.. прекрасной американки Шарон Стоун...
А оргазм... Какой он испытывал оргазм! Многократный, долгий, всепоглощающий. Испытав его первый раз, он почувствовал себя сексуальной автоматической пушкой... Обычный оргазм всегда напоминал ему выстрел из лука – раз и готово, всего несколько секунд, а автоматическая пушка, выдавая оргазм за оргазмом, работала минут пятнадцать, не меньше. И в унисон десяткам ее тягучих, все пронзающих выстрелов стучала – тук-тук-тук – матка Клаудии...
Последней, после перерыва на «Баунти», стучала одна из «Блестящих». Не расстреляв еще и половины снарядов, Бельмондо почувствовал, что кто-то трясет его за плечо. Он распахнул глаза и увидел перед собой горящую свечу и за ней – настороженное лицо Баламута. И лишь потом почувствовал, что натрухал в плавки. И, видимо, не раз.
– Что с тобой? – испуганно спросил Баламут, когда глаза товарища пробрели осмысленность.
– Ты не поверишь... Мне такое привиделось... Привиделось, что трахаюсь с Шарон Стоун, Клавкой Шиффер и еще с десятком девиц их пошиба... Волос Медеи, наверное, нанюхался, не иначе... Ты знаешь, я с живыми бабами никогда так явственно не чувствовал... И еще, прикинь, стоило мне подумать: «Пугачева...», так сразу же на ней и оказывался...
– Везет тебе... – вздохнул Николай, поверив. – Мне, вот, перелет пингвинов в Антарктиду снился, а тебе – Шарон Стоун...
И, оглянувшись на лаз в штольню, продолжил:
– Слушай, я тут подумал... что нам... надо когти срочно рвать...
– Без Ольги?
– Да... Баб своих спасать надо...
– Черный ее не оставит...
– Ему решать... Пошли, что ли в крааль...
– А не хочешь покейфовать с Моникой Левински?
– Мне опять пингвины сниться будут. Пошли, давай...
* * *
Бельмондо выбрался из карстовой полости первым и направился ко мне, по-прежнему сидевшему с Ольгой на коленях; я посмотрел ему в глаза и все понял.
– Карст? – спросил я, ковыряя заусеницу на большом пальце.
– Да, – пряча глаза, ответил Бельмондо.
– С Ольгой не выберемся?
– Может быть, и выберемся, но удрать с ней от Худосокова точно не сможем...
– Ну, тогда идите, а мы с ней вас прикроем. Если Худосоков увидит, что мы убежали, он может спуститься и устроить из карста душегубку...
– Ты пойми, я должен... – начал канючить Бельмондо... – И Баламут так считает... У нас бабы, сам понимаешь...
– Перестань... Я уже придумал... Свечи мы уже все сожгли... Вы скрытно от небес наделайте побольше лучин длиннее, откопайте протухшего архара, – он жирный был, – пропитайте лучины нутряным салом, а потом давайте, ложитесь там, у достархана и голодный обморок изображайте... или отравление тухлым мясом, как хотите. А к вечеру я затащу вас за ноги в штольню и с богом...
– Мы на всякий случай будем на стенках оставлять метки. "Т" – значит тупик... – сказал Бельмондо, глядя на меня как в последний раз. – Может быть, вернется к Ольге душа, и вы пойдете за нами следом...
* * *
Пару часов спустя Баламут и Бельмондо с подругами принялись изображать муки голода и отравления одновременно, затем устроились на траве «умирать». Еще через некоторое время я занес их на руках в штольню. Затем сводил Ольгу в туалет, она, по-прежнему улыбаясь, пописала, и я отнес ее к достархану. Посидев у него до вечера, мы пошли спать.
Когда я вошел с Ольгой на руках в штольню, там уже никого не было.
– Наконец мы с тобой одни... – сказал я Ольге, укладывая ее в нашу постель и ложась рядом. – Хочешь, я тебе расскажу что-нибудь?
И принялся рассказывать сказку о будущей жизни, в которой мы непременно встретимся.
Ольга заснула быстро. А я не спал почти до самого утра.
2. Худосоков слов на ветер не бросает. – Полина осваивается. – Я подчиняюсь...
Разбудили меня детские голоса... Затем стало тихо. «Глюки», – подсказал Морфей, и я разрешил векам закрыться. Поворачиваясь на живот, почувствовал, что Ольги рядом нет. «Возится с завтраком» – решил я и хотел было продолжить общение с услужливым богом сна, но вспомнил о червяках, потом о карстовой полости, потом о Волосах Медеи... Вспомнив, вскочил, как ужаленный, вышел в крааль и окаменел... И было от чего – Ольга сидела на своем месте у скалы и улыбалась кукольной неживой улыбкой, Леночка пыталась устроиться у мамы на коленях, но та не желала ей помочь. Рядом стояла Полина и соображала, как успокоить ребенка.
Я бросился к ним. Полина решила показать себя взрослой девочкой и не кинулась ко мне на руки, но было видно, что она рада видеть своего папочку. А Лена меня не узнала небритого и заплакала, испугавшись. Полина подбежала к ней, взяла на руки и заговорила:
– Перестань плакать, глупенькая. Ведь это наш папа. Он добрый... Хочешь к нему на ручки?
Лена недоверчиво, но, узнавая, взглянула мне в лицо. Я взял дочь на руки, прижал к себе, поцеловал. Увидев ревнивый взгляд Полины, взял ее на другую руку и потерся щекой о щеку... И превратился в дерево – сверху раздался знакомый голос:
– Ну, что, Черный? Удружил я тебе? Ну, скажи, удружил? Себя, инвалида не пожалел, привез их для твоего удовольствия! Из самой Москвы привез...
Я ничего не ответил, только крепче прижал к себе дочек.
– А что с Ольгой? – опять раздался сверху крик Худосокова. – И где остальные?
– Они архаром отравились... – ответил я дрогнувшим голосом (до самой этой минуты я надеялся в душе, что наше недавнее вмешательство в его прошлые жизни хоть что-нибудь изменит в нашем положении).
– Отравились?
– Наверное, он был с этими, как его... Эхинококками, во! В больницу их срочно надо...
– Не врешь?
– Ты, что, Ольгу не видел?
– Жалко... Повезло им... Придется мне на тебе с твоими выкормышами отыгрываться.
– Сволочь!
– Спасибо за комплемент. А ты чего не заболел?
– Аппетита не было...
– Молодец! – раздалось сверху. – Ну, пока! До вечера. Мне надо все это обдумать.
– Думай, думай! – закричал я наверх, сложив ладони рупором. – Ты все равно проиграешь!
– Пап! – тронула ладошкой мою щеку Полина. – Не надо с ним разговаривать... Нам страшно... Ты просто не бойся! Ты же сам учил меня – если не сдаваться, то обязательно выиграешь...
– А мы выиграем! – улыбнулся я. – Плохой человек этот Худосоков... Очень плохой, мы его обязательно победим...
– Он не плохой человек, он гнусный... – вздохнула Полина. – А Оля твоя новая жена, да?
– Да... Почти.
– Ты не думай, я не ревную... Иди к своей жене, ей на горшок надо, а я с Леночкой поиграю – будем завтрак мужчинам готовить...
* * *
Когда я вернулся к достархану с Ольгой на руках, завтрак был уже готов. Он состоял из голландского сыра, чайной колбасы, хлеба и трех пачек йогурта. И все это было не из песка или глины, все это было настоящим.
– Это Худосоков с нами передал... – сказала Полина, заметив мое удивление. – Надо еще кипятка вскипятить – у нас есть пакетики с малиновым чаем...
– У нас нет спичек... – вздохнул я и, усадив Ольгу рядом с собой, перешел на шепот:
– Мои друзья их взяли с собой в подземное путешествие...
– Подземное путешествие? – дочь удивленно вздернула брови. – Интересно...
– Да. В кровле штольни мы нашли вход в пещеру, видимо, очень длинную и разветвленную... Она куда-то наверх ведет...
– Мама читала мне про Тома Сойера и Бекки. Они очень страшные, эти пещеры, там злые индейцы, но они очень хорошо кончаются... Можно... Можно, я немножко привыкну к этой мысли и мы тоже начнем путешествовать? – проговорила Полина и бросилась к Леночке, над головкой которой закружилась оса.
– Я же сказал, что у нас нет спичек... И фонариков тоже...
– У меня есть!
– Откуда? – спросил я, раскрывая пачку йогурта.
– Когда Худосоков пришел к нам домой, он связал бабушку, заклеил ей рот пластырем и сказал мне собираться в путешествие к папе. Ну, я и кинула в рюкзак ножик складной, два фонарика, которые мама дарит гостям на своих презентациях, батарейки да пачку печенья и пачку спичек...
– Просто замечательно! А бабушку Свету тебе не жалко?
– Жалко, но дядя Худосоков ей телевизор с сериалами включил и детектив рядом положил... Ты ешь сам, а тетю Олю я покормлю. Леночка уже съела йогурта и сыру много... Она молодец, послушная, хотя ты говорил, что это плохо...
– Если быть послушным, то станешь другим человеком – мамой, папой, бабушкой – но не собой... Ты чего уши закрываешь?
– Бабушка мне в прошлом году еще наказывала, чтобы я уши закрывала, когда ты такие неправильные вещи говоришь... Она вообще тебя очень не любит... Или наоборот...
– Взрослые всегда хотят, чтобы дети были удобными... А потом удивляются, что они в жизни ничего добиться не могут...
– Ты не злись! – посоветовала Полина, заметив, что я занервничал. – С твоей женой все хорошо будет, она выздоровеет, вот увидишь. Недавно я телевизор смотрела – там один мальчик очень хотел, чтобы его любимая девушка вылечилась, и она вылечилась... И жена твоя вылечится... Давай сейчас попьем чая, потом во что-нибудь поиграемся, а вечером пойдем в подземное путешествие?
«Она хочет потащить меня с Ольгой и Леночкой под землю... – подумал я, автоматически разжевывая колбасу... – Суворов в колготках... А, впрочем, почему бы и нет?»
3. Подземное путешествие. – Бельмондо попадает в неудобное положение. – С ушами или без?
По подземным проходам Баламут пробирался первым, за ним двигались соответственно София и Вероника. Последним шел Бельмондо. В руках каждого горели лучины. Нитью Ариадны беглецам служило пламя – куда оно склонялось, туда они и шли, а вернее – протискивались, продирались, проползали. В начале пути на протяжении примерно десяти-двенадцати метров сечение пещеры в среднем было около квадратного метра и простиралась она вверх с уклоном от 30 до 50 градусов. Затем пещера приобрела вид анфилады гротов размером с хорошую комнату. Иногда из одного грота в другой можно было пройти в полный рост, но довольно часто приходилось сгибаться в три погибели и даже становиться на четвереньки. Пару раз путь подземным путешественникам преграждали частоколы сталактитов и сталагмитов, и тогда Баламуту приходилось разбивать их молотком.
...Еще утром Николай решил не только не искать своих сокровищ, но и думать о них забыть (он не знал точно, где они спрятаны; когда-то у него, вернее, у Александра Македонского был подробный план, но во время индийского похода он затерялся или был похищен). «Разберемся с Худосоковым – отправлю друзей и жену в Москву, а потом займусь поисками», – решил он.
Беглецы нервничали – вверх они продвигались уже около часа и давно должны были быть где-то на уровне верхушек скал, окружавших крааль. Но огонек их лучины все показывал и показывал вперед-вверх...
Однако скоро они увидели дневной свет – он струился сквозь открытую трещину, рассекавшую переднюю стенку и кровлю последней карстовой полости. Стенки трещины были ровными, отстояли друг от друга сантиметров на десять-двенадцать и, соответственно, думать о том, чтобы пролезть сквозь нее на свободу не приходилось.
– И до воли четыре шага... – пробормотал Бельмондо... – А трещина то свежая...
– Сейсмодислокация... – кивнул Баламут.
– Ты чего ругаешься? – попыталась шутить София.
– Землетрясение встряхнуло всю эту трухлявую скалу, вот она и раскололась.
– Придется ждать... – вздохнул Баламут. Лоб и щеки его были испачканы желтой глиной.
– Чего ждать? – вскинул глаза на друга Бельмондо, весь почерневший от осознания безысходности положения. – Пока Худосоков нас найдет и шкуру снимет?
– Да нет, следующего землетрясения... – улыбка Николая получилась вымученной. – Если трещина расширится хотя бы на полтора сантиметра, твой тощий зад в нее пролезет...
– Шутишь... – не рассердился Борис. – Что делать будем?..
– Мышиков ловить... Кушать очень хочется... А здесь их полно, смотри, сколько помета... – указал Николай на пол пещеры, сплошь усыпанный мышиными экскрементами...
– Я – пас, – покачала головой Вероника. – Черный рассказывал, что одна половина мышей здесь заражена чумой, а другая – геморрагической лихорадкой... Лучше от голода умереть...
Вероника не успела договорить – земля под ногами задрожала, и через секунду резкий толчок свалил беглецов с ног. С кровли и стен пещеры на них посыпалась пыль, мышиный помет и мелкие камешки, на полу сантиметров на десять разверзлось продолжение трещины.
– Землетрясение! – дико закричал Баламут.
– А как ты догадался? – спросил его Бельмондо, не очень старательно изобразив на лице искреннее восхищение. – Ван Гоген прямо! Спиноза без наркоза!
– Дурак, смотри как трещина, особенно в стене, расширилась! Теперь в нее и задница Черного пролезет! Я же говорил, что Бог нам поможет!
– Классные у тебя завязки, завидую! – сказал Бельмондо, просовывая голову и плечи в трещину. – Сам Господь Бог в кентах... Землетрясение для тебя устроил.
Никогда больше Бельмондо не упоминал имени Господа всуе, потому как сразу же после его слов земля задрожала вновь и большая часть Бориса оказалась зажатой в трещине. От испуга он не мог кричать, лишь хрипел и пытался вырваться из скальных объятий. Баламут с Софией попытались его вытащить, но безрезультатно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
А оргазм... Какой он испытывал оргазм! Многократный, долгий, всепоглощающий. Испытав его первый раз, он почувствовал себя сексуальной автоматической пушкой... Обычный оргазм всегда напоминал ему выстрел из лука – раз и готово, всего несколько секунд, а автоматическая пушка, выдавая оргазм за оргазмом, работала минут пятнадцать, не меньше. И в унисон десяткам ее тягучих, все пронзающих выстрелов стучала – тук-тук-тук – матка Клаудии...
Последней, после перерыва на «Баунти», стучала одна из «Блестящих». Не расстреляв еще и половины снарядов, Бельмондо почувствовал, что кто-то трясет его за плечо. Он распахнул глаза и увидел перед собой горящую свечу и за ней – настороженное лицо Баламута. И лишь потом почувствовал, что натрухал в плавки. И, видимо, не раз.
– Что с тобой? – испуганно спросил Баламут, когда глаза товарища пробрели осмысленность.
– Ты не поверишь... Мне такое привиделось... Привиделось, что трахаюсь с Шарон Стоун, Клавкой Шиффер и еще с десятком девиц их пошиба... Волос Медеи, наверное, нанюхался, не иначе... Ты знаешь, я с живыми бабами никогда так явственно не чувствовал... И еще, прикинь, стоило мне подумать: «Пугачева...», так сразу же на ней и оказывался...
– Везет тебе... – вздохнул Николай, поверив. – Мне, вот, перелет пингвинов в Антарктиду снился, а тебе – Шарон Стоун...
И, оглянувшись на лаз в штольню, продолжил:
– Слушай, я тут подумал... что нам... надо когти срочно рвать...
– Без Ольги?
– Да... Баб своих спасать надо...
– Черный ее не оставит...
– Ему решать... Пошли, что ли в крааль...
– А не хочешь покейфовать с Моникой Левински?
– Мне опять пингвины сниться будут. Пошли, давай...
* * *
Бельмондо выбрался из карстовой полости первым и направился ко мне, по-прежнему сидевшему с Ольгой на коленях; я посмотрел ему в глаза и все понял.
– Карст? – спросил я, ковыряя заусеницу на большом пальце.
– Да, – пряча глаза, ответил Бельмондо.
– С Ольгой не выберемся?
– Может быть, и выберемся, но удрать с ней от Худосокова точно не сможем...
– Ну, тогда идите, а мы с ней вас прикроем. Если Худосоков увидит, что мы убежали, он может спуститься и устроить из карста душегубку...
– Ты пойми, я должен... – начал канючить Бельмондо... – И Баламут так считает... У нас бабы, сам понимаешь...
– Перестань... Я уже придумал... Свечи мы уже все сожгли... Вы скрытно от небес наделайте побольше лучин длиннее, откопайте протухшего архара, – он жирный был, – пропитайте лучины нутряным салом, а потом давайте, ложитесь там, у достархана и голодный обморок изображайте... или отравление тухлым мясом, как хотите. А к вечеру я затащу вас за ноги в штольню и с богом...
– Мы на всякий случай будем на стенках оставлять метки. "Т" – значит тупик... – сказал Бельмондо, глядя на меня как в последний раз. – Может быть, вернется к Ольге душа, и вы пойдете за нами следом...
* * *
Пару часов спустя Баламут и Бельмондо с подругами принялись изображать муки голода и отравления одновременно, затем устроились на траве «умирать». Еще через некоторое время я занес их на руках в штольню. Затем сводил Ольгу в туалет, она, по-прежнему улыбаясь, пописала, и я отнес ее к достархану. Посидев у него до вечера, мы пошли спать.
Когда я вошел с Ольгой на руках в штольню, там уже никого не было.
– Наконец мы с тобой одни... – сказал я Ольге, укладывая ее в нашу постель и ложась рядом. – Хочешь, я тебе расскажу что-нибудь?
И принялся рассказывать сказку о будущей жизни, в которой мы непременно встретимся.
Ольга заснула быстро. А я не спал почти до самого утра.
2. Худосоков слов на ветер не бросает. – Полина осваивается. – Я подчиняюсь...
Разбудили меня детские голоса... Затем стало тихо. «Глюки», – подсказал Морфей, и я разрешил векам закрыться. Поворачиваясь на живот, почувствовал, что Ольги рядом нет. «Возится с завтраком» – решил я и хотел было продолжить общение с услужливым богом сна, но вспомнил о червяках, потом о карстовой полости, потом о Волосах Медеи... Вспомнив, вскочил, как ужаленный, вышел в крааль и окаменел... И было от чего – Ольга сидела на своем месте у скалы и улыбалась кукольной неживой улыбкой, Леночка пыталась устроиться у мамы на коленях, но та не желала ей помочь. Рядом стояла Полина и соображала, как успокоить ребенка.
Я бросился к ним. Полина решила показать себя взрослой девочкой и не кинулась ко мне на руки, но было видно, что она рада видеть своего папочку. А Лена меня не узнала небритого и заплакала, испугавшись. Полина подбежала к ней, взяла на руки и заговорила:
– Перестань плакать, глупенькая. Ведь это наш папа. Он добрый... Хочешь к нему на ручки?
Лена недоверчиво, но, узнавая, взглянула мне в лицо. Я взял дочь на руки, прижал к себе, поцеловал. Увидев ревнивый взгляд Полины, взял ее на другую руку и потерся щекой о щеку... И превратился в дерево – сверху раздался знакомый голос:
– Ну, что, Черный? Удружил я тебе? Ну, скажи, удружил? Себя, инвалида не пожалел, привез их для твоего удовольствия! Из самой Москвы привез...
Я ничего не ответил, только крепче прижал к себе дочек.
– А что с Ольгой? – опять раздался сверху крик Худосокова. – И где остальные?
– Они архаром отравились... – ответил я дрогнувшим голосом (до самой этой минуты я надеялся в душе, что наше недавнее вмешательство в его прошлые жизни хоть что-нибудь изменит в нашем положении).
– Отравились?
– Наверное, он был с этими, как его... Эхинококками, во! В больницу их срочно надо...
– Не врешь?
– Ты, что, Ольгу не видел?
– Жалко... Повезло им... Придется мне на тебе с твоими выкормышами отыгрываться.
– Сволочь!
– Спасибо за комплемент. А ты чего не заболел?
– Аппетита не было...
– Молодец! – раздалось сверху. – Ну, пока! До вечера. Мне надо все это обдумать.
– Думай, думай! – закричал я наверх, сложив ладони рупором. – Ты все равно проиграешь!
– Пап! – тронула ладошкой мою щеку Полина. – Не надо с ним разговаривать... Нам страшно... Ты просто не бойся! Ты же сам учил меня – если не сдаваться, то обязательно выиграешь...
– А мы выиграем! – улыбнулся я. – Плохой человек этот Худосоков... Очень плохой, мы его обязательно победим...
– Он не плохой человек, он гнусный... – вздохнула Полина. – А Оля твоя новая жена, да?
– Да... Почти.
– Ты не думай, я не ревную... Иди к своей жене, ей на горшок надо, а я с Леночкой поиграю – будем завтрак мужчинам готовить...
* * *
Когда я вернулся к достархану с Ольгой на руках, завтрак был уже готов. Он состоял из голландского сыра, чайной колбасы, хлеба и трех пачек йогурта. И все это было не из песка или глины, все это было настоящим.
– Это Худосоков с нами передал... – сказала Полина, заметив мое удивление. – Надо еще кипятка вскипятить – у нас есть пакетики с малиновым чаем...
– У нас нет спичек... – вздохнул я и, усадив Ольгу рядом с собой, перешел на шепот:
– Мои друзья их взяли с собой в подземное путешествие...
– Подземное путешествие? – дочь удивленно вздернула брови. – Интересно...
– Да. В кровле штольни мы нашли вход в пещеру, видимо, очень длинную и разветвленную... Она куда-то наверх ведет...
– Мама читала мне про Тома Сойера и Бекки. Они очень страшные, эти пещеры, там злые индейцы, но они очень хорошо кончаются... Можно... Можно, я немножко привыкну к этой мысли и мы тоже начнем путешествовать? – проговорила Полина и бросилась к Леночке, над головкой которой закружилась оса.
– Я же сказал, что у нас нет спичек... И фонариков тоже...
– У меня есть!
– Откуда? – спросил я, раскрывая пачку йогурта.
– Когда Худосоков пришел к нам домой, он связал бабушку, заклеил ей рот пластырем и сказал мне собираться в путешествие к папе. Ну, я и кинула в рюкзак ножик складной, два фонарика, которые мама дарит гостям на своих презентациях, батарейки да пачку печенья и пачку спичек...
– Просто замечательно! А бабушку Свету тебе не жалко?
– Жалко, но дядя Худосоков ей телевизор с сериалами включил и детектив рядом положил... Ты ешь сам, а тетю Олю я покормлю. Леночка уже съела йогурта и сыру много... Она молодец, послушная, хотя ты говорил, что это плохо...
– Если быть послушным, то станешь другим человеком – мамой, папой, бабушкой – но не собой... Ты чего уши закрываешь?
– Бабушка мне в прошлом году еще наказывала, чтобы я уши закрывала, когда ты такие неправильные вещи говоришь... Она вообще тебя очень не любит... Или наоборот...
– Взрослые всегда хотят, чтобы дети были удобными... А потом удивляются, что они в жизни ничего добиться не могут...
– Ты не злись! – посоветовала Полина, заметив, что я занервничал. – С твоей женой все хорошо будет, она выздоровеет, вот увидишь. Недавно я телевизор смотрела – там один мальчик очень хотел, чтобы его любимая девушка вылечилась, и она вылечилась... И жена твоя вылечится... Давай сейчас попьем чая, потом во что-нибудь поиграемся, а вечером пойдем в подземное путешествие?
«Она хочет потащить меня с Ольгой и Леночкой под землю... – подумал я, автоматически разжевывая колбасу... – Суворов в колготках... А, впрочем, почему бы и нет?»
3. Подземное путешествие. – Бельмондо попадает в неудобное положение. – С ушами или без?
По подземным проходам Баламут пробирался первым, за ним двигались соответственно София и Вероника. Последним шел Бельмондо. В руках каждого горели лучины. Нитью Ариадны беглецам служило пламя – куда оно склонялось, туда они и шли, а вернее – протискивались, продирались, проползали. В начале пути на протяжении примерно десяти-двенадцати метров сечение пещеры в среднем было около квадратного метра и простиралась она вверх с уклоном от 30 до 50 градусов. Затем пещера приобрела вид анфилады гротов размером с хорошую комнату. Иногда из одного грота в другой можно было пройти в полный рост, но довольно часто приходилось сгибаться в три погибели и даже становиться на четвереньки. Пару раз путь подземным путешественникам преграждали частоколы сталактитов и сталагмитов, и тогда Баламуту приходилось разбивать их молотком.
...Еще утром Николай решил не только не искать своих сокровищ, но и думать о них забыть (он не знал точно, где они спрятаны; когда-то у него, вернее, у Александра Македонского был подробный план, но во время индийского похода он затерялся или был похищен). «Разберемся с Худосоковым – отправлю друзей и жену в Москву, а потом займусь поисками», – решил он.
Беглецы нервничали – вверх они продвигались уже около часа и давно должны были быть где-то на уровне верхушек скал, окружавших крааль. Но огонек их лучины все показывал и показывал вперед-вверх...
Однако скоро они увидели дневной свет – он струился сквозь открытую трещину, рассекавшую переднюю стенку и кровлю последней карстовой полости. Стенки трещины были ровными, отстояли друг от друга сантиметров на десять-двенадцать и, соответственно, думать о том, чтобы пролезть сквозь нее на свободу не приходилось.
– И до воли четыре шага... – пробормотал Бельмондо... – А трещина то свежая...
– Сейсмодислокация... – кивнул Баламут.
– Ты чего ругаешься? – попыталась шутить София.
– Землетрясение встряхнуло всю эту трухлявую скалу, вот она и раскололась.
– Придется ждать... – вздохнул Баламут. Лоб и щеки его были испачканы желтой глиной.
– Чего ждать? – вскинул глаза на друга Бельмондо, весь почерневший от осознания безысходности положения. – Пока Худосоков нас найдет и шкуру снимет?
– Да нет, следующего землетрясения... – улыбка Николая получилась вымученной. – Если трещина расширится хотя бы на полтора сантиметра, твой тощий зад в нее пролезет...
– Шутишь... – не рассердился Борис. – Что делать будем?..
– Мышиков ловить... Кушать очень хочется... А здесь их полно, смотри, сколько помета... – указал Николай на пол пещеры, сплошь усыпанный мышиными экскрементами...
– Я – пас, – покачала головой Вероника. – Черный рассказывал, что одна половина мышей здесь заражена чумой, а другая – геморрагической лихорадкой... Лучше от голода умереть...
Вероника не успела договорить – земля под ногами задрожала, и через секунду резкий толчок свалил беглецов с ног. С кровли и стен пещеры на них посыпалась пыль, мышиный помет и мелкие камешки, на полу сантиметров на десять разверзлось продолжение трещины.
– Землетрясение! – дико закричал Баламут.
– А как ты догадался? – спросил его Бельмондо, не очень старательно изобразив на лице искреннее восхищение. – Ван Гоген прямо! Спиноза без наркоза!
– Дурак, смотри как трещина, особенно в стене, расширилась! Теперь в нее и задница Черного пролезет! Я же говорил, что Бог нам поможет!
– Классные у тебя завязки, завидую! – сказал Бельмондо, просовывая голову и плечи в трещину. – Сам Господь Бог в кентах... Землетрясение для тебя устроил.
Никогда больше Бельмондо не упоминал имени Господа всуе, потому как сразу же после его слов земля задрожала вновь и большая часть Бориса оказалась зажатой в трещине. От испуга он не мог кричать, лишь хрипел и пытался вырваться из скальных объятий. Баламут с Софией попытались его вытащить, но безрезультатно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48