"Лучше бы я остался в "лифте", – думал я, совершенно упав духом. – Хотя нет... Там бы я умер через пару недель... От голода, наперченного отчаянием. А здесь есть Али-Бабай с запасом продуктов. И Синичкина с ее прелестями. Продукты кончатся – икру из Баклажана станем готовить"...
Шутка переменила настроение с очень плохого на плохое, я встал на ноги и уставился в наглухо перекрывшую выход сланцевую пластину.
"Сначала обвалилось ослабленное устье, а потом вдоль послойной трещины произошел сброс, вернее сбросо-сдвиг, – констатировал я, водя ладонью по теплой еще от трения поверхности пластины. – Песец котенку, короче... Такого стопроцентно гарантированного конца костлявая мне еще не предлагала..."
И, повесив на плечи по рюкзаку, побрел к товарищам по несчастью, побрел, пытаясь переломить отвратительное свое настроение.
"Дело дрянь, но какой великолепный шанс умереть в объятиях Анастасии совершенно истощенным от любви и голода... – думал я, представляя ладное тело девушки. – А когда нас найдут через триста лет? Нет, не через триста, а еще при жизни Ольги... Представляю, какое у моей пока еще супруги будет кислое лицо, когда в газетах всего мира появятся фотографии наших с Синичкиной мумифицировавшихся тел! Обнявшихся в предсмертном соитии! Так ей и надо. Нет, с мумификацией ни фига не получится... Мы же утонем. Превратимся сначала в студень, а потом вода и вовсе растворит наши ткани. А может, обойдется? Ведь наш враг – вода – может превратиться в союзника... Нам просто надо будет спрятаться в самой верхней части штольни и ждать, пока набравшаяся влага сначала проделает себе выход на поверхность, а потом размоет к чертовой матери рыхлые породы за спрятавшей нас "заслонкой". После этого заслонка может сползти, точно сползет, ведь штольня заложена на крутом склоне. И, значит, нам надо не хоронить себя раньше времени, а потихоньку настраиваться на пару месяцев ожидания"...
Метрах в двадцати от третьего штрека я наткнулся на дитя афтершока – "свежевыпавший" чемодан весом примерно в полтонны. Во время толчка, чуть было не отправившего меня в индивидуальный склеп, их нападало немало: до моих ушей дошли звуки не одного обвала. « А может быть, Синичкиной уже нет в живых!?» Задавило!? – подумал я, холодея. И бегом бросился к подземной темнице. Понятно отчего. Сидеть в мышеловке с симпатичной девушкой и без нее – это две большие разницы.
5. От голода? Задохнемся? Утонем? – Против лома нет прием. – Подземная чайхана или кают-компания. – Красноглазый рассказывает.
Синичкина была жива и здорова. Она сидела на ящике из-под скального аммонита и увлеченно ела сдобную лепешку. Али-Бабай стоял чуть поодаль от нее, опершись спиной об стенку, и внимательно разглядывал девушку глазами ценителя женщин.
Придя от этой идиллической картины в прекрасное расположение духа, я подошел к прутьям, за которыми по-прежнему стояли злой Валерий, нервозный Сашка Кучкин (оба в штормовках и выцветших джинсах), невозмутимый Баклажан в потертых кожаных штанах и энцефалитке и неизвестный мне гражданин в добротном синем свитере, очень похожий на потомственного члена компетентных органов.
– Привет, – поздоровался я с ними. – А что это вы там делаете?
– Что, обвалилось устье? – не ответив на приветствие, спросил Сашка, беспокойно всматриваясь мне в глаза.
– Ага, наглухо обвалилось. Помрем теперь тут от голода. Если, конечно, до этого с ума не посходим... Или не утонем – вода, понимаешь, сквозь завал почти не просачивается.
– С ума мы уже давно посходили, а от голода не помрем, – сказала Синичкина, принимая от Али-Бабая шоколадную конфету в золотом фантике. – У этого красноглазого монстра здесь целый склад продовольствия. А вода дырочку всегда найдет.
– Тогда задохнемся через пару недель, – буркнул бледный Валерий, взявшись за прутья.
– Да нет, не задохнемся, не должны, – проговорил я, усаживаясь перед ним на корточки. – В семьдесят седьмом году сверху, из второй штольни, наклонную скважину бурили и случайно попали в четвертый штрек этой штольни, так что более-менее сносная вентиляция нам обеспечена...
– Прикажите выпустить нас, – дождавшись паузы, обратился ко мне гражданин, очень похожий на потомственного чекиста.
– Выпустить? – удивился я. – У вас, что, руки чешутся? Или Баклажану хочется мне по глазам надавать? Нет уж, увольте. Сначала проведем следствие, по его результатам и определим, что с вами делать. Сейчас, в частности, меня интересует, как в вашу компанию затесался гражданин Кучкин Александр Сергеевич и каким образом эта компания угодила за решетку.
– Они меня геологом наняли, алмазы искать, – начал рассказывать Сашка. – А в клетку мы попали очень просто – этот хрен моржовый нас позавчера интернировал. Выскочил из разминовки, когда на-гора шли обедать, и в один момент всех вырубил.
– Как, сразу четверых!? – удивился я.
– Нет, троих сначала. Вольдемар Владимирович на поверхности на стреме стоял. Его этот сукин сын потом пленил... – смялся Кучкин, с сочувствием взглянув на гражданина в добротном синем свитере. Тот оскорблено поджал губы.
– Когда потом?
– Когда Вольдемар Владимирович искать нас под землю пошел.
– Понятно, против лома нет приема... Зомбер – есть зомбер... – закивал я, с уважением посмотрев на Али-Бабая. Тот заулыбался и я, похлопав его по плечу, продолжил допрос:
– Эта ваша палатка на второй штольне стояла?
– Почему стояла? – обеспокоился Кучкин.
– Пару часов назад ее чабаны реквизировали, поздравляю. Ну а с алмазами как? Нашли что-нибудь?
– Да нет, куда там, – вздохнул Сашка. – Мы ведь всего часа три по рассечкам лазали.
Кучкин еще что-то хотел сказать, но его остановил выступивший вперед Баклажан.
– А другого выхода из штольни нет? – спросил он, стараясь смотреть на меня по-товарищески. Видимо, на этот вопрос его подвигнула мысль, что мой явно не трагический вид обусловлен наличием в одном из моих карманов ключика от тайной калитки, через которую можно беспрепятственно смыться на задний двор.
– Нет, гражданин подследственный, – покачал я головой. – Запасные выходы на разведочных штольнях, как правило, не предусматриваются. И поэтому господа авантюристы, нам остается рассчитывать только лишь на чудо. А чудес, как вы уже, наверное, поняли, на этой штольне выше крыши. И это меня обнадеживает.
В камере воцарилась тягучая тишина.
Синичкина думала об алмазах: "Стоит их найти и все образуется".
Кучкин вспоминал маму и парализованного отца.
Али-Бабай рассматривал Синичкину.
Баклажан с Полковником, прикидывали, как покинуть подземную темницу.
Веретенников чувствовал дыханье своей Смерти, неожиданно возникшей во мраке в одном из дальних уголков подземелья. "Каждый день, нет, каждый час, нет, каждую секунду, она будет приближаться ко мне на шаг", – думал он, представив себе нечто бестелесное, бесформенное и заразительно безжизненное, неумолимо надвигающееся на него и только на него.
Увидев, как побледнел Веретенников, Баклажан подтолкнул его плечом. Это побудительное движение отвлекло Валеру от панических мыслей, и он сказал то, что хотел озвучить бандит:
– Может все-таки выпустишь нас?
– Тебя и Сашку выпустим, – подумав, ответил я. – А остальные пусть пока посидят. Потом решим, что с ними делать.
Валерий виновато посмотрел на упомянутые мною личности, и те ушли вглубь тюремной рассечки. Баклажан свой уход предварил ни к кому не обращенными, но весьма проникновенными словами "Твою мать!"
Проводив их глазами, я обернулся к Али-Бабаю, указал рукой на Веретенникова с Кучкиным и приказал:
– Let them out!
Подземный араб недовольно замотал головой, но после моего решительного "Now!!!" нехотя подошел к своему КПЗ, вынул из кармана замысловатый ключ и открыл дверь.
* * *
...Перед тем, как направиться в ставку Али-Бабая, я решил посмотреть, насколько быстро скапливается вода перед завалом. Первым к подземному озеру подошли мы с Синичкиной. И увидели, что влага в смертельной своей ипостаси сантиметр за сантиметром подбирается к нашим ногам.
– Дней через пять, максимум через неделю, мы, скорее всего, задохнемся у забоя первого штрека... – проговорил я, наблюдая как медленно, но верно превращаюсь в остров.
– Почему именно там? – спросил Веретенников упавшим голосом.
– Забой этого штрека дальше других отстоит от устья и потому расположен гипсометрически выше других участков штольни, – ответил я. – Воздушная пробка там будет самая объемная...
– Всем в ней издыхать нет смысла, и потому прямо сегодня предлагаю разыграть эти самые воздушные пробки, – преложил Кучкин вполне серьезно. – Штреков и квершлагов тут полно, каждому достанется по отдельной...
– Могиле... – добавил Валерий, мрачнея все больше и больше...
– Неужели ничего нельзя сделать? – обернувшись ко мне, растерянно спросила Синичкина.
– Нет... Даже верить не во что, – вздохнул я и обратился к Али-Бабаю по-русски:
– Что, финиш, папаша?
– Иншалла! – взметнул руки к кровле Али-Бабай. Весь вид его выражал спокойствие и уверенность в завтрашнем дне.
– Что он сказал? – встрепенулась девушка, почувствовав оптимизм в голосе подземного араба.
– Он сказал, что на все есть воля Аллаха, – скривил я лицо в скептической улыбке. – Пошлите, что ли, пир во время потопа устроим? Не пропадать же вину и продуктам?
– Точно! – обрадовался Кучкин, до этого шевеля губами, считавший что-то в уме. – И первый тост я предложу за двоечника Чернова. Или нет, к черту ложную скромность – за выдающегося математика и человека Александра Сергеевича Кучкина.
– Не понял? – уставился я в его довольное лицо.
– А что тут понимать? Ты сказал, на умишко свой положившись, что мы сдохнем через неделю, а я вот, великодушно дарю всем по две тысячи полновесных дней.
– Две тысячи дней? – удивился Веретенников.
– Ага! Это легко просчитать. Прикинь, длина всех выработок штольни составляет около пяти километров, ты сам мне об этом как-то говорил. Сечение выработок в среднем пять целых восемь десятых квадратных метра, значит, объем штольни составляет где-то около тридцати тысяч кубических метров. Или для простоты вычислений – около тридцати миллионов литров. Дебет сточных вод – сами видите – около 10 литров в минуту. Значит, для того, чтобы наполнить все выработки штольни понадобится три миллиона минут или около шести лет. А за шесть лет мы по всей вероятности что-нибудь придумаем!
– Шести лет не получится... – покачал я головой. – Тридцать миллионов литров воздуха мы обескислородим дней за двести... Так что всего через пару месяцем мы будем драться друг с другом за место под скважиной...
– Ты просто паникер... – поморщилась Синичкина.
– Посмотрим, – ответил я. И движением рук предложил Али-Бабаю возглавить шествие к его апартаментам.
Через пятнадцать минут все мы, за исключением, конечно, Вольдемара Владимировича и Баклажана, оставшихся в КПЗ, сидели в совершенно сухой рассечке четвертого штрека, как раз под отверстием скважины, пробуренной из пятой камеры второй штольни.
Да, да, сидели в рассечке, обитой приятно пахнущей сосновой вагонкой и с полами из толстых досок, освещенной несколькими настенными керосиновыми лампами под расшитыми крестиком шелковыми абажурами. Сидели, обложившись мягчайшими подушками, на помосте, покрытом пушистыми персидскими коврами, ели рыбные консервы и тушенку, запивая их великолепными винами из чудесных фаянсовых пиал. И думали над предложением хозяина подземелья: Али-Бабай, явно обрадованный моим с Синичкиной появлением в его подземных чертогах, предложил нам сделать праздничный плов.
Но я убедил товарищей отказаться от этого заманчивого предложения – на мой взгляд разведение открытого огня в условиях острого дефицита кислорода было делом не благоразумным.
Подкрепившись (и подогревшись), я укрыл байковым одеялом скоропостижно заснувшую Анастасию и попросил хозяина подземелья рассказать, как он дошел до такой беспросветной жизни. И Али-Бабай начал с грехом пополам рассказывать (если и есть у зомберов ахиллесова пята, так это область мозга, ответственная за устную речь). Слушали его мы с Веретенниковым, остальные разговорного английского практически не разумели. Передам рассказ подземного араба вкратце.
После того, как мы с друзьями улетели с Кумарха в Душанбе на правительственном вертолете, некоторое время дела у Али-Бабая шли хорошо. Бывшая его зомберская гвардия строила дороги и восстанавливала заброшенные кишлаки.
Но строители, а также чабаны и земледельцы из них получились неважные: менталитет был явно не тот. Нет, они добросовестно выполняли приказы, но дороги ими прокладывались совсем не туда, куда было нужно, бараны не плодились и не размножались, а рожь выгорала или вовсе не родилась.
И, главное, местные жители не приняли их за своих. И в результате перекованные зомберы один за другим покинули пределы высокогорной долины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53