– Ну пошли тогда, пободаемся? – впился в его растерянные глаза титан. – Бокс, каратэ, борьба? Или просто попку нашлепать?
– А как получиться, – пожал плечами Борис. – В драке я себя не контролирую.
Титан сделал знак своим товарищами, и те освободили середину зала. Некоторые из них сделали это неохотно: зачем все это? Эту букашку залетную можно было и по шведской стенке растереть, как помидор на терке.
И вот, они стоят друг против друга. Борис к своему удивлению видит, как медленно, очень медленно поднимается рука соперника и медленно, медленно движется к его лицу. «Ничего себе конфетка „Рондо“! – думает он. – Но и самому надо действовать». И, молнией подскочив, бьет титана ребром ладони по шее. И титан уже совершенно нормально – не быстро, не медленно – падает на пол. А Бельмондо (в выигрышных ситуациях он действовал артистично) обводит доброжелательным взглядом онемевших друзей поверженного соперника и говорит:
– Какой поссаж! А ведь в полсилы ударил...
К нему бросились трое. И вновь конфетка подействовала: их руки и ноги двигались, как в замедленном кино. Не прошло и сорока секунд, как они надолго перестали двигаться.
Придя в себя, Бельмондо хотел сказать что-нибудь остроумное, но не смог – услышал клацанье автоматного затвора. Медленно обернувшись, увидел «Беретту» в руках у титана с изрядно помятым греческим носом. Однако пострелять помятому носу не вышло: члены клуба, посверкав глазами, разделились на две примерно равные группы. Одна встала на сторону титана, вторая, образовавшаяся вокруг широкоплечего и хромоногого человека по прозвищу Гефест, – на сторону Зевса и честно сражавшегося за него Бельмондо.
Это спонтанное разделение стало началом конца спортивной банды... Тем же вечером Бельмондо убедил ставших на его сторону спортсменов поддержать Валуева-Судетского, и скоро последний навел в районе относительно конституционный порядок. Многие члены спортклуба попали на зону, другие были вынуждены бежать в столицы.
После того, как Зевс укрепился во власти, его отношения с Борисом ухудшились. Зиновий Евгеньевич, одинаково круто обошелся со всеми членами клуба, в том числе и с теми, кто помог ему. Это Борису не понравилось. А Валуеву-Судетскому не понравилось то, что Бельмондо от делать нечего (Стефания все не появлялась и не появлялась) решил помочь приюту для умственно отсталых горожан. С помощью Гефеста (Геннадия Федоровича Студеникина, главы известного в Энске ЗАО «Литье и ковка») он купил и привез уголь в котельную, а также подключил электричество и газ, отрубленные за неуплату по личному приказу Валуева-Судетского. Еще на свои деньги (кредитные карточки оказались неиссякаемыми) он накупил лекарств, а также нанял преподавателей для обучения полоумных искусству, грамоте и ремеслу. И городской, а вслед за ним и районный люд заговорил о нем, как о будущем кандидате на пост главы районной администрации...
Зиновий Евгеньевич счел все эти действия Бориса популистскими и всерьез озаботился: кому нужны соперники на предстоящих осенью выборах? К тому же Зевса беспокоила странная осведомленность Бельмондо. Слова, вскользь брошенные Борисом: «Я могу тебе сказать, как и чем ты кончишь», глубоко запали ему в душу.
«Компру, негодяй, на меня имеет, точно... А откуда он знает, что я живу с поповской дочерью Светланой? И о ясноглазой Фетиде откуда ему ведомо?» – думал Зиновий Евгеньевич на банкете по поводу назначения нового главы УВД, в пол-уха слушая, как Бельмондо, распустив перья, рассказывает поповне Светлане о своих друзьях Черном и Баламуте.
– Это такие люди, Света, такие люди! – самозабвенно говорил Борис. – С ними я без всякой «Бури в пустыне» уговорил бы Саддама Хусейна переехать на постоянное жительство в Биробиджан!
Зиновий Евгеньевич хорошо знал женщин. Пристально посмотрев в глаза поповны, он понял, что сегодня ночью она сошлется на сумасшедшую головную боль и, поцеловав его в лысеющую голову, смоется в постель к этому ублюдку. И не даст ему покою всю ночь... Своим жарким телом, своими штучками и... и своими чарующими черными глазами. От этой мысли у Зевса пошла дрожь по всему телу. Выпив стакан воды, он пошел на улицу приходить в себя.
Вечер был чудный – тихий, обнадеживающий. Наслушавшись сверчков, Зиновий Евгеньевич вынул мобильник и позвонил Студеникину:
– Вас слушают, – раздалось в трубке.
– Возьми пятерых своих качков и приходи к ресторану. Часам к двенадцати. Повяжешь Борика – он пьяный будет – и отвезешь по-тихому на мою дальнюю усадьбу. А чтобы не дергался – прикуй его в гроте, ну, там, где мой медведь сидел. К утру я подъеду.
– Зиновий Евгеньевич...
– Будешь вякать – по миру пущу, понял?
* * *
Задуманное осуществилось без сучка, без задоринки. Зевс получил удовольствие, особенно от поповны Светланы. Когда они остались одни, Лампочка (так ласково называл поповну Зиновий Евгеньевич) сослалась на страшную головную боль и ушла якобы домой. Но через полчаса явилась обратно к своему посмеивавшемуся покровителю и показала себя весьма напористой любовницей. Так что на свою дальнюю усадьбу Зиновий Евгеньевич ехал в прекрасном настроении.
...Грот представлял собой фрагмент каменоломни, в которой в незапамятные времена добывали известняк. Бельмондо был прикован цепями к ее забою, обшитому толстыми досками.
– Ну и пошляк вы, Киса, – сказал он, увидев Зевса. – Прокуратора Пилата из себя изображаешь?
– Интересная мысль! – улыбнулся на это Зиновий Евгеньевич. – Ты знаешь, один йог мне трюк показывал – он себе грудь, вот здесь, спицей прокалывал и так несколько дней ходил. Интересно, у тебя так получится? Геннадий Федорович, голубчик, не найдется ли у тебя гвоздя подходящей длины?
Гефест, всю ночь ливший слезы у прикованного им друга, ушел и скоро явился с бутылкой «Гжелки» и длиннющим, сантиметров в тридцать гвоздем. Продезинфицировав его, он влил остатки водки в рот Бельмондо. Немного живительно влаги пролилось на голую грудь Бориса, и Гефест растер ее по месту, которое предстояло пробить гвоздю. Разотря, вопросительно обернулся к Зевсу.
– Ты, Гена, будь осторожен... – вкрадчиво сказал тот. – Если он раньше времени помрет, тебе, дорогой, не жить, а мучаться.
И продолжил, обращаясь уже к Бельмондо:
– А ты, Борик, может быть, сразу скажешь, что на меня имеешь? И откуда про меня и поповну все знаешь? И кто это такой в Первопрестольной мною интересуется?
– Иди в задницу, – выцедил Бельмондо. – Знай, сукин сын, что только я могу тебя погубить, и только я могу тебя спасти. И, пока ты сучишься, жизнь твоя в опасности!
– Вставляй, давай, гвоздь! – чуточку побледнев, приказал Зевс Гефесту. – Но помни, что я тебе говорил.
Зиновий Евгеньевич сделал знак сопровождавшим его телохранителям, те намертво прижали Бельмондо к дощатому щиту, и Гефест медленно вкрутил гвоздь в его грудь... Когда гвоздь вышел из спины, Гефест мощным ударом ладони вогнал его в дерево...
Вечером к Бельмондо пришел Герман Меркулович Степанян, глава клуба «Гермес», объединявшего бизнесменов Энска. Он попытался убедить несчастного мученика отдать компромат Зевсу и все ему по-свойски рассказать. Но Борис, хотя каждое слово причиняло ему боль, ответил сдавленным голосом:
– Ни фига я не скажу! Я не шестерка, как ты. Я лучше сдохну здесь, чем буду блюдолизом у этого гада.
...Еще долго они разговаривали, но Степанян так и ушел ни с чем, хоть был и хитрым армянином. После его ухода в гроте выключили освещение, и Бельмондо на долгое время утонул в темноте.
...Когда свет зажегся, Борис уже потерял счет времени и, вообще перестал понимать, что с ним происходит.
Но ему напомнили. На очередной отказ назвать местонахождение чемоданов с компроматом, Зиновий Евгеньевич вызвал в каменоломню Орлова, главу хирургического отделения Энской городской клинической больницы. Последний провел антисептическую обработку лобного места и самого Бельмондо, затем, взяв молоток с гвоздями и крепкие кожаные ремни, обездвижил его ноги и тело. Полюбовавшись своим трудом, подкатил к операционному театру столик с хирургическими инструментами, цинично блестевшими никелем. Затем со вкусом перекурил, пуская, время от времени, дым в лицо Бориса; покурив, вдавил окурок в его лоб, потер руки и споро, без всякой анестезии и ассистентов вскрыл жертве брюшную полость.
Печень Бельмондо вывалилась наружу.
– Ай-я-яй! – вскричал на это развеселившийся Орлов. – Наружу свесилась! Как из бараньей туши в мясной лавке. Даже я, хирург с пятнадцатилетним стажем, такого не видел!
Бельмондо было хуже некуда. Нет, боли он не чувствовал – ее без остатка поглотил охвативший его ужас. Сначала он призывал на помощь Стефанию, но та, видимо, пила кофе у небесных подруг и не услышала зова. Потом он призвал маму, потом – первую жену Люду. Первая жена Люда помогла: Бельмондо вспомнил супружескую жизнь с ней и решил, что все происходящее – наказание за непростительные ошибки того периода. Однако Люда действовала недолго – Орлов, схватив зажимом печень, начал ее внимательно рассматривать. Рассмотрев, сказал Борису:
– Мне кажется, у вас киста... Да-с, киста печени. Но, однако, мне пора идти – через два часа у меня шунтирование одного богатенького буратино. Так что отложим осмотр вашего ливера на завтра.
И, аккуратно зашив операционный разрез, удалился.
Как только за ним захлопнулась дверь, воплотилась Стефания. С любопытством рассматривая лоб Бориса, подпорченный сигаретой хирурга, она спросила ангельским голосом:
– Ты меня звал, милый?
– Ага... – размежил очи Борис, серый, как ноябрьское небо. – Меня интересует одна штука...
Он замолчал, задавливая силой воли всколыхнувшуюся боль. Стефания тихонечко вздохнула и сделала так, что Борису стало не очень больно.
– Так что тебя интересует? – спросила она, когда глаза подопечного посмотрели осмысленно.
– Твой начальник случайно модных детективчиков не читает? – Сценарий моего текущего подвига, убей меня на месте, напоминает мне какой-то популярный детектив времен троянских и покоренья Крыма...
– С Мифа о подвиге Прометее он списан, один к одному. Он любит похохмить.
– Что-то мне этот подвиг не по нутру. Болезненный и дешевый. С дзотом интереснее было – раз и готово... Полна горница свинца, хоть выплевывай.
– Да брось ты маяться! Подвиг – это подвиг и ничего больше. Они всегда готовятся наверху, а выполняются внизу. Вот и ему пришло в голову в научных целях поставить тебя на место Прометея в современных декорациях. Ты сам своими мыслями подвиг его на это. И должен понять, что в этом твоем подвиге очень много человеческой гордыни, а гордыня – это смертный грех. Так что делай выводы, выполняй и не мучайся. То есть мучайся и выполняй. Могу тебе сообщить, что все пока идет нормально и почти по графику. И знай, что я всегда с тобой.
– Тебя бы на гвоздь посадить... «Все идет нормально»...
– Опять ты не про то. Ты просто вбей себе в голову, что ты – солдат, воин. Вбей и совершай. И станешь великим героем, как Геракл, который, кстати, очень мало рассуждал. И спасешь мир и станешь известным во веки веков!
– Слушаюсь, товарищ майор!
Стефания испарилась по-английски. Борис расстроился и стал пенять себе, что не удосужился рассмотреть пристальнее ее высокую грудь и нежное, одухотворенное личико.
Утром опять прилетел Орел. Без лишних слов он натянул резиновые перчатки, надел марлевую маску, срезал нитки и разверз зажимами брюшную полость бледного от боли и ужаса Бельмондо. Затем выбрал скальпель и, постояв с приподнятыми руками, вонзил его в печень узника.
– И в самом деле, у тебя киста... Пять сантиметров. И еще парочка поменьше. Если бы не я, через годик-полтора печень твоя бы лопнула от некачественного алкоголя...
Закончив свою мясницкую работу, Орлов закурил. Докурив, затушил бычок о боковину столика с инструментами и метко забросил его в брюшную полость Бориса. Затем обработал ее антисептиком, взял иглу, зашил разрез и, не сказав и слова, направился к двери. На полпути хлопнул ладонью по лбу, обернулся и, смеясь, сказал:
– Вот склеротик! Я скальпель внутри тебя забыл! Ну, ничего, завтра достану, – и ушел, аккуратно затворив за собой дверь.
* * *
...Орлов приходил к Бельмондо почти каждый день. Хирург и врач он был отменный, и его жертва и не думала погибать от инфекции или оплошности. А в Энске, тем временем произошло одно событие, кардинальным образом изменившее статус-кво. Этим событием был опрос общественного мнения, проведенный Германом Меркуловичем Степаняном. Опрос показал, что Валуев-Судетский пользуется в городе незыблемой популярностью и соперников практически не имеет. Случись выборы через месяц, он набрал бы на них 80-85% процентов голосов.
И Зевс расслабился, и решил поладить с Бельмондо. Скоро подвернулся удобный случай – из Англии приехал на каникулы один из бесчисленных сынов Зиновия Евгеньевича. За неимоверную русскую силу и добродушие оксфордские однокашники прозвали его Эркюлем, то есть Гераклом по-английски.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40