И все равно Луна, увы, есть Луна. Даже через Канзас интереснее ехать.
Больше рассказать о нашем пути мне нечего. Через четыре дня мы взобрались на очередной холм, который оказался кратером, и, перевалив через край, увидели Лунабазу.
Заслоняясь рукой от солнца, я созерцал ряды белых округлых строений, между которыми, словно муравьи, ползали луноходы. База раскинулась на несколько миль – прямо целый город!
Свет вдруг потускнел, и я убрал руку. Должно быть, облако закрыло Солнце.
Только откуда здесь облако? Тут ведь нет атмосферы!
Я задрал голову, вглядываясь в небо. Над нами скелетом нависал серый металлический каркас, должно быть, в милю длиной и в четверть мили шириной. Я дернул водителя за рукав, показывая вверх. Он нагнулся к моему шлему.
– Расслабься. Это «Надежда». Космический корабль Организации объединенных наций.
Корабль медленно, величественно плыл над нами, мерцая множеством разноцветных огоньков.
– Тот самый корабль?! Корабль, который планировалось закончить только через пять лет? Корабль для полета на Юпитер?
Сотни светлячков вокруг «Надежды» были, надо думать, грузовыми баржами, транспортными судами и буксирами. Корабль соорудят через месяцы, не годы. Величайший отвлекающий маневр в истории. Грандиознейшее шоу на Земле. То есть даже не на Земле.
– А зачем ее строить именно здесь?
– «Надежда» – межпланетный корабль. Она выдержит перелет отсюда до Юпитера, но земное или даже лунное притяжение для нее чересчур. Ее стихия – вакуум: в нем она родилась, в нем когда-нибудь и умрет. Ее орбиту рассчитали так, чтобы Луна или Земля постоянно находились между ней и Ганимедом. Оттуда ее не увидишь.
Если никто на Земле не знает о существовании корабля, ни один шпион – и ни один захваченный солдат – его не выдаст.
«Надежда» удалялась, пока не превратилась в пятнышко на лунном горизонте.
Пока мы ехали вниз внутрь кратера, виляя из стороны в сторону, в черном небе показался еще один аппарат: шаттл, похожий на перехватчик, который я видел в Канаверале. Он неуклюже опустился: крылья в космосе не подмога.
На краю базы стоял ооновский флаг, натянутый на рамку так, чтобы даже здесь, где не бывает ветров, создавалась видимость, будто он развевается.
Мы проезжали однотипные здания, пока не остановились у одного, неотличимого от других: эдакого белого купола, под который можно упрятать футбольное поле, с маленьким, высотой с человеческий рост, воздушным шлюзом на боку. Говард и Мецгер вылезали из луноходов, их сержанты-водители вытаскивали с заднего сидения слизняка.
Я тоже потянулся было к двери, но мой водитель удержал меня за рукав. Вот беда-то. Уже героев от простых смертных отделяют.
Меня проехали еще три здания, прежде чем меня выпустили из лунохода. «Изолятор», – гласила надпись на воздушном шлюзе. Что судья Марч с капитаном Яковичем на Земле, что Владыка всея Луны – каждый, похоже, только и мечтал видеть меня за решеткой.
Камера была крохотной комнатенкой с кушеткой, раковиной и унитазом, без единого окна. Мне дали свежую одежду, бритву и сухой паек, сравнимый с незабвенными «готовыми к употреблению блюдами».
Я тряс головой, пытаясь привести мысли в порядок. Лежал на кушетке и думал, за что меня сюда кинули.
Лязгнул замок. Сержант-полицейский в таком же, как у меня, комбинезоне показал на выход. Он вел меня по туннелям, соединявшим здания Лунабазы. Глухие отзвуки наших шагов разносились по каменной трубе.
– А как делали эти туннели? – поинтересовался я.
– Выжгли лазером.
Мы шли минут десять, то и дело уступая дорогу электрическим тележкам. Они сотрясали пол, подбрасывая меня, едва удерживаемого лунным притяжением, и с грохотом везли железки к транспортным ракетам. Или возвращали со смены сварщиков и клепальщиков – уставших, дремлющих, роняющих головы друг другу на плечи, держащих термосы с едой на коленях.
– Дух солидарности, а? – подмигнул я сержанту.
Тот сверкнул глазами.
– Шестнадцать рабочих часов в день. Двадцать восемь рабочих дней в месяц. И все это за четверть миллиона миль от дома.
Да уж, хочешь – не хочешь, а война заставляет подняться с задницы. Сто лет назад люди летали на фанерных аэропланах. Грянула вторая мировая, и через шесть отчаянных лет глянь – появились реактивные самолеты, радары и ядерная энергия. Нападение слизней всего за месяцы толкнуло человечество дальше в космос, чем пятьдесят радужных лет с окончания «холодной войны».
Наконец мы пришли. Сержант отдал мои документы другому сержанту за столом, тот пробежал их глазами, одарил меня взглядом и провел через стальную дверь.
Я очутился в почти пустой комнате: металлические стены, яркий свет, холод такой, что дыхание замерзает в воздухе. В центре комнаты – стол, покрытый белой простыней; за ним в несколько рядов полукругом выстроены стулья. На столе лежал мой скользкий дружок слизняк, по которому и не скажешь, что его перетащили через все море Изобилия. Все такой же коротенький, зеленый, сужающийся к концам.
Над слизняком склонился тощий лысый бровастый мужик в белом халате – гражданский, сразу видно по небритому подбородку. На голове его сидели наушники с микрофоном, от которых тянулся проводок в нагрудный карман, к диктофону, окруженному множеством шариковых ручек.
Лысый кивнул на слизняка.
– Твоя работа?
Я выпятил грудь.
– Так точно.
– Печально. – Мужик натягивал резиновые перчатки, двигаясь вокруг стола. – Первая встреча человечества с внеземным разумным существом окончилась насильственной смертью.
Я чуть не расхохотался ему в лицо. После стольких миллионов человеческих жертв он оплакивает слизняка?
Лысый нагнулся к слизняку, приподнял его, отпустил, проследил, как тот шлепнулся, будто коровья печень.
– Ты его убил?
– Он покончил жизнь самоубийством.
Лысый презрительно усмехнулся.
– Ты, значит, психологом будешь? Может, он еще и записку посмертную оставил? – Он ткнул в слизняка пальцем. – На теле найдены отпечатки подошв.
– Он умер до того, как они появились.
Лысый прищурился.
– Нас обоих выстрелило их корабля, как из пушки. Я на него упал.
Мужик фыркнул.
– Это тебе не шутки.
– Какие тут шутки! Мы вдвоем упали на старшего по званию.
Лысый надулся, потом заговорил в микрофон.
– Со слов допрашиваемого, – едко процедил он, – объект совершил самоубийство.
– Думаете, я убил военнопленного? Вы говорили с Говардом Гибблом?
– Здесь я буду задавать вопросы, – отрезал лысый, поправил очки и шмыгнул носом. Его брови изумленно поползли вверх, он наклонился и принялся нюхать слизняка.
– Объект издает отчетливый запах мочи, что свидетельствует о выделительной системе и обмене веществ, подобным земным. Неожиданная находка!
– Это я.
– Не волнуйся, герой, получишь свое признание, – фыркнул лысый.
– Я про мочу. Это я. Мы везли труп через море Изобилия в моем скафандре, а до этого со мной случилась досадная конфузия.
– А… – Лысый заворчал и стер последнюю фразу с диктофона. – Больше ничего не хочешь рассказать?
– Если вас интересует его выделительная система, то, по-моему, он сидел на толчке, когда я его нашел.
– Не напрягай мозги, герой. Анализировать поведение буду я.
– Помочь хотел, – обиженно пожал плечами я.
– Ну что ж, давай тогда глянем? – Он поднял хвостовой конец Слизняка, заглянул вниз, шлепнул его обратно и покровительственно улыбнулся мне. – Пусто. А уж поверь мне, сраку я везде узнаю.
Я вытаращился на него.
– Я тоже.
Позже меня увели обратно в камеру.
23
Я сидел на кушетке, обхватив колени. Сержант-полицейский привалился к дверному косяку. Как и любой другой солдат, он скучал и хотел почесать языком. Я сказал ему, что не убивал слизняка. Он отмахнулся.
– По-моему, это обычная беседа с криптозоологом. Мне кажется, больше тебя трогать не будут.
– Кажется, кажется… Здесь что, сплошные секреты?
– Не, как только сюда приезжаешь, секреты заканчиваются. Отсюда вряд ли отпустят – пока в войне не победим.
– Как этот корабль ухитрился сюда попасть? Как удалось держать всю операцию втайне?
Сержант помялся и вздохнул.
– Самолеты на Земле не летают: отчасти, конечно, от пыли, но в основном из-за того, что всю технику и инструменты направили на постройку шаттлов, чтобы перевезти сюда все необходимое. Сейчас тут тринадцать тысяч человек – ровно в тысячу раз больше, чем число высаживавшихся на Луну до начала войны.
– От угрозы геноцида и не так зашевелишься.
– Точно.
Значит, ракеты для запуска и ремонта спутников бросили, чтобы таскать сюда материалы и людей. И, разумеется, никто не удивлялся исчезновению родных и близких. Ведь вокруг гибли миллионы.
От новой мысли я щелкнул пальцами.
– Помехи в голографах! Они ведь не от пыли, да?
Мы обменялись знающими кивками.
– И все-таки, – продолжал я, – совсем спрятать операцию такого размаха не удается. И вот тогда сознаются, что мы строим корабль, но только на Земле и закончим не раньше, чем через пять лет. Теперь можно в открытую тренировать солдат.
– В разведке говорят, хорошая ложь всегда основана на правде.
Мне тут же вспомнился Сунь Цзы: «Любая война основана на обмане». Надо было еще старику добавить, что если ты слишком слаб, чтобы надрать врагу задницу, то без обмана просто никуда. Я сидел на кушетке, давил на матрац одной шестой своего нормального веса и думал, что ждет меня дальше.
Я знал величайшую тайну в истории – я и еще тринадцать тысяч человек. Но за эти тринадцать тысяч можно не волноваться: они сидят на Луне, где секреты выбалтывать некому.
Казалось бы, чего таиться? Тем более теперь, когда мы знаем, что слизням будет непросто нацепить шляпу и фальшивые усы, чтобы шпионить на Земле. Впрочем, есть и другие формы шпионажа. Радиоперехват, например, или наблюдение через мощные телескопы. Даже у нас, пока ружья ржавели, военная разведка шагнула настолько далеко вперед, что в пехоте, например (в настоящей, а не в тех учебных взводах, где я столько мучился) теперь выпускают разведроботов, и те летают над полем боя, точно гигантские жуки, собирая информацию.
Поэтому не исключено, что слизни в курсе всего, что знают журналисты. А раз я теперь тоже знал про корабль и лунную базу, меня наверняка здесь запрут, пока строятся. Если, конечно, не отдадут под трибунал и не расстреляют. Я ведь не сумел захватить слизня живым, да и взрыв снаряда на меня, небось, спишут.
Спал я плохо.
Наутро меня снова отвели в яркую «операционную». Слизняк все еще лежал на столе, но стулья теперь были заняты. Двенадцать фигур. Я заслонился от света, пытаясь рассмотреть моих будущих судей.
Моему взгляду предстали военные формы из полудюжины родов войск. Звезды во все погоны. Мистера Я-сраку-везде-узнаю среди них не было: эти чинами куда выше будут. Все, кроме одного тощего парня, который тем временем поднимался с места. Кто это – старшина присяжных? Приговорит меня сейчас к пожизненному заключению на Луне? Мое сердце отчаянно колотилось.
«Старшина» шагнул ко мне, щурясь от света. В отличие от блестящих генеральских ботинок, его ботинки выглядели так, будто он чистил их шоколадкой.
– Джейсон! Тебя кормили?
Говард Гиббл сжал мне руку. На воротнике у него блестели дубовые листочки – майорские значки.
– Говард! Ну ты хоть им скажи! Не избивал я этого слизня до смерти!
– Ты о расследовании? Пустая формальность. О нем уже и думать забыли.
Он поднял руки перед грудью…
…И зааплодировал мне. Остальные встали и тоже захлопали. За десять минут меня поздравили генералы четырех стран.
Потом они и группа спецов вернулись на места, надели маски и принялись ахать и охать, пока другие спецы кромсали слизняка и засыпали меня вопросами.
Во время перерыва Говард подобрался поближе ко мне, откашливая сигаретный дым.
– Я так и не успел с тобой нормально поговорить. Каково тебе там было? Как они двигаются? Проявляют ли индивидуальные особенности?
– Страшно! Они вдруг как полезут на меня со всех сторон, будто зеленые макароны. Ну, я давай деру. С перепугу в штаны налил.
– Вот это да!
Слизняка резали часов шесть, и вот что мы выяснили в итоге. Видят слизни белыми пятнами на головном конце (хотя это и не глаза в нашем понимании) и воспринимают не видимый свет, а инфракрасный. Они не рождаются, а почкуются. Та пустая штука, о которую я споткнулся, пока кружил вокруг слизняка, – скорее всего, их защитный костюм. Слизни общаются звуками, хотя не исключено, что способны и к примитивной телепатии. У них здоровые периферические нервные узлы, но органа типа нашего головного мозга нет, поэтому вряд ли они способны к независимому мышлению. Если дохлого слизня не заморозить, то он воняет, хоть нос зажимай. И еще спецы согласились со мной насчет толчка.
Выудив все, что можно из слизняка и моих воспоминаний, спецы с генералами удалились. Говард остался.
– Ты говорил, твою семью убили в Индианаполисе?
– Маму. Кроме нее у меня больше никого не было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Больше рассказать о нашем пути мне нечего. Через четыре дня мы взобрались на очередной холм, который оказался кратером, и, перевалив через край, увидели Лунабазу.
Заслоняясь рукой от солнца, я созерцал ряды белых округлых строений, между которыми, словно муравьи, ползали луноходы. База раскинулась на несколько миль – прямо целый город!
Свет вдруг потускнел, и я убрал руку. Должно быть, облако закрыло Солнце.
Только откуда здесь облако? Тут ведь нет атмосферы!
Я задрал голову, вглядываясь в небо. Над нами скелетом нависал серый металлический каркас, должно быть, в милю длиной и в четверть мили шириной. Я дернул водителя за рукав, показывая вверх. Он нагнулся к моему шлему.
– Расслабься. Это «Надежда». Космический корабль Организации объединенных наций.
Корабль медленно, величественно плыл над нами, мерцая множеством разноцветных огоньков.
– Тот самый корабль?! Корабль, который планировалось закончить только через пять лет? Корабль для полета на Юпитер?
Сотни светлячков вокруг «Надежды» были, надо думать, грузовыми баржами, транспортными судами и буксирами. Корабль соорудят через месяцы, не годы. Величайший отвлекающий маневр в истории. Грандиознейшее шоу на Земле. То есть даже не на Земле.
– А зачем ее строить именно здесь?
– «Надежда» – межпланетный корабль. Она выдержит перелет отсюда до Юпитера, но земное или даже лунное притяжение для нее чересчур. Ее стихия – вакуум: в нем она родилась, в нем когда-нибудь и умрет. Ее орбиту рассчитали так, чтобы Луна или Земля постоянно находились между ней и Ганимедом. Оттуда ее не увидишь.
Если никто на Земле не знает о существовании корабля, ни один шпион – и ни один захваченный солдат – его не выдаст.
«Надежда» удалялась, пока не превратилась в пятнышко на лунном горизонте.
Пока мы ехали вниз внутрь кратера, виляя из стороны в сторону, в черном небе показался еще один аппарат: шаттл, похожий на перехватчик, который я видел в Канаверале. Он неуклюже опустился: крылья в космосе не подмога.
На краю базы стоял ооновский флаг, натянутый на рамку так, чтобы даже здесь, где не бывает ветров, создавалась видимость, будто он развевается.
Мы проезжали однотипные здания, пока не остановились у одного, неотличимого от других: эдакого белого купола, под который можно упрятать футбольное поле, с маленьким, высотой с человеческий рост, воздушным шлюзом на боку. Говард и Мецгер вылезали из луноходов, их сержанты-водители вытаскивали с заднего сидения слизняка.
Я тоже потянулся было к двери, но мой водитель удержал меня за рукав. Вот беда-то. Уже героев от простых смертных отделяют.
Меня проехали еще три здания, прежде чем меня выпустили из лунохода. «Изолятор», – гласила надпись на воздушном шлюзе. Что судья Марч с капитаном Яковичем на Земле, что Владыка всея Луны – каждый, похоже, только и мечтал видеть меня за решеткой.
Камера была крохотной комнатенкой с кушеткой, раковиной и унитазом, без единого окна. Мне дали свежую одежду, бритву и сухой паек, сравнимый с незабвенными «готовыми к употреблению блюдами».
Я тряс головой, пытаясь привести мысли в порядок. Лежал на кушетке и думал, за что меня сюда кинули.
Лязгнул замок. Сержант-полицейский в таком же, как у меня, комбинезоне показал на выход. Он вел меня по туннелям, соединявшим здания Лунабазы. Глухие отзвуки наших шагов разносились по каменной трубе.
– А как делали эти туннели? – поинтересовался я.
– Выжгли лазером.
Мы шли минут десять, то и дело уступая дорогу электрическим тележкам. Они сотрясали пол, подбрасывая меня, едва удерживаемого лунным притяжением, и с грохотом везли железки к транспортным ракетам. Или возвращали со смены сварщиков и клепальщиков – уставших, дремлющих, роняющих головы друг другу на плечи, держащих термосы с едой на коленях.
– Дух солидарности, а? – подмигнул я сержанту.
Тот сверкнул глазами.
– Шестнадцать рабочих часов в день. Двадцать восемь рабочих дней в месяц. И все это за четверть миллиона миль от дома.
Да уж, хочешь – не хочешь, а война заставляет подняться с задницы. Сто лет назад люди летали на фанерных аэропланах. Грянула вторая мировая, и через шесть отчаянных лет глянь – появились реактивные самолеты, радары и ядерная энергия. Нападение слизней всего за месяцы толкнуло человечество дальше в космос, чем пятьдесят радужных лет с окончания «холодной войны».
Наконец мы пришли. Сержант отдал мои документы другому сержанту за столом, тот пробежал их глазами, одарил меня взглядом и провел через стальную дверь.
Я очутился в почти пустой комнате: металлические стены, яркий свет, холод такой, что дыхание замерзает в воздухе. В центре комнаты – стол, покрытый белой простыней; за ним в несколько рядов полукругом выстроены стулья. На столе лежал мой скользкий дружок слизняк, по которому и не скажешь, что его перетащили через все море Изобилия. Все такой же коротенький, зеленый, сужающийся к концам.
Над слизняком склонился тощий лысый бровастый мужик в белом халате – гражданский, сразу видно по небритому подбородку. На голове его сидели наушники с микрофоном, от которых тянулся проводок в нагрудный карман, к диктофону, окруженному множеством шариковых ручек.
Лысый кивнул на слизняка.
– Твоя работа?
Я выпятил грудь.
– Так точно.
– Печально. – Мужик натягивал резиновые перчатки, двигаясь вокруг стола. – Первая встреча человечества с внеземным разумным существом окончилась насильственной смертью.
Я чуть не расхохотался ему в лицо. После стольких миллионов человеческих жертв он оплакивает слизняка?
Лысый нагнулся к слизняку, приподнял его, отпустил, проследил, как тот шлепнулся, будто коровья печень.
– Ты его убил?
– Он покончил жизнь самоубийством.
Лысый презрительно усмехнулся.
– Ты, значит, психологом будешь? Может, он еще и записку посмертную оставил? – Он ткнул в слизняка пальцем. – На теле найдены отпечатки подошв.
– Он умер до того, как они появились.
Лысый прищурился.
– Нас обоих выстрелило их корабля, как из пушки. Я на него упал.
Мужик фыркнул.
– Это тебе не шутки.
– Какие тут шутки! Мы вдвоем упали на старшего по званию.
Лысый надулся, потом заговорил в микрофон.
– Со слов допрашиваемого, – едко процедил он, – объект совершил самоубийство.
– Думаете, я убил военнопленного? Вы говорили с Говардом Гибблом?
– Здесь я буду задавать вопросы, – отрезал лысый, поправил очки и шмыгнул носом. Его брови изумленно поползли вверх, он наклонился и принялся нюхать слизняка.
– Объект издает отчетливый запах мочи, что свидетельствует о выделительной системе и обмене веществ, подобным земным. Неожиданная находка!
– Это я.
– Не волнуйся, герой, получишь свое признание, – фыркнул лысый.
– Я про мочу. Это я. Мы везли труп через море Изобилия в моем скафандре, а до этого со мной случилась досадная конфузия.
– А… – Лысый заворчал и стер последнюю фразу с диктофона. – Больше ничего не хочешь рассказать?
– Если вас интересует его выделительная система, то, по-моему, он сидел на толчке, когда я его нашел.
– Не напрягай мозги, герой. Анализировать поведение буду я.
– Помочь хотел, – обиженно пожал плечами я.
– Ну что ж, давай тогда глянем? – Он поднял хвостовой конец Слизняка, заглянул вниз, шлепнул его обратно и покровительственно улыбнулся мне. – Пусто. А уж поверь мне, сраку я везде узнаю.
Я вытаращился на него.
– Я тоже.
Позже меня увели обратно в камеру.
23
Я сидел на кушетке, обхватив колени. Сержант-полицейский привалился к дверному косяку. Как и любой другой солдат, он скучал и хотел почесать языком. Я сказал ему, что не убивал слизняка. Он отмахнулся.
– По-моему, это обычная беседа с криптозоологом. Мне кажется, больше тебя трогать не будут.
– Кажется, кажется… Здесь что, сплошные секреты?
– Не, как только сюда приезжаешь, секреты заканчиваются. Отсюда вряд ли отпустят – пока в войне не победим.
– Как этот корабль ухитрился сюда попасть? Как удалось держать всю операцию втайне?
Сержант помялся и вздохнул.
– Самолеты на Земле не летают: отчасти, конечно, от пыли, но в основном из-за того, что всю технику и инструменты направили на постройку шаттлов, чтобы перевезти сюда все необходимое. Сейчас тут тринадцать тысяч человек – ровно в тысячу раз больше, чем число высаживавшихся на Луну до начала войны.
– От угрозы геноцида и не так зашевелишься.
– Точно.
Значит, ракеты для запуска и ремонта спутников бросили, чтобы таскать сюда материалы и людей. И, разумеется, никто не удивлялся исчезновению родных и близких. Ведь вокруг гибли миллионы.
От новой мысли я щелкнул пальцами.
– Помехи в голографах! Они ведь не от пыли, да?
Мы обменялись знающими кивками.
– И все-таки, – продолжал я, – совсем спрятать операцию такого размаха не удается. И вот тогда сознаются, что мы строим корабль, но только на Земле и закончим не раньше, чем через пять лет. Теперь можно в открытую тренировать солдат.
– В разведке говорят, хорошая ложь всегда основана на правде.
Мне тут же вспомнился Сунь Цзы: «Любая война основана на обмане». Надо было еще старику добавить, что если ты слишком слаб, чтобы надрать врагу задницу, то без обмана просто никуда. Я сидел на кушетке, давил на матрац одной шестой своего нормального веса и думал, что ждет меня дальше.
Я знал величайшую тайну в истории – я и еще тринадцать тысяч человек. Но за эти тринадцать тысяч можно не волноваться: они сидят на Луне, где секреты выбалтывать некому.
Казалось бы, чего таиться? Тем более теперь, когда мы знаем, что слизням будет непросто нацепить шляпу и фальшивые усы, чтобы шпионить на Земле. Впрочем, есть и другие формы шпионажа. Радиоперехват, например, или наблюдение через мощные телескопы. Даже у нас, пока ружья ржавели, военная разведка шагнула настолько далеко вперед, что в пехоте, например (в настоящей, а не в тех учебных взводах, где я столько мучился) теперь выпускают разведроботов, и те летают над полем боя, точно гигантские жуки, собирая информацию.
Поэтому не исключено, что слизни в курсе всего, что знают журналисты. А раз я теперь тоже знал про корабль и лунную базу, меня наверняка здесь запрут, пока строятся. Если, конечно, не отдадут под трибунал и не расстреляют. Я ведь не сумел захватить слизня живым, да и взрыв снаряда на меня, небось, спишут.
Спал я плохо.
Наутро меня снова отвели в яркую «операционную». Слизняк все еще лежал на столе, но стулья теперь были заняты. Двенадцать фигур. Я заслонился от света, пытаясь рассмотреть моих будущих судей.
Моему взгляду предстали военные формы из полудюжины родов войск. Звезды во все погоны. Мистера Я-сраку-везде-узнаю среди них не было: эти чинами куда выше будут. Все, кроме одного тощего парня, который тем временем поднимался с места. Кто это – старшина присяжных? Приговорит меня сейчас к пожизненному заключению на Луне? Мое сердце отчаянно колотилось.
«Старшина» шагнул ко мне, щурясь от света. В отличие от блестящих генеральских ботинок, его ботинки выглядели так, будто он чистил их шоколадкой.
– Джейсон! Тебя кормили?
Говард Гиббл сжал мне руку. На воротнике у него блестели дубовые листочки – майорские значки.
– Говард! Ну ты хоть им скажи! Не избивал я этого слизня до смерти!
– Ты о расследовании? Пустая формальность. О нем уже и думать забыли.
Он поднял руки перед грудью…
…И зааплодировал мне. Остальные встали и тоже захлопали. За десять минут меня поздравили генералы четырех стран.
Потом они и группа спецов вернулись на места, надели маски и принялись ахать и охать, пока другие спецы кромсали слизняка и засыпали меня вопросами.
Во время перерыва Говард подобрался поближе ко мне, откашливая сигаретный дым.
– Я так и не успел с тобой нормально поговорить. Каково тебе там было? Как они двигаются? Проявляют ли индивидуальные особенности?
– Страшно! Они вдруг как полезут на меня со всех сторон, будто зеленые макароны. Ну, я давай деру. С перепугу в штаны налил.
– Вот это да!
Слизняка резали часов шесть, и вот что мы выяснили в итоге. Видят слизни белыми пятнами на головном конце (хотя это и не глаза в нашем понимании) и воспринимают не видимый свет, а инфракрасный. Они не рождаются, а почкуются. Та пустая штука, о которую я споткнулся, пока кружил вокруг слизняка, – скорее всего, их защитный костюм. Слизни общаются звуками, хотя не исключено, что способны и к примитивной телепатии. У них здоровые периферические нервные узлы, но органа типа нашего головного мозга нет, поэтому вряд ли они способны к независимому мышлению. Если дохлого слизня не заморозить, то он воняет, хоть нос зажимай. И еще спецы согласились со мной насчет толчка.
Выудив все, что можно из слизняка и моих воспоминаний, спецы с генералами удалились. Говард остался.
– Ты говорил, твою семью убили в Индианаполисе?
– Маму. Кроме нее у меня больше никого не было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32