
Директор взглянул на Бима, но тот как раз перевёл глаза на потолок, рассматривал там трещину явно вулканического происхождения и отвечать не собирался. Спросили директора - пусть он и выкручивается.
- На практике мальчик приобретёт полезные трудовые навыки, - сказал директор.
- А на сборах он повысит спортивное мастерство, - гнула мама в стиле директора. Для неё вопрос был решён.
- А что скажет районо? - упорствовал директор.
- Районо я беру на себя, - быстро вставил преподаватель литературы, он же - заведующий учебной частью школы.
- Ну, если так… - мямлил директор, не желая принимать окончательного решения.
И тогда Бим прекратил изучение трещины.
- Спорим о ерунде, - веско сказал он. - Такое выпадает раз в жизни. Пусть Радуга едет на сборы, если кого-то интересует моё мнение… - Помолчал и вдруг добавил: - Правда, я лично не верю в его стремительный взлёт.
- Это почему? - ревниво спросила мама, а всё педагоги изумлённо уставились на Бима: как так «не верю», когда взлёт - вот он, парит Алик Радуга выше всех, ловите…
- Слишком быстро всё получилось. Спорт - это, прежде всего, огромный труд. Ежедневный, до пота. А на одном таланте чемпионом-рекордсменом не станешь… Хотя, - тут Бим такое лицо состроил, будто чего-то кислого проглотил, - разведка доносит мне, что Радуга этот пот потихоньку выжимает из себя…
Вот так: разведка доносит. Выходит, нельзя верить нянечке, продала она Биму вечерние бдения Алика.
Но вопрос решён: едет Радуга на сборы под Москву. Первого июня отходит автобус от станции метро «Киевская». Осталось только написать сочинение, собрать чемодан, попрощаться с родными и близкими и - пока!
Но о сочинении забывать не стоило.
13
Завуч объявил: сочинение на вольную тему.
Абсолютно вольная тема: хочешь - пиши о прочитанном, анализируй книги, которые «проходил» по литературе, хочешь - пиши о себе, о друзьях, о своих мечтах, замыслах…
- Радуга может написать стихи - если получатся, - сказал завуч.
Он был в превосходнейшем настроении: учебный год позади не только для школьников. Учителям летние каникулы радостны гигантским - двухмесячным! - отпуском, отдыхом от тетрадей, контрольных, опросов, отметок, прогульщиков, отличников, сбора металлолома и макулатуры, родительских собраний и педсоветов. В эти вольные два месяца педагог может позволить себе никого не воспитывать, никого не учить, никому не читать нотаций, спать по ночам и бездельничать днём. Завидная перспектива!
Она маячила перед довольным жизнью завучем, и он захотел напоследок почитать в тонких ученических тетрадках не стандартные блоки «на тему», списанные из учебников или - в лучшем случае - почерпнутые из умных литературоведческих фолиантов, а собственные мысли своих учеников, двадцати пяти индивидуумов - зубрил, тихонь, заводил, остряков, ябед, задир, пай-мальчиков и пай-девочек, маленьких мужчин и маленьких женщин.
- Пишите, о чём хотите, - повторил он и, поставив стул у открытого окна, принялся рассматривать лето, вовсю хозяйничающее в городе.
Сашка Фокин в тоске заскрипел зубами: стоило почти неделю корпеть над учебниками, если тема - вольная. Но не пропадать же благоприобретённым знаниям! Он раскрыл тетрадь и недрогнувшей рукой написал заголовок: «Тема труда в поэме В. В. Маяковского „Хорошо“».
Даша Строганова тоже раскрыла тетрадку, подложила под правую руку розовую промокашку, вытерла шарик своей авторучки чистой суконкой, попробовала его на отдельном листке бумаги - не мажет ли?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18