Ислам даже предлагали принять, из дружеских побуждений, конечно. И Удавкин опасался, что я со временем могу вытеснить его, уже пожилого геолога, из контракта...
Покарай меня Бог, если я хоть раз подумал об этом. Наоборот, усердно рекламировал таланты Сергея Егоровича, всячески и везде подчеркивал, что он намного опытнее меня и знает намного больше...
Но это не помогло. Мне всегда не везет даже на ровном месте. Удавкин продолжал меня чернить. Невзирая на то, что рудных точек, я обнаружил поболее его. И я плюнул на перспективы зацепиться в контракте, и продолжал работать на всю катушку. Так работать, что ни о каких снах-кошмарах с Вериным участием и речи быть не могло. Всю провинцию Систан-Белуджистан объехал на своем «Лендровере».
Пустыня – это пустыня... К ней надо привыкнуть. Кругом безнадежно унылые, выжженные, кажется, даже оплавленные солнцем хребты гор, разделенных широкими и плоскими безжизненными равнинами... Лишь случайно здесь можно наткнуться на облупленную глинобитную постройку скотовода, или черную войлочную юрту, или стадо крохотных баранов, сосредоточенно обгладывающих камни...
И над всей этой безжизненностью царствует остроконечно-заснеженный красавец Тафтан... Он царь, владыка здешних мест. В долинах, сбегающих с его склонов, можно встретить и юркую речку, полную рыбой, и голубое горное озеро, и цветущее дерево, и кишлак, полный чумазых любопытных детишек...
Вдали же от владений этого недавно потухшего вулкана восточно-иранский пейзаж оживляется лишь башнями – основной достопримечательностью здешних мест. Через каждые несколько километров эти типовые красавцы – белоснежные, двухэтажные, с бойницами и крупнокалиберными пулеметами наверху, возвышаются близ основных дорог, соединяющих немногочисленные населенные пункты, по меньшей мере, на четыре пятых состоящие из духанов, магазинов и магазинчиков.
Белуджи, коренные жители, очень похожи на обитателей Индостанского полуострова и все, как один, доброжелательны и ходят в белых рубахах и штанах. И реже – в светло-коричневых или светло-серых. Они же живут и в приграничных районах соседних Пакистана и Афганистана.
Если сравнивать Иран с Россией и Канадой, то Белуджистан – это нечто среднее между Чечней и Квебеком. И все из-за того, что есть белуджи, мечтающие о едином и независимом «Балучистане». А среди них – контрабандисты, которым весьма полезна нестабильность.
С востока, из Афганистана и Пакистана, они везут наркотики, очень недорогие шмотки, электронику и нелегальную рабочую силу, а туда – дешевый иранский бензин. Хотя солдат много, сидят они по своим придорожным башням и немногочисленным блок-постам.
Местные власти пугали нас: «Берегитесь контрабандистов, убьют!» Но контрабандисты не обращали на нас никакого внимания. Лишь иногда, остановившись на пару минут, эти люди перекидывались парой фраз с нашим водителем Ахмедом, который, подкинув нас к очередному обнажению, обычно сидел близ машины перед маленьким костерком и курил.
Мой коллектор, Фархад, говорил мне, что Ахмед курит не что-нибудь, а опиум.
И вправду, посидев у костра, Ахмед становился либо весьма разговорчивым, либо невозмутимо хмурым и потом при возвращении, как правило, здорово встряхивал свих седоков – опрокидывал наш старенький «Лендровер», прокалывал на полном ходу шину или что-нибудь терял – например, колесо или кардан. К фейерверку, вызванному замыканием клемм сорвавшегося с насиженного места аккумулятора, мы привыкли. В остальном Ахмед был неплохим, доброжелательным и веселым парнем. А такие всегда находят окружающим приключения на одно место. И Ахмед нашел.
Однажды, часов в пять вечера (солнце уже садилось), мы – Фархад (мой напарник), Ахмед и я – возвращались на базу после очередного маршрута на контакт одной гранитоидной интрузии. В предыдущем маршруте я обнаружил там участок, который явно тянул на хорошее медно-порфировое месторождение. И, когда до основной дороги оставалось километров тридцать, наша машина на полном ходу влетела в глубокую колдобину, подпрыгнула и, проехав еще несколько метров, навечно остановилась.
Фархад моментально почернел.
– Теперь нас захватят контрабандисты, – сказал он.
– А зачем мы им нужны? – удивился я? – На опиум в Афганистане менять?
– Выкуп, – ответил он, чуть не плача. – Тебя переправят в Афганистан или Пакистан и потребуют выкуп в несколько десятков тысяч долларов. Или потребуют поменять на кого-нибудь из своих... Но это вряд ли... У нас контрабандистов наркотиками сразу казнят.
– Замечательно...
– Ты особенно не радуйся. Пока правительство провинции будет решать платить или не платить, тебя может купить или просто отнять какой-нибудь афганский вождь, у которого зуб на «шурави»...
– Замечательно, – почти искренно осклабился я. – В Афганистане я еще не был. А что с тобой сделают?
– Меня убьют... Никто не станет за меня платить...
– А Ахмед?
– Он сам из их числа... Его отпустят, вернее, отправят в Захедан сообщить о твоем захвате...
Странный человек этот Фархад... Слабый. Хоть и иностранец, но очень похож на некоторых наших российских чистоплюев и маменькиных сынков. Компьютерщик хороший, прекрасный даже, а геолог – никудышный. Не было в этом высоком, худом, улыбчивом иранце азербайджанского происхождения так нужных в геологии страсти, азарта. Не загорался он.
А ведь любые геологические поиски – это детектив, остросюжетный занимательнейший детектив. Твой извечный соперник, твоя добыча спряталась, легла на дно, схоронилась глубоко в земных недрах. Или высоко в скалах под ползучими ледниками. Но разбросала повсюду вещественные доказательства, не могла не разбросать. И тебе надо их найти, собрать воедино, послать на анализы и вынести по ним приговор. И привести его в исполнение ножами бульдозеров, стилетами буровых скважин, скальпелями шахт и штолен!
А Фархад не мог... Он исполнял, работал от и до. Однажды в маршруте и вовсе убежал. Я час орал, искал его. Из-за чего убежал? Смешно сказать... К обнажению одному не подъехать было, пошли пешком, набрали камней килограммов тридцать. И надо было еще пару километров идти за последней пудовой пробой... И тут он мне заявил:
– Я, уважаемый господин Чернов, не осел, а петрограф с университетским образованием.
Я пожал плечами и, сказав, что ничего не имею против университетского образования и вполне согласен с его заявлением, пошел один. Прихожу через час с тридцатью килограммами в вещмешке своем и еще двадцатью в штормовке волоком (место интересным оказалось), а он, увидев издалека, с сопочки, такую самоотверженность и явно бытовой героизм, в горы от стыда убежал.
И в других маршрутах Фархада больше интересовала безопасность от лихих ночных людей, чем прослеживание рудной зоны от начала до самого конца... Слабый... Чуть что – раскис...
В общем, посмотрел я на него, посмотрел, плюнул мысленно, и повернулся к Ахмеду, глубокомысленно курившему в своем водительском кресле.
«Вот человек! – подумал, я усаживаясь рядом с ним. – Ничего его не берет. Олимпийское спокойствие и улыбка персидского Брюса Уиллиса в сорок пять килограммов весом».
Ахмед, уловив мой доброжелательный взгляд, повернул ко мне свое хитрое лицо и подмигнул.
Я закурил и, полюбовавшись с минуту закатом, поинтересовался на смеси таджикского языка и общепринятых знаков.
– Ну что делать будем?
Невозмутимый перс ответил, что надо уходить от машины, а не то у нас появятся весомые шансы попасть в руки ночных джентльменов удачи.
– Гуджо меравем? – спросил я на это, считая, что сказал «Куда уходить?»
Ахмед улыбнулся и дал мне знать, что в ближнем ущелье есть пещера, в которой можно переночевать...
– Это пещера Заратустры... – пришел в себя Фархад. – До нее около часа пешком... Надо быстрее уходить к ней. А утром вернемся. Через несколько часов нас хватятся и завтра к полудню найдут машину...
Сказал и принялся обламывать ветки пустынных кустарников, чтобы замести за собой и нами следы.
К пещере мы подошли к половине десятого. Она оказалась довольно просторной (примерно метров тридцать площадью и метров пять высотой ) древней выработкой, пройденной по участку скопления в гранитах вкрапленности халькопирита – обычной медной руды. Ровный утоптанный земляной пол, то там, то здесь покрытый застаревшим овечьим пометом, следы копоти на стене говорили о том, что пещерой пользовались и люди, и их вековые блеющие кормильцы.
Безмолвно поужинав остатками обеда, мы легли спать. Ахмед пристроился рядом со мной. Лежал, глядя в потолок, и курил свой опиум. А я, ни разу в жизни его не куривший, принюхивался, принюхивался да и заснул...
Глава 2. Вера скучает. – Продаст Бен Ладену... – Знаю, но не догадываюсь. – Вопль из трубки.
Было светлое воскресное утро. Наташу до понедельника забрала мать, и впереди были два совершенно свободных выходных дня.
Вера любила быть совершенно свободной. Любила до обеда поваляться на кровати с детективом, в которой одно убийство и длительное расследование, любила не готовить, а обойтись йогуртом, парой бутербродов и бананом, и любила проводить время там, где кругом ни к чему не обязывающие люди, мягкий свет и вкусная дорогая еда...
Да, ни к чему не обязывающие, интеллигентные люди, мягкий свет и вкусная дорогая еда... Но еще хотелось, чтобы замечали. Чтобы смотрели заинтересованными глазами, чтобы мечтали прикоснуться, чтобы, говоря с ней, млели и запинались... Хотелось, чтобы любили.
Не смотрели, не мечтали, не млели и не запинались. Смотрели и думали. «Умна... Упакована... Есть деньги... Свободна... Но...».
И все.
В нищей институтской среде мужа было легче. Там «Умна... Упакована... Есть деньги... Свободна...» имели вес. Там ценили ум, понимание юмора, щедрость, ценили свободу, в том числе и чужую...
А в новой среде все было по-другому. Здесь тоже ценили ум, понимание юмора и прочее, но здесь было много, очень много красивых, очень красивых женщин и девушек... И многие из них были далеко не дуры... И красный диплом Московского университета здесь ценили только наниматели. Но не мужчины.
В Экономической школе было то же самое. На вступительных экзаменах завышала отметки мальчикам, которые нравились и которые смотрели глазами, полными любви и уважения. И занижала отметки красивым, умным и заносчивым девушкам.
Но это не помогало. На конкурс приезжал босс, Бабаджанян, большой ценитель женской красоты и кое-какой справедливости. Он принимал красивых, заносчивых девушек и умных, заносчивых юношей. И эти умные, заносчивые юноши весь учебный год «пасли» красивых, умных и заносчивых девушек. А ей оставался только «второй сорт» мальчиков, даривших улыбки и коробки конфет в надежде получить распределение в солидные фирмы.
...И с ними ничего не получалось. Надо было быть осторожной. Муж-змея не раз приговаривал: проколешься раз на романе – сто веков трепаться будут. А мальчики ее осторожность принимали за холодность.
Но все же прокололась... Понравился один. Из Ярославля. Глазки в открытую строил, вздыхал, розы десятками покупал, в рестораны возил, на ее, правда, деньги. Потом намекнул, что мечтает о месте управляющего в ярославском отделении фирмы Бабаджаняна. Поработаю, мол, годик, потом в Москву меня переведешь, с мужем разойдешься, и заживем сказочной жизнью.
Устроила, уехал и с концами. Ездила к нему, якобы в командировки, а он принимал на квартире друга... Радостный, – я так рад тебя видеть, милая Верочка, – а от самого духами женскими прет. Муж-змея сказал еще тогда, как бы невзначай сказал: после месяца знакомства с мужчиной вероятность замужества с каждым днем уменьшается в геометрической прогрессии...
В школе прознали, куда она ездит «в командировки». Пришлось уходить. Но место уже было. Подготовила заранее. Через своих. С окладом в три раза больше.
Но там было то же самое. Все женаты. Жены – красавицы холеные. Шофер охмурять начал. Руку подает, старается прикоснуться, намекает на неформальные отношения. Симпатичный, молодой, самоуверенный. Бывший доцент из МИСИСа. Женатый... Две девочки.
А этот почувствовал... Посмотрел в глаза и почувствовал. Он всегда чувствует.
...Куда же поехать, развеяться? Целых четыре месяца его не будет... Целых четыре месяца никто не будет нудить, доставать домостроем и подозрениями...
Вот дурак! Ведь все про меня знает. Я бы на его месте не церемонилась... И все потому, что он – Кролик! Рыба в Кролике. Рыба не может вырваться из моего аквариума. А кролик из моей клетки. А я – Лев и Собака. И у него нет никаких шансов. Он уже труп. Надо только дождаться, пока Наташа пойдет в школу. Мать ее постепенно подготавливает. Говорит, что папа плохой, старый, мамочку совсем не любит и не жалеет. И бьет, когда никого в доме нет. Вот пойдет в школу...
...Куда же поехать? В Леди-клуб? К этим бабам? Мужики на них не смотрят, вот они скопом и собираются... Крутят задом друг перед другом. Умом и удачливостью хвастаются.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
Покарай меня Бог, если я хоть раз подумал об этом. Наоборот, усердно рекламировал таланты Сергея Егоровича, всячески и везде подчеркивал, что он намного опытнее меня и знает намного больше...
Но это не помогло. Мне всегда не везет даже на ровном месте. Удавкин продолжал меня чернить. Невзирая на то, что рудных точек, я обнаружил поболее его. И я плюнул на перспективы зацепиться в контракте, и продолжал работать на всю катушку. Так работать, что ни о каких снах-кошмарах с Вериным участием и речи быть не могло. Всю провинцию Систан-Белуджистан объехал на своем «Лендровере».
Пустыня – это пустыня... К ней надо привыкнуть. Кругом безнадежно унылые, выжженные, кажется, даже оплавленные солнцем хребты гор, разделенных широкими и плоскими безжизненными равнинами... Лишь случайно здесь можно наткнуться на облупленную глинобитную постройку скотовода, или черную войлочную юрту, или стадо крохотных баранов, сосредоточенно обгладывающих камни...
И над всей этой безжизненностью царствует остроконечно-заснеженный красавец Тафтан... Он царь, владыка здешних мест. В долинах, сбегающих с его склонов, можно встретить и юркую речку, полную рыбой, и голубое горное озеро, и цветущее дерево, и кишлак, полный чумазых любопытных детишек...
Вдали же от владений этого недавно потухшего вулкана восточно-иранский пейзаж оживляется лишь башнями – основной достопримечательностью здешних мест. Через каждые несколько километров эти типовые красавцы – белоснежные, двухэтажные, с бойницами и крупнокалиберными пулеметами наверху, возвышаются близ основных дорог, соединяющих немногочисленные населенные пункты, по меньшей мере, на четыре пятых состоящие из духанов, магазинов и магазинчиков.
Белуджи, коренные жители, очень похожи на обитателей Индостанского полуострова и все, как один, доброжелательны и ходят в белых рубахах и штанах. И реже – в светло-коричневых или светло-серых. Они же живут и в приграничных районах соседних Пакистана и Афганистана.
Если сравнивать Иран с Россией и Канадой, то Белуджистан – это нечто среднее между Чечней и Квебеком. И все из-за того, что есть белуджи, мечтающие о едином и независимом «Балучистане». А среди них – контрабандисты, которым весьма полезна нестабильность.
С востока, из Афганистана и Пакистана, они везут наркотики, очень недорогие шмотки, электронику и нелегальную рабочую силу, а туда – дешевый иранский бензин. Хотя солдат много, сидят они по своим придорожным башням и немногочисленным блок-постам.
Местные власти пугали нас: «Берегитесь контрабандистов, убьют!» Но контрабандисты не обращали на нас никакого внимания. Лишь иногда, остановившись на пару минут, эти люди перекидывались парой фраз с нашим водителем Ахмедом, который, подкинув нас к очередному обнажению, обычно сидел близ машины перед маленьким костерком и курил.
Мой коллектор, Фархад, говорил мне, что Ахмед курит не что-нибудь, а опиум.
И вправду, посидев у костра, Ахмед становился либо весьма разговорчивым, либо невозмутимо хмурым и потом при возвращении, как правило, здорово встряхивал свих седоков – опрокидывал наш старенький «Лендровер», прокалывал на полном ходу шину или что-нибудь терял – например, колесо или кардан. К фейерверку, вызванному замыканием клемм сорвавшегося с насиженного места аккумулятора, мы привыкли. В остальном Ахмед был неплохим, доброжелательным и веселым парнем. А такие всегда находят окружающим приключения на одно место. И Ахмед нашел.
Однажды, часов в пять вечера (солнце уже садилось), мы – Фархад (мой напарник), Ахмед и я – возвращались на базу после очередного маршрута на контакт одной гранитоидной интрузии. В предыдущем маршруте я обнаружил там участок, который явно тянул на хорошее медно-порфировое месторождение. И, когда до основной дороги оставалось километров тридцать, наша машина на полном ходу влетела в глубокую колдобину, подпрыгнула и, проехав еще несколько метров, навечно остановилась.
Фархад моментально почернел.
– Теперь нас захватят контрабандисты, – сказал он.
– А зачем мы им нужны? – удивился я? – На опиум в Афганистане менять?
– Выкуп, – ответил он, чуть не плача. – Тебя переправят в Афганистан или Пакистан и потребуют выкуп в несколько десятков тысяч долларов. Или потребуют поменять на кого-нибудь из своих... Но это вряд ли... У нас контрабандистов наркотиками сразу казнят.
– Замечательно...
– Ты особенно не радуйся. Пока правительство провинции будет решать платить или не платить, тебя может купить или просто отнять какой-нибудь афганский вождь, у которого зуб на «шурави»...
– Замечательно, – почти искренно осклабился я. – В Афганистане я еще не был. А что с тобой сделают?
– Меня убьют... Никто не станет за меня платить...
– А Ахмед?
– Он сам из их числа... Его отпустят, вернее, отправят в Захедан сообщить о твоем захвате...
Странный человек этот Фархад... Слабый. Хоть и иностранец, но очень похож на некоторых наших российских чистоплюев и маменькиных сынков. Компьютерщик хороший, прекрасный даже, а геолог – никудышный. Не было в этом высоком, худом, улыбчивом иранце азербайджанского происхождения так нужных в геологии страсти, азарта. Не загорался он.
А ведь любые геологические поиски – это детектив, остросюжетный занимательнейший детектив. Твой извечный соперник, твоя добыча спряталась, легла на дно, схоронилась глубоко в земных недрах. Или высоко в скалах под ползучими ледниками. Но разбросала повсюду вещественные доказательства, не могла не разбросать. И тебе надо их найти, собрать воедино, послать на анализы и вынести по ним приговор. И привести его в исполнение ножами бульдозеров, стилетами буровых скважин, скальпелями шахт и штолен!
А Фархад не мог... Он исполнял, работал от и до. Однажды в маршруте и вовсе убежал. Я час орал, искал его. Из-за чего убежал? Смешно сказать... К обнажению одному не подъехать было, пошли пешком, набрали камней килограммов тридцать. И надо было еще пару километров идти за последней пудовой пробой... И тут он мне заявил:
– Я, уважаемый господин Чернов, не осел, а петрограф с университетским образованием.
Я пожал плечами и, сказав, что ничего не имею против университетского образования и вполне согласен с его заявлением, пошел один. Прихожу через час с тридцатью килограммами в вещмешке своем и еще двадцатью в штормовке волоком (место интересным оказалось), а он, увидев издалека, с сопочки, такую самоотверженность и явно бытовой героизм, в горы от стыда убежал.
И в других маршрутах Фархада больше интересовала безопасность от лихих ночных людей, чем прослеживание рудной зоны от начала до самого конца... Слабый... Чуть что – раскис...
В общем, посмотрел я на него, посмотрел, плюнул мысленно, и повернулся к Ахмеду, глубокомысленно курившему в своем водительском кресле.
«Вот человек! – подумал, я усаживаясь рядом с ним. – Ничего его не берет. Олимпийское спокойствие и улыбка персидского Брюса Уиллиса в сорок пять килограммов весом».
Ахмед, уловив мой доброжелательный взгляд, повернул ко мне свое хитрое лицо и подмигнул.
Я закурил и, полюбовавшись с минуту закатом, поинтересовался на смеси таджикского языка и общепринятых знаков.
– Ну что делать будем?
Невозмутимый перс ответил, что надо уходить от машины, а не то у нас появятся весомые шансы попасть в руки ночных джентльменов удачи.
– Гуджо меравем? – спросил я на это, считая, что сказал «Куда уходить?»
Ахмед улыбнулся и дал мне знать, что в ближнем ущелье есть пещера, в которой можно переночевать...
– Это пещера Заратустры... – пришел в себя Фархад. – До нее около часа пешком... Надо быстрее уходить к ней. А утром вернемся. Через несколько часов нас хватятся и завтра к полудню найдут машину...
Сказал и принялся обламывать ветки пустынных кустарников, чтобы замести за собой и нами следы.
К пещере мы подошли к половине десятого. Она оказалась довольно просторной (примерно метров тридцать площадью и метров пять высотой ) древней выработкой, пройденной по участку скопления в гранитах вкрапленности халькопирита – обычной медной руды. Ровный утоптанный земляной пол, то там, то здесь покрытый застаревшим овечьим пометом, следы копоти на стене говорили о том, что пещерой пользовались и люди, и их вековые блеющие кормильцы.
Безмолвно поужинав остатками обеда, мы легли спать. Ахмед пристроился рядом со мной. Лежал, глядя в потолок, и курил свой опиум. А я, ни разу в жизни его не куривший, принюхивался, принюхивался да и заснул...
Глава 2. Вера скучает. – Продаст Бен Ладену... – Знаю, но не догадываюсь. – Вопль из трубки.
Было светлое воскресное утро. Наташу до понедельника забрала мать, и впереди были два совершенно свободных выходных дня.
Вера любила быть совершенно свободной. Любила до обеда поваляться на кровати с детективом, в которой одно убийство и длительное расследование, любила не готовить, а обойтись йогуртом, парой бутербродов и бананом, и любила проводить время там, где кругом ни к чему не обязывающие люди, мягкий свет и вкусная дорогая еда...
Да, ни к чему не обязывающие, интеллигентные люди, мягкий свет и вкусная дорогая еда... Но еще хотелось, чтобы замечали. Чтобы смотрели заинтересованными глазами, чтобы мечтали прикоснуться, чтобы, говоря с ней, млели и запинались... Хотелось, чтобы любили.
Не смотрели, не мечтали, не млели и не запинались. Смотрели и думали. «Умна... Упакована... Есть деньги... Свободна... Но...».
И все.
В нищей институтской среде мужа было легче. Там «Умна... Упакована... Есть деньги... Свободна...» имели вес. Там ценили ум, понимание юмора, щедрость, ценили свободу, в том числе и чужую...
А в новой среде все было по-другому. Здесь тоже ценили ум, понимание юмора и прочее, но здесь было много, очень много красивых, очень красивых женщин и девушек... И многие из них были далеко не дуры... И красный диплом Московского университета здесь ценили только наниматели. Но не мужчины.
В Экономической школе было то же самое. На вступительных экзаменах завышала отметки мальчикам, которые нравились и которые смотрели глазами, полными любви и уважения. И занижала отметки красивым, умным и заносчивым девушкам.
Но это не помогало. На конкурс приезжал босс, Бабаджанян, большой ценитель женской красоты и кое-какой справедливости. Он принимал красивых, заносчивых девушек и умных, заносчивых юношей. И эти умные, заносчивые юноши весь учебный год «пасли» красивых, умных и заносчивых девушек. А ей оставался только «второй сорт» мальчиков, даривших улыбки и коробки конфет в надежде получить распределение в солидные фирмы.
...И с ними ничего не получалось. Надо было быть осторожной. Муж-змея не раз приговаривал: проколешься раз на романе – сто веков трепаться будут. А мальчики ее осторожность принимали за холодность.
Но все же прокололась... Понравился один. Из Ярославля. Глазки в открытую строил, вздыхал, розы десятками покупал, в рестораны возил, на ее, правда, деньги. Потом намекнул, что мечтает о месте управляющего в ярославском отделении фирмы Бабаджаняна. Поработаю, мол, годик, потом в Москву меня переведешь, с мужем разойдешься, и заживем сказочной жизнью.
Устроила, уехал и с концами. Ездила к нему, якобы в командировки, а он принимал на квартире друга... Радостный, – я так рад тебя видеть, милая Верочка, – а от самого духами женскими прет. Муж-змея сказал еще тогда, как бы невзначай сказал: после месяца знакомства с мужчиной вероятность замужества с каждым днем уменьшается в геометрической прогрессии...
В школе прознали, куда она ездит «в командировки». Пришлось уходить. Но место уже было. Подготовила заранее. Через своих. С окладом в три раза больше.
Но там было то же самое. Все женаты. Жены – красавицы холеные. Шофер охмурять начал. Руку подает, старается прикоснуться, намекает на неформальные отношения. Симпатичный, молодой, самоуверенный. Бывший доцент из МИСИСа. Женатый... Две девочки.
А этот почувствовал... Посмотрел в глаза и почувствовал. Он всегда чувствует.
...Куда же поехать, развеяться? Целых четыре месяца его не будет... Целых четыре месяца никто не будет нудить, доставать домостроем и подозрениями...
Вот дурак! Ведь все про меня знает. Я бы на его месте не церемонилась... И все потому, что он – Кролик! Рыба в Кролике. Рыба не может вырваться из моего аквариума. А кролик из моей клетки. А я – Лев и Собака. И у него нет никаких шансов. Он уже труп. Надо только дождаться, пока Наташа пойдет в школу. Мать ее постепенно подготавливает. Говорит, что папа плохой, старый, мамочку совсем не любит и не жалеет. И бьет, когда никого в доме нет. Вот пойдет в школу...
...Куда же поехать? В Леди-клуб? К этим бабам? Мужики на них не смотрят, вот они скопом и собираются... Крутят задом друг перед другом. Умом и удачливостью хвастаются.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45