Баклажан с уважением отнесся к попытке друзей, как можно скорее, избавится от похмельного синдрома. Он даже повеселился, усмотрев в глазах Баламута подавленное желание обойтись без фужера, по крайней мере, на первой стадии утоления жажды.
Покончив с перебродившими выжимками французского лета, Баламут и Бельмондо механически прекратили существование дорогостоящих образчиков возрождающегося капиталистического кулинарного искусства (то есть сырников со сметаной по пяти баксов за пару), и потребовали водки по сто пятьдесят (граммов, а не долларов) и чего-нибудь солененького из отечественного репертуара.
К делу Баклажан перешел после того, как официант принес мороженое. Выслушав его (глубокомысленно вращая свои вазочки), Бельмондо с Баламутом потребовали пива, ибо ни шампанское, ни водка не привели к положительным изменениям в их страждущих организмах.
– Я понимаю, что это безвкусно, – извинился Баламут перед Баклажанем, наливая ячменный напиток в фужер, на дне которого оставалось лужица шампанского, – но, понимаешь, очень хочется. Но ты не беспокойся. Мы уже почти в норме.
– А я и не беспокоюсь. Наоборот, мне интересно.
– Интересно?
– Да, интересно. Интересно наблюдать за людьми, которые пьют последний раз в жизни.
– Не понял? – испугался Баламут.
– Люди, соединившиеся с бомбой, бросают пить раз и навсегда.
– Я запа-а-л! – протянул Бельмондо, кося глазом на проходящие мимо чудовищно стройные ноги на высоких модных каблучках. – Что, ваш политсовет разрешил нам аудиенцию с бомбой?
– В порядке исключения по моему ходатайству вам разрешено посетить ее сегодня в 13-00, – сказал Баклажан. И, посмотрев на часы, сухо сказал:
– Однако нам пора. Следуйте за мной.
Николай что-то хотел спросить, но не успел: Иннокентий Александрович, приняв официальный вид, встал из-за стола и степенно вышел из зала.
Баламут с Бельмондо удивленно переглянулись, одновременно потянулись к бутылкам, в которых оставалось пиво, привстав в спешке, налили его в фужеры, выпили и побежали за Баклажаном, шедшим по направлению к Арбатской площади. На часах было 12-30.
Иннокентий Александрович шел широким шагом уверенного в себе человека и друзья, изнеможенные ночными событиями и последующей реабилитацией, догнали его лишь в подземном переходе под Новым Арбатом. На вопросы, а также предложения перекурить на скамеечке, Баклажан не отвечал и даже не оборачивался.
В огороженный забором особняк их пропустили без вопросов и пристального рассмотрения. Оставив гостей в широкой, но весьма уютной гостиной (вощеный паркет, старинная мебель в белых чехлах, повсюду цветы и бронзовые статуэтки), Иннокентий Александрович, сходил куда-то на минутку. Вернулся, посмотрел на Баламута и Бельмондо испытывающим взглядом и, не сказав и слова, сбежал в подвальное помещение по лестнице, застланной красно-зеленой ковровой дорожкой.
Подвальное помещение было заставлено старой мебелью, картонными коробками из-под бытовой техники и компьютеров и вряд кому-нибудь могла придти в голову мысль, что оно представляет собой прихожую в святая святых "Хрупкой Вечности".
Но, тем не менее, это было так: оказавшись в подвале, Баламут и Бельмондо увидели, что Баклажана в нем нет. Постояв секунд десять с приоткрытыми от удивления ртами, они посовещались и пришли к мнению, что последний мог скрыться разве только в стоящем в глубине подвала огромном, дореволюционной постройки плательном шкафу (мореный дуб, искусная резьба, глубокие царапины, разбитое зеркало).
Как только друзья вошли в плательный шкаф (весьма смачно пахнувший изнутри то ли пирожками с ливером, то ли малиновым киселем со сливками), задняя его стенка раздвинулась, открыв ведущую вниз узкую беломраморную лестницу.
Спустившись по ступенькам, Бельмондо и Баламут оказались перед блестящей никелем двустворчатой дверью, весьма напоминавшей дверь лифта в фешенебельной гостинице.
Они постояли пред ней в нерешительности. Кому входить первым? Такие неопределенные ситуации обычно оканчивались одинаково: Николай поджимал губы, тяжело вздыхал, и что-то делал первым. В данном случае нажал на кнопку справа.
Бомба покорила их сразу и бесповоротно. Они даже не увидели стоящего перед ней Баклажана, не видели до тех пор, пока он не вынул из-под полы пиджака монтировку и не двинулся к бомбе, выставив ее перед собой.
5. Все – гипноз и наваждение. – Женщины одобряются. – Дан приказ ему на Запад. – Национальные особенности, Мадонна и гироплатформа. – Дурели и в карман норовили спрятать.
Били Баклажана серьезно. Пока он не превратился в Черного, то есть в вашего покорного слугу, и не свалил Баламута ударом левой в лоб, а Бельмондо – ногой в пах.
– Это совсем другое дело! – похвалил меня Борис, отползая от бомбы подальше. А Баламут ничего не сказал – он отдыхал в беспамятстве.
– Пошли, что ли, отсюда? – предложил я, как только его глаза распахнулись.
– Подожди... Еще не налюбовался, – простонал Николай то ли в экстазе, то ли от звона в голове. – Оттащи, пожалуйста, меня к стенке. И прислони.
Я прислонил и опустился на пол рядом. Бельмондо пристроился с другой стороны. Мы сидели как три витязя на распутье. Модулированное проникающее излучение доносило до нас истину.
– Красиво, – сказал Борис, любуясь бомбой сквозь прикрытые веки. – Мне так ее не хватало.
Баламут тоже хотел что-то сказать, но не смог – слова не подбирались.
– Ради этого стоит жить... – подсказал ему я.
– Да... – ответил он, не сводя глаз с алмаза, в котором бычилась муха. – И что мы раньше дурака валяли?
– Но ведь это наваждение, гипноз... – сказал я, чтобы испытывать чувства друзей.
– В жизни – все гипноз и наваждение, – выложил Баламут предугаданный мною ответ. – А это – самое действенное. Ты больше не будешь на нее бросаться?
– Нет, не буду. Пойдемте, наверх, в комнату отдыха. Здесь нельзя долго находится.
– Пошли, – сказал Баламут, поднимаясь на ноги. – Что-то пить совсем не хочется.
Задумчиво сказал.
– Это бомба действует, – улыбнулся я просветленно. – Стоит над душой. Как совесть.
– А как насчет женщин? – спросил Бельмондо. Рука его потянулась к ноющей после драки промежности, но тут же отдернулась.
Не подобает в святилище тестировать половые органы.
– Женщины в "Хрупкой Вечности" одобряются, – успокоил его я. – Тем более, что под сенью Бомбы они становятся земными богинями, красивыми изнутри и возвышенными. Я удивляюсь, куда их приземленность вкупе с практичностью девается...
Баламут посмотрел на Бомбу влажными от нахлынувших чувств глазами и сказал: "А пить совсем не хочется" уже утвердительно и, потрогав шишку на лбу, пошел из святилища. Оглядываясь.
Через несколько минут мы сидели в кабинете главы "Хрупкой Вечности", то есть в моем кабинете. Из членов политсовета присутствовал один Гогохия (Красавкин занимался насущными проблемами в Мосводоканале).
Кабинет весьма располагал к обсуждению вечных проблем. Тому способствовали темные идиллистические картины на стенах, ласковые ковры под ногами, мягкие кресла, жаждущие общения, старинные книжные шкафы. Настрой на плодотворную беседу едва не смяли две женщины. Они, одетые в струящиеся свободные одежды, принесли подносы с кофейными приборами, бисквитами и сладостями.
Женщины были невиданными. Нет, их, наверное, нельзя было назвать красавицами, но их глаза... Чистые, открытые каждому движению наших душ. Но их существа... Раскованные, нелишние, пропитанные доброй энергией. Они так ставили чашечки, так разливали напиток, так вглядывались в наши лица... Доверчиво и порождая доверчивость... Вот вы способны окрылено взглянуть в глаза незнакомому человеку? Вы способны наливать кофе, подслащивая его человеческой радостью? Вы способны затворить за собою дверь, оставив за нею частичку своего тепла и участия? Конечно, способны. Иногда. В настроении. Среди людей, близких сердцу. А у женщин "Хрупкой вечности" все это было в крови. Они делали так всегда.
"Неужели они никогда не страдают?" – подумал Бельмондо, глядя им вслед (одна обернулась, вся в ауре оживленной сопричастности). И тут же ответил: "Страдают те, которых не понимают и не любят или те, кто сам себя не понимает и не любит". И сам же себе возразил: "Но ведь нельзя быть счастливым всегда, счастье – величина дискретная?
– У нас все счастливые, – ответил ему Гогохия. – Бомба с алмазами впитывает все наше горе, и мы всех прощаем. А кто прощает – тот счастлив. Тем, что уменьшил количество зла, тем, что прервал его цепочку в себе.
– А как же Полковник с Баклажаном? – спросил его Черный. – Они ведь были злыми людьми?
– Они мужественно использовали свое зло во имя светлого будущего. В обычной жизни Полковник подбирал бездомных кошек, а Иннокентий Александрович подкармливал алкоголиков на Ярославском вокзале.
Возникла пауза. Минута молчания.
– А не приступить ли нам к обсуждению наших планов? – первым подал голос Бельмондо, никогда не любивший ни кошек (в том числе и женского рода), ни битых вокзальных алкоголиков.
И мы приступили. За полчаса были решены все стратегические задачи. Бельмондо взял себе западное направление, Баламут – восточное. На меня была возложена координация действий, а также руководство Московским филиалом.
После обеда я решил погадать на ближайшее оперативное будущее. При помощи алмазов. Сам, без смены имени и тем более побоев. Имя на "А", побои – это все не для мужчин. Это штучки для впечатлительных женщин.
Получилось. Что-то получилось. Типа того, что с Приморьем и Японией все хорошо будет, а вот в Гренландию лучше не лезть. Холодно. И бомба водородная. А плутоний для Нью-Йорка лучше купить у Грибальского Льва Борисовича, проживающего по адресу проспект Вернадского, д. 123, кв. 166, телефон 761-46-41, сказать, что от Михаила Иосифовича Бомштейна.
– Пятнадцать минут на метро, – сказал Бельмондо с ноткой разочарования в голосе. – А мне так хотелось в Гренландию. Зеленая страна, голубые льды, романтика...
* * *
Через неделю Николай с группой преданных людей отправился в Приморье. Откапывать бомбу. Еще через две недели Москву покинул Бельмондо. С практически готовой бомбой. В Нью-Йорк он собирался ее везти из Архангельска на специально приобретенном для этого судне.
Баламут довольно быстро обнаружил потерянную в тайге бомбу и с помощью приморских аумовцев перевез ее на рыболовном судне в Иокогаму (это в Токийском заливе).
С алмазами в кармане все дела решались просто, Коля это сразу понял. Еще в тайге, когда с матерком вытаскивали из земли бомбу, появился настырный таежник. Увидел бомбу, сразу за карабин схватился, арестовывать начал. А Коля показал ему розовый алмаз. Потом второй, третий. После появления на свет четвертого, в пятьдесят карат, таежник стал совсем другим человеком. И говорить ему ничего уже было не надо – сам все понял. От земли до неба и от Токио до Нью-Йорка. Все понял и по ходу событий на нужных людей вывел. Таких, что на территории России алмазы всего еще раз пришлось показывать. Одному большому таможеннику. Чуть не завалились на нем, так он впечатлился. Внимание начал излишнее привлекать, своих подчиненных экзальтированно агитировать за "Хрупкую вечность". Насилу его Николай пустил в нужное русло. Пообещал филиал во Владивостоке. Если сможет себя в руки взять.
В результате в Японию груз доставили без всяких осложнений. Все обошлось, хотя Баламут поначалу беспокоился – японцы народ весьма оригинальный, самобытный. И, действительно, первый же любитель сакуры, сакэ и Курильских островов, увидев алмазы, так далеко в нирвану заперся, что пару часов до него добираться пришлось. При помощи холодного душа и существенного постукивания по затылку. Достучались, но он лишь на треть вылез. Но этого хватило, чтобы сделал все, как нужно.
Мы довольно часто переговаривались по телефону. Особенно с Баламутом Один из разговоров был по поводу сейсмической надежности японского храма Хрупкой Вечности. Николай, взявший в Японии псевдоним Тояма Токанава (любит он пошутить), беспокоился, что подземная стихия может разрушить бомбу.
– Только человек может угрожать ей! – кричал он мне в трубку. – Ведь именно в этом ее великий смысл: не землетрясения должны грозить Розовой Мадонне (так в конспиративных целях мы уговорились называть бомбу), а только человеческое зло!
– В Японии нельзя защититься от землетрясений... – упал я духом (как же, мечтатель, забыл в проектной стадии о самой главной беде Страны восходящего солнца. – Алмазы хрустнут от первого же толчка в пять-шесть баллов. И вместо потрясных мессий мы станем пошлыми злодеями!
– Можно защититься! Можно! – закричал Баламут. – Но нужны деньги на строительство гиростабилизированной платформы. Высылайте, короче, лимоны в бочках.
– А с помощью алмазов достать не можешь? Покажи какому-нибудь миллионеру, йенами тебя засыплет.
– Боюсь! – вздохнул в ответ Тояма Токанава.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53