– Помню, что побледнел он сильно. Я его спросил, в чем дело, он смолчал. А потом выяснилось, что передний кардан упал.
– Это мы устроили. Если бы кардан этот вовремя не упал и в землю не воткнулся, унеслись бы твои бедные косточки в Ягноб-реку вместе с твоим ГАЗом-66...
– Это точно... – согласился я, воочию вспоминая временную горную дорогу, повороты которой были столь круты, что машины не могли на них развернуться, и поэтому преодолевали серпантины, двигаясь поочередно то передним, то задним ходом.
Прекратил мои реминисценции все тот же монотонный голос:
– Я сейчас исчезну, а ты посиди здесь, подумай. В частности, о том, как нам всем было бы легче, если бы ты хранил его в сердце... Если бы верил, что он тебя любит. Скольких бы неприятностей ты избежал при помощи проникновенной молитвы! Если захочешь увидеть какое-либо событие из своей жизни, только подумай о нем. И увидишь, и не в собственной убогой интерпретации, а так, как на самом деле все было.
* * *
...Представьте, что бы вы почувствовали, если бы вдруг узнали, на документированных фактах узнали, что он по отечески вас любит, что вы – его избранник и подопечный! Не знаю, как бы вы к этому отнеслись, а я был шокирован. Но атеизм, с молодых ногтей внедренный в мою душу, не хотел так просто ее покидать.
– Лапшу тебе навешали, а ты и поверил! – шептал он мне в ухо. – Почему тебя он, понимаешь, защищает и оберегает, а миллионы других людей умирают, не познав не только радости, но и сытости?
– Он берет их к себе! – снисходительно улыбнувшись, вспомнил я фразу одного из поднаторевших телевизионных проповедников.
– А сколько негодяев и мошенников упиваются всеми благами земными? Покупая их на деньги, отнятые у нищих?
– Но я знаю, доподлинно знаю, что все негодяи, вредившие и унижавшие меня, стали глубоко несчастными людьми. Вот, посмотри!
И я приказал экрану показать жизнь людей, принесших мне горе. Картинки прозябания моих недоброжелателей были столь жалостными, что через минуту, я прекратил показ. Усилием воли изгнав из головы увиденное представление, я сказал сам себе:
– Если несчастны люди, принесшие мне горе, значит, все люди, принесшие горе, несчастны.
– Ну, наконец-то! – произнес знакомый голос из-за спины. – Зрелые, однако, мысли начали вас посещать, господин Чернов. Я доволен вами и готов вам немедленно услужить...
– А...
– Рай вам показать? – прочитало мои мысли пустое место за спиной.
– Да... Если можно.
– Пожалуйста...
Я очутился на теплом коралловом острове, поросшем пальмами, бирюзовый океан, разлегшийся вокруг, был тих и безбрежен. Везде летали невиданные разноцветные птицы, на песке можно было увидеть следы ланей и стройных женщин. Я стоял, ошарашенный, а голос спросил:
– Ну, что, хорошо?
– Замечательно! – признался я. – Но очень уж он похож на Ад...
– Рай, дорогой мой, отличается от ада только тем, что в нем собираются приличные люди.
– А где они?
– Вон на той яхте, – ответил голос и эхом унесся за мою спину. Я обернулся и увидел большую белоснежную яхту.
– Такая я же, как в аду... – прошептал я, несколько разочаровано.
– Сплавай к ней, видишь, тебе уже руками машут.
Я поплыл, пытаясь, разглядеть, кто же меня ждет на яхте, но горько-соленая вода расстроила зрение, и мне удалось различить на палубе лишь загорелые фигурки оживленно переговаривающихся людей. Еще несколько гребков и, вот, мне подают руку. И чудо – взобравшись по навесному трапу, я оказался в кругу любимых людей... Вот, шизопараноик Шура с Шилинской шахты с радостной улыбкой на лице подает мне пушистое махровое полотенце, вот хитроватой Аль-Фатех с восточной преувеличенной вежливостью предлагает занять почетное место за столиком, за их спинами сестрами стоят смущенные мои женщины. И такая благодать исходит от них на меня, что я растворяюсь от радости и забываю обо всем на свете... И через тысячу тысяч лет абсолютного счастья вновь оказываюсь в кинозале перед загадочно блистающим экраном...
– А могу я молиться ему? – придя в себя, спросил я трепетно. – И станет ли он слушать меня, недостойного человека, презренного грешника?
– Конечно, поскольку вы его избранник, он будет отвечать вам. Отвечать и предостерегать. И нам не придется предпринимать «многоходовки», чтобы вас оберечь. Вот она, благость! И вам хорошо и нам!
– Но...
– Что «но»?
– Мне, видимо, придется бездумно выполнять его приказы? А я так не могу... Бес сомнения сидит во мне прочно...
– Ну, об этом не беспокойтесь! Вы просто выполните бездумно первые десяток-другой его распоряжений, а правильнее – пожеланий. Выполните и поймете, что все они – даже самые вредоносные на первый взгляд – пошли вам на благо. И бес сомнения навсегда покинет вашу душу...
– Хорошо бы... – мечтательно произнес я. – Как здорово, наверное, жить без сомнений...
– Здорово, здорово.
– Ну, а что мне делать дальше?
– Знаете, что... Идите-ка вы к Худосокову на коралловый остров, переварите все, что узнали, отдохните маленько, сил наберитесь. А когда вы нам понадобитесь, мы вас призовем...
И тут же свет в зале погас, и на экране я увидел адский коралловый остров.
5. Бельмондо. – Зевс просит помощи. – Орлов обожает печень. – Прощение есть подвиг?
– Рада сообщить, что из графика мы не выбиваемся, – проворковала Стефания, усаживаясь рядом на парковой скамье. – Но есть кое-какие огрехи. Понимаешь, подвиги надо совершать без рассуждений; если человек начинает рассуждать, то подвига, как правило, не получается. Получается предательство.
Борис молчал. Развалившись на изогнутой спинке скамьи, он курил, глядя в ноги. Он пытался угадать, какой подвиг ему предложат совершить во втором туре. Прикажут очистить Авгиевы конюшни в виде среднестатистического городка, погрязшего в преступности и коррупции? А также в нищете и богатстве, в бездушии и поддельной духовности? А каким способом? При помощи воды, как некогда это сделал Геракл? Разверзнуть бесчисленные водохранилища и смыть всю нечисть? Но ведь погибнут невинные? Невинные... А, может, нет невинных? Все виноваты перед Господом?
Борис увидел себя на амбразуре. «Интересно все-таки кровь впитывается в снег... Как в другое существо переходит...»
– Знания и помыслы умножают печали... – прервал его мысли ангельский голос Стефании. – Лучше не думать, а...
– Подвиги совершать, – закончил за нее Борис. Закончил, обернулся к собеседнице и... залюбовался.
– Знаешь, какая ты необыкновенная женщина, – наконец, сказал он, склонив голову набок. – От тебя исходит доброе, проникновенное, ласкающее тепло. Руки мои сами собой тянутся к тебе, но прикоснуться не могут: кощунство! – говорит им мозг...
И, придвинувшись, положил руку на плечи Стефании. Неземная женщина, конечно же, немедленно исчезла, чтобы воплотиться несколько минут спустя, на самом краешке скамейки. Щечки ее пылали румянцем негодования, грудь вздымалась.
– Если это повторится, то мое место займет старшина Архангельский, – сказала она, сверкая глазами. – И вообще, пора приниматься за работу. В этом городе ты должен совершить подвиг...
– Очистить его от лиц кавказской национальности? – усмехнулся Борис.
– Совсем нет. Этот городок, расположенный на расстоянии десяти часов езды от Москвы, называется Энск. В нем семьдесят тысяч жителей, пятнадцать школ, институт по подготовке специалистов для паточной промышленности, межобластной приют для умственно отсталых, котлостроительный и консервный заводы, швейная, кожевенная фабрика и т.п. Руководит городом и районом некто Зиновий Евгеньевич Валуев-Судетский, по прозвищу Зевс. Человек он в принципе неплохой, гневливый, правда, но пожить любит и другим не мешает...
Стефания еще минут двадцать говорила о некоторых подробностях биографии Валуева-Судетского и других интересных вещах.
– Ну что еще?.. – закончив, задумчиво проговорила девушка. – Да, вот ключи от квартиры...
– Где деньги лежат? – усмехнулся Бельмондо.
– Нет, кредитные карточки. И не суетись. Поживи, освойся немного, и лишь потом принимайся за дело. Да, забыла, в Энске ты появишься в качестве...
– Ревизора?
– Нет, скучающего богатого предпринимателя из Москвы. Газеты о тебе напишут. Да вот, съешь конфетку, она голову чистит и реакцию ускоряет.
Эффектно выщелкнутая конфетка типа «Рондо» полетела по параболе в рот Бориса. От изумления он поймал и проглотил ее. Стефания, ободряюще улыбнувшись, растворилась в воздухе, да так быстро, что Борис не успел пригласить ее на вечернюю чашечку кофе.
* * *
В дверь позвонили, когда Бельмондо, осмотрев апартаменты, сидел в кресле и разглядывал кредитные карточки. Недовольно бормоча, он спрятал их в бумажник, открыл дверь, и увидел человека лет пятидесяти, высокого, широкоплечего с большим, но вполне пристойным животом. На его красивом лице играла радость встречи с дорогим товарищем, руки тянулись к нему. И Бельмондо к своему удивлению дал себя обнять и даже похлопал гостя по спине.
Через пять минут они сидели в гостиной за бутылкой армянского коньяка. Гость назвался Зиновием Евгеньевичем Валуевым-Судетским, главой районной администрации. Он оказался таким лапушкой, что после третьей рюмки Борис признал его другом, а после пятой сказал, что ему кажется, что он знает Зиновия Евгеньевича, по крайней мере, две тысячи пятьсот лет. И в доказательство угадал (используя, конечно, агентурные данные, полученные от Стефании), в каком году Зиновий Евгеньевич окончил Керосинку (Губкинский институт), и как зовут его любовницу. И более того, угадал, на кого положен глаз Зиновия Евгеньевича – на студентку областного театрального училища Фетиду Сперанскую, семнадцатилетнюю красавицу, приехавшую на каникулы к отцу, любителю греческой истории и мифологии. После шестой рюмки Зиновий Евгеньевич помрачнел и, горестно сгорбившись, уставился в ноги.
– Ты что, Зина? – спросил Борис, участливо заглядывая ему в глаза.
– Да так, Борей, пустое. Извини. Вспомнил кое-что неприятное...
И, приняв нарочито веселый вид, рассказал сальный анекдот. Посмеявшись вежливости ради, Бельмондо подсел к гостю поближе, положил ему руку на плечи и сказал, твердо выговаривая слова:
– Давай, говори, Зина, что там у тебя на душе твориться.
– А что толку? Помочь-то ты мне все равно не сможешь...
– Я не смогу? – засмеялся Бельмондо. – Ошибаешься, начальник! Рассказывай, давай!
– Понимаешь, опутали меня по рукам и ногам...
– Кто опутал?
– Да есть в нашем городе один спортивный клуб... Там все дуболомы района и города собрались. Сначала они просто качались, а когда мышц у них стало вагон и маленькая тележка...
– Они всем на голову сели...
– Да... Девушкам, да что девушкам, девочкам проходу не дают. Кто встанет им поперек дороги, того дочку или жену насилуют. Всех перепортили – глаз не на кого положить. И свидетелей никогда нет... Всю коммерцию в районе под себя подмяли... Мерседеса нового не могу себе купить, обнищал совсем. В районном ФСБ у них свои люди, в налоговой полиции тоже. Прокурор к ним переметнулся, начальник УВД. А вчера их пахан звонил и сказал, чтобы я завтра в отставку по состоянию здоровья подавал, а то они это состояние мне послезавтра устроят...
– А в область не обращался?
– Обращался. Губернатор сказал, что я хочу задавить здоровое национально-патриотическое движение.
– Понятно, – вздохнул Бельмондо, сочувственно рассматривая собеседника. – Зря мы с тобой подружились... Теперь бодаться за тебя придется...
– Зачем? Уезжай сегодня же...
– Ты что? Черный с Баламутом узнают, что я друга бросил – здороваться перестанут. Ну ладно, пошли, давай, закусим. После литра коньяка меня всегда закусить тянет.
– Нет, Борей! Не должны они нас вместе видеть... Увидят тебя со мной – через час в подворотне замочат, а то и на главной площади...
Многословно простившись, Зиновий Евгеньевич уехал в офис. А Бельмондо, постояв у окна и полюбовавшись незатейливым губернским пейзажем, направился в спортивный клуб, о котором рассказывал Валуев-Судетский.
В низком, но обширном подвальном зале тренировалось человек двадцать качков, самый хлипкий из которых мог посостязаться и с асфальтовым катком. Сев на длинную скамейку, стоявшую рядом со шведской стенкой, Бельмондо принял непринужденную позу (нога на ноге, руки в карманах, плечи на стенке) и сделал лицо человека, случайно забредшего в деревенский клуб на представление самодеятельности. Не прошло и нескольких минут, как один из качков – двухметровый титан с помятым греческим носом – толкнув штангу в сто тридцать килограммов, подошел к нему и поинтересовался, глядя, как на едва видимую букашку:
– Ты кто?
– Дед Пихто, – ответил Бельмондо неожиданно для себя. – И, кстати, друг Зины.
– А... – заморгал титан. – Крутой, значит...
– Да нет. Но шею тебе намылить – это я, пожалуй, смогу.
И тут Бориса прошиб холодный пот. Он не хотел говорить ничего подобного – кому может придти в голову дерзить человеку, который только что толкнул штангу более чем в полтора раза тяжелее твоего веса?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40