.. Никогда...
Потрясенный случившимся Нур не знал, что и делать. Он с вытаращенными глазами метался по промплощадке, срываясь на фальцет, орал на подчиненных и на нас. Ему было ясно, что место вокруг стократ проклято, и надо немедленно смазывать пятки. Но нарушить приказ учителя он не мог. И, раздвоившись меж долгом и страхом, озверел и начал палить по нам из автомата. Без сомнения, на этот неосознанный психопатический поступок его подвигла мысль: “Нет их, нет штольни, нет страха”. К нашему счастью его трясущиеся руки не удержали оружия, и очередь практически полностью ушла в небо. Но привела его в чувство.
– Смотри, как он Доцента боится, – глядя на приходящего в себя Нура, сказал заметно побледневший Житник (первая пуля ударила ему прямо под ноги). – Не убежал, остался. Ну и дисциплинка у них... По сравнению с ним Резвон – нянька детсадовская. Ох, братцы, как мне себя жалко...
– А я вот о чем думаю... – сказал я, глядя в сторону перевала. – Кто этот человек? Явно не Абдурахманов... Тот поплотнее и повыше... А ведь только он знал местонахождение штольни. Вполне может быть, что...
– Это не Абдурахманова сбили на перевале? – закончил за меня Житник.
– Да... И тогда вполне может быть, что Абдурахманов еще прилетит сюда... Не сегодня, так завтра. И тогда нам – хана. Он быстро сговорится с Учителем и нас...
– Все это фантазии... – перебил Сергей, явно не желавший брать в голову сказанное мною. – Вечно ты что-нибудь выдумаешь...
– Поживем – увидим... А ты, Серый, как себя чувствуешь? – переменил я тему, шутливо ткнув его пальцем в живот. – Волнуюсь я что-то. И чего-то эта обуглившаяся головешка от тебя добивалась? Ума не приложу... Будь осторожен, дорогой – гениталии у него вроде на месте и, похоже, в полном порядке...
Мы все загоготали и еще немного пошутив над притихшим Сергеем и Юркой, по-прежнему брезгливо рассматривавшем свои ладони, приступили к работе.
* * *
Обгоревший полутруп, напавший на Сергея, и в самом деле не представлял Абдурахманова. Он был пилотом вертолета Ми-4, пилотом, с которым Тимур начинал свое “Золотое дело”. Этот пилот, прозванный друзьями и знакомыми Ходжой Насретдином за козлиную бородку и веселый нрав, действовал весьма хитро. Решив подтолкнуть соперника к пешему варианту перемещения на Уч-Кадо, он провел небольшой симпозиум с приятелями. И вертолеты, заказанные Абдурахмановым от имени Управления геологии, начали ломаться либо на подлете к Уч-Кадо, либо задерживаться метеослужбой ввиду каких то совершенно опасных процессов в безоблачной атмосфере, либо рейсы просто откладывались на неопределенный срок по причине отсутствия керосина или внезапной болезни одного из членов экипажа.
На перевале Арху подвело Ходжу Насретдина банальное любопытство и, в меньшей степени, веселый нрав. Увидев на перевале группу людей, он решил, что это Тимур с компаньонами. И вместо того, чтобы сразу их уничтожить (слава богу, оружия на борту у них было достаточно), он решил совершить облет. Уж очень ему хотелось покуражиться над опереженным соперником. Когда он увидел, что ошибся, было слишком поздно – вертолет был расстрелян бандой Резвона в упор из пяти автоматных стволов. И все, что мог сделать Ходжа Насретдин, так это направить загоревшуюся машину на головы своих убийц.
...Когда глаза Насретдина открылись, он увидел свое обожженное, ничего не чувствующее тело, лежавшее на снегу рядом с обгоревшим вертолетом. Поняв, что жить ему осталось несколько часов, он поднял глаза к горизонту и посмотрел на казавшиеся такими близкими известняковые скалы Уч-кадо. И уже мутнеющим взглядом увидел взметнувшиеся в небо клубы пыли, секундой спустя удостоверившие свое происхождение глухим “Ба-бах!”.
“Он там, этот паршивый Абдурахман! – подумал он, вмиг пропитавшись звериной злобой. – Он опередил меня, он добывает мое золото!”
И, подхлестнутый энергией ненависти, пополз на Уч-кадо.
* * *
Второй каторжный день прошел незаметно: нам самим было интересно узнать, много ли золота в обрамляющих кварцевую жилу породах.
Золото есть золото и вы не найдете геолога не мечтающего открыть золоторудное месторождение. Или, по крайней мере, разведать его с первой канавы. Но дело это трудное по многим причинам.
Во-первых, по сути дела открывается обычно не месторождение, а рудная точка, как правило, с небольшим содержанием золота. А во-вторых, чтобы перевести эту точку в разряд месторождения, необходимо немалое время. И когда, после нескольких, а чаще долгих лет разведки этой рудной точки, Государственный комитет по запасам соглашается, наконец, что это промышленное, то есть рентабельное для добычи месторождение, и Министерство геологии начинает раздавать награды и премии, то среди лауреатов и награжденных вы не найдете человека в выцветшей штормовке, стоптанных сапогах и банкой кильки в томатном соусе в полевой сумке, человека, впервые тюкнувшего молотком по неприметному камешку. О нем давно забыли... Он оказался не при чем. И святые для каждого геолога значки “Первооткрыватель недр” привинчивают себе на грудь важные начальники экспедиций, руководители министерских и научно-исследовательских отделов. И иногда – главный геолог разведочной партии, без которого не смогли обойтись на докладах...
* * *
Начали мы с того, что отобрали в боках жилы десяток проб, килограммов по пять каждая. Раздробили помельче в ступах и промыли в отдельности в большой алюминиевой миске. Непрекращающийся предсмертный грохот камня, звон железа, наши крики раздавались на промплощадке весь день.
Результаты опробования показали, что золото есть не везде. Наибольшее его количество – 500 грамм на тонну – было обнаружено в кровле рассечки на расстоянии около метра от кварцевой жилы... Отбор дополнительных проб показал, что золото здесь насыщает примыкающую к жиле окварцованную зону трещиноватости. Мы внимательно рассмотрели золотоносную породу на дневном свету и обнаружили и ней густую, но очень мелкую вкрапленность золота. Золотоносная порода визуально отличалась от пустой – была более плотной и много светлее. Эти отличия нас обнадежили: после отбивки руды и доставки ее на-гора можно будет по этим признакам производить ручную сортировку и тем резко сократить объем очень трудоемкой и нудной последующей дезинтеграции (дробления).
Доцент явился с десятком человек ближе к обеду (через час после утреннего происшествия). Доклад Нура он выслушал с презрительной улыбкой на лице. Как мы узнали позже, вчерашним вечером в кишлаке уже знали о гибели вертолета на перевале, и учителю ничего не стоило отождествить обожженного нападавшего с уцелевшим членом его экипажа. Когда Нур кончил говорить, Доцент обернулся к нам и пристально, как кобра, посмотрел. Потом улыбнулся и, схватив нашего коменданта за лацкан пиджака, приказал ему изловить обгоревшего агрессора и подселить к нам.
Вечером, сидя за ужином, мы ужаснулись объему проделанных нами работ – только породы было передроблено около семидесяти килограммов!
– “Давайте, братцы, не стараться, поработаем с прохладцей”, – качая головой, процитировал Юра известные строки Высоцкого. – Так рабы и каторжники не работают. Помните бессмертное учение Маркса-Энгельса? “Рабский труд самый непроизводительный в мире” – говорили они.
– Да, зарвались... – согласился Сергей. – Привыкли вкалывать... Смотришь, завтра Черный со своим комсомольским прошлым нам социалистическое соревнование организует. “Нам солнца не надо – нам партия светит, нам хлеба не надо – работу давай!” – так, кажется, поется в гимне молодых строителей коммунизма? Так через неделю мы им будем не нужны. И принципиальный, но практичный Доцент нас спишет...
– Все это так, но сдается мне, что завтра мы будем работать еще лучше, – сказал я, внимательно глядя в сторону устья штольни. – Помните коммунистический лозунг: “Лучше работать завтра, чем сегодня”?
– Да ты хоть загнись! – начал Житник, смерив меня неприязненным взглядом...
– Ну-ну, брек, я совсем о другом. Вы помните палочку, ну, ту самую, которой Фредди чай свой размешивал? – посерьезнев, обратился я к друзьям. – По-моему, он не выбросил ее после моего рассказа о риште...
– Нет, не выбросил. Я видела, как он ее в задний карман спрятал. Удивилась еще: зачем она ему? – ответила Наташа. – А к чему ты это?
– Только тихо, коллеги! Головами не вертите, виду не подавайте. Видите, Нур прислушивается? Сейчас шея у него хрустнет, точно. Дело в том, что вон она, эта палочка, за моей спиной в углу промплощадки. Ну там, где кусок белого кварца на травке валяется. Аккурат за ним в дерн воткнута. Головами только не вертите. Пойду, схожу туда якобы по нужде.
И, испросив разрешения у Нура на отправление неотложных гигиенических нужд, я подошел к палочке и выдрал ее из земли вместе с пучком травы. Затем свернул за ближайшую скалу, спустил штаны и стал складывать пучок должным образом.
Как я и предполагал, через минуту из-за скалы появилась голова стражника. Увидев, чем я занимаюсь, он удовлетворенно кивнул и удалился. Я же принялся разглядывать палочку. В средней части она была обернута клочком плотной бумаги с фрагментом серийного номера. “Из паспорта выдрана” – подумал я и не ошибся. Разорвав нитяную перевязь и развернув клочок, увидел корявую надпись, сделанную химическим карандашом: “Мина второй завал. В два ночи ковер-самолет. Целую, Федя”.
Закончив с туалетом, я не спеша подошел к товарищам и шепотом сказал:
– Там записка. В ней написано: “Я уехала”. И снизу подпись: “Ваша крыша”.
– Ты брось дурака валять, – подавив улыбку, сказал Сергей. – Что, ничего нет?
– Есть кое-что, – подмигнул я и, заметив, что Нур прислушивается, громко продекламировал: “От Клавки Шиффер пламенный привет и новенький бюстгальтер”.
– Какой бюстгальтер? – вспыхнула Наташа. – Шутишь?
– Да это просто к слову. Тебе подошел бы черный. И трусики маленьким треугольничком, чтобы бедра наружу, – рассмеялся я и обратился к Сергею:
– Это от твоего горелого друга послание. Свидание тебе назначает. Обещал завтра утром продолжить свои домогательства. На, читай.
И незаметно передал ему записку.
Через несколько минут мы все дружно поднялись на ноги и под недоуменным взглядом Нура побрели в штольню. Наверное, не надо было этого делать – пусть бы загнали, как обычно, но ждать до положенного времени мы уже не могли.
Как только мы расположились на своих местах, Сергей процитировал товарищам текст записки.
– Понятно одно: надо что-то искать под вторым завалом, – сразу предположил я. – Но что такое ковер-самолет?
– Это, наверное, что-то на фене, – неуверенно ответил Кивелиди. – Что-то из области камерного секса... Ну, что? Будем искать?
– Мину? Искать? В темноте? – вступил в обсуждение голос Житника. – Замечательно! Нет, братва, лежать с вами в братской могиле я не желаю...
– Послушайте! – воскликнула Наташа. – Вчера вечером, поправляя перед сном подстилку, я случайно нащупала что-то в земле. Проводок какой-то.
– Нащупала что-то. В темноте... – усмехнулся Сергей. – Юр, это не твой проводок-то был?
Едва сдерживая смех, я пробрался к Наташе и, пытаясь определить ее точное местонахождение, попал растопыренными пальцами в теплую, упругую грудь. Она тотчас же поймала мою руку своей и направила в нужное место.
Я тщательно ощупал проводок, оба его конца уходили в грунт. Обломком супинатора, послужившего мне консервным ножом, я порылся в нем и обнаружил, что проводов два, и тянутся они под стенкой от устьевого завала до внутреннего. На откапывание их из-под последнего ушло около часа. Камни приходилось носить к месту захоронения Васи и его товарища по несчастью, и нам пришлось попотеть. Но мы были вознаграждены – проводки привели нас к двум пачкам патронированной взрывчатки, заложенной в почву выработки. Ощупав их, Бабек сказал:
– Это мина... С электродетонатор. Провода на улица идет.
– Фредди, похоже, эту мину поставил для своих будущих компаньонов, – сказал Сергей.
– Не похоже, а точно, – отрезал Юра. – Но интересно не это. Интересно то, что где-то там на поверхности – взрывная машинка... Покрути ее, поверни ручку – и до свидания!
– Представляете его замысел? – усмехнулся я. – Он приезжает сюда с компаньонами, они выгребают золото, грузят на ишаков, и перед самым отъездом Фредди выбегает из штольни с выпученными глазами: «Ребята, на хер, золото, там алмазы в углу! Хоть жопой ешь!» И показывает стекляшку в сто карат...
– Компаньоны бегут на перегонки в штольню, а Фредди поворачивает ручку, – закончил за меня Сергей.
– А что? Это одного-двух можно ломиком успокоить, а если компаньонов больше? А что касается алмазов, помнишь, как он говорил, что, по словам Васи их тут полно?
– По-моему мы время зря тратим, – сказал Житник, звучно зевая. – Федька, судя по всему, перековался и хочет, чтобы мы в два часа ночи выход долбанули, отвлекли стражников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Потрясенный случившимся Нур не знал, что и делать. Он с вытаращенными глазами метался по промплощадке, срываясь на фальцет, орал на подчиненных и на нас. Ему было ясно, что место вокруг стократ проклято, и надо немедленно смазывать пятки. Но нарушить приказ учителя он не мог. И, раздвоившись меж долгом и страхом, озверел и начал палить по нам из автомата. Без сомнения, на этот неосознанный психопатический поступок его подвигла мысль: “Нет их, нет штольни, нет страха”. К нашему счастью его трясущиеся руки не удержали оружия, и очередь практически полностью ушла в небо. Но привела его в чувство.
– Смотри, как он Доцента боится, – глядя на приходящего в себя Нура, сказал заметно побледневший Житник (первая пуля ударила ему прямо под ноги). – Не убежал, остался. Ну и дисциплинка у них... По сравнению с ним Резвон – нянька детсадовская. Ох, братцы, как мне себя жалко...
– А я вот о чем думаю... – сказал я, глядя в сторону перевала. – Кто этот человек? Явно не Абдурахманов... Тот поплотнее и повыше... А ведь только он знал местонахождение штольни. Вполне может быть, что...
– Это не Абдурахманова сбили на перевале? – закончил за меня Житник.
– Да... И тогда вполне может быть, что Абдурахманов еще прилетит сюда... Не сегодня, так завтра. И тогда нам – хана. Он быстро сговорится с Учителем и нас...
– Все это фантазии... – перебил Сергей, явно не желавший брать в голову сказанное мною. – Вечно ты что-нибудь выдумаешь...
– Поживем – увидим... А ты, Серый, как себя чувствуешь? – переменил я тему, шутливо ткнув его пальцем в живот. – Волнуюсь я что-то. И чего-то эта обуглившаяся головешка от тебя добивалась? Ума не приложу... Будь осторожен, дорогой – гениталии у него вроде на месте и, похоже, в полном порядке...
Мы все загоготали и еще немного пошутив над притихшим Сергеем и Юркой, по-прежнему брезгливо рассматривавшем свои ладони, приступили к работе.
* * *
Обгоревший полутруп, напавший на Сергея, и в самом деле не представлял Абдурахманова. Он был пилотом вертолета Ми-4, пилотом, с которым Тимур начинал свое “Золотое дело”. Этот пилот, прозванный друзьями и знакомыми Ходжой Насретдином за козлиную бородку и веселый нрав, действовал весьма хитро. Решив подтолкнуть соперника к пешему варианту перемещения на Уч-Кадо, он провел небольшой симпозиум с приятелями. И вертолеты, заказанные Абдурахмановым от имени Управления геологии, начали ломаться либо на подлете к Уч-Кадо, либо задерживаться метеослужбой ввиду каких то совершенно опасных процессов в безоблачной атмосфере, либо рейсы просто откладывались на неопределенный срок по причине отсутствия керосина или внезапной болезни одного из членов экипажа.
На перевале Арху подвело Ходжу Насретдина банальное любопытство и, в меньшей степени, веселый нрав. Увидев на перевале группу людей, он решил, что это Тимур с компаньонами. И вместо того, чтобы сразу их уничтожить (слава богу, оружия на борту у них было достаточно), он решил совершить облет. Уж очень ему хотелось покуражиться над опереженным соперником. Когда он увидел, что ошибся, было слишком поздно – вертолет был расстрелян бандой Резвона в упор из пяти автоматных стволов. И все, что мог сделать Ходжа Насретдин, так это направить загоревшуюся машину на головы своих убийц.
...Когда глаза Насретдина открылись, он увидел свое обожженное, ничего не чувствующее тело, лежавшее на снегу рядом с обгоревшим вертолетом. Поняв, что жить ему осталось несколько часов, он поднял глаза к горизонту и посмотрел на казавшиеся такими близкими известняковые скалы Уч-кадо. И уже мутнеющим взглядом увидел взметнувшиеся в небо клубы пыли, секундой спустя удостоверившие свое происхождение глухим “Ба-бах!”.
“Он там, этот паршивый Абдурахман! – подумал он, вмиг пропитавшись звериной злобой. – Он опередил меня, он добывает мое золото!”
И, подхлестнутый энергией ненависти, пополз на Уч-кадо.
* * *
Второй каторжный день прошел незаметно: нам самим было интересно узнать, много ли золота в обрамляющих кварцевую жилу породах.
Золото есть золото и вы не найдете геолога не мечтающего открыть золоторудное месторождение. Или, по крайней мере, разведать его с первой канавы. Но дело это трудное по многим причинам.
Во-первых, по сути дела открывается обычно не месторождение, а рудная точка, как правило, с небольшим содержанием золота. А во-вторых, чтобы перевести эту точку в разряд месторождения, необходимо немалое время. И когда, после нескольких, а чаще долгих лет разведки этой рудной точки, Государственный комитет по запасам соглашается, наконец, что это промышленное, то есть рентабельное для добычи месторождение, и Министерство геологии начинает раздавать награды и премии, то среди лауреатов и награжденных вы не найдете человека в выцветшей штормовке, стоптанных сапогах и банкой кильки в томатном соусе в полевой сумке, человека, впервые тюкнувшего молотком по неприметному камешку. О нем давно забыли... Он оказался не при чем. И святые для каждого геолога значки “Первооткрыватель недр” привинчивают себе на грудь важные начальники экспедиций, руководители министерских и научно-исследовательских отделов. И иногда – главный геолог разведочной партии, без которого не смогли обойтись на докладах...
* * *
Начали мы с того, что отобрали в боках жилы десяток проб, килограммов по пять каждая. Раздробили помельче в ступах и промыли в отдельности в большой алюминиевой миске. Непрекращающийся предсмертный грохот камня, звон железа, наши крики раздавались на промплощадке весь день.
Результаты опробования показали, что золото есть не везде. Наибольшее его количество – 500 грамм на тонну – было обнаружено в кровле рассечки на расстоянии около метра от кварцевой жилы... Отбор дополнительных проб показал, что золото здесь насыщает примыкающую к жиле окварцованную зону трещиноватости. Мы внимательно рассмотрели золотоносную породу на дневном свету и обнаружили и ней густую, но очень мелкую вкрапленность золота. Золотоносная порода визуально отличалась от пустой – была более плотной и много светлее. Эти отличия нас обнадежили: после отбивки руды и доставки ее на-гора можно будет по этим признакам производить ручную сортировку и тем резко сократить объем очень трудоемкой и нудной последующей дезинтеграции (дробления).
Доцент явился с десятком человек ближе к обеду (через час после утреннего происшествия). Доклад Нура он выслушал с презрительной улыбкой на лице. Как мы узнали позже, вчерашним вечером в кишлаке уже знали о гибели вертолета на перевале, и учителю ничего не стоило отождествить обожженного нападавшего с уцелевшим членом его экипажа. Когда Нур кончил говорить, Доцент обернулся к нам и пристально, как кобра, посмотрел. Потом улыбнулся и, схватив нашего коменданта за лацкан пиджака, приказал ему изловить обгоревшего агрессора и подселить к нам.
Вечером, сидя за ужином, мы ужаснулись объему проделанных нами работ – только породы было передроблено около семидесяти килограммов!
– “Давайте, братцы, не стараться, поработаем с прохладцей”, – качая головой, процитировал Юра известные строки Высоцкого. – Так рабы и каторжники не работают. Помните бессмертное учение Маркса-Энгельса? “Рабский труд самый непроизводительный в мире” – говорили они.
– Да, зарвались... – согласился Сергей. – Привыкли вкалывать... Смотришь, завтра Черный со своим комсомольским прошлым нам социалистическое соревнование организует. “Нам солнца не надо – нам партия светит, нам хлеба не надо – работу давай!” – так, кажется, поется в гимне молодых строителей коммунизма? Так через неделю мы им будем не нужны. И принципиальный, но практичный Доцент нас спишет...
– Все это так, но сдается мне, что завтра мы будем работать еще лучше, – сказал я, внимательно глядя в сторону устья штольни. – Помните коммунистический лозунг: “Лучше работать завтра, чем сегодня”?
– Да ты хоть загнись! – начал Житник, смерив меня неприязненным взглядом...
– Ну-ну, брек, я совсем о другом. Вы помните палочку, ну, ту самую, которой Фредди чай свой размешивал? – посерьезнев, обратился я к друзьям. – По-моему, он не выбросил ее после моего рассказа о риште...
– Нет, не выбросил. Я видела, как он ее в задний карман спрятал. Удивилась еще: зачем она ему? – ответила Наташа. – А к чему ты это?
– Только тихо, коллеги! Головами не вертите, виду не подавайте. Видите, Нур прислушивается? Сейчас шея у него хрустнет, точно. Дело в том, что вон она, эта палочка, за моей спиной в углу промплощадки. Ну там, где кусок белого кварца на травке валяется. Аккурат за ним в дерн воткнута. Головами только не вертите. Пойду, схожу туда якобы по нужде.
И, испросив разрешения у Нура на отправление неотложных гигиенических нужд, я подошел к палочке и выдрал ее из земли вместе с пучком травы. Затем свернул за ближайшую скалу, спустил штаны и стал складывать пучок должным образом.
Как я и предполагал, через минуту из-за скалы появилась голова стражника. Увидев, чем я занимаюсь, он удовлетворенно кивнул и удалился. Я же принялся разглядывать палочку. В средней части она была обернута клочком плотной бумаги с фрагментом серийного номера. “Из паспорта выдрана” – подумал я и не ошибся. Разорвав нитяную перевязь и развернув клочок, увидел корявую надпись, сделанную химическим карандашом: “Мина второй завал. В два ночи ковер-самолет. Целую, Федя”.
Закончив с туалетом, я не спеша подошел к товарищам и шепотом сказал:
– Там записка. В ней написано: “Я уехала”. И снизу подпись: “Ваша крыша”.
– Ты брось дурака валять, – подавив улыбку, сказал Сергей. – Что, ничего нет?
– Есть кое-что, – подмигнул я и, заметив, что Нур прислушивается, громко продекламировал: “От Клавки Шиффер пламенный привет и новенький бюстгальтер”.
– Какой бюстгальтер? – вспыхнула Наташа. – Шутишь?
– Да это просто к слову. Тебе подошел бы черный. И трусики маленьким треугольничком, чтобы бедра наружу, – рассмеялся я и обратился к Сергею:
– Это от твоего горелого друга послание. Свидание тебе назначает. Обещал завтра утром продолжить свои домогательства. На, читай.
И незаметно передал ему записку.
Через несколько минут мы все дружно поднялись на ноги и под недоуменным взглядом Нура побрели в штольню. Наверное, не надо было этого делать – пусть бы загнали, как обычно, но ждать до положенного времени мы уже не могли.
Как только мы расположились на своих местах, Сергей процитировал товарищам текст записки.
– Понятно одно: надо что-то искать под вторым завалом, – сразу предположил я. – Но что такое ковер-самолет?
– Это, наверное, что-то на фене, – неуверенно ответил Кивелиди. – Что-то из области камерного секса... Ну, что? Будем искать?
– Мину? Искать? В темноте? – вступил в обсуждение голос Житника. – Замечательно! Нет, братва, лежать с вами в братской могиле я не желаю...
– Послушайте! – воскликнула Наташа. – Вчера вечером, поправляя перед сном подстилку, я случайно нащупала что-то в земле. Проводок какой-то.
– Нащупала что-то. В темноте... – усмехнулся Сергей. – Юр, это не твой проводок-то был?
Едва сдерживая смех, я пробрался к Наташе и, пытаясь определить ее точное местонахождение, попал растопыренными пальцами в теплую, упругую грудь. Она тотчас же поймала мою руку своей и направила в нужное место.
Я тщательно ощупал проводок, оба его конца уходили в грунт. Обломком супинатора, послужившего мне консервным ножом, я порылся в нем и обнаружил, что проводов два, и тянутся они под стенкой от устьевого завала до внутреннего. На откапывание их из-под последнего ушло около часа. Камни приходилось носить к месту захоронения Васи и его товарища по несчастью, и нам пришлось попотеть. Но мы были вознаграждены – проводки привели нас к двум пачкам патронированной взрывчатки, заложенной в почву выработки. Ощупав их, Бабек сказал:
– Это мина... С электродетонатор. Провода на улица идет.
– Фредди, похоже, эту мину поставил для своих будущих компаньонов, – сказал Сергей.
– Не похоже, а точно, – отрезал Юра. – Но интересно не это. Интересно то, что где-то там на поверхности – взрывная машинка... Покрути ее, поверни ручку – и до свидания!
– Представляете его замысел? – усмехнулся я. – Он приезжает сюда с компаньонами, они выгребают золото, грузят на ишаков, и перед самым отъездом Фредди выбегает из штольни с выпученными глазами: «Ребята, на хер, золото, там алмазы в углу! Хоть жопой ешь!» И показывает стекляшку в сто карат...
– Компаньоны бегут на перегонки в штольню, а Фредди поворачивает ручку, – закончил за меня Сергей.
– А что? Это одного-двух можно ломиком успокоить, а если компаньонов больше? А что касается алмазов, помнишь, как он говорил, что, по словам Васи их тут полно?
– По-моему мы время зря тратим, – сказал Житник, звучно зевая. – Федька, судя по всему, перековался и хочет, чтобы мы в два часа ночи выход долбанули, отвлекли стражников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52