..
– Все будет в полном порядке! – прервал ее Баламут. – Все надо делать с кайфом... Ты бы лучше супругу своему уши спиртом обработала, а то ведь совсем отпадут...
Вероника засуетилась, и скоро Бельмондо закряхтел от боли.
* * *
Через двадцать минут с обедом было покончено. Прихватив с собой ополовиненную бутыль со спиртом, друзья пошли искать выход на поверхность.
Найдя его, Бельмондо с Баламутом решили выпить и на радостях, и на дорожку. Баламуту было наплевать, как и с чем пить спирт, но Бельмондо крепкое спиртное всегда запивал водой или пивом. В поисках воды они, оставив девушек на скамеечке у входа в подземелье, сунулись в одно из боковых помещений и обнаружили там трех человек, если, конечно их можно было назвать людьми...
Бедняги сидели пристегнутые ремнями к креслам с высокими спинками. На головы их были надеты прозрачные сферические шлемы, время от времени вспыхивавшие изнутри таинственным голубоватым светом...
Друзья, ничего не понимая, смотрели на людей. Хотя их лица скрывали сферы, сомнений, что с ними происходит что-то непоправимо страшное, ни у Баламута, ни у Бельмондо не было.
– Помнишь... Помнишь, я сон рассказывал, – сказал, наконец, Баламут, не оборачиваясь к Борису. – Ну, про пингвинов летучих... Так вот, я в этом сне в точно таком же шлеме был...
– А я видел такое свечение... Только, вот, где? – протянул Бельмондо и тут же вздрогнул:
– Вспомнил! Когда сидел рядом с Гией, Умом Подобной Полной Луне. Так светились души умерших... Они поднимались из-за горизонта и медленно поднимались в небо...
И, охваченные непонятным состраданием, друзья подались к беднягам, но подойти не успели – знакомый голос заставил их разом обернуться.
– Интересно, да? Все это сооружение я называю, ха-ха, стойлом!
Да, в дверях стоял Ленчик Худосоков в темно-синем костюме-тройке, гладко выбритый, довольный жизнью. Шрам его был почти не заметен («Пластическую операцию сделал, точно...» – подумал Бельмондо) За его спиной топтался Шварцнеггер с автоматом и холодными глазами сканировал оперативную ситуацию.
– Интересно, но пошло... – вздохнул Баламут.
– Пошло? – удивился Худосоков.
– Понимаешь, если бы минуту назад Боря Бельмондо спросил меня: «Коля, милый, чей это голос мы услышим сейчас за своими спинами?», то я бы ответил безошибочно. И, знаешь, это меня колышит... Ты, Худик, как бес, который всегда с тобой.
– Ха-ха-ха, – довольно рассмеялся Ленчик. – Спасибо... Спасибо... Но, боюсь, ты и не представляешь, как близок к истине...
Отсмеявшись, он вытащил из кармана нечто очень похожее на мобильный телефон и нажал на нем пару кнопок. Тут же в комнату, пошатываясь, вошли двое в белых халатах (те, которых Баламут поил спиртом). Они распустили ремни на креслах и по одному увели сидевших в них людей...
– Опять за старое взялся? – спросил Ленчика Бельмондо.
– Да нет, за новое, – о чем-то думая, ответил Худосоков машинально. – Сейчас все увидите.
И нажал на кнопку пульта. Тотчас в комнату вошли двое крепких парней в синих халатах («Покрепче Шварца будут» – подумал Баламут). Они ввели человека – вполне нормального, посадили его к одно из кресел и удалились. Через минуту они же втолкнули в комнату Софию с Вероникой.
– Так... – проговорил Худосоков, пристально рассматривая доставленного человека. – Знакомьтесь, это Китайгородский Иван Сергеевич 48 лет, русский, женат, трое детей. Поступил к нам по настоятельной просьбе супруги. Мы провели полное лабораторное обследование и выявили, что сердечно-сосудистых ресурсов у него осталось на полтора года жизни или около того. Оперативное вмешательство в его ситуации бесполезно... Дело в том, что Иван Сергеевич все, буквально все, принимает близко к сердцу – семейные проблемы, неурядицы на работе, экологическую ситуацию на Байкале, голод в Эфиопии, очередное убийство в Питере... Через полтора года это симпатичный человек умер бы от инфаркта. Но я, Дьявол, как вы соизволили меня назвать, и я спасу его и он проживет до девяноста двух лет, счастливым и довольным человеком...
– А тебе, Дьяволу, на фиг все это? Ты чего, альтруистом на старости лет заделался?
– Да нет, какой я тебе альтруист... Я кое-что из них забираю. Да-с... И еще мои клиенты становятся равнодушными, а мне, Дьяволу, Бесу, Сатане, как хотите, это на руку.
– Ты... отнимаешь у людей душу... – скривилась от отвращения Вероника.
– Да, они оставляют здесь душу... Не всю, конечно... Человека без души вы видели... Ольгу помните? Я лишь отсасываю излишки... А человек с нормальным содержанием души в организме живет красиво и долго, как дерево. Вот этот Иван Сергеевич вернется домой, перестанет нервничать и заживет в свое удовольствие... Вы знаете, он прочитал массу книг по аутотренингу, ходил даже к психоаналитикам, но ничего они ему не дали, кроме, конечно, осознания полной своей беспомощности перед собой. А я сделаю его счастливым человеком. Представлю вам еще один пример, если он не убедит вас в моей правоте, то уж извините...
Худосоков нажал на кнопку пульта, и двое в белых халатах ввели в комнату интеллигентного вида человека в джинсах и толстовке. Он мило со всеми поздоровался, сам направился к креслу, сел и с удовлетворением начал смотреть, как его пристегивают.
– Этот товарищ из науки... Горохов Мстислав Анатольевич... 35 лет, трижды разведен, двое детей от разных браков, довольно перспективный ученый, атеист по убеждениям. У него огромный недостаток – он по уши влюбляется в женщин. Первые год-два очередной избраннице это нравится, но затем жизнь ее потихоньку превращается в муку – Мстислава Анатольевича становится слишком много. Его не интересуют друзья, простые мирские удовольствия, он живет только объектом своего поклонения. Он каждую минуту ревнует, надеется, разочаровывается, возрождается и умирает. И через три – четыре года оказывается на улице с одним чемоданом.
После четвертого чемодана, он понял, что больше так жить не сможет, и нашел меня. Сейчас мы извлечем из него излишек души, и он станет нормальным членом нашего общества. Он будет в меру любить жену, заведет любовницу, начнет задерживаться на работе и в пивной, и все будут довольны... Он станет счастливым, и все благодаря мне и мадам Медее. Раз и на всю жизнь, как говорят фотографы и сифилитики. Все легко и просто, самое сложное в этом деле – точно рассчитать необходимую концентрацию медеита и определить необходимые добавки...
Закончив говорить, Худосоков, нажал на кнопку пульта. Парни в синих халатах надели на головы «пациентов» стеклянные сферы; они тотчас засияли искрящимся голубым светом. Мы заворожено смотрели на этот свет, минуты через три искрение пошло на убыль. Когда оно вовсе прекратилось, колпаки были сняты, и мы увидели две пары спокойных глаз. Нет, это были не пустые глаза синехалатников, это были глаза людей, знающих себе цену, не говоря уж о цене окружающих...
– Послушай, Лень! – вкрадчиво обратился Баламут к Худосокову, когда Китайгородский и Горохов ушли. – А у меня, прикинь, классная идея появилась! Давай мы тебя в третье кресло посадим и часть твоей души вытрясем? А то ты носишься над землей, как дух неприкаянный. Легче же будет. Вытрясем душу – заживешь нормальной жизнью, на футбол будешь ходить, баба тебя какая-нибудь оприходует ... Детишков нарожаешь штук несколько? Давай, соглашайся...
– Да я думал... – спокойно ответил Худосоков. – Честно говоря, мне уже многое из моего дьявольского амплуа надоело... Резать, убивать, мясо крутить... Но ведь если я существую, значит, это кому-то надо? Вот, представьте – на Земле перестали убивать... Да что рассказывать, «Возвращение со звезд» Станислава Лема читали? Сначала перестают убивать, потом давать пощечины, а потом цивилизация погибает... Агрессивность человека ищет выход, а не найдя его, всегда обращается на него самого. И человек выедает себя изнутри. Удалите лекарствами агрессивность – получите овцу, способную только на шашлык. И еще... Мне как-то один наблюдательный товарищ говорил, что неагрессивные люди – ужасно подлы. Они не могут выплеснуться на соперника и убегают, прячут уши... Потом собираются в подлую стаю, потому, как подлость – это агрессивность труса, и начинают мочить из-за угла и не всегда словами и подлянками... Так что, господа присяжные заседатели, извиняйте – не сяду я в кресло ради спасения человечества...
– Стареешь, философствовать начал... – участливо закивал головой Бельмондо.
– Агрессивными можно быть по-разному... – назидательно изрек Баламут, направляясь к бачку с надписью красной краской «Питьевая вода». Набрал кружку, попробовал, удовлетворившись вкусом, начал доливать воду в наполовину пустую бутыль со спиртом. Прополоскав рот получившейся смесью, подошел к Бельмондо со стаканом воды. Бельмондо выпил протяжно прямо из горла бутыли, запил и спросил у Худосокова:
– Тебе не предлагаем?
– Не, не предлагаем, – ответил тот, употребив гаденькую зловещую усмешку. – Выпьешь с вами, а потом скажете: Вот, пил с нами, а теперь кишки на хрен наматывает... А что касается агрессивности... Понимаете, я – Дьявол! Не чертенок какой-нибудь, а настоящий Дьявол, создавший себя вот этими вот руками. Благодаря этим медеиным пилюлям я бессмертен и потому зло мое абсолютно.
– Но ведь тебя можно проткнуть чем-нибудь остреньким? – хохотнул Бельмондо.
– Ты забыл кошку в забегаловке... – снисходительно улыбнулся Худосоков. – Помнишь, как она ожила?
– А осиновый кол в сердце? – полушутя, полусерьезно поинтересовался Бельмондо.
– Честно скажу, – осклабился Худосоков, – осинового кола я не пробовал. И хватит меня интервьюировать – поздно уже. Давайте, валите сейчас в местный изолятор, подкрепитесь, поспите на мягком и чистом, а завтра поутру я расскажу вам о вашем светлом будущем...
– У меня есть вопрос, – не отстал Баламут. – А почему ты именно здесь контору открыл?
– Эти волосы транспортируется только на несколько сотен метров, максимум километров. А потом бесследно исчезают... Мы только недавно обнаружили, что они могут достаточно долго сохраняться лишь среди золотых пластин или нитей... Золотое руно помните? Оно ведь грекам древним нужно было только для транспортировки волос этих.
– А они действительно омолаживают? – не врубившись в смысл сказанного, спросила София, рассматривая в зеркальце свое гладенькое нежное личико.
– Не знаю, – рассеянно ответил Худосоков, видимо, забыв, что всего лишь несколько минут назад говорил о личном своем бессмертии, достигнутом благодаря Волосам Медеи. – Но чувствует человек себя здоровее, морщины разглаживаются, раны моментально заживают, опухоли рассасываются... В общем, действуют они на организм, как мумие, только в десятки, даже сотни раз сильнее и разностороннее... Интересно, кстати, что кошки в присутствии мумие не совсем реагируют на валерьянку, а в присутствии Волос Медеи – на мумие...
– А драхмы Александра Македонского? – живо поинтересовался Бельмондо. – Тогда, в забегаловке, ты их для красоты повествования демонстрировал? Или для убедительности?
– Да нет... Что мне перед вами кокетничать? Когда я решил тут свой Центр строить и начал карстовые пещеры расчищать, рабочие наткнулись на древнюю шахту... Неглубокую, метров пятнадцать. В самом ее низу галерея была... Я, когда ее обследовал, решил зиндан для строптивых из нее сделать или камеру пыток, ха-ха. И когда уже уходил, совершенно случайно заметил под ногами что-то белое. Присмотрелся и понял, что это цемент известковый. Позвал кайлорогов, они с полчаса поработали и раскопали вход в еще одну галерею. Спустился я в нее по лестнице и увидел, что она на под самый потолок забита роскошью. Золотом, серебром, драгоценностями, утварью, одеждами богатыми, частью истлевшими. Позже уже, интереса ради выписал, ха-ха, одного специалиста из Москвы, он поработал там денек и сказал, что без всяких сомнений все эти сокровища относятся к эпохе Александра Македонского... Вот так вот...
* * *
Баламут от тоски стал ниже ростом. Все его золото, золото, честно заработанное нелегким полководческим трудом, попало в лапы негодяя Худосокова! «Бог не фраер, он все видит! – подумал он, стараясь скрыть от товарищей свои намокшие глаза. – Я, подлец, и Богу его сулил, на храм обещал пожертвовать, и от друзей хотел скрыть... Поделом мне!»
Ему стало неловко и, толком не обмозговав ситуации, он нервно топнул ногой:
– Они не выполнили моего приказа! Они не уничтожили сокровищ перед индийским походом!
И, поняв, что проболтался о своем путешествии за нашу эру, замер в испуге.
– Ну-ну... – вздохнул Худосоков, снисходительно рассматривая бывшего Македонского. – Сам спрятал сокровища, свои и чужие, а теперь праведный гнев изображает... Погоди, я еще Клиту об этом расскажу... Он думает, что ты из-за прекрасной Роксаны зимой в эти горы поперся... Сердцем ее почувствовав...
– А ты откуда обо всем этом знаешь? – в один голос воскликнули Баламут с Бельмондо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
– Все будет в полном порядке! – прервал ее Баламут. – Все надо делать с кайфом... Ты бы лучше супругу своему уши спиртом обработала, а то ведь совсем отпадут...
Вероника засуетилась, и скоро Бельмондо закряхтел от боли.
* * *
Через двадцать минут с обедом было покончено. Прихватив с собой ополовиненную бутыль со спиртом, друзья пошли искать выход на поверхность.
Найдя его, Бельмондо с Баламутом решили выпить и на радостях, и на дорожку. Баламуту было наплевать, как и с чем пить спирт, но Бельмондо крепкое спиртное всегда запивал водой или пивом. В поисках воды они, оставив девушек на скамеечке у входа в подземелье, сунулись в одно из боковых помещений и обнаружили там трех человек, если, конечно их можно было назвать людьми...
Бедняги сидели пристегнутые ремнями к креслам с высокими спинками. На головы их были надеты прозрачные сферические шлемы, время от времени вспыхивавшие изнутри таинственным голубоватым светом...
Друзья, ничего не понимая, смотрели на людей. Хотя их лица скрывали сферы, сомнений, что с ними происходит что-то непоправимо страшное, ни у Баламута, ни у Бельмондо не было.
– Помнишь... Помнишь, я сон рассказывал, – сказал, наконец, Баламут, не оборачиваясь к Борису. – Ну, про пингвинов летучих... Так вот, я в этом сне в точно таком же шлеме был...
– А я видел такое свечение... Только, вот, где? – протянул Бельмондо и тут же вздрогнул:
– Вспомнил! Когда сидел рядом с Гией, Умом Подобной Полной Луне. Так светились души умерших... Они поднимались из-за горизонта и медленно поднимались в небо...
И, охваченные непонятным состраданием, друзья подались к беднягам, но подойти не успели – знакомый голос заставил их разом обернуться.
– Интересно, да? Все это сооружение я называю, ха-ха, стойлом!
Да, в дверях стоял Ленчик Худосоков в темно-синем костюме-тройке, гладко выбритый, довольный жизнью. Шрам его был почти не заметен («Пластическую операцию сделал, точно...» – подумал Бельмондо) За его спиной топтался Шварцнеггер с автоматом и холодными глазами сканировал оперативную ситуацию.
– Интересно, но пошло... – вздохнул Баламут.
– Пошло? – удивился Худосоков.
– Понимаешь, если бы минуту назад Боря Бельмондо спросил меня: «Коля, милый, чей это голос мы услышим сейчас за своими спинами?», то я бы ответил безошибочно. И, знаешь, это меня колышит... Ты, Худик, как бес, который всегда с тобой.
– Ха-ха-ха, – довольно рассмеялся Ленчик. – Спасибо... Спасибо... Но, боюсь, ты и не представляешь, как близок к истине...
Отсмеявшись, он вытащил из кармана нечто очень похожее на мобильный телефон и нажал на нем пару кнопок. Тут же в комнату, пошатываясь, вошли двое в белых халатах (те, которых Баламут поил спиртом). Они распустили ремни на креслах и по одному увели сидевших в них людей...
– Опять за старое взялся? – спросил Ленчика Бельмондо.
– Да нет, за новое, – о чем-то думая, ответил Худосоков машинально. – Сейчас все увидите.
И нажал на кнопку пульта. Тотчас в комнату вошли двое крепких парней в синих халатах («Покрепче Шварца будут» – подумал Баламут). Они ввели человека – вполне нормального, посадили его к одно из кресел и удалились. Через минуту они же втолкнули в комнату Софию с Вероникой.
– Так... – проговорил Худосоков, пристально рассматривая доставленного человека. – Знакомьтесь, это Китайгородский Иван Сергеевич 48 лет, русский, женат, трое детей. Поступил к нам по настоятельной просьбе супруги. Мы провели полное лабораторное обследование и выявили, что сердечно-сосудистых ресурсов у него осталось на полтора года жизни или около того. Оперативное вмешательство в его ситуации бесполезно... Дело в том, что Иван Сергеевич все, буквально все, принимает близко к сердцу – семейные проблемы, неурядицы на работе, экологическую ситуацию на Байкале, голод в Эфиопии, очередное убийство в Питере... Через полтора года это симпатичный человек умер бы от инфаркта. Но я, Дьявол, как вы соизволили меня назвать, и я спасу его и он проживет до девяноста двух лет, счастливым и довольным человеком...
– А тебе, Дьяволу, на фиг все это? Ты чего, альтруистом на старости лет заделался?
– Да нет, какой я тебе альтруист... Я кое-что из них забираю. Да-с... И еще мои клиенты становятся равнодушными, а мне, Дьяволу, Бесу, Сатане, как хотите, это на руку.
– Ты... отнимаешь у людей душу... – скривилась от отвращения Вероника.
– Да, они оставляют здесь душу... Не всю, конечно... Человека без души вы видели... Ольгу помните? Я лишь отсасываю излишки... А человек с нормальным содержанием души в организме живет красиво и долго, как дерево. Вот этот Иван Сергеевич вернется домой, перестанет нервничать и заживет в свое удовольствие... Вы знаете, он прочитал массу книг по аутотренингу, ходил даже к психоаналитикам, но ничего они ему не дали, кроме, конечно, осознания полной своей беспомощности перед собой. А я сделаю его счастливым человеком. Представлю вам еще один пример, если он не убедит вас в моей правоте, то уж извините...
Худосоков нажал на кнопку пульта, и двое в белых халатах ввели в комнату интеллигентного вида человека в джинсах и толстовке. Он мило со всеми поздоровался, сам направился к креслу, сел и с удовлетворением начал смотреть, как его пристегивают.
– Этот товарищ из науки... Горохов Мстислав Анатольевич... 35 лет, трижды разведен, двое детей от разных браков, довольно перспективный ученый, атеист по убеждениям. У него огромный недостаток – он по уши влюбляется в женщин. Первые год-два очередной избраннице это нравится, но затем жизнь ее потихоньку превращается в муку – Мстислава Анатольевича становится слишком много. Его не интересуют друзья, простые мирские удовольствия, он живет только объектом своего поклонения. Он каждую минуту ревнует, надеется, разочаровывается, возрождается и умирает. И через три – четыре года оказывается на улице с одним чемоданом.
После четвертого чемодана, он понял, что больше так жить не сможет, и нашел меня. Сейчас мы извлечем из него излишек души, и он станет нормальным членом нашего общества. Он будет в меру любить жену, заведет любовницу, начнет задерживаться на работе и в пивной, и все будут довольны... Он станет счастливым, и все благодаря мне и мадам Медее. Раз и на всю жизнь, как говорят фотографы и сифилитики. Все легко и просто, самое сложное в этом деле – точно рассчитать необходимую концентрацию медеита и определить необходимые добавки...
Закончив говорить, Худосоков, нажал на кнопку пульта. Парни в синих халатах надели на головы «пациентов» стеклянные сферы; они тотчас засияли искрящимся голубым светом. Мы заворожено смотрели на этот свет, минуты через три искрение пошло на убыль. Когда оно вовсе прекратилось, колпаки были сняты, и мы увидели две пары спокойных глаз. Нет, это были не пустые глаза синехалатников, это были глаза людей, знающих себе цену, не говоря уж о цене окружающих...
– Послушай, Лень! – вкрадчиво обратился Баламут к Худосокову, когда Китайгородский и Горохов ушли. – А у меня, прикинь, классная идея появилась! Давай мы тебя в третье кресло посадим и часть твоей души вытрясем? А то ты носишься над землей, как дух неприкаянный. Легче же будет. Вытрясем душу – заживешь нормальной жизнью, на футбол будешь ходить, баба тебя какая-нибудь оприходует ... Детишков нарожаешь штук несколько? Давай, соглашайся...
– Да я думал... – спокойно ответил Худосоков. – Честно говоря, мне уже многое из моего дьявольского амплуа надоело... Резать, убивать, мясо крутить... Но ведь если я существую, значит, это кому-то надо? Вот, представьте – на Земле перестали убивать... Да что рассказывать, «Возвращение со звезд» Станислава Лема читали? Сначала перестают убивать, потом давать пощечины, а потом цивилизация погибает... Агрессивность человека ищет выход, а не найдя его, всегда обращается на него самого. И человек выедает себя изнутри. Удалите лекарствами агрессивность – получите овцу, способную только на шашлык. И еще... Мне как-то один наблюдательный товарищ говорил, что неагрессивные люди – ужасно подлы. Они не могут выплеснуться на соперника и убегают, прячут уши... Потом собираются в подлую стаю, потому, как подлость – это агрессивность труса, и начинают мочить из-за угла и не всегда словами и подлянками... Так что, господа присяжные заседатели, извиняйте – не сяду я в кресло ради спасения человечества...
– Стареешь, философствовать начал... – участливо закивал головой Бельмондо.
– Агрессивными можно быть по-разному... – назидательно изрек Баламут, направляясь к бачку с надписью красной краской «Питьевая вода». Набрал кружку, попробовал, удовлетворившись вкусом, начал доливать воду в наполовину пустую бутыль со спиртом. Прополоскав рот получившейся смесью, подошел к Бельмондо со стаканом воды. Бельмондо выпил протяжно прямо из горла бутыли, запил и спросил у Худосокова:
– Тебе не предлагаем?
– Не, не предлагаем, – ответил тот, употребив гаденькую зловещую усмешку. – Выпьешь с вами, а потом скажете: Вот, пил с нами, а теперь кишки на хрен наматывает... А что касается агрессивности... Понимаете, я – Дьявол! Не чертенок какой-нибудь, а настоящий Дьявол, создавший себя вот этими вот руками. Благодаря этим медеиным пилюлям я бессмертен и потому зло мое абсолютно.
– Но ведь тебя можно проткнуть чем-нибудь остреньким? – хохотнул Бельмондо.
– Ты забыл кошку в забегаловке... – снисходительно улыбнулся Худосоков. – Помнишь, как она ожила?
– А осиновый кол в сердце? – полушутя, полусерьезно поинтересовался Бельмондо.
– Честно скажу, – осклабился Худосоков, – осинового кола я не пробовал. И хватит меня интервьюировать – поздно уже. Давайте, валите сейчас в местный изолятор, подкрепитесь, поспите на мягком и чистом, а завтра поутру я расскажу вам о вашем светлом будущем...
– У меня есть вопрос, – не отстал Баламут. – А почему ты именно здесь контору открыл?
– Эти волосы транспортируется только на несколько сотен метров, максимум километров. А потом бесследно исчезают... Мы только недавно обнаружили, что они могут достаточно долго сохраняться лишь среди золотых пластин или нитей... Золотое руно помните? Оно ведь грекам древним нужно было только для транспортировки волос этих.
– А они действительно омолаживают? – не врубившись в смысл сказанного, спросила София, рассматривая в зеркальце свое гладенькое нежное личико.
– Не знаю, – рассеянно ответил Худосоков, видимо, забыв, что всего лишь несколько минут назад говорил о личном своем бессмертии, достигнутом благодаря Волосам Медеи. – Но чувствует человек себя здоровее, морщины разглаживаются, раны моментально заживают, опухоли рассасываются... В общем, действуют они на организм, как мумие, только в десятки, даже сотни раз сильнее и разностороннее... Интересно, кстати, что кошки в присутствии мумие не совсем реагируют на валерьянку, а в присутствии Волос Медеи – на мумие...
– А драхмы Александра Македонского? – живо поинтересовался Бельмондо. – Тогда, в забегаловке, ты их для красоты повествования демонстрировал? Или для убедительности?
– Да нет... Что мне перед вами кокетничать? Когда я решил тут свой Центр строить и начал карстовые пещеры расчищать, рабочие наткнулись на древнюю шахту... Неглубокую, метров пятнадцать. В самом ее низу галерея была... Я, когда ее обследовал, решил зиндан для строптивых из нее сделать или камеру пыток, ха-ха. И когда уже уходил, совершенно случайно заметил под ногами что-то белое. Присмотрелся и понял, что это цемент известковый. Позвал кайлорогов, они с полчаса поработали и раскопали вход в еще одну галерею. Спустился я в нее по лестнице и увидел, что она на под самый потолок забита роскошью. Золотом, серебром, драгоценностями, утварью, одеждами богатыми, частью истлевшими. Позже уже, интереса ради выписал, ха-ха, одного специалиста из Москвы, он поработал там денек и сказал, что без всяких сомнений все эти сокровища относятся к эпохе Александра Македонского... Вот так вот...
* * *
Баламут от тоски стал ниже ростом. Все его золото, золото, честно заработанное нелегким полководческим трудом, попало в лапы негодяя Худосокова! «Бог не фраер, он все видит! – подумал он, стараясь скрыть от товарищей свои намокшие глаза. – Я, подлец, и Богу его сулил, на храм обещал пожертвовать, и от друзей хотел скрыть... Поделом мне!»
Ему стало неловко и, толком не обмозговав ситуации, он нервно топнул ногой:
– Они не выполнили моего приказа! Они не уничтожили сокровищ перед индийским походом!
И, поняв, что проболтался о своем путешествии за нашу эру, замер в испуге.
– Ну-ну... – вздохнул Худосоков, снисходительно рассматривая бывшего Македонского. – Сам спрятал сокровища, свои и чужие, а теперь праведный гнев изображает... Погоди, я еще Клиту об этом расскажу... Он думает, что ты из-за прекрасной Роксаны зимой в эти горы поперся... Сердцем ее почувствовав...
– А ты откуда обо всем этом знаешь? – в один голос воскликнули Баламут с Бельмондо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48